Духовные практики Востока

«Россия – буддистская страна». Это парадоксальное утверждение одного из самых старых русских буддистов Владимира Монтлевича может показаться странным, а для православного уха просто нелепым. Русские буддисты для православных – это чудаки или извращенцы, а их появление на религиозной сцене за последние 10-12 лет переживается православными людьми как скандал. Несмотря на то, что буддийская литература необозрима (на русский язык переведена лишь очень незначительная ее часть), ее мысль сложна, а восточные языки труднодоступны, буддизм в России неуклонно развивается.

На территории нынешней России буддизм получил распространение в XVI- XVII веках из Монголии через кочевников калмыков (ойратов), обосновавшихся в конечном счете в северном Прикаспии и на землях нынешней Бурятии. В период правления императрицы Елизаветы буддизм получил официальное признание. В ХIХ веке глава буддийского духовенства Бурятии утверждался царским указом, а настоятели монастырей – генерал-губернаторами. В Калмыкии лама калмыцкого народа также назначался царским указом.

В 1914 г. Россия в качестве своего протектората присоединила Туву, где господствующими религиями были шаманизм и буддизм. Таким образом буддизм оказался в России традиционной религией трех народов – бурят, калмыков и тувинцев. Все эти народы исповедуют тибетский буддизм.

Русские начали обращаться к буддизму в конце ХIХ века. Почву для появления первых русских буддистов подготовил зарождавшийся интерес научных кругов к Востоку вообще и к буддизму в частности. Этот интерес отчасти был инициирован задачами православной миссии и политическими интересами России на Востоке. Развивалось изучение санскрита и тибетского языка, публиковались буддийские тексты. Первый тибетско-русский словарь Я. Шмидта был издан в Санкт-Петербурге в 1843 г. Барон Шиллинг фон Канштадт в результате путешествий в Бурятию в 30-х гг. Х1Х века привез значительную коллекцию тибетских и монгольских рукописей. Русские путешественники достигли Тибета (Пржевальский, Козлов). Буддолог Ф.Щербатской встречался с Далай -ламой. Трудами и попечением бурята Агван Лобсан Доржиева (1853-1938), после пребывания в Тибете приехавшего в Россию в 1898 г. и представленного императору Николаю II, в 1915 г. открылся буддийский храм в Петрограде, первый в Европе. Его строительство заняло несколько лет, причем было преодолено сильное сопротивление православной церкви. Храм строился на деньги Далай-ламы, самого Агвана Доржиева и пожертвования бурят и калмыков. В самом Петрограде к этому времени насчитывалось около 200 буддистов, среди которых были и русские. Одним из лам в храме был латыш Теннисон.

В первые годы после революции новая власть поддержала “обновленцев”, сторонников Доржиева, эту власть признававших. Но в 30-е гг. Доржиев, как и другие буддисты, подвергся преследованиям, был арестован в ноябре 1937 г. и в январе 1938 г. умер в тюрьме города Улан-Удэ. Тогда же множество лам было арестовано, а монастыри закрыты и разорены. Петербургский храм был разгромлен и закрыт в 1938 г. Официально буддизм прекратил свое существование к 1940 г.

В 1946 г. в соответствии с новой, более терпимой по отношению к религии, политикой Сталина власти разрешили бурятам-буддистам исповедовать свою веру. Организационная структура централизованного управления жизнью буддистов на территории СССР возникла в 1946 г., когда в Улан-Удэ состоялся собор ламаистского духовенства. Собор избрал Центральное духовное управление буддистов (ЦДУБ СССР) и принял “Положение о буддийском духовенстве (ламстве) в СССР». Тогда же были открыты два храма в Забайкалье. До начала перестройки буддизм был разрешен только в Бурятии.

В 60-70-ые годы зарождается процесс приобщения русских и других европейцев к буддизму, процесс, который и является темой данной статьи. В европейской части России интерес к буддизму, возникший перед революцией среди русской интеллигенции, полностью не угас. К началу 60-х годов, на волне нового общеевропейского интереса к Востоку вообще и к буддизму в частности, в России появляются русские буддисты. Их почвой были труды нескольких поколений российских буддологов, их собственное внутреннее вопрошание и встреча с подлинными буддийскими учителями, первым из которых был Бидия Дандарон. Своеобразную и даже уникальную роль в распространении буддизма сыграла академическая буддология. Из среды ученых выходили первые русские буддисты, а академические и буддологические издания стали настольными книгами членов буддистских кружков.

Когда с конца 60-х гг. в книжных магазинах стали все чаще появляться общедоступные книги по восточной духовности (т.е. не требующие для понимания многолетней специальной подготовки), для многих они оказались настоящим откровением ранее не известного им духовного мира. В удушливой общественно-политической атмосфере тех лет эти книги глотались как свежий воздух. Кроме книг академических изданий, хорошо и увлекательно написанных, появились рукописные переводы, например, Судзуки о дзен, книги Гурджиева, книги о суфизме и многие другие. Они читались, переписывались, давались на одну ночь. Формировались частные библиотеки из таких книг, появлялись квартиры, где собирались открыватели новых пространств: Индия, Китай, Тибет, Япония, мусульманские страны, Латинская Америка, монахи, шаманы, целители. Христианство в этой среде проявлялось в виде своей самой «эзотерической» практики «умной молитвы». Причем христианство приобреталось уже иначе: оно было тем, что завоевывалось самостоятельно, а не получено в результате воспитания.

Со временем, главным образом в научной среде, сложился своеобразный “восточный круг”, где большой популярностью пользовались книги по философии и мистике от исламского мира (суфизм), до Дальнего Востока (дзен-буддизм) и Латинской Америки (Борхес, позднее Кастанеда). Некоторым симптомом таких исканий можно считать ходившую в рукописи книгу Даниила Андреева, сына известного писателя начала века Леонида Андреева, “Роза мира”, где предлагалась некая моральная инстанция из представителей всех религий для предотвращения тирании и мировых войн.

Заметную роль в этой среде играли идеи Николая и Елены Рерих, которые породили “рериховское движение”. Оно косвенно содействовало распространению буддизма, поскольку говорило на языке родственном языку буддийского учения. Были рерихианцы, называвшие себя буддистами.

Зарождавшееся «восточное» движение было деформировано политическим режимом, иначе оно могло бы получить значительно большее распространение. Движение выработало свой язык, и это был язык значительно большей терпимости, чем было принято в обществе. Результатом этого движения было знакомство, часто основательное и продуманное, с самыми разными духовными традициями, разрыв с позитивистским и морализаторским языком, и, наконец, более свежее переживание своей собственной культурной традиции. Когда это стало возможно, все это превратилось в общины, издательства, клубы.

В середине 60-х гг. в Ленинграде (а также в Москве и, по-видимому, в других городах) сложилась небольшая, но очень деятельная социальная среда молодежи и интеллигенции, в которой особенно интенсивно стояли вопросы религиозного и философского порядка, духовного пути. Общение было чрезвычайно активным и заинтересованным. Оно поддерживалось в том числе и тем фактом, что литературы по этим вопросам было мало, она была редкой, часто в виде рукописей и фотокопий. Ею обменивались, а также делились мнениями о прочитанном и обдуманном. В этой среде циркулировали книги по эзотерическим учениям в христианстве, исламе, индуизме, буддизме, шаманизме и т.п. Существенную роль в этой среде играли студенты Восточного факультета ЛГУ и ученые-востоковеды.

В 1965 г. двое молодых людей, А.И.Железнов (1940-1996) и Ю.А.Алексеев (1940-1983), оба выпускники биофака ЛГУ, отправляются на Памир в Таджикистан с целью нелегально пробраться в Индию и заниматься йогой. Попытка эта не удалась, а Железнов, узнав, что и в России есть буддийские монастыри, отправляется в Улан-Удэ. Там он встречается с Бидией Дандаровичем Дандароном (1914-1974). Дандарон оказался именно тем учителем, которого они искали. Через год Железнов получает посвящение. С этого момента начинается буддийское религиозное движение среди русских, точнее среди европейцев, принадлежащих небуддийскому культурному региону.

Дандарон – главная фигура этого движения. Его отец был ламой, соратником Сандана Цыденова, реформатора буддийской религиозной жизни и лидера балагатского движения. Сандан Цыденов определил Дандарона как перевоплощение одного известного настоятеля монастыря в Тибете. Основам буддизма он учился у лам, закончил школу в Кяхте, но вследствие своего большого авторитета в Бурятии и связанными с этим проблемами с властями, был вынужден уехать из Бурятии и поступить в Ленинградский институт авиаприборостроения. В 1937 г. последовал первый арест. В лагере он знакомится со многими выдающимися людьми, среди которых есть и ламы. Он продолжает с ними свое буддийское образование и в то же время изучает европейскую философию. После первого ареста последовал второй в 1946 г. В общей сложности Дандарон провел в тюрьмах около 20 лет. В лагерях и оформилась его концепция буддизма, которую он назвал необуддизмом. Его идеей был синтез буддийского учения реформированной Цыденовым школы гелуг (при свободном заимствовании идей и практик из других школ тибетского буддизма) с современной европейской философией и наукой, иначе говоря, задачей было изложить буддийское учение на языке, понятном европейцу.

Постепенно вокруг Дандарона сформировалась община, в которую прямо или опосредованно входило несколько десятков человек из Петербурга, Москвы, Тарту, Вильнюса. Некоторые из его учеников работали в Восточном отделе Музея истории религии и атеизма (в Казанском соборе), где собрана богатейшая коллекция буддийских древностей. Сотрудники музея регулярно ездили в Бурятию в археологические экспедиции. В 1972 г. по сфабрикованному обвинению Б.Дандарон был арестован, вместе с ним были арестованы А. Железнов и Ю. Лавров из Улан-Удэ, В.М. Монтлевич из Ленинграда, Д. Буткус из Вильнюса. Всех четверых помещают на несколько месяцев в психиатрическую больницу, а самого Дандарона приговаривают к 5-ти годам лишения свободы. В 1974 году Дандарон умирает в лагере в возрасте 60-ти лет.

Среди так или иначе привлекавшихся по делу Дандарона было несколько известных ученых: О. Ф. Волкова, А. М. Пятигорский, Ю. М. Парфионович (московский Институт Востоковедения АН СССР), Л.Э. Мялль (преподаватель Восточного кабинета Тартуского университета в Эстонии), Б. И. Кузнецов (преподаватель Восточного факультета ЛГУ, тибетолог), В. И. Рудой (сотрудник ЛО Института востоковедения).

К концу 70-ых годов заметную роль среди русских буддистов играет А.А. Терентьев. Андрей Терентьев поступил на философский факультет ЛГУ в 1970 году. На 2-ом курсе он создал студенческое общество по изучению восточной философии, прежде всего индийской и китайской. В качестве руководителя общества был приглашен В.И. Рудой из Института востоковедения. Из этого семинара, который просуществовал несколько лет, вышло несколько известных востоковедов. Например, Е. А. Торчинов, который закончил китайское отделение Восточного факультета ЛГУ и в настоящее время заведует кафедрой философии и культурологии Востока на Философском факультете ЛГУ. Кроме того, он является создателем петербургского филиала международного буддийского общества “Фо Гуан” (общественная буддийская организация, ориентирующаяся на традицию китайского буддизма). Семинар посещала также ныне известная в православных кругах Т. Горичева. Несколько лет занятий восточной философии определили интересы Терентьева, и ему удалось после окончания университета поступить на работу в Музей истории религии и атеизма, в Восточный отдел. Там он впервые узнал, что в России есть буддийские монастыри. В 1978 г. в бурятской экспедиции после настойчивых поисков он встретился в Курорте Дарасун в Агинском бурятском национальном округе с ламой Жимба Жамцо, который после испытания принял его как ученика.

Такие случаи не были единичными, несмотря на то, что путешествия в Бурятию «к учителям» стоили недешево. А. Терентьев отмечает тот факт, что у бурятских лам того времени практически не было учеников-бурят: бурятская молодежь не интересовалась буддизмом.

Распространению буддизма способствовала и официальная буддийская организация ЦДУБ СССР (Центральное духовное управление буддистов СССР), которая использовалась властями в целях пропаганды советской политики, но при этом по необходимости принимала иностранные делегации буддистов, которые получали возможность проповедовать в двух существующих дацанах на территории Бурятии. Тибетский монах Бакула Римпоче, одно время посол Индии в Монголии, приезжал в СССР с 1968 г. Кроме разрешенных проповедей, он тайно встречается с буддийскими группами в Москве, Санкт-Петербурге, Прибалтике. В 1989 г. после возвращения буддистам петербургского дацана именно Бакула Римпоче проводит там первую службу. Таким образом, мало-помалу восстанавливаются связи российских буддистов с мировым буддийским сообществом.

Если до реформ Горбачева случаи обращения к буддизму были достаточно редки, хотя и в личном плане вполне серьезны, то с началом реформ и с открытием границ, когда в Россию среди множества других проповедников поехали буддийские учителя самых разных школ и направлений, такого рода обращения становятся более массовыми. Несколько десятков русских буддистов стали по меньшей мере несколькими тысячами.

В 1985 году американец, буддийский монах Алан Уоллас с удивлением обнаруживает в Москве сложившуюся и сравнительно подготовленную буддийскую среду.

В 1987 г. в Москву и Санкт-Петербург приезжает личный переводчик Далай-ламы американец Александр Берзин. Его проповеди производят впечатление и вдохновляют.

В 1988 г. создается Ленинградское общество буддистов (ныне Санктпетербургский союз буддистов) с целью возвращения дацана на Приморском проспекте, 91 в С.-Петербурге. В это общество вошли русские, уже вовлечённые к этому времени в ту, или иную буддийскую практику. Общество получило поддержку от Святослава Рериха, чьё обращение к М. Горбачёву с просьбой вернуть дацан верующим сыграло определённую роль. Возвращенный дацан освящает Бакула Ринноче.

Что представляют из себя последователи буддизма в России?

Русские буддисты в своем большинстве – люди с высшим или незаконченным высшим образованием, близкие к академической среде, с высокими интеллектуальными интересами и часто с широким кругозором, выходящим за пределы чисто религиозные. У них нет политических и национальных пристрастий и они более соответствуют универсальному характеру буддизма. Именно европейские буддисты быстрее находят контакт и взаимопонимание с тибетскими и европейскими учителями, чем те, кто понимают буддизм как свою «этническую» религию. Во всяком случае, об этом свидетельствуют конфликты в петербургском дацане.

Поскольку в России до настоящего времени отсутствует возможность получить правильное и полноценное буддийское образование, то обучение русских буддистов осуществляется индивидуально, часто достаточно стихийно, в зависимости от приезда учителей.

После визита в 1991 году и поездки по России Далай-ламы налаживаются связи с тибетской эмиграцией в Индии, Европе и США. Начинаются поездки русских буддистов в Индию, Дхарамсалу, резиденцию Далай-ламы, в Непал и другие страны в поисках учителей. Сами тибетцы регулярно приезжают для проповеди и наставлений. Далай-лама имеет своего официального представителя в Москве.

Уже 6 лет живет в Петербурге геше Чжамьян Кьенце. Несколько лет он учил в дацане, но после конфликта с его руководством стал преподавать на частных квартирах, в учебном центре Санктпетербургского союза буддистов. В очередной раз европейские буддисты оказываются более открытыми, более ценящими содержательную сторону религиозной жизни.

Если вначале школа гелуг была чуть ли не единственной школой, представленной в России, то теперь благодаря новым контактам, представлены все основные тибетские школы.

В 1989 г. в Россию впервые как проповедник приезжает датский лама Оле Нидал, ныне один из самых известных и деятельных проповедников буддизма в ареале европейской культуры.

К настоящему времени в нескольких десятках крупных городов России имеются буддийские общины: от Владивостока и Иркутска до Новосибирска, Екатеринбурга и Ульяновска до Москвы и Петербурга.

Тибетский буддизм – наиболее укорененная форма буддизма в России. Тибетский буддизм в России представлен многими десятками небольших общин практически всех его школ. Общины в большинстве случаев образовывались после контакта с учителями той или иной школы и той или иной линии преемственности самого учителя. Наиболее надежно представлена, может быть, школа гелуг, благодаря связям с Бурятией и гелугпинскими монастырями в Индии, а также авторитету Далай-ламы, главе школы гелуг. В Москве и Петербурге постоянно проживают авторитетные учителя-тибетцы, дающие учение этой школы. Но наиболее организационно оформленная – это ассоциация общин школы карма-кагью Оле Нидала. В России Оле Нидал основал 73 центра карма-кагью, со штаб-квартирой в Петербурге, который возглавляет его представитель Александр Койбагаров. На ритриты собираются до 1,5 тысячи членов. Она отчетливо выделяется на фоне других общин, не столь многочисленных и организационно аморфных. Есть общины ньингма – небольшие, зато одни из самых динамичных. Наиболее слабо представлена школа сакья, но она и в самом Тибете – самая немногочисленная.

Традиционно монашество во всех школах тибетского буддизма обеспечивает надежность передачи учения. Но духовный наставник в любой школе может и не быть монахом (Оле Нидал – женат).

У российского буддиста оказывается три авторитетных инстанции знакомства с учением: Бурятия, непосредственно тибетцы во главе с Далай-ламой, учителя европейцы и американцы. Назовем наиболее известные и авторитетные.

I. Школа Гелуг. Все существующие дацаны в Бурятии, Калмыкии и Туве принадлежат школе гелуг.

Школа гелуг – наиболее поздняя, сложившаяся к 15 в. Она возникла как результат реформ ламы Цонкапы (1357-1419). Его главный трактат “Большое руководство к этапам ппробуждения” до сих пор подробно и тщательно изучается как монахами, так и мирянами. В гелуг разработана обширная многолетняя образовательная программа и система ученых степеней учителей. Далай-лама – глава всех буддистов Тибета принадлежит именно к этой школе. Большинство российских (и русских) буддистов принадлежат к этой школе.

a) Московский буддийский центр ламы Цонкапы. Его духовным наставником в 1993-2001 годах был представитель Далай-ламы в Москве, директор Тибетского культурного центра геше Джампа Тинлей. При нем имеется центр “Манджушри”, главная задача которого – ведение просветительской работы, пропаганда буддийских принципов, переводы и издания буддийских текстов. В результате многочисленных путешествий геше по России им созданы буддистские центры во многих городах (Омске, Иркутске, Екатеринбурге и др.). Московский центр объединяет около 150 человек.

b) “Досточтимый лама Цонкапа”. Эта петербургская община организована вокруг тибетского учителя Чжамьяна Кьенце. Он имеет титул геше-лхарамбы, высший в тибетской ученой иерархии. Он родился в Тибете, стал монахом в возрасте 10 лет, изучал философию в монастыре Гоман Дрепунг, одним из главных гелугпинских монастырей. В 1959 г. после вторжения китайской армии бежал в Индию. В Петербург геше приехал в 1993 г., жил в дацане, где преподавал послушникам, приехавшим из Бурятии. В 1996 г. в дацане сложилась невыносимая для него обстановка. Собираясь вначале вернуться в Индию, геше принял приглашение своих учеников-мирян остаться в Петербурге и учить на частной квартире, что он и делает до настоящего времени.

Буддизм, древнейшее мировое религиозное учение, дал миру множество интереснейших культурный феноменов. Одним из них стали мандалы.

Мандалы воспринимаются непосвященными в учение Будды просто как необыкновенно красивые, гармоничные изображения. Однако для буддистов, постигающих глубины философии и практики религии, это ключи к зашифрованным знаниям, чертежи обителей просветленных существ.

Само слово «мандала» в переводе с санскрита означает «круг», «диск», «круговой». Существует множество видов мандал. Они могут быть сооружены в форме объемной конструкции, начерчены на песке, выложены из цветов или зерен риса, мелких цветных камней, нарисованы красками на холсте. Их можно изучать или представлять в процессе медитации. Медитирующий воспроизводит в сознании объемное изображение дворца того или иного божества, стремится войти в состояние ума, в котором то пребывает.

Буддисты верят, что увидеть мандалу — значит, получить благословение, избавиться от дурных мыслей. Поэтому перед ней совершают простирания, читают мантры.

Раньше ритуалы, частью которых было построение божественных дворцов, изучались только в стенах тибетских тантрических монастырей и не были доступны широкой публике. Мир многое узнал о мандалах только после присоединения Тибета к Китаю: тогда многие монахи и миряне во главе с юным Далай-ламой XIV покинули родину и нашли приют в Индии.

Далай-лама разрешил монахам проводить ритуалы, строить мандалы в разных странах, чтобы знакомить людей с богатствами тибетской культуры. Скептики возмущались: «Можно ли показывать светской публике то, что еще совсем недавно было тайной за семью печатями?» Далай-лама в ответ заметил, что никто не сможет увидеть внутренние процессы, сопровождающие ритуал создания мандал, а вот созерцание даже внешней стороны действа весьма полезно, так как порождает умственную связь с духовными практиками, помогает раскрыть заложенный в нас потенциал.

Благодаря этому жители Европы и России смогли увидеть широко распространенный в Тибете обряд строительства песочной мандалы. Вопреки распространенному мнению «строительным материалом» для дворцов просветления служит не цветной песок. Традиционно тибетские монахи использовали яшмы, малахит, кораллы и жемчуг. Сейчас им приходится заменять эти дорогие материалы более доступными, например, мраморной крошкой. Ее толкут в ступе, просеивают и окрашивают в разные цвета. Мраморные частички сортирют по размеру, а затем помещают в специальные чаши.

Прежде чем начать строить мандалу, монахи проводят подготовительные ритуалы, призванные очистит пространство, платформу, где будет вестись строительсво. Потом на платформу при помощи белой нити, мела, линеек и карандашей наносят окружности и линии — контуры дворца.

Строительство ведется равномерно от центра к периферии. Чтобы выписывать мраморной крошкой сложные символы, применяют конусообразные палочки — чакпу. Потирая рогом яка о ребристую среднюю часть чакпу, монахи создают вибрации. Раздается своеобразный звук, и мелкие частицы тоненькой струйкой сыплются на платформу. По мнению многих специалистов, сам звук чакпу напоминает о пустоте — одной из основополагающих идей буддизма.

Автору этих строк доводилось наблюдать за тем как монахи тантрического монастыря Гьюдмед возводили мандалу царя тантр Гухьясамаджи. Они в течение нескольких дней аккуратно высыпали из чакпу крошку, причем работали слаженно, сосредоточенно. Казалось, что никто и не что не сособен помешать им создавать произведение искусства.

Администратор монастыря Лобсанг Церинг, давая пояснения, обратил внимание, что часто спрашивают о семантике различных элементов мандалы, тибетцы же стараются воспринять ее целиком. По его словам, все мандалы похожи друг на друга. Главные различия заключены в их центральной части. В изображениях обителей божетсв обязательно пристутсвет ваджра. С санскрита этот термин переводится как «несокрушимый», или «алмаз», и символизирует нетленную природу ума Будды. Считается, что кольцо из ваджр защищает мандалу от сил зла.

Внутреннее пространство дворца разделено на четыре части и сориентировано по сторонам света. Его ограничивает пятицветная дворцовая стена, за которой в несколько ярусов расположены элементы внешней архитектуры. Дворцовая крыша украшена белыми зонтами, обозначающими духовное величие, защиту. Рядом с ними обычно изображают победоносные знамена — символы побед над полчищами Мары, то есть всеми омрачениями и трудностями на пути к Просветлению.

В мандалу ведут четыре входа, украшенных зонтами, жемчужными гирляндами, знаменами, золотыми сосудами. Врата увенчаны эмблемой, которую можно увидеть при входе в буддистские храмы (дацаны): две коленопреклоненных лани у Колеса Учения. Глядя на этот знак, сложно не вспомнить о том, что две с половиной тысячи лет назад царевич Сиддхартха Гаутама повернул колесо Дхармы и изложил доктрину о Четырех Благородных Истинах. Они известны почти всем буддистам: истина о страдании, о причине страданий, о возможности пресечения страдания и пути спасения. Две лани, услышав учение Просветленного, преклонили колени.

Лобсанг Церниг говорил, что нельзя привязываться к мандале, какой бы красивой она ни была. Ведь всё в мире изменяется, всё подвержено разрушению. Именно это и дает возможность понять ритуал разрушения мандалы.

Да, всегда наступает момент, когда дворец Гухьясамаджи должен был быть разрушен. Чтобы увидеть церемонию разрушения, поразмышлять о бренности, непостоянстве мира, собирается много людей. Монахи просят божеств вернуться обратно в небесные обители. Мастер ритуала ваджрой надрезает мандалу, берет щепотку с восточного входа. Тоже он проделывает и с другими входами. Кульминация наступает, когда монахи сметают мандалу, а ее благословенные частицы приносят в дар духам воды. Оставшийся «песок», по традиции, раздают гостям.

Источник

Лев Усыскин беседует с буддологом и буддистом Андреем Парибком.

— Андрей Всеволодович, давайте попытаемся, с вашей помощью, провести некоторую инвентаризацию буддистской духовной жизни в России. Все мы знаем, что буддизмов много. Вообще и в России в частности. Есть религиозные организации, представленные автохтонными буддийскими народами, есть какие-то структуры, в которых участвуют европейцы, есть еще что-то, вплоть до разных вполне попсовых движений, считающих себя буддистскими, привлекающих людей, начитавшихся Сэлинджера и Керуака и говорящих «ах, будди-и-изм!». Для них, как я понимаю, тоже есть некое духовное предложение. Соответственно, хотелось бы все это сперва упорядочить, а затем узнать ваше мнение о серьезности этих институций и, в заключение, об их отношениях друг с другом.

— Да, действительно, есть два типа проникновения буддизма в Россию. И первый связан с тем, что имеется два так называемых «буддистских народа» — это народы монгольской языковой семьи, калмыки в европейской части страны и буряты в Сибири.

— Тувинцы?

— Тувинцы — народ тюркской языковой группы, их меньше, и они значительно позже стали буддистами. Кстати говоря, пока Тува была независимым государством, до того как ее в 1944 году, под шумок, присоединили к СССР, там возникла некая своя полубуддийская религия, которую потом, конечно, прикрыли. В общем, тувинцы здесь менее значимы, чем калмыки и буряты. Так вот, когда в СССР религии искореняли, буддизм сильно пострадал, хоть и с большим опозданием относительно авраамических религий. Потому что, во-первых, буддизм, чтобы не выродиться, должен опираться на образованную элиту, в частности, на тех, кто признан какими-либо перерожденцами выдающихся деятелей прошлого. Таких у нас было конечно немного, но их традиционно изымают с детства из семьи и воспитывают совершенно особым образом — ну, если искать аналог, то все равно как цесаревичей: сверхиндивидуальное образование, делающее людей совершенно неземными. И во-вторых, буддийское среднее и высшее образование в чем-то можно сравнить с православной системой «семинария — духовная академия», в чем-то нельзя. Там, например, логику очень серьезно штудируют, а, скажем, филологии особой нету.

— А какие языки изучают в рамках этого образования?

— Все — на тибетском языке. Со странными вариантами регионального произношения. Еще у людей, на поколение меня старше, встречалось такое произношение, как они слышали у совсем старых забайкальских лам. Сейчас это звучит архаично, даже смешно, так как оно пришло от монголов, а к монголам — из Амдо, а это северо-восточный Тибет. Но сейчас, из-за исхода большинства тибетской духовной элиты в Индию (после захвата Тибета Китаем в 1959 году, а окончательно после Великой культурной революции) стало распространяться произношение Центрального Тибета, которое значительно отличается.

— Санскрит?

— Санскрит они не изучали. Они произносили санскритские мантры с заметными, но не катастрофическими искажениями, которые накопились за несколько сот лет у тибетцев. Ну, иногда смешно: когда вместо «ваджра» говорят «бендза» — это все-таки сильное искажение. Так вот. Этих образованных людей — кого поубивали, кого разогнали. Были, впрочем, такие умные люди (а образование способствует развитию ума), которые вовремя все поняли и, скажем, пошли на войну. И кто-то из бурятских лам вернулся героем Советского Союза, капитаном-танкистом. Такого уже не очень-то посадишь… Но в целом, без воспроизводства людей такого типа, здание буддийской учености оказывается словно без фундамента.

— А были какие-то структуры?

— Конечно. Здесь, в Петербурге известное всем буддийское место — Дацан — это, вообще говоря, учебное заведение, а не храм. Это, скорее, аналог медресе у мусульман. Кстати, в качестве курьеза: если посмотреть, как строились ранние мусульманские медресе в Средней Азии, то видно, что они заимствовали планировку буддийских монастырей.

— Вернемся к истории буддизма в XX веке.

— Хорошо. В результате того, о чем я сказал, возник огромный зазор между слоем стареющих буддийских интеллектуалов и теми, для кого буддизм стал превращаться в культурно-национальное наследие и, следовательно, не очень культурное национальное наследие. Буддизм — не та традиция, которая может передаваться без хорошего образования, он в таких условиях начинает хиреть. А так — всякие есть истории. Скажем, про одного ламу, который работал на лесоповале. Вот днем он валил лес, а утром его регулярно находили на крыше барака, где он сидел и медитировал. Как он туда вылезал, понять не могли. Его возвращали обратно, и все повторялось. В общем, можно сказать так: то, что сейчас восстанавливается в этой среде, не является наследием досоветского периода, потому что наследие полностью разрушено. Нынешние деятели — это либо люди, у которых энтузиазм заметно превышает основательность знаний, либо приглашенные тибетцы, получившие образование, полное или неполное, — может даже тулку, тибетцы-перерожденцы. Или может перерожденцы-калмыки — из-за пределов России (калмыки живут не только в Калмыкии). И вот такие люди в некотором количестве есть в Забайкалье и в Калмыкии — либо постоянно там находятся, либо часто наезжают — учат. В обоих случаях — и у калмыков, и у бурят — заметна тенденция смешивать стремление к национальному возрождению с духовной традицией. Это приводит иногда к странноватым с точки зрения образованного буддиста результатам. Ну, допустим, внедряются какие-то элементы тенгрианства — центральноазиатской религии Неба. И еще важно сказать вот что: традиционно у обоих этих народов господствует одна из школ тибетского буддизма — Гелуг (желтошапочники).

— Это которую возглавляет Далай-лама?

— Далай-лама не является главой школы Гелуг. Ее глава — другой иерарх. Далай-лама — очень крупный иерарх внутри этой школы, а кроме того, он международный авторитет благодаря своей личной деятельности. Некоторые считают, по незнанию, что он глава тибетского буддизма, но такой должности никогда не было.

— Он бывший глава тибетского государства…

— В религиозном смысле есть люди в других иерархиях, которые находятся в таком же, как он, статусе. Он принадлежит школе Гелуг, но не является ее организационным главой. Далай-ламы — это признаваемые тулку, то есть перерожденцы Авалокитешвары, эманации бодисаттвы сострадания. И кроме того, считается, что они связаны с великим педагогом и ученым XIV–XV веков — Цзонхавой (Цонкапой). Это не самая старая династия перерожденцев.

— А это все оформлено как некая церковь — то есть с иерархией, подчиненностью…

— Тибетский буддизм складывается из школ как организационных единств, но при этом они довольно несходны по внутреннему устройству. И если Гелуг или Сакья похожи на церкви типа католической, то другие — Кагью или Нингма — устроены не так, они более дисперсны. Крупные школы базируются на мощных университетах, в каждом из которых во времена расцвета тибетской культуры училось более 10 000 человек. Но университеты друг от друга не зависят, настоятели пользуются огромной самостоятельностью. Едва ли Далай-лама или Панчен-лама может быть им указом в том, что касается обучения.

— В христианских церквях главный инструмент власти — кадровые решения. Можно поставить священника на приход, можно снять, перевести на другой, вывести за штат. А здесь как?

— Ну, здесь как: мальчишку отдают учиться. Он учится, довольствие имеет от своей родни. Потом он сдает экзамены — диспут, еще что-то — достаточно тяжелые, — и всё, у него ученая степень геше. Теперь он может учить мирян, может отправлять требы.

— А есть понятие прихода? Священник — хозяин прихода.

— Нет. Лама может жить в деревне, блюдет монашеский обет. Он регулярно бывает на собраниях местной сангхи. Он отправляет требы, он связан личными узами учительства с местным населением — примерно как раввин.

— То есть если его население не станет уважать, то он просто не сможет прокормиться?

— Да. Ну, а если кто-то хочет дальше развиваться — нужно сидеть в затворах, получать тантрические посвящения. Это тяжелая работа: первые годы сидят и с утра до вечера занимаются напряженной тренировкой зрительного воображения, визуализацией.

— Теперь — обо всем этом в преломлении к России. В частности, к Европейской России. В Петербурге есть дацан. Кто его хозяева и что там происходит?

— Дацан наш был восстановлен в перестройку, и в его восстановлении участвовали как русские буддисты, так и буряты, живущие в нашем городе. Непросто было, в частности, и потому, что при советской власти там была устроена зоологическая лаборатория с вивисекцией. Как бы в насмешку над буддизмом. В общем, освящать потом пришлось очень серьезно. Нынешняя статуя Будды, которая там стоит, сделана моим хорошим знакомым Владимиром Григорьевичем Сориным — это был виднейший реставратор России, по его проектам обновляли клодтовских коней на Аничковом мосту, Александрийский столп, колесницу Ники на Главном штабе и так далее. Прежняя статуя была большевиками выброшена в Невку и растворилась, так как была из алебастра. А при попытках восстановить дацан как культовое и образовательное учреждение довольно быстро возникли некоторые противоречия между питерскими русскими, желающими буддизма, и представителями небольшого бурятского народа, желающими своего буддизма. Последние в конце концов возобладали. Но в силу миролюбия буддизма не получилось так, что это только их вотчина, куда никого больше не пускают. И вот уже четверть века как повелось, что если приезжает какой-нибудь зарубежный учитель, преимущественно тибетского толка, но совершенно не обязательно школы Гелуг, он вполне может провести там занятие или даже все время там находиться. Скажем, до недавнего времени там было место, где могли заниматься дзенскими медитациями, хотя Дзен — вообще японская школа китайского корня, совсем не связанная с тибетским буддизмом.

— Вот я как раз хотел спросить об отношении буддийских школ друг к другу. Как традиционных между собой, так и традиционных с разными не вполне традиционными. Кем они друг друга считают: раскольниками, еретиками, шарлатанами, вообще не буддистами, просто ошибающимися или же людьми, которые идут по пути в нужном направлении, но их путь излишне сложен, не оптимален?

— Я ни разу не был свидетелем того, чтобы сидящий на троне дхармы заявлял, что представители такого-то течения, называющие себя буддистами, нам морочат голову или же фундаментально ошибаются. Такого не бывало никогда. А вот среди сторонников нетрадиционных форм буддизма такие люди есть. Больше это характерно для тех, кому понравился южный буддизм, так называемая тхеравада — то, что распространено в Бирме, на Цейлоне, в Таиланде, — там такой скромный, неагрессивный исторический фундаментализм. А именно: они говорят, что методы тибетского буддизма и прочих не являются буддизмом потому, что в нашем корпусе текстов ничего подобного Будда не говорил. Я пытался неоднократно обсуждать их позицию чисто логическими аргументами, но они к ним нечувствительны. А аргумент крайне прост. По определению, буддизм — это совокупность методов, следуя которым ты имеешь реальный шанс достичь результата: избавиться от сансары — как минимум и стать буддой — максимум. Есть такое в чань-буддизме и в тибетском буддизме? Есть. А они почему-то этого не понимают. И это, на мой взгляд, не буддийская точка зрения. В четвертой части книги «Вопросы Милинды», которую я перевел на русский с пали — языка канона тхеравады, спрашивают, каким образом можно убедиться, что Будда был реальным лицом? И на это отвечают: есть единство методов и единство теорий, а все остальное — ерунда.

— Итак, вы рассказали о традиционных буддийских школах в России…

— Они стали не вполне традиционными, поскольку нет полной преемственности. С другой стороны, раньше Бурятия и Калмыкия, будучи на отшибе, могли несколько уклоняться от традиционного тибетского буддизма, а теперь вот вам, пожалуйста, — непосредственный контакт с представителями магистрального течения.

— Но кроме этих институций что еще есть?

— Кроме этих, начиная с последних лет перестройки, стали приезжать разные учители — и тибетские, и нетибетские, например из Юго-Восточной Азии, дальневосточные… Например, Терасава был — это очень видный деятель японского буддизма. Он, кстати, сыграл некоторую роль в попытках замирения в Чечне. Они там ходили с маршем мира, и их не трогали. Даже такое было. Эти люди приезжали, как-то устраивались — либо через дацан, либо не через дацан. Находились группы энтузиастов, приходили, слушали, и в ряде случаев это все укоренялось. Среди них были люди, получившие хорошее традиционное буддийское образование — тибетское или другое, тайское, например. Так, первый буддийский учитель, с которым я лично общался, был ныне покойный цейлонский монах, который стал монахом в двенадцать лет и большую часть своей жизни прожил, будучи настоятелем буддийского монастыря в Англии. Он ряд книг написал по-английски. Но приезжали также люди западной культуры, приобщившиеся к буддийской традиции по собственному желанию. Так, я лично знаю Джозефа Гольдстейна, родом он, конечно, немецкий еврей, в настоящее время — американец и последователь бирманской традиции медитации. Нам с ним некогда сильно не повезло: мы только собрались на двухнедельную практику медитации, как случился ГКЧП. Помню, как я жутко матерился… Потом ГКЧП рассосался, но он сказал: вы так перенервничали, что у вас все равно ничего не выйдет. Давайте немножко попробуем, убедимся в этом и закончим. Или, допустим, француз лама Дени Тёндруп. Он, кажется, 1949 года рождения, был личным переводчиком с тибетского на французский очень известного тибетского йога Калу Ринпоче. Лама Дени ездил с ним, переводил его тексты, составил и издал из своих переводов книгу, я ее перевел с французского на русский. Так вот, он устроил буддийский центр в Савойе на месте монастыря, разгромленного в годы Французской революции. Там есть ступа, там есть полное издание тибетского канона. И там за высоким забором есть пять избушек, где люди сидят года по три и занимаются тантрическим созерцанием. Серьезное место. Это очень знающий человек, одно время он был президентом Ассоциации буддийских общин Европы. У него я тоже учился, переводил его с большим удовольствием.

— Он сюда приезжал?

— Он сюда приезжал не раз. Но тут особой устойчивой группы последователей не возникло. Зато, я знаю, и из Питера-Москвы, и из Калмыкии к нему ездят люди. Я знаю одного человека — из потомственных калмыцких аристократов, — вот он нашел для себя правильным учиться у французского буддиста. Ну и, наконец, последний пример — это многим известный датчанин Оле Нидал. По-датски он, конечно, — «Нюдал», то есть просто «лапша». Он очень успешный организатор, а в прошлом они вместе со своей покойной женой являлись наркодилерами. Они челночили между Индией и Данией — через Иран, и тому подобное. Такой типаж конца 60-х — сейчас ему слегка за 70. И вот потом его как-то прошибло, он проникся, встретился с одной из значимых фигур тибетского буддизма, Кармапой. В автобиографической книжке (не исключаю, что ощутимо приукрашивая) он пишет, что была какая-то свара, столпотворение, где он оказался из любопытства. И он, мужик крепкий, бывший боксер, навел там порядок, за что Кармапа был ему по-человечески благодарен и поинтересовался, что ему нужно. А тот, движимый наитием, сказал, что, мол, хочет освоить и распространить учение Будды. Такое возможно, хотя не исключаю, что и придумано задним числом. Ну вот, после этого Нидал получил от Кармапы какие-то полномочия, посвящения и так далее — и развернул деятельность, ставя целью приохотить к буддизму больше народу, чем приохотил к наркотикам.

— Насколько это серьезно — то, чем он занимается?

— Вот тут я могу сказать, что на немецкий язык книжку Кармапы III (учителем Оле Нидала был Кармапа XVI) он перевел хорошо. То, что он говорил при мне небольшой группе людей, на меня не произвело особого впечатления. Но это значит не много: чтобы на меня произвести впечатление, надо быть другого рода человеком. По поводу серьезности. Я очень осторожно спросил у Ламы Дени, этого француза, моего учителя, от которого я получал посвящение: мол, как вы считаете, насколько это все серьезно? Мне кажется, сказал я, у Оле равновесие между верой и мудростью несколько смещено в сторону веры. Лама Дени мое предположение подтвердил и даже усилил. (А они знакомы давным-давно: Лама Дени тоже получал какие-то посвящения от Кармапы.) Но как же так, говорю, он же учит практике пхова, это ключевой момент его деятельности! А вот это как раз ничего, отвечает Лама Дени, эта практика технически простая, и если человек все правильно делает и верит — у него получится.

— А что такое практика пхова?

— Это одна из нескольких практик, характерных для второго этапа упражнений высших тантр. Она является неким запасным вариантом… Допустим, человек много упражнялся, но не успел достичь того, что надо, а приходится помирать. И вот когда ты чувствуешь, что помираешь, ты можешь выполнить эту практику. Ее назначение — выпустить дух из тела, из родничка на черепе, так, чтобы он попал в очень хорошее место, называемое «Чистой Землей Будды Амитабхи».

— А что это дает?

— Человек перерождается в той земле. Там не нужно зарабатывать, не нужно питаться. Не нужны женщины — там можно просто заниматься практикой, пока не станешь буддой. Это не Сансара, не наш мир. Это пространство, устроенное силой воли какого-то существа, решившего: устрою такой лагерь, где все будут заниматься духовной практикой. Это представление, кстати, почему-то очень любят католики: они видят в нем что-то похожее на их то ли рай, то ли чистилище.

— Это все в рамках цепочки перерождений?

— Нет, туда попадают в результате специального процесса. Перевод слова «пхова» — практика переноса сознания. Технически это делается так. Человек садится в падмасану, воображает, что над ним сидит Будда, представляет себе очень точно прямой канал от пупа до макушки. А дальше — Будда сидит в полулотосе, одной ногой затыкая верхнее отверстие канала. И человек воображает, что сознание в нижней части канала, в районе пупка, и оно легонькое, как пинг-понговый шарик, удерживаемый под водой. И, подражая предсмертной икоте, человек говорит: ХИК. А затем он говорит: КА, чтобы сознание вновь опустилось назад. Это тренировочный режим. А когда он действительно чувствует, что помирает, он произносит ХИК, выполняет созерцание и с этим завершает жизнь.

— Я все равно не вполне понял: это одно из перерождений, в Чистой Земле?

— Да, но в понятие перерождения входит два момента, что не все понимают. Во-первых, человек меняет телесную оболочку и окружающую среду. Второй же момент — неконтролируемость этого процесса.

— То есть?

— Ты можешь всю жизнь быть очень хорошим человеком. Но вот ты станешь помирать, и вдруг в тебе активизируется воспоминание об одном-единственном злодействе — и из-за этого ты попадешь в ад. Вот зараза! Поэтому все религии понимают, что важно организовать спокойные для души условия умирания. Зовут священника, или, скажем, индуисты выносят умирающего из дома, чтобы он не привязывался к родным. А пхова — это контролируемый процесс. Человек понимает, что тело умрет, — и вот дай-ка я умру туда, куда надо! В этом, втором смысле пхова — это не перерождение, поскольку это контролируемая смена.

— И в этой Чистой Земле тоже проходит жизнь? И завершается смертью?

Да. Там проходит жизнь, но там нет смерти. Там они тренируются, пока не станут буддами. Или добровольное прекращение жизни в тех местах, если человек решает вернуться на Землю и сделать там что-то хорошее. По факту попадания в Чистую Землю любой восходит на первую из десяти ступеней бодхисаттвы.

— Так. Про Оле Нидаля рассказали.

— Да. Смотрите. Главный его метод, который он преподает, — это пхова. Организуются такие интенсивы. Дают метод. У метода есть объективно контролируемые результаты. Якобы даже расходятся черепные швы и приоткрывается родничок. Это только техника. Но европейские люди ведь технопоклонники, они думают, будто все делается техникой. А это не так. В соответствии с этой техникой, ты действительно можешь «выстрелить» своим сознанием куда-то — но вот чтобы попасть куда надо, необходима вера. А вера не является методом. Что до Оле — через него или благодаря ему иногда возможно организовать доступ к тибетским учителям. Так, я, не участвуя в описанных мероприятиях, пошел однажды и получил посвящение в тибетское божество Белую Тару от того варианта (одного из двух ныне живущих) Кармапы XVII, с которым связан Оле Нидал. Могу сказать, что все было по-настоящему. Ну, еще добавлю: люди, группирующиеся вокруг Нидаля, устраивали очень расширенные курсы по обучению тибетскому языку и разным аспектам буддизма в Элисте. Учили разговорному языку, нескольким монашеским дисциплинам — такое продолжалось по крайней мере несколько лет.

— А качество?

— Нормальное. Учебники я смотрел — нормальные, сам прошел трехнедельный разговорный курс — тоже нормально. Правда, потом все забыл из-за отсутствия практики.

— Скажите, а вот эта его деятельность с точки зрения государства как-то оформлена?

— Это называется «Карма-Кагью», международная организация. Оле довольно часто приезжал в Россию, выступал с лекциями: обычно его фирменная лекция — «Буддизм в современном мире».

— Я вижу даже вокруг себя значительное количество людей, вовлеченных в эту активность. Ездят куда-то в Карелию на эти интенсивы. В общем, реальная альтернатива религиозной жизни для моего поколения, по крайней мере. Отчасти возвращаясь назад. Как происходит обучение буддизму: это чтение каких-то текстов или общение с учителем? Насколько важно то и другое? И на каких языках оно происходит? Имеет ли принципиальное значение язык священных текстов — как, скажем, иврит у евреев или арабский у мусульман? И те и другие утверждают, что священное писание полностью непереводимо на другие языки, какие-то смыслы при этом теряются.

— Здесь иначе. Вопрос языка есть, и он большой — но он здесь не принципиальный, как в перечисленных вами случаях, а технический. А большой он потому, что терминология в буддизме очень разработана и аналогов ей в европейских языках нет. Западные народы занимались другими вещами. И нужно это внедрять. Это сложно, я как переводчик много с этим маюсь. Чему учат? Для того чтобы, не будучи носителем традиции, быть в этой традиции, надо выучить некоторые методы, говоря обобщенно, созерцания, регулярно взаимодействуя с учителем, который в тантризме называется гуру, по-тибетски — лама. Возникают глубоко личные отношения, интимные. Если посмотреть, как тибетцы пишут про своего гуру, то это пылкая, чувственная, хотя и не эротичная любовь. То, что в нашей культуре давно отсутствует. И для того, чтобы продвигаться, как следует, нужно регулярно получать подпитку, обратную связь от учителя, что для многих затруднительно: не все могут мотаться в Индию, где сейчас живут эмигранты-тибетцы, сами они нечасто приезжают и, кроме того, надо суметь объясниться толком: «я это сделал, у меня это получилось, а дальше такие-то трудности». Тогда ответственный учитель скажет: «а теперь ты, голубчик, делай вот это». А иначе он будет говорить что-то общедушеполезное, и ученик станет топтаться на месте — что во многих случаях и происходит. В общем, одним из аспектов является возможность общаться с учителем на тибетском языке — иначе просто не объясниться.

— Вот есть такое странное ощущение — как только начинаешь говорить про буддизм, тебя постепенно разговор смещает на тему Тибета. Хотя буддизм — это не только Тибет.

— Ну, культурологически последние десятилетия для нас актуален тибетский буддизм. Это вот раньше был — дальневосточный.

— А как это все устроено? Вот, скажем, японские буддистские школы — у них тоже тексты на японском?

— У них тексты на китайском языке. Переводы на среднекитайский язык, выполненные от III до VII века. Какие-то требники и прочее — ну, наверное, на японском. Мантры они произносят так, что любой санскритолог будет валяться на земле от смеха. Но тексты у них на китайском.

— А в Таиланде, скажем?

— Там на языке пали, естественно. Тексты тхеравады все на пали. У нас в Горелове, в цыганской слободе есть купленный у цыганского барона особняк, в котором сейчас тайский буддийский центр. Я там бывал. Там много лет живет тайский монах — у него ученая российская степень кандидата каких-то наук. Вполне нормально говорит по-русски. Есть постоянная публика. И опять же, там полное добродушие — я там несколько раз бывал, когда в этом помещении, по договоренности, преподавал один тибетский лама. Ну и отлично, они находят общий язык.

— То есть никакой божественности в языке…

— …нету. Вот что точно есть, так это мантры. Я ими занимался и как лингвист, и как буддист. Мантры — сложная штука. Это звуковой, лингвистический компонент практики, целью которой является вхождение и поддержание состояния, которое, внутри данной традиции, в принципе тебе никак не доступно иначе. Пример. Многие знают, что в буддизме популярен такой персонаж — Авалокитешвара. И что его мантра: ом мани падме хум. Но это внешнее знание. Зачем эта мантра для буддиста? Чтобы выполнять практику Авалокитешвары и стать его эманацией, как, например, Далай-лама, чтоб из тебя струилось сострадание. Без этой мантры у тебя это не получится. Но и одной мантры недостаточно.

— Мантры — на санскрите?

— Да, на санскрите. И важный, но не единственный аспект мантр — это их ритм, мелодия (как в музыке) и форманты, которые на биологическом уровне изменяют мозговую активность. Наверняка. То есть если произносить с сильным акцентом, то будет работать хуже. Поэтому я уверен, что если у японцев что-то получается, то это они достигают страшной японской усидчивостью.

Источник

В 2010 году фотограф Ярослав Скачков бросил всё и ушел в монастырь. Нет, не в православный — он отправился в Южную Корею к дзен-буддистам и провел там десять лет. Из его монолога мы узнали, как обстоят дела с вайфаем в местных обителях, чем русского человека удручает Сеул, какие три способа помощи людям практикуют буддисты и что общего у Кореи с Крымом.

Безмятежная ночь. Сижу в горной келье безмолвно:

Совершенная тишина и покой — истинная природа вселенной.

Тогда для чего западный ветер сотрясает деревья?

Одиночный крик перелетных гусей разносится в небе.

45-й коан из сборника «Весь мир — один цветок», стихотворение Хо Ам Сунима,

перевод с китайского Ярослава Скачкова

Мое монашеское имя — Чиньё. Сейчас я нахожусь в монастыре на южнокорейском острове Джеджу (Чеджудо), недалеко от Японии. Джеджу — популярный курорт, что-то вроде русского Крыма. Это субтропики, здесь тепло, но сейчас еще не сезон и высокая влажность, сильный туман, часто идет дождь, всё продувается ветрами.

Скоро будет 10 лет, как я уехал из Санкт-Петербурга в Южную Корею и веду жизнь монаха. Последние 8 месяцев я провел в солоретрите, медитировал в полном одиночестве. Когда выходишь из солоретрита, чувствуешь себя Фраем из «Футурамы» после разморозки — абсолютно новое мироощущение. Это, конечно, субъективные переживания, но так, как сейчас, не было никогда: пока я отсутствовал, мир охватила пандемия и изменила очень многое вокруг.

Чапаев и Дзен

Я много чем занимался в жизни, прежде чем стать монахом. Непосредственно перед тем, как принял постриг, был фотографом и преподавал фотографию. До этого был инженером-проектировщиком, занимался системами газоснабжения.

У меня такой склад характера, что мне очень важно то, ради чего я живу — не материальная мотивация, а нечто большее, стоящее за этим. Человеческий язык не до конца отражает тонкие градации смыслов того, что скрывается за словами: цель, идея и вера. Несмотря на то что я часто менял род занятий, ошибался и падал — я никогда не менял своих жизненных приоритетов.

Я учился в школе в 1990-е годы, когда вся страна из коммунистической вдруг стала православной.

Я рос красным имперским ребенком, искренне верил в Советский Cоюз, в моей в комнате висела карта СССР, и к ней я пририсовал кучу приглянувшихся мне соседних территорий.

И вот в 5 -м классе у нас ввели Закон Божий, мы читали Библию, изучали, как выглядит иконостас, многие вещи я помню до сих пор. Идеи православия при этом внушали теми же безапелляционным методами, что и коммунистические. Меня тогда поразило, что человек, который носит крест и говорит о Боге, совершает те же мелкие и гнусные поступки, что и все остальные.

Уже во взрослом возрасте в какой-то момент у меня случился глубокий духовный кризис, я ощущал неудовлетворенность и стал искать ответы. Мое знакомство с буддизмом началось с книг Пелевина, в частности, с «Чапаева и Пустоты». Меня потрясла мысль о том, что возможна религия без бога. Со временем мои отношения с буддизмом переросли от философских исканий к практике медитации. Благодаря ей в моей жизни произошли тектонические изменения.

Для меня стало очевидным, что состояния ума мы переживаем как состояния бытия. И мне впервые удалось повлиять на те черты моего характера, которые всегда казались мне неизменными.

Практика медитации не имела ничего общего с моим предыдущим привычным жизненным опытом, и перемены, которые произошли во мне, привели к тому, что я стал монахом.

Выбор направления пути произошел опять-таки благодаря книгам: на тот момент Пелевин как раз был последователем международной корейской школы дзен, и я решил отправиться именно в эту страну.

К переезду в Южную Корею я был совершенно не готов. У меня был калечный английский, да он и сейчас неидеальный. Я с детства дислексик, дисграфик и напрочь лишен музыкального слуха, языки даются мне очень тяжело — именно поэтому, окончив класс с гуманитарным уклоном, я выбрал профессию инженера.

Бросить всё и уехать в никуда было невероятно сложно. Я раздал все камеры и объективы, недели за две купил авиабилет. На тот момент я длительное время никуда не выезжал, последний раз за границей был еще в институте, в Азии тем более никогда не был. Уже и забыл, как правильно оформляются визы, а люди, у которых я спрашивал совета, дичайшим образом меня дезинформировали, и пришлось обменивать билет, так как визу дали на другие даты и всего на три месяца — тогда еще не было безвизового режима между Россией и Южной Кореей. Но все эти неприятности казались даже забавными.

Я абсолютно верил в то, что делаю, и хотел спасти всех живых существ от страданий. Дзен-буддизм — буддизм Махаяны, цель следующих этому пути — познать себя и помочь другим.

Я ехал, чтобы до конца жизни быть монахом, и считал это решение самым правильным в своей жизни, хотя прекрасно понимал, что всё еще может измениться каким угодно образом.

Когда я очутился в другой стране, в непривычной для себя обстановке и без знания какого-либо иностранного языка, оказалось, что все мои мысли, планы и предположения были бесконечно далеки от реальности.

Первые впечатления и трудности перевода

Во время многочасового перелета с пересадкой у меня в голове крутился только один вопрос: «Что я делаю со своей жизнью?», приправленный большим количеством нецензурной лексики. От переживаний у меня даже поседела бровь. Меня встречали два поляка, один из которых должен был говорить по-русски, но после первой же фразы стало понятно, что русским он не владеет вообще.

Первое впечатление было, что я попал в мир, построенный из кубиков лего. Корейцы — абсолютно невизуальная нация, и Сеул произвел на меня угнетающее впечатление. После Санкт-Петербурга и Москвы, после каналов и набережных, высоток и Кремля, я оказался в мире новостроек, одинаковых улиц и отсутствия ориентиров. И это один из самых больших мегаполисов мира — в агломерации Сеул-Инчхон проживает около 24 млн человек, здесь огромное метро, поездка в котором по одной ветке может занимать несколько часов!

Меня поселили в небольшом буддийском храме в южной части города Чангьëнса.

Каждый день у меня было 4 часа корейского языка, минимум полтора часа я выполнял домашнее задание, и эти воспоминания, пожалуй, относятся к числу самых страшных в моей жизни.

Корейцы в храме, естественно, не знали никаких иностранных языков. С моим старшим братом-поляком мы общались на английском, он был настоящий полиглот и постоянно меня этим фрустрировал. С другим поляком, которому было за 50, говорили на польском. Он решил, что если я русский, то должен понимать польский. Я пребывал словно на другой планете, плохо осознавал, что происходит вокруг, мог заблудиться в коридоре на этаже.

Сначала я дико тосковал по родному языку: это непередаваемое чувство, когда ты не можешь объяснить даже элементарные вещи и вынужден как глухонемой мычать и тыкать пальцем. Дзен — это передача от сердца к сердцу без опоры на сутры, что меня больше всего как дисграфика и дислексика подкупало. В жизни же всё оказалось совершенно не так, как в теории.

Не я один сталкивался с такими проблемами. Однажды у русского монаха из моего храма, который знал корейский еще хуже, чем я, возникла нужда поменять заграничный паспорт.

Паспорт по-корейски будет «егван», но когда он пытался объяснить, что ему нужно, то перепутал его со словом «ёгван», которое означает «бордель». Ехать менять паспорт надо было срочно, и, как любой постсоветский человек, перед встречей с бюрократией он очень волновался, кричал, что ему срочно нужен «ёгван», и успел сообщить об этом всем.

Весь храм даже собрался на совет по этому поводу, а он сам не мог понять, в чем дело, хотя и чувствовал, что что-то не так, окружающие смотрят на него с подозрением и не оказывают должного почтения.

Находиться в этой среде непросто. Корейцы — один из тех народов, которые больше всего отличаются от нас по менталитету. В корейском языке шесть уровней вежливости, очень важен язык тела — ты можешь кого-то серьезно обидеть и даже не понять этого. Здесь нет русской суровости, все постоянно улыбаются и кланяются, но в то же время страна — абсолютный лидер по психосоматическим заболеваниям.

Сейчас, спустя 10 лет, я адаптировался к новой жизни. Тем не менее стараюсь не проводить тут всё время, часто езжу в Россию и в соседние регионы — Гонконг, Сингапур, Малайзию.

Religious gastarbeiter blog

Все жители Южной Кореи постоянно сдают какие-то зачеты и экзамены, переходя с одного уровня на другой. Сначала я был послушником — хэнджа — и носил красную робу, через 9 месяцев я сдал большой экзамен хенджи-кеюк, перешел на второй уровень — неполный монах — самми (на санскрите шраманера) и получил серую форму c подшитым красным воротничком. Самми должен учиться четыре года, и я учился в школе медитации в монастыре Бэкдамса. После снова сдавал экзамены, и сейчас я уже полный монах — бхикку, форма которого полностью серая. У меня есть и летний, и зимний вариант нуби, похожий на русский ватник.

С самого начала я веду жизнь кочевника, переезжая из одного монастыря в другой. Храм моей монашеской семьи, по-корейски — бонса (корневой храм), носит имя Бэгянса. Забавно, что Бэгянса переводится как «храм белого барана», и я был первым монахом-европейцем в этом храме.

В монастырях есть вайфай. Не возбраняется смотреть кино — в частном порядке, показы и совместные просмотры в храмах редки, во время обучения нам показывали только документальные фильмы и лекции.

Мое отношение к фотографии менялось всё время после того, как я стал монахом, от полного отказа во время послушничества до попыток нести Дхарму через фото. Сейчас я просто время от времени фотографирую. Снимаю только на айфон, у меня есть инстаграм, озаглавленный religious gastarbeiter blog, но я его уже давно не веду. Стараюсь, конечно, себя ограничивать в использовании смартфона. Это болезнь нашего времени, а Корея и вовсе лидер по цифровой зависимости, так что к гаджетам там относятся в общем-то толерантно. Если ты послушник или неполный монах, тебе могут сделать замечание, особенно в учебных заведениях, но если ты бхикку, то не будут.

Корея — конфуцианская страна, где очень важна традиция и жесткая иерархия, заключающаяся в абсолютном диктате старших и полном подчинении младших. В то же время, как и Россия, это страна догоняющего развития и с сильнейшим конфликтом поколений.

Он приводит к тому, что эти правила часто соблюдаются лишь внешне и формально. Монастырь, как и любая религиозная организация, сохраняет верность традициям. Например, обычному монаху нельзя держать руки за спиной, это право нужно заслужить. Я очень эту позу люблю, и мне постоянно прилетало за это.

У меня были разные моменты в жизни, но сейчас я уже давно не пью и не курю. Не хочется, не вижу в этом смысла. После 6 лет монашества у меня случился кризис, тогда я хотел расстричься, нарушил многие обеты, но осознал свою ошибку и смог преодолеть внутреннюю слабость. Здесь какие-то банальные слова прозвучат: движение вперед, к сожалению, невозможно без откатов назад, трансформация собственного несовершенства требует времени.

Среди монахов из иностранцев-неазиатов здесь больше всего поляков, на втором месте — русские. Так сложилось, что подобное искательство свойственно нам с ними. Поляки на нас дико похожи, те же фундаменталистские консервативные лозунги, только у них эти комплексы раздуты в тысячу раз сильнее.

Каждому монаху храм платит деньги, если он учится или занимает при нем должность. Пока я учился, получал что-то вроде стипендии. Сейчас я медитативный монах, занимающийся длительной медитацией, и получаю выплаты после ретрита.

Стараюсь на себя ничего не тратить, деньги откладываю, покупаю билеты и стараюсь помочь другим. Помощь людям бывает разная, проще всего помочь людям материально, следующий уровень — помощь дхармой, когда делишься с ними учением, которое помогает им совершать более правильные поступки. Третий вид помощи — когда ты готов откликнуться всем своим существом и дать радость другому человеку.

Ты можешь помочь другим только путем изменения себя, потому что помогая другим без мудрости, мы зачастую причиняем людям лишь еще большие страдания.

Каждый свой визит в Россию я стараюсь помогать всеми способами. Занимался волонтерской деятельностью, переводил деньги детям, больным раком, и пенсионерам Донбасса — достаточно большие суммы, жертвую и на различные буддийские активности.

Расскажу забавную историю: в храме Бэкдамса, где я учился, к нам повадились ходить за угощением дикие свиньи, в Корее они не такие страшные, как наши кабаны, и сами они людей тоже не боятся. Им доставались остатки с нашего стола. В свое время звездой в местной прессе стала дикая свинья по имени Хэталь («Просветление»), которая сидела на главном дворе храма и выпрашивала бананы и морковку. Так вот, когда один из наших монахов, странный замкнутый тип, копался на грядках, один из хорошеньких поросят-альбиносов, подпрыгнув, укусил его за зад. Это стало причиной многих шуток и усилило его самоизоляцию.

Солоретрит и карантин

Как правило, шесть месяцев в году я провожу в ретритах. Я провел около 15 групповых и солоретритов. Обычный трехмесячный групповой ретрит называется кёлче. В прошлом году я решил уйти в более длительный солоретрит в храме Намгук Сонвон — понял, что готов к этому.

Солоретрит в корейской традиции называется Мумунгван («застава без ворот», или «ворота без ворот»).

Я жил в одной комнате, один раз в день мне давали еду, и я даже не видел человека, который ее приносил. Весь день я посвящал медитации. По сути, это «Черный дельфин» — очень похоже на одиночную камеру, только без ежедневного построения, перекличек и личного досмотра.

Я пытался понять, чего больше всего хочется, когда выходишь из солоретрита, но на самом деле ничего не хочется, мне и так классно. В этом плане сравнение с тюрьмой строгого режима не работает: я не страдал, мне было потрясающе интересно. 8 месяцев я был абсолютно лишен связи с миром, не получал никаких новостей и осознал огромное количество вещей, которые кардинально поменяли мое мироощущение. Сложно передать, что происходило со мной во время длительной медитации, попробую сформулировать кратко.

В основе буддизма лежит возможность преодолеть собственное несовершенство и избавиться от человеческого страдания, причина которого — несоответствие нашего животного существа окружающей его действительности.

Основная наша проблема — проблема реагирования, мы маниакально движемся к удовлетворению сиюминутных желаний и потребностей, все наши мысли посвящены тому, что было в прошлом и будет в будущем, и поэтому мы не можем находиться в настоящем. Мы стремимся повторить приятный опыт и избавиться от неприятных ощущений, поэтому постоянно следуем одним и тем же схемам, записанным в нашем сознании.

Буддизм означает свободу от этого состояния и возможность действовать творчески, когда поступки и мысли не продиктованы привычкой, а являются результатом сострадания и любви к окружающему миру.

Изначально я планировал находиться в солоретрите 5 месяцев, но дело пошло хорошо, и я решил задержаться подольше. Получилось 8 месяцев, и я бы еще продолжил, если бы не начал плохо себя чувствовать. Стало заметным, что у меня увеличились лимфоузлы на шее, когда я сбрил бороду, отросшую за эти месяцы (в Южной Корее по этикету нужно быть гладко выбритым), поэтому по выходе из ретрита меня отправили в больницу. Так из тишины и молчания я попал в пекло пандемии — в госпитале ходили люди в скафандрах и респираторах.

Самый пик я пропустил, основные ограничения в Южной Корее уже сняли, но вообще здесь подобное происходит довольно часто. За 10 лет это уже четвертый или пятый случай, когда закрываются границы и ограничивается перемещение внутри страны.

Но в этот раз неожиданно эпидемия охватила весь мир.

У меня обнаружили достаточно серьезную онкологию — лимфому. Диагноз я воспринял спокойно, эмоции по этому поводу были, но быстро прошли. По большому счету я никогда так хорошо себя не чувствовал. Все болезни — либо фигня, либо трындец. Если фигня — то само пройдет, если трындец, то с этим ничего не сделаешь. Здоровье человека определяется тем, как он переживает период болезни.

Березки и церкви

Я чувствую себя русским, я люблю Россию, это мой дом. Ностальгия или тоска по родине — мне не близки эти термины, это гораздо более сложное чувство. Я приезжаю на родину каждый год минимум на месяц, не только в Москву и родной Петербург — побывал также в Новосибирске, Петрозаводске, Краснодаре, Ростове-на-Дону и Крыму. В Крым я давно влюблен.

Начало моей практики тесно связано с Крымом, там я впервые вышел за границы привычной рутины бытия, не только понял, но и почувствовал возможность счастья и свободу от страха. Это произошло в Балаклаве, недалеко от развалин генуэзского замка Чембало — там очень сильная энергетика.

Весь Крым знает горы Бойко и Мангуп, а местные жители — и православные, и мусульмане, и буддисты — верят в духов гор. Впрочем, мне лично не близки подобные суеверия.

В 2014 году я организовал там группу медитации, которая до сих пор существует, потом провел групповой ретрит в Байдарской долине под Севастополем. Это был первый в истории Крыма ретрит в корейском стиле, два дня десять человек крымчан и я занимались медитацией. Также я провел солоретрит в Бельбекской долине на гряде Арман-Кая.

В России очень толерантные люди: во всех городах, где я был, ходил по улицам в своей монашеской одежде и нигде не встречал никаких проблем. На самом деле я даже не задумываюсь о том, что на мне, но так полагается монаху, и я уважаю традиции.

В солоретрите в Мумунгване я ходил в спортивном костюме «Пума», потому что это очень удобная одежда. А когда оформлял прописку, по настоянию сестры оделся «нормально», чтобы не привлекать лишнего внимания. На самом деле это было глупое решение: когда ты в монашеском облачении, люди относятся к тебе более уважительно.

Мне нравится, как выглядят березки и церкви, это моя Родина, хотя сакрального смысла я в них не нахожу. В Корее совершенно другой ландшафт, это очень маленькая страна с большим населением. А в России, в любом ее регионе, ты чувствуешь широту и простор, можешь выпрямить спину и расправить плечи.

Источник