Тот вечер был особенно дождливым. Туман густо окутывал улицы Дартвуда, скрывая редких прохожих. А мы пытались спастись от него в любимом ресторане, потягивая недорогое красное вино и проводя время в неспешной беседе о последних политических событиях. Как вдруг лицо приятеля приняло серьезное выражение, а глаза будто стали матовыми. Сделав глоток вина, он спросил:
— Сэмуэль, ты знаешь, кем я служил прежде?
— Нет, — промокнул я губы салфеткой, — кем же?
— Ты? Моряком? Не может быть! — сказал я громче, чем следовало, отчего привлек внимание других посетителей.
Дело в том, что мой приятель выглядел настоящим интеллигентом. Одевался он неброско, но с большим вкусом. А речь у него была правильной и выдавала скорее хорошо образованного человека, но никак не моряка. Хотя последних я ни разу не встречал и представления мои о них складывались из книг. Единственное, что всегда вызывало у меня интерес, это чрезмерно широкие плечи приятеля и мускулы рук, которые выделялись в любой одежде. Но я не задавал вопросов, думая, что приятель любит спорт и тягает на досуге гири. В редакции «Хроник Дартвуда» было несколько репортеров, которые увлекались поднятием тяжестей и выглядели соответственно. Однако у них не было такой задубевшей кожи на кистях рук, как у моего приятеля. Но об этом я тоже не задавал ему вопросов.
— Да, моряком, — подтвердил приятель, закуривая, — и я всегда был страшным охотником до табака.
— Это-то я сразу заметил!
Мой приятель действительно много курил, чем вызывал у меня неудовольствие. Эти дурно пахнущие плотные пары заставляли меня кашлять всякий раз, как попадали в нос.
— Знаешь, в чем главная прелесть Дартвуда? — спросил приятель, выдохнув дым и щурясь, как довольный кот на солнце. Он всегда так делал, когда табак оказывался особенно хорош.
— Нет, — пожал я плечами, вспоминая, как далеко от города ближайшая река или озеро, не говоря уж о море.
— Он черт-те где от воды, — выражаясь, как бродяга, ответил приятель.
Я ничего не сказал, но по моему лицу стало понятно, насколько удивительным прозвучало объяснение бывшего моряка.
— Эх, Сэмуэль, я хочу рассказать тебе историю, после которой ты можешь посчитать меня сумасшедшим, — ровным тоном сказал приятель.
— Вряд ли меня чем-то можно шокировать. Я столько видел в роли фотографа, — отозвался я и сделал большой глоток вина.
— Да, ваши статьи и эти фотографии… Жуткие фотографии, Сэмуэль! Зачем только ты их делаешь?
— Это моя работа, — пожал я плечами.
— Неужели ты не можешь найти что-то другое? И фотографировать красивое?
— Нет, — ответил я, хотя мы оба понимали, что это неправда, — так ты расскажешь о том, как был моряком?
Приятель тяжело вздохнул и задумался. Зеленые глаза приобрели оттенок бутылочного стекла, а губы сжались в тонкую линию.
— Мы бросили якорь возле небольшой деревеньки, расположившейся на острове, — начал он свой долгий рассказ, который я попробую передать как можно живописнее, — море билось о берег и раскачивало корабль, предвещая неспокойную ночь. Темнота наступала со всех сторон, и никому не хотелось покидать привычное тепло кают ради табака. Но и существовать дальше без него было решительно невозможно. Мы кинули жребий, и мне выпало отправиться в путешествие, надеясь, что у местных найдется самосад, который они согласятся продать.
Я сел в лодку и добрался до берега, несмотря на неспокойные волны. Сойдя, я оказался в лабиринте узких улиц с домиками, из прикрытых занавесями окон которых уютно струился свет. Сама улица озарялась редкими фонарями, а впереди на холме величественно выделялась церковь, вокруг которой столпились едва различимые надгробия и кресты.
Я выбрал направление и зашагал, напрягая слух, чтобы услышать хоть какие-то звуки, сопровождавшие деревенскую жизнь: лай собак, разговоры людей. Но только тишина ложилась мне на плечи, да давили тесно прижавшиеся друг к другу домики. Ледяной порыв ветра напомнил мне о близости моря и о корабле, с которого я сошел. Стало так зябко, что я глубже спрятал руки в карманы и перестал прислушиваться. Должно быть, непогода загнала всех по домам и сейчас они греются у жаркого очага, ведя тихие беседы.
Поскольку все дома были для меня одинаково незнакомы, я наконец определился, в котором попрошу табак. Бьющий из его окон свет показался мне наиболее приятным. Низкое крыльцо имело два столбика, изрезанных узорами наподобие листьев винограда. На столбиках держалась покатая крыша, ступив под которую, я сразу почувствовал тепло чужого дома.
На стук дверь открыл старик с добродушным лицом и в изношенной одежде. Он уставился на меня влажными глазами и ничего не ответил на вопрос про наличие у него табака на продажу. А потом начал размахивать руками и выдавать мычание, подсказавшее мне, что старик нем. Но табак у него все-таки имеется, понял я, когда он поманил меня войти.
Я оказался в освещенной множеством свечей скудно обставленной комнате. В ней царила атмосфера старины, будто долгие годы здесь ничего не менялось. В камине почти погас огонь. Старые часы над ним лениво тикали, отмеряя время и вызывая тоску. Еще был низкий столик и несколько старых кресел, продавленных от многих лет использования. Ткань на них давно потеряла цвет и выглядела изрядно вытертой. Именно в одно из них старик предложил мне сесть и вышел из комнаты.
Я остался один, продолжая рассматривать примитивную обстановку, и обратил внимание на книгу, все это время лежавшую на низком столике. Она представляла из себя старое издание с пожелтевшими страницами, которые грозились рассыпаться от прикосновения. Обложка была выполнена из кожи и сильно засалена от частых касаний. Трогать ее отчего-то было неприятно. Она заставляла гадать, из кожи какого животного изготовлена. И почему-то в голову лезла навязчивая мысль, что из человеческой. Тонкие страницы были исписаны непонятными мне символами или покрыты странными рисунками, на которых изображались крылатые существа с рогами.
Я с осторожностью листал книгу, чувствуя разрастающийся внутри трепет, и не заметил, как появился старик с маленьким колокольчиком в руке. Он направился к двери, приглашая меня следовать за ним. Я остановил его и еще раз объяснил, что явился за табаком. Он внимательно меня выслушал и жестами показал, что мне нужно идти за ним. Я решил, что у самого него нет табака, но он отведет меня в место, где я смогу его купить.
Отложив книгу, я вышел из дома за стариком, который начал звонить в колокольчик. Мы следовали по пустынным улицам, мимо однотипных домиков, прошли несколько вывесок, и только после этого я заволновался. Потому что за нами теперь шли люди. Безмолвная толпа в накидках с капюшонами, за которыми скрывались лица, преследовала нас вереницей. Люди шли так тихо, будто их ноги не касались земли. Я тронул старика за плечо и попытался выяснить, что происходит, но он лишь поманил за собой, не собираясь останавливаться и продолжая звонить в колокольчик. Я хотел отступить и вернуться на корабль, но толпа давила со всех сторон. С узких улочек она стекалась в одну массу, следовавшую к церкви на холме.
Я не видел их лиц, не слышал голосов. Шел, понукаемый толчками со всех сторон и стараясь не отставать от старика. Ведущая к церкви дорога уходила на холм и тонула в ярком свете луны, которая наконец освободилась от тяжелых туч, до того скрывавших ее. Холодный морской ветер трепал капюшоны, грозясь их сорвать и открыть лица участников необыкновенного действа.
Мы дошли до рядов надгробий, окруживших нас с двух сторон. Черные, они торчали из земли, как редкие зубы огромного животного. Многочисленные кресты возвышались над ними, будто утверждая свое величие. И на все это бросала тень белая церковь, устремленная единственным шпилем вверх. Даже сквозь ночную мглу был виден ее силуэт, падающий на кладбищенскую землю.
Поднявшись по каменным ступеням вслед за стариком, я переступил порог и удивился царившему в церкви полумраку. Лишь редкие свечи горели здесь, освещая лики святых зловещим светом. Хорошо осмотреться не получилось, потому что старик спустился в люк перед алтарем, а я послушно последовал за ним по винтовой лестнице, ведущей в подземелье. Чем глубже мы спускались, тем отчетливее я чувствовал сырость этого места. Она пробирала до костей и утяжеляла одежду.
Мы дошли до каменного пола и пошли по узкому коридору, стены которого скудно освещали висящие на большом расстоянии друг от друга масляные лампы. В воздухе появился гнилостный запах, который шел от бело-зеленой грибковой поросли на стенах. Она напоминала куполы одуванчиков, зазеленевших на концах. И рисовала причудливые узоры, иногда похожие на животных или человека. Местами плесень разрослась настолько, что казалась большими ежами, бог знает как державшимися за стены в вертикальном положении. Их расположение тем более впечатляло, когда в редких проплешинах захватившего стены грибка проглядывала сочащаяся сквозь штукатурку влага, сбегающая вниз тонкими струйками.
Чем дальше мы шли, тем сильнее становилась вонь. Я вдыхал этот гнилостный запах, чувствуя, как начинает кружиться голова. От большого количества идущих по этому узкому коридору людей воздух стал совсем спертым и тяжелым от влаги, сочащейся сквозь стены. Я все больше ругал себя, что не предпринял попытки протиснуться сквозь толпу еще на улице.
Впереди замерцал свет, и мы вышли в большую пещеру, купол которой терялся высоко в темноте. Воздух стал свежее, но зловонный запах не исчез. Он рассеялся, продолжая клубиться, исторгаемый плесневыми наростами на стенах. Здесь они были еще объемнее и гуще. Настоящий лес бело-зеленого цвета, росший на стенах непонятного для меня помещения. Я уже сомневался, что это было чем-то природным. Больше походило на рукотворное творение, созданное для неведомых пока мне целей.
Каменный пол превратился в ровную площадку, центр которой представлял из себя огромный крест, вписанный в круг. Ведущая к центру креста дорожка была настолько узкой, что идти по ней мог только один человек. А каждая доля круга содержала жидкость странного зеленоватого цвета и непонятной консистенции. Она напоминала желе, на поверхности которого с периодичностью возникали пузыри, лопающиеся по мере своего увеличения. От этой жидкости вверх поднимались столбы мерцающего света и терялись где-то в темноте, не достигая потолка пещеры.
Старик первым двинулся по узкой дорожке креста, а я последовал за ним, не сразу заметив, что остальные люди заполняли пространство по кругу. Перейдя пересечение, старик развернулся ко мне и указал остановиться. Я встал ровно по центру этой геометрической фигуры, а под ногами моими было изображение похожего на козлиный черепа с огромными глазницами и длинными рогами. От мерцающего из ниш света я чувствовал нарастающую вибрацию, разливающуюся по телу и мешающую здраво мыслить. Полубессознательное оцепенение сковало тело, перед глазами вспыхнули и смешались краски синего, желтого и красного цвета. Повинуясь странным толчкам, происходящим из самых недр земли, я задергался в их ритме, слыша, как окружавшая меня толпа слилась в заунывных молитвах.
Из зеленоватого цвета жидкости показались рога. Заостренные на концах, они были настолько длинными, что появления их обладателя пришлось ждать долгое время. Наконец показалась голова, похожая одновременно на голову и козла, и человека. Вытянутый череп заканчивался человеческим подбородком, а глаза были большими и имели такое же расположение, как у животного. При этом нос казался маленьким и чужеродным на этой страшной роже. Рта же я и вовсе не разглядел, потому что взгляд мой приковало тело, появившееся из жидкости вслед за головой.
Стройное обнаженное тело молодой девушки лоснилось влагой и возбуждало желание. Неслышно она ступила на узкую дорожку и направилась ко мне. Упругие груди подпрыгивали в такт ее шагам, бедра призывно раскачивались, не давая оторвать от них взгляд. Девушка обняла меня за плечи, прижалась горячим телом и увлекла на пол. Желание настолько овладело мной, что я не слышал молитв людей в накидках, забыл о немом старике и странном месте, в котором находился. Даже козлиная голова девушки не смутила меня. Я взял ее, двигаясь в ритме вибрации, которая все еще разливалась по телу, наполняя его энергией и не давая здраво мыслить.
Когда я закончил, девушка сбросила меня с неожиданной силой. Я угодил в жидкость странной консистенции и не мог оттуда выбраться. А люди в накидках запели молитвы громче. «Дагдэр! Дагдэр!» — призывали они, набирая темп.
Я кричал, чувствуя, как тону в густой и вязкой жидкости. Она все больше затягивала меня на дно, не давая схватиться руками за края узких дорожек. Девушка с козлиной головой стояла теперь в их центре, раскинув руки и устремив взор в потолок, под которым продолжал мерцать свет. Тело ее вибрировало в такт песнопениям, от которых я все больше погружался в желе. С каждым звуком меня затягивало глубже. Казалось, что ноги опутали невидимые щупальца и тянули вниз, а руки сковали путами, не давая их вытащить.
Ноги девушки оторвались от земли, спина изогнулась, подставляя свету округлившийся живот. Он рос на моих глазах, и я понял, что этому странному сообществу нужно было мое семя и, когда они заполучили его, я стал бесполезен.
Свет поднимал девушку с козлиной головой все выше. При этом ее живот продолжал расти. Он достиг угрожающе гигантских размеров, когда она скрылась под темными сводами пещеры.
Мой рот уже утонул в зеленоватой жидкости. Теперь она поднялась до ноздрей, и я понимал, что жить мне осталось недолго, когда кто-то с силой надавил на голову, заставив ее полностью погрузиться в плотную жижу. От отчаяния я закричал и нахлебался противной жидкости, которую уже не смог выплюнуть, поскольку она была повсюду. Я задыхался, чувствуя, как легкие обжигает болью. Попробовал открыть глаза, но ресницы слиплись и не дали этого сделать. Пошевелить окутанными этой плотной неизвестной мне жидкостью руками и ногами я тоже не мог, как ни старался. Наконец, последний воздух в моих легких кончился, и я погрузился в темноту.
Очнулся я в своей каюте. Команда рассказала, что услышала громкий всплеск, а потом звук удара о борт корабля. Оказалось, что это была лодка, в которой я отправился на берег и в которой лежал без чувств в окружении мешков. Меня втащили на корабль и уложили в каюту, где несколько суток отпаивали питательным бульоном. В мешках же оказался табак. Значит, немой старик все-таки понял, чего я от него хотел, и в качестве платы взял не деньги, а мое семя. Страшно было подумать, что оно стало источником новой жизни для людей странного культа. Но я уже никак не мог изменить ситуацию и радовался, что остался в живых.
Приятель надолго замолчал, выпуская табачный дым и смотря невидящими глазами. Я понимал, что он находился не здесь, а на корабле или в пещере, окруженный необычными людьми. А потом в голове у меня щелкнуло, будто сработала магниевая вспышка.
— Дагдэр, — сказал я, но приятель меня не услышал.
— Я предпочел бы и вовсе забыть о произошедшем, — продолжил он, — но память играет со мной злые шутки. По ночам я слышу мотивы заунывной молитвы, которую тянули тогда люди в пещере, а до ноздрей доносится гнилостный запах плесени. Проснувшись сегодня, я увидел ее причудливые узоры на стенах комнаты. Я крепко закрыл глаза, а когда открыл их, плесени уже не было. И все же ощущение присутствия странных людей из деревеньки не покидает меня с тех самых пор, как я очнулся. Я и сейчас чувствую сырость подземелья, по которому следовал в ту ночь за стариком, и знакомую вибрацию, разливающуюся по телу. Потому и держусь как можно дальше от моря. Я боюсь, что немой явится за мной со своим колокольчиком, и мне кажется, что сделать это он может только по воде.
— Дагдэр, — вновь сказал я.
— Что? — очнулся приятель, будто ото сна.
— Дагдэр! Я уже слышал это имя.
— Том, в котором пропали и погибли люди?
— Да. Я делал там фотографии для статьи.
— Знаю. Я читал. Но как это связано с моей историей?
— Дагдэр — некий бог, которому приносил жертвы один из постояльцев особняка.
— В статье об этом не было ни слова, — побледнел приятель.
— Видимо, репортер не посчитал нужным упоминать его имя. Видишь ли, произошедшее в особняке Даллесов до сих пор под большим вопросом. Но в Дартвуде точно есть или были люди, которые поклоняются Дагдэру и приносят жертвы. Так что я охотно верю во все, что с тобой случилось в ту ночь.
Из бледного лицо приятеля превратилось в нездорово серое. Я увидел, как задрожали его руки. Он больше не сказал ни слова о своем странном приключении. Только быстро засобирался домой, сославшись на то, что вдруг почувствовал недомогание. Я не стал его удерживать, а он попросил меня не провожать. Оставшись в одиночестве, я закончил ужин и отправился домой.
Надо ли говорить, что утром приятеля уже не было в Дартвуде. Я навел справки и узнал, что он покинул город вечером, едва явившись домой после встречи со мной. Спешка его мне понятна — видимо, он так боялся встретиться с последователями этого странного Дагдэра.
Я же еще больше заинтересовался божеством и, может быть, найду время поделиться своими изысканиями в дальнейшем.
