Ляпы ляпами, но фильм классный. И тяжёлый. И без так модной последнее время какой-то неуёмной бравады. Рассказ ещё тяжелей.
Особенно когда читаешь его в Североморске, в офицерской общаге, свежеприехавшим лейтехой, и тебя окружает вся эта фактура, вот она!
Природа! Такой я нигде и никогда не видел. Полная противоположность южным краям с их приторностью, тут ты ощущаешь себя мелкой никому не нужной песчинкой на планете. Сопки черные, земли нет почти, в основном это все те же черно-каменистые породы, раскрошившиеся до состояния песка. Деревца малюсенькие, снегопад в сентябре. Причем такой что снега сантиметров двадцать выпало, минут за 20.
Но при этом ягоды, особенно морошка, их там собирают "комбайнами", такими совками, только дно как гребёнка, потому что много их там.
грибы. Без червей вообще.
оленина (это для аксакалов, у которых по 15+ календарей)
крабы. Не знаю, как сейчас, тогда их были какие-то безумные количества, водолазы рассказывали.
Сёмга, которую позавчера выловили в Коле, вчера засолили, а сегодня под пиво, Кольское разумеется.
Общага была офицерская, и такого разношерстного состава было поискать, на нашем этаже жили: морпех, подводник (причем минер, вот прям как из рассказов, что Покровского, что Овечкина), командир с ан26, флагманский доктор, мы, несколько стартехов, но из разных полков: я с вертолетного, кашники с противолодочного, и с истребительного. Штабные. В общем, было интересно.
Вот, кто-то из кашников мне и подсунул "расстрелять". Я думал, что это какая-то модно - изобличительная чернуха, и как-то без энтузиазма взял. А потом было уже не оторваться.
А самое главное, как все точно подмечено. Да, чайки (которых называют бакланами) гоняют ворон от свалок и мусорок. И наверное ещё немного и вороны научатся ловить рыбу в Кольском заливе))
"72 метра" стоит как-то отдельно, особняком. Тяжело читать, особенно когда в это время ездишь в Мурманск и обратно , а в росляках стоит "Курск", без носовой части, вот этой обезглавленной стороной повернутый в сторону трассы. 2002 год шел...

Ответ на пост «Однажды я сильно зауважал нашего безопасника»

Покровский Александр Михайлович.
рассказ называется

...РАССТРЕЛЯТЬ!

 

Утро окончательно заползло в окошко и оживило замурованных мух, судьба считывала дни по затасканному списку, и комендант города Н., замшелый майор, чувствовал себя как‑то печально, как, может быть, чувствует себя отслужившая картофельная ботва.

Его волосы, глаза, губы‑скулы, шея‑уши, руки‑ноги – всё говорило о том, что ему пора: либо удавиться, либо демобилизоваться. Но демобилизация, неизбежная, как крах капитализма, не делала навстречу ни одного шага, и дни тянулись, как коридоры гауптвахты, выкрашенные шаровой краской, и капали, капали в побитое темечко.

Комендант давно был существом круглым, но всё ещё мечтал, и все его мечты, как мы уже говорили, с плачем цеплялись только за ослепительный подол её величества мадам демобилизации.

Дверь – в неё, конечно же, постучали – открылась как раз в тот момент, когда все мечты коменданта всё ещё были на подоле, и комендант, очнувшись и оглянувшись на своего помощника, молодого лейтенанта, стоящего тут же, вздохнул и уставился навстречу знакомым неожиданностям.

– Прошу разрешения, – в двери возник заношенный старший лейтенант, который, потоптавшись, втащил за собой солдата, держа его за шиворот, – вот, товарищ майор, пьёт! Каждый день пьёт! И вообще, товарищ майор…

Голос старлея убаюкал бы коменданта до конца, продолжайся он не пять минут, а десять.

– Пьёшь? А, воин‑созидатель? – комендант, тоскливо скуксившись, уставился воину в лоб, туда, где, по его разумению, должны были быть явные признаки Среднего образования.

«Скотинизм», – подумал комендант насчёт того, что ему не давали демобилизации, и со стоном взялся за обкусанную телефонную трубку: слуховые чашечки её были так стёрты, как будто комендант владел деревянными ушами.

– Москва? Министра обороны… да, подожду…

Помощник коменданта – свежий, хрустящий, только с дерева лейтенант – со страхом удивился, – так бывает с людьми, к которым на лавочку, после обеда, когда хочется рыгнуть и подумать о политике, на самый краешек подсаживается умалишенный.

– Министр обороны? Товарищ маршал Советского Союза, докладывает майор Носотыкин… Да, товарищ маршал, да! Как я уже и докладывал. Пьёт!… Да… Каждый день… Прошу разрешения… Есть… Есть расстрелять… По месту жительства сообщим… Прошу разрешения приступить… Есть…

Комендант положил трубку.

– Помощник! Где у нас книга расстрелов?… А‑а, вот она… Так… фамилия, имя, отчество, год и место рождения… домашний адрес… национальность… партийность… Так, где у нас план расстрела?

Комендант нашёл какой‑то план, потом он полез в сейф, вытащил оттуда пистолет, передёрнул его и положил рядом.

Помощник, вылезая из орбит, затрясся своей нижней частью, а верхней – гипнозно уставился коменданту в затылок, в самый мозг, и по каплям наполнялся ужасом. Каждая новая капля обжигала.

– …Так… планируемое мероприятие – расстрел… участники… так, место – плац, наглядное пособие – пистолет Макарова, шестнадцать патронов… руководитель – я… исполнитель… Помощник! Слышь, лейтенант, сегодня твоя очередь. Привыкай к нашим боевым будням! Расстреляешь этого, я уже договорился. Распишись вот здесь. Привести в исполнение. Когда шлёпнешь его…

Комендант не договорил: оба тела дробно рухнули, впечатлительный лейтенант – просто, а солдат – с запахом.

Комендант долго лил на них из графина с мухами.

Его уволили в запас через месяц. Комендант построил гауптвахту в последний раз и заявил ей, что, если б знать, что всё так просто, он бы начал их стрелять ещё лет десять назад. Пачками.

 

В грязелечебнице.

Я чтобы скоротать время во время процедур слушаю аудиокниги, через наушники конечно, чтобы не мешать окружающим.

Сегодня перед тем как лечь на кушетку и быть покрытым грязью, включил рассказы Александра Покровского, сборник "Калямбра".

Лежу весь в грязи, замотанный в целлофан, покрывало и  ещё накрыт сверху одеялом.  Испытываю детскую радость от того, что я весь как свинья в тёплую грязь измазан и мне за это ничего не будет, слушаю рассказ "Ещё письма", подхихикиваю тихонько. Кто не читал Покровского, очень рекомендую, а те кто знаком с его творчеством знают, что иногда ржёшь так что окружающие оглядываться начинают и стараются держаться от тебя подальше.

И тут понимаю, что  рассказ пошёл по кругу. Есть такая функция у телефона "прослушивание последней композиции". Вот я её случайно и включил. Рассказ хоть и смешной, но сука после четвёртого раза он мне  стал казаться не таким уж и весёлым. Наушники вытащить не могу, я весь в грязи и замотан как мумия. В общем рассказ короткий, всего 3 минуты и прослушал я его восемь с половиной раз. Что говорит о том что процедуру я получил полностью и даже с запасом.

Кстати, теперь  этот рассказ я знаю наизусть.

– «О мерах по возведению антитеррористического заслона».

– О мерах по возведению чего?

– Заслона антитеррористического.

– Поди ж ты!

Это мы с Андрей Антонычем стоим на пирсе после построения, и я ему пытаюсь зачитать телефонограмму из штаба базы.

Андрей Антоныч слушает с интересом.

– И как нам предлагается его возводить?

– Надо сначала на корне пирса выставить дополнительного вахтенного, потому что в одиннадцать часов уже придут проверять.

– То есть в девять мы получаем телефонограмму, а через два часа нас уже проверяют?

– Так точно!

Андрей Антоныч невозмутим.

– Ну ладно, давай читай дальше. Значит, возвести. Заслон. А теперь читай, каким образом его надо возводить и что у них будет считаться заслоном!

– Надо из мешков, набитых песком…

– Ну?

– Построить дот!

– Чего построить? – оживился старпом.

– Дот, Андрей Антоныч! И схема этого дота прилагается!

Старпом с интересом заглянул в схему, потом он сказал слово «блядь», и в этом момент рядом случился зам. Старпом лицом просветлел.

– Сергеич! – сказал он.

– Я, Андрей Антоныч! – подошел к нему зам.

Старпом смотрел на него оценивающе:

– Ты готов стоять в заслоне?

– В каком заслоне, Андрей Антоныч?

– В антитеррористическом! Твои друзья из штаба нам тут заслон спустили!

– Где?

– Было б в пиз…е, – поучительно заметил старпом, – так я бы туда Кобзева направил! На корне пирса, Сергеич, через два часа должна быть построена баррикада из мешков с песком, а за этой баррикадой, притаившись, должен сидеть вахтенный – настоящее пугало для мирового терроризма. И этим вахтенным, за неимением народа, у нас будешь только ты, Сергеич (а кто еще способен всех злодеев до смертельной икоты довести?), потому что в одиннадцать часов тебя будут проверять из штаба базы.

– Вы все шутите, Андрей Антоныч!

– Да какие шутки! Сначала развели террористов, как тропических тараканов, распространили их везде, а теперь от них мешками с песком будем защищаться. Да чтоб они все от коклюша попередохли! Я скоро заговариваться начну! Псалмы скоро начну распевать! Идет война народная! Когда на своем месте со своими обязанностями люди не справляются, тогда, конечно, надо возводить баррикады с песком! Сейчас Саня их тебе возведет, и ты там у нас в засаде сядешь. Караулить! Манну небесную! С автоматом Калашникова! Бдить будешь! Бдило свое настроишь и забдишь нам всем это дело! Потому что у тех, кто за это немалые деньги получает, бдить как раз и не выходит!

– Андрей Антоныч! Так мне же в одиннадцать на совещание надо! В дивизию

– A-a-a… бля, червоточина! Как защищать все человечество от темных сил, так у вас совещание! Так! Ладно! Я сам их дождусь! Этих вертанутых проверяющих! И без мешков с песком! Я им объясню! Что такое терроризм! И где у нас война идет! И почем сегодня разруха!

Через два часа приехали на пирс проверяющие, и встретил их наш старпом, вооруженный автоматом. Он так на них орал, что я даже с мостика слышал такие выражения, как «да идите вы все на…» и «пососите такую маленькую куколку у совершенно онемевшего ежика!»

Через два дня заслон сняли.