Мистика

Продажа классической музыки на нашей площадке — редкий случай. Не трека или джингла, скомбинированных в приложении, а авторской оратории там, кантаты, симфонии и т.п.

Хотя площадка позволяет разместить любую запись и даже в каталоге есть рубрика "Классика", но мы реально столкнулись с таким объявлением впервые! За восемь лет — первый раз. И сразу какая-то "Соната боли и распада", уныло-взрывная на слух, как наша полужизнь. Но абсолютно профессиональная и уникальная по всем критериям. (Композитор приложил файл записи на полчаса и сами ноты, которые алгоритмы проверяли больше часа.)

Из музыки вылезало, что болевой синдром, не знаю уж про распад, явно одолевал автора. Играя собственное произведение, он часто отрывал пальцы от клавиш, сходя на тишину и взрываясь после на минуты непрерывного исполнения. От этого гула звенело в ушах и долго стучало в темечке, до следующей паузы..
В нотах всё это было указано, только мы тут не чтецы партитур, а гаранты сделки. В рамках этого предложения мне показалось, что сделка не состоится. Совсем и никогда.

Но рынок не всегда предсказуем. Появляется крупный заказчик, который ищет необычную мелодию для рекламы. Из всей сонаты он возьмёт, может, секунд пятнадцать, однако произведение покупает на корню. Жалкая для большого бренда сумма в четверть миллиона рублей, выставленная автором, выплачивается сразу. Композитор получает деньги и сливается с площадки.

Истекает гарантийный месяц сделки и начинается тарарам. Мы получаем претензию от юристов бренда-покупателя. "Партитура нечитаема, трек пустой; правообладатель на связь не выходит"...
И что прикажете делать? Берём их юристку, нашего юрисконсульта и едем искать этого Бетховена. Подключили ещё безопасников по аутсорсу.

Находим музыканта у мамы в деревне в изысканном состоянии: маэстро сочиняют-с, медитируя на лугу под тополем. Телефон выключен, они уже месяц новое пишут...
По колено в снегу идём на таран, достаём из сугроба анемичное бескровное созданье в одеяле, на манер туники перекинутое через пальто, с обмороженным багровым носом. Все кричим на него, перебивая ветер.

Писклявый слезокапный композитор, хватаясь за тополь, начинает стонать. Он же проклят! Что ни напишет — всё исчезает со временем в чужих руках! В его нет. Вот дома лежат ноты и не портятся, так сказать. А как продаст что или просто передаст другим сыграть — пиши пропало. Но он надеялся, проклятье на трек не перейдёт, ведь запись же электронная!..
В сумбурной логике перекатами вернулись в дом, пересняли ноты (все фотографировали), скинули проверенную музыку на свои носители.

И вечерком я увидел своими глазами, если музыку можно увидеть, как дойти от боли до распада. Чтоб точно выразить ощущения после.. Фотка с нотным листом открылась и тут же стала бледнеть. Значки исчезали, словно стираемые ластиком, будто из них выпивали краску или нажали на фильтр "размыть до прозрачного". Так же было и с остальными листами. Трек грузится, но не проигрывается. У всех одно и то же. Я ждал уже любых последствий, но компания отозвала даже претензию к ресурсу.

Парнишку этого сходил послушал после, выбрался, прости господи, в консерваторию.. Те же впечатления, как в сугробе: безликое тощее оно, пальцы уже сводит от игры, а какие его годы! Произведения все перекликаются и похожи на клиническую смерть, арктическую тоску и "мёртвую зыбь в семи частях" сразу.

Но что за сила за ним, когда он исполняет эти непрерывные конвульсии, стучащие и гремящие, бросающие в адские жар и озноб! Какое-то исступление охватывает слушателей, дамочки в фиолетовых буклях дышат лишь в паузы, во время же каскадов игры бледнеют, как те ноты.

Композитор ими не пользовался, к слову. Нотами. Как поставил что-то в начале на фортепиано, так и не перевернул ни разу. Из глубин это поднимается в нём и туда же уходит. Потому что запоминать такие партии — реально опасно для жизни.

Попутчик Историю эту я неоднократно слышала от своего покойного деда, Александра Андреевича. Дед мой особо в мистику не верил, окромя домового и «черта». Вот про «черта» история особая. Родился мой дед в деревне Садилово Татарской АССР, в начале 30-х годов, в семье деревенского кузнеца. Когда началась война, его отец, несмотря на бронь, ушел добровольцем на фронт. Был контужен и попал в плен. А после возвращения в 1946 году снова угодил в лагерь, так называемую «шаражку», да еще и всей семьей. «Шарага» находилась где-то под Горьким, ныне Нижегородская область. Прямо за лагерем находилось огромное кладбище погибшей военной техники, которую свозили сюда на утилизацию со всех концов СССР, где прогремели бои. Работники этой «шараги» как раз и занимались тем, что разбирали эту технику, а заодно и перенимали опыт немецких конструкторов, который бы мог пригодиться нашим разработчикам, поэтому основной контингент был технари–инженеры, слесари, токари как наши, так и пленные. Моему деду в то время было лет 12. Пайку выдавали только на работающих, то есть на моего прадеда, а вот на прабабушку и четверых детей – нет. Поэтому дед в 12 лет тоже встал к станку в токарном цеху, а в свободное от работы время они с такими же пацанами лазили по свалке техники в поисках уцелевших консервов в сгоревших танках и взрывчатки. Взрывчатка была нужна для того, чтобы взрывать авиационные двигатели, а цветной металл из них сдавали за день в пункт приема, который был на другой стороне леса при другом цеху. Однажды дед пошел сдавать алюминий, который удалось добыть за день. Идти было километров 6-7 через лес в самом его узком месте. Когда он возвращался обратно, уже темнело, но дед испугался ночевать в поселке, так как там рядом была колония для беспризорников, если им попасться, то они отбирали пайку, могли и убить. Страх встретить местную шайку малолетней шпаны пересилил страх идти по сумеречному лесу. Однако буквально через сотню метров на тропе деда догнал парень, по виду не местный, городской, одетый как с иголочки да в новых модных ботинках. Парень был веселый, о чем-то говорил, рассказывал анекдоты, травил байки. Единственная странность, которая, однако, никак не насторожила деда, – парень не давал себя обгонять, но и вперед не шел, все время маячил где-то сбоку. Дед не помнил, как они прошли большую часть дороги, дальше весь путь расплылся, как в тумане. Очнулся он лишь от ощущения холода и обнаружил, что стоит почти по пояс в болоте, а кругом совершенно дикий незнакомый лес. Он закричал и рванул из трясины, а в ответ услышал противный смех. Поискав глазами своего спутника, дед обнаружил его стоящим на болотной кочке, и этот хохот издавал именно он. Но вместо городского паренька там стояло нечто, заросшее шерстью, которое приходило все в больший восторг, когда дед кричал и пытался выбраться. – Как же ты спасся? – спрашивала я у деда. – Сначала боженьке молился, но болото тянуло, тогда стал просить мамку покойную и братиков, чтоб спасли. По какому-то чуду дорога оказалась недалеко, и по ней проходила припозднившаяся артель мужиков из соседней деревни. Они услышали крики и вытащили моего деда. А тот мохнатый пропал, как сквозь землю провалился.

Взято тут: https://t.me/myststory

байки деда Евсея

деревенские истории

- Рассаживайтесь детки поближе, вечерять станем, - пригласил пострелят дед Евсей, неспешно раскладывая на листья лопуха дымящиеся рассыпающиеся клубни, от одного запаха которых рот наполнялся слюной. Полюшка с Дарьей, две сестрички, защебетали, не успев усесться.

- Деда, а у нас радость! Мамка братика нам народила вчерась!

- Эка како вам счастье привалило, как назвали-то?

- Матюшей. Папка назвал. В честь дедушки нашего.

- Помню, помню Матвея Иваныча, золотые руки у него были, таких кузнецов поискать. Баяли люди, что однажды он самого чёрта подковал.

- Как это? – ахнули ребята.

- Али не слыхали эту историю? – дед подложил в костёр дровишек, огляделся по сторонам, будто проверяя, не подслушивает ли где за кустом какой мелкий бесёнок, - Дело так было. Повадился к нам на деревню озорник. Да чудно так баловал. В баню заберётся, все ушаты да ковши в один угол соберёт и свяжет верёвкой, да так крепко, что потом и не распутать, только резать, и то не разобрать, как оно там навязано.

А ещё забирался в печную трубу, да начинял её всем, чем ни попадя. Однажды порося мелкого туда затолкал. Ладно, когда солома али ветки какие из сада, а тут уже настоящее хулиганство. В другой раз мешок муки пропал у хозяйки, и тоже в трубе нашёлся, тогда уже знали люди, где искать. Одним словом, банный безобразник. Пытались караулить, да только ничего путного не вышло. Сон на людей находит, а проснутся – дело сделано. Пока не сказала тётка Устинья, местная ворожея, что это чёрт пакостит. И можно, дескать, его поймать, только не каждый смогёт.

Но ежели кто хочет, я научу. Испугались люди, всем боязно. И решился кузнец Матвей, дед ваш, проучить хулигана. Три дня строгий пост держал, как научила его Устинья, после переоделся в новую одёжу, шиворот навыворот, набрал в рот маковых зёрен, и пошёл на перекрёсток, что от деревни ведёт на погост. Сел там и ждёт.

И вот после полуночи показался со стороны кл.ад.би.ща нечистый. Идёт, посвистывает, хвостом постукивает, копытцем притопывает. Весело ему, значится, новую пакость предвкушает. Видит – человек сидит. Он к нему. «Чего тут забыл?». А Матвей молчит. Чёрт и так, и эдак, Матвей ни слова. А сам сидит и в руках подковку вертит. «А что это у тебя?» - спрашивает чёрт. Матвей молчит.

После встал и пошёл прочь. Чёрту оттого ишшо любопытнее. Он за ним по пятам. Так дошли до кузни. Тут только, как велела знахарка, Матвей мак и сплюнул. «А это подковка непростая, - отвечает он чёрту, - Кто её заимеет, тому великая сила дадена будет. Огнём сможет попалять. Вот как я. Хочешь, покажу?Закрой зенки-то. А то сожгу». Чёрт бельмы свои прикрыл лапками, а Матвей на него мехами-то и дунул.

Чёрт аж подскочил, шерсть на нём задымилась. И страшно ему, и вовсе дивно, и завидно. «И я! И я так хочу! Как Вельзевул». А это у них, значится, самой старшой чёрт. Мелким-то бесам такого права не дано – огнём из пасти дышать. Только главному. И так бесёнышу захотелось эту подковку заиметь, что стал он кузнеца упрашивать отдать ему вещицу. Матвей для виду постепенился, а потом и бает: «Так просто не отдам. А вот коли пообещаешь больше в нашу деревню носа не совать, да не хулиганить, тогда пожалуйте. Только где ж ты её носить станешь? У тебя и карманов нет». И правда. Чёрт аж расстроился – у йово ж ни рубахи, ни портков. «Придумал! – вскричал кузнец, - Мы тебе её на копытце приладим. Ещё и цокать станешь, как щёголь, все обзавидуются, да и не отымет никто».

Чёрт рад-радёхонек. Дал слово, что больше в нашу деревню ни ногой, а сам уже копытцем дёргает – давай, мол, скорее, прилаживай. Боится, значит, что Матвей передумает. Ну и приступили. Кузнец башку его рогатую промеж ног зажал, копыто задрал и принялся за работу. Гвозди калёные из горна щипцами достаёт, молотом по несчастному чёрту молотит. Тот возопил: «Смилуйся, человече! Уж больно горяча твоя подкова!». «Терпи! - увещевает кузнец, - Такое уменье даром не даётся. Хочешь огнём дышать?». «Хочу!». «Тогда наберись терпения и стой смирно!».

Да какой уж там смирно стоять, шерсть уже дымится, так и выплясывает чёрт. «Смилуйся, хоть водицей охлади!» - просит. «А как же, сейчас, сейчас, родимый!» - бает кузнец, да подкову-то в святую воду окунает и опять по новой. Одним словом, когда закончил Матвей чёрта одаривать, стреканул тот, хромая, прочь, и с той поры не то что в нашей деревне, а за многие мили кругом о нём не слыхивали.

Ребятня, слушая дедку, покатывалась со смеху, держась за животы.

- Дедка, ты, небось, сам всё это придумал? – сквозь слёзы спросил Павлушка.

- Вот те раз. Да эту историю всяк в деревне знает, любого старика спросите, - усмехается дед Евсей.

Весело ребятишкам, обогрелись у костра, наелись досыта, сладко им байки да небылицы слушать, покуда дед Евсей их сказывать не перестанет...