Серия «Солнце на блюде»
0 просмотренных постов скрыто
Отворот
У неё очень короткая стрижка. Бритый затылок заканчивается вихрастым ёжиком на макушке. Острый нос, вычерченные брови и заиндевевшие глаза. Чёрный обтягивающий свитер и такая же чёрная юбка в пол. Никаких украшений. Хельга Колунова — сильнейшая ведьма Сибири, участница шоу «Поединок экстрасенсов». Напротив неё пожилая женщина в предательски обтягивающем складки фигуры трикотажном платье. Женщина сжимает в руке кажущийся синим платок. На самом деле платок чёрный, во всяком случае, так думала женщина, но жёлтое пламя свечи и яркое сияние осветительных приборов студии высветили лиловые нити. Платок женщина стянула с головы, чтобы промокнуть сползающие по щекам слёзы.
— Они умирают один за другим. Соседи считают, что я приношу смерть. Меня чураются, будто я ведьма какая… Ой! — поняв, что опростоволосилась, женщина испуганно посмотрела на Колунову и засунула платок в рот. — Извините.
— Ничего, — ведьма снисходительно улыбнулась, продемонстрировав ряд белоснежных ровных зубов.
— Я и сама думаю, что всё из-за меня. Не знаю, что это. Может, я проклята?
Колунова пристально смотрела на женщину и молчала. Выдержав паузу, она вскинула вперёд руки и стала растирать ладони. Потом отодвинула свечу, взяла со стола коробку спичек. Коробка была необычного размера, почти в два раза больше стандартной. Колунова вынула длинными тонкими пальцами такую же длинную спичку, чиркнула и поднесла пламя к носу женщины.
— Я буду смотреть на тебя сквозь огонь. Только не отводи глаз.
Пока спичка горела, женщина в трикотаже ёрзала на стуле, теребила платок, но глаз не отводила.
— Мне всё понятно! Дунув, Колунова загасила уже добравшееся до ногтей пламя. Чёрный гель-лак отливал фиолетовым глянцем. Ты что-то взяла у первого покойника. Что-то личное, что на нём было в момент смерти. Так? Вспоминай.
— Кольцо? У неё было кольцо с большим бриллиантом. Она была моей лучшей подругой, и я посчитала…
— Запомни, — прервала оправдывающуюся женщину колдунья. — Камни имеют большую магическую силу. Никому никогда нельзя давать в руки свои камни и брать чужие. Ни носить, ни даже примерять. Камни — символ вечности, символ времени. Всё, что представляет символ времени, привязывает смерть.
— Ой! — Женщина прикусила платок. — Так, может, мне его выбросить или закопать, и всё кончится?
— Нет. Камень только запустил процесс. Ты впитала его энергию, его силу. Сквозь пламя свечи я увидела эту силу в твоих глазах. Ты — источник беды. Только ты. Камень ни при чём.
— И что же… Что же мне делать? Можно как-то это остановить?
Ведьма отодвинулась от стола, потёрла руки.
— Ты сама и остановишь. Только ты.
— Но как? Женщина испуганно открыла рот.
— Это очень просто. Я тебе подскажу. Возьми четыре яблока и иди на кладбище. То самое, где лежит хозяйка камня. Найди четыре могилы и на каждую положи по яблоку.
— Всего-то? Удивлённо спросила женщина. — Просто разложить яблоки на могилах?
— Не просто. Это должны быть захоронения женщин с именами Вера, Надежда, Любовь и Софья. Когда ты это сделаешь, цепочка смертей прекратится.
— Мама!
Агата Тихоновна так увлеклась происходящим на экране, что не заметила, как в комнату вошла дочь.
— Что у тебя опять орёт телевизор? — Оленька схватила со стола пульт и убавила громкость. — Что за ерунду ты смотришь? Мама? Что с тобой? Ты же сама критиковала это шоу. Говорила, что это псевдонаучно, что всё это театральщина. Постановка.
— Да, да, так и есть. Я случайно… Просто переключала…
— Может, тебе сходить прогуляться, пока дождь не начался? Подышать свежим воздухом. Палки свои совсем забросила. Уже вторую неделю в углу стоят, пылятся. Я что, зря их покупала? Деньги тратила.
— Не зря, не зря, Оленька. Вот сейчас потеплей оденусь и пойду. Сейчас.
Надев тёплую куртку и прихватив палки, Агата Тихоновна вышла из дома.
— Здорово, Тихоновна! Ты куда это лыжи навострила?
На лавочке у подъезда, поджимая локтем мешок, сидел Санька-коневод. Его челюсть, с наслаждением чавкая огрызком яблока, двигалась «вниз-вверх», словно на шарнирах.
— Привет, Сань! Да вот, прогуляться решила. С палками. — Агата Тихоновна вынула из-под мышки скандинавские палки и показала их соседу.
— Так ты… Тихоновна, лыжи забыла, — разбрызгивая яблочную слюну, заржал Санька.
— Тебе бы, Сань, в этот… Как его… Камеди Клад. Там такие шутники требуются.
— Ха! Там, где они учились, я преподавал. Пережевав огрызок, Санька сплюнул на землю яблочный хвостик и косточки и распахнул мешок. — Угощайся, Тихоновна, яблочки — мёд.
— Откуда у тебя яблоки? Ты же вроде бездачный. Ограбил, что ль, кого?
— Ты что такое говоришь, Тихоновна? — возмутился Санька. — Ну ты как скажешь… Ограбил. За дорогой сад заброшенный, вот набрал мешок.
— Что значит заброшенный? Государственный он.
— Да ну тебя. Говорю тебе: ничейный. Я там уже не первый год яблоками запасаюсь. Всё равно ведь опадут и сгниют. Бери, не бойся. От души предлагаю.
Агата Тихоновна обижать соседа не хотела. Да, может, и прав Санька, всё равно ведь пропадут. Взяла одно яблоко.
— Ну что ты, как украла. Бери ещё. Мне для тебя не жалко.
Агата Тихоновна притулила палки к скамейке и взяла ещё одно яблоко.
— Два не берут.
— Почему?
— Фиг знает. Примета, что ли… Бери три.
— А четыре можно?
— Ну ты, Тихоновна, наглая.
— Мне четыре надо.
— Ладно, — щедро разрешил Санька. — Бери сколько надо, я завтра ещё притараню.
— Вот спасибо тебе, Сань. Я тебя за это «Шарлоткой» угощу. Идёт?
— Эт чё? Пирог?
— Ага, яблочный, — Агата Тихоновна распихала яблоки по карманам. — Только завтра, сейчас мне некогда.
Она повернулась и быстро засеменила по дорожке.
— Эй, Тихоновна, палки забыла! — крикнул вслед Санька.
— А зачем они мне без лыж? — не оборачиваясь, прокричала старушка.
Публикуется на Литрес, Ридеро, Амазон
Показать полностью
1
Суперлуние
Полумрак. Треснутое зеркало в красивой старинной оправе. Чёрно-белые фотографии на стенах. Кресты, кресты, кресты. Разные. Большие, маленькие. Висят на цепочках, лежат на полках, тумбочке, столе. Везде. И свечи. Толстые — короткие, тонкие — длинные. Горят, плавятся, мельтешат огоньками. Шкатулочки, мешочки, кости. Не совсем кости, скорее черепа — вытянутые мордочки с дырами на месте носа и глаз. Огромная книга. Толстая, в кожаном переплете, с золотым тиснением.
Тощая сутулая гадалка с помятым лицом, словно оно сутки трамбовалось на полке плацкарта, осторожно берёт книгу сухими руками и перекладывает на стол. Подбирая полы длинной чёрной распашонки, садится в скрипучий, похожий на трон, стул.
— Сегодня лунное затмение. — Гадалка открывает книгу и опускает в неё провалы глаз. — Кровавая… Страшная… — бормочет под нос.
Маша до предела вытягивает короткую шею, пытаясь заглянуть в книгу, но быстро теряет любопытство. Колючие графики, заборы диаграмм и таблиц ей не понятны и потому малоинтересны. Переводит взгляд на окно. Вот в чём дело. Лунное затмение! Вот и объяснение того, почему она сегодня вся такая «рррррр». Так и хочет кого-нибудь укусить. А всё луна. Бордовая как свекла. Разгневанная. Жуть! И не поворчишь на неё.
— На козу накричала, петуха погоняла, — бормочет старая колдунья, раскачиваясь и потрясая седыми патлами. Стул под нею протяжно скрипит. Вот-вот развалится. Тени ходят по стене ходуном. Свечи трепещут посиневшим пламенем.
— Из петухов у меня только попугай, — отгоняя страх, пытается пошутить Маша. — Но его нельзя. Ну, там… тонкая душевная организация, не простит до конца жизни.
Старая гадалка с загадочным именем Эсфирь поднимает на Машу бесцветные глаза.
— Конец жизни за решеткой.
— Это понятно, куда ему из клетки деться.
— Твой… — Эсфирь поднимает сучковатый палец. — Сумасшедший дом… Или клетка. Выбирай!
Она не из трусливых, и не надо её пугать. Маша нервно потёрла за ухом, выпрямилась и, уставившись гадалке в переносицу, произнесла металлическим голосом:
— Я пришла к вам, чтоб узнать своё будущее… Разыгрывать страшилки, чтобы произвести на меня впечатление, не надо. Я вам не за это заплатила. Так что говорите уже, что меня ждет. И поконкретней.
Эсфирь отодвинула книгу, стянула с груди массивный крест, очертила им в воздухе полукруг слева направо и наоборот и склонилась, упершись костлявой грудью в стол.
— Всех потеряешь, один останется. Убережешь его, других погубишь. И себя.
Гадалка откинулась на высокую спинку своего трона и закрыла глаза.
— И это всё? — хмыкнула Маша.
Эсфирь молча, не открывая глаз, кивнула и замерла. Оттеняемое огнем свечей лицо было мертвенно бледным. «Померла, что ли? — проскочило в голове Маши. — Притворяется, старая лгунья».
— Понятно. Разводилово. Вытягивание денег. — Маша встала и вышла из мрачной комнаты.
Публикуется на Ридеро, Литрес и Амазон.
Показать полностью
1
Ради сыночка
Остро наточенное лезвие ослепило, сверкнув металлическим лучом. Рука взлетела, на мгновение замерла, а потом резко опустилась вниз. Глухой хруст, и желтоватая слизь потекла по пальцам.
Мария отложила нож, стряхнула слизь в миску, смяла колючую скорлупу и выбросила в урну. Передумала, достала скорлупу из урны, налила в банку воды и опустила туда яичные осколки. Пригодится. На удобрения. Цветы поливать.
Она мало что выбрасывала, ведь в хозяйстве нет ничего лишнего. Любая тряпочка, любая дощечка, всему рано или поздно найдётся применение.
Мария покопалась в коробке, вынула оттуда кусок поролона, который когда-то был вшит в бюстгальтер. Бюстгальтер давно сносился и уже восстановлению не подлежал, но поролон из чашечек служил отличным материалом для мытья посуды. Покупать специальную губку? Еще чего! Расточительство. «Используй то, что под рукою и не ищи себе другое», – так говорилось в каком-то старом иностранном мультфильме. Эту фразу она запомнила на всю жизнь. Так и жила. И это не жадность, как может кто-то про неё подумать. Нет, она не жадная, она рачительная. Бережливость помогала жить хоть и не богато, но и не нищенствовать. Посмотрела бы она, как на её зарплату, да вдвоём с сыном, смогли бы прожить те, кто её осуждал. А она живёт и не голодает.
Поролон, проехав по поверхности стола, впитал капли яичной жижи и полетел в раковину.
– Мать, – донеслось из коридора, через секунду в кухню влетел сын.
– Чего орёшь? Я не глухая. – Мария опустила в миску руки и принялась замешивать тесто.
– Вот! – Мирон протянул какую-то бумажку. – В ящике лежало.
– Что ты мне в нос суешь? Я всё равно без очков ничего не вижу. Чего это?
– Повестка! – Мирон выпятил грудь. – В армию меня призывают.
– Как в армию? – застыла Мария. – В какую ещё армию?
– Как в какую? Ну ты даёшь, мать. В обычную. Будто не знаешь, что мужиков в армию забирают.
– Ты мужик, что ли? – Руки, облепленные тестом, вынырнули из миски и повисли вдоль бёдер, как плети.
– А кто же?! – Колесо груди округлилось сильнее.
– Господи, как же так? – Она опустилась на табуретку. – Как же? Тебя ведь там убить могут.
– Да ну на... Не убьют. Войны-то нет. А вот из автомата пострелять дадут. – Мирон заржал, обнажая желтовато-серые от курения зубы. Заглянул в миску. – Чё месишь? Пироги? С чем на этот раз?
– С морковкой.
– Да ну на… Чё ты всякую дрань туда суешь? В прошлый раз с гречкой, теперь с морковкой. Сделала бы сладкие.
– Варенье закончилось. А морковка, как и гречка, полезна.
– Да ну на... Кто пироги гречкой начиняет? Ты как придумаешь, мать.
– Не учи меня. Я кулинарное училище закончила, лучше знаю.
– А! – Мирон махнул рукой, положил повестку на буфет и вышел.
Мария встала, вытерла руки о цветастый, перешитый из старого платья, фартук, подошла к буфету, прижала бумажку одним пальцем и уставилась дальнозоркими глазами в расплывшиеся буквы.
Нет. Не может она сыночка отдать. Не может. Один единственный он у нее. Один из пятерых выжил. Все остальные умирали только народившись. Уж и не чаяла она матерью стать, а смилостивилась судьба – подарила Мирошку. Семнадцать лет его хранила, да лелеяла, от всех бед оберегала. Сама. Муж давно сгинул. А теперь что? Как отпустить? И куда? В армию?! Войны нет, но порядки там какие? Дедовщина! Сейчас хоть и перестали говорить, но раньше, она помнит, всё время об этом говорили. Даже комитет такой был, специальный, из солдатских матерей. Какие они ужасы рассказывали. Про издевательства и убийства.
В глазах потемнело, и сердце забило набат. Пусть говорят, что всё изменилось, что всё по-другому... Врут! Она рисковать не может. Не отдаст сына! Ни за что!
Пока шла в военкомат, мысленно настраивала себя на разговор. Накручивала, заводилась, морщила лоб, хмурила брови. Гнев проступал на лице сжатыми губами, усиливался гневным бормотанием. Прохожие оборачивались, но она не обращала внимания. Плевать. Не до них. Пусть провалятся в преисподнюю.
– Эй, куда? – крикнул очнувшийся дежурный, когда она проскочила вертушку.
– К командиру, – бросила через плечо Мария и уверенно толкнула дверь с табличкой Зелёнкин А.В.
Маленький угрюмый человечек в большом кожаном кресле поднял квадратное лицо. Одет он был «по гражданке». Лишённый новым министром обороны военного статуса, Зелёнкин на зло носил одежду «защитного», «камуфляжного» оттенка. Тусклое солнце, пробиваясь сквозь давно немытое окно, упиралось ему в затылок, отчего спрятанное тенью лицо приобретало такой же цвет хаки, как и вся его амуниция.
– Чего надо? – спросил Зелёнкин хоть и грубо, но не зло.
– Просить пришла. – Мария расправила брови, придавая лицу несчастный вид.
– Просить? – Комиссар сжал губы в узел.
– За сына, – пролепетала Мария.
– За сына?
– Да. Единственный он у меня, – Мария всхлипнула. – А его в армию. Я слышала, единственных сыновей в армию не отправляют.
– Где это ты такое слышала? – Зелёнкин громко кашлянул. – Ты что инвалид? Инвалидка?
– Нет, упаси Боже, – заволновалась Мария. – Но он же сирота, без отца рос.
Пнув задом кресло, Зелёнкин встал, сложил за спиной руки и задрал подбородок.
– Так вот... Если призывник рос в семье без отца и воспитывался матерью-одиночкой, на отсрочку от армии он рассчитывать не может.
– Но как же?
Зелёнкин обогнул стол и сделал три шага в направлении посетительницы. Прищурившись, хмыкнул:
– Вот была бы ты инвалидом…
Мария испугано отступила, упершись спиной в дверь.
– Что ж мне ноги себе переломать, что ли?
– А это уж как сама захочешь.
Зелёнкин приподнял бровь, постоял, перекатываясь с пятки на носок, потом полез в карман, вынул бумажник, раскрыл, снова хмыкнул и, захлопнув бумажник, всунул его в карман.
Глаза Марии ожили надеждой.
– С... Сколько?
Зелёнкин осуждающе покачал головой, и затеплившаяся было в душе Марии надежда сжалась в комок.
Комиссар вернулся за стол, сел, вырвал из блокнота лист и посмотрел на глазок камеры над дверью.
– Так что ничем я вам гражданочка... Как ваша фамилия?
– Данилова.
– Ничем я вам, гражданка Данилова, помочь не могу. До свидания.
Словно копьё вонзилось ей в сердце. Может броситься в ноги? Разреветься? Просить, умолять, взывать...
– Подойдите и распишитесь, – строго произнёс Зелёнкин.
Мария, сгорбишись, потащила ватные ноги к столу.
Когда голова женщины перекрыла глазок камеры, Зелёнкин быстро чиркнул что-то на листке и пододвинул его к Марии. Цифры были маленькими, и она не сразу разглядела их без очков. Прищурилась и обомлела: «2000».
Зелёнкин быстро смял листок и выбросил его в урну.
Две тысячи! Она никогда не видела такой суммы. Теперь ей казалось, что она сослепу ошиблась, просто нули расплылись и удвоились. А как проверить – ошиблась или нет? Бумажка-то в урну улетела.
Что же делать? Понятно, что таких денег ей никогда не собрать. И жизни не хватит. Даже если совсем не есть. А деньги нужны вот уже...
Мария опустилась на табурет и упёрлась невидящим взглядом в телевизор. Три свахи сватали мужчине невест. Передачу «Пора жениться» она любила смотреть во время готовки. За чисткой картофеля и нарезкой морковки следить глазами за тем, что происходит на экране необязательно. Достаточно слушать, иногда поглядывая ради интереса. Из трёх свах–ведущих ей особенно нравилась мягкая и нежная блондинка – астрологиня. Как раз сейчас Василиса (так звали астрологиню) рассказывала что-то про ретроградный Меркурий.
– Чтобы вы ни делали, чем бы ни занимались, денег у вас никогда не будет. Так расположились ваши звёзды при рождении, – донеслось до ушей.
«Это про меня», – подумала Мария.
– Что же мне делать? – спросила голосом мужчины в телевизоре. – Можно как-то обмануть судьбу?
– Да, – обнадёжила Василиса. – Займитесь чем-нибудь таким, чего от вас не ждут. Тем, что вам не свойственно.
Мужчина задумался. Задумалась и Мария.
«Хорошо рассуждать, сидя там, в телевизоре. Сама-то небось, деньги не считаешь. Сколько вы там зарабатываете? – распылялась Мария. – Уж для тебя-то наверняка две тысячи – не деньги. И за что, спрашивается? Про звезды молоть и я могу. Кто проверит?»
Гламурную обстановку студии сменила рекламная заставка, давая жениху трёхминутную передышку перед тем, как он сделает свой выбор. Мария поднялась, прошла к буфету, выдвинула ящик. Покопалась и выудила оттуда книжицу в красном переплёте. Сюда она записывала рецепты и вклеивала вырезки из газет. Тоже с рецептами. Последний рецепт вырезать не успела, сунула газету в книжку целиком, чтоб приклеить потом.
Мария развернула газету. На внутренней стороне один лист полностью занимала реклама: «Потомственная колдунья, гадалка и астролог Джина Бриджита поможет вам избежать превратностей судьбы...». И так далее и тому подобное. В прошлый раз, взглянув на фото этой самой Джины, Мария подумала: «Как же изменились колдуньи». С серого газетного оттиска на неё смотрела красивая ухоженная дама с высоко взбитыми волосами и огромными свисающими до плеч серьгами в виде звёзд. Ей тут же вспомнилась Эсфирь. Страшная, седая, с впалыми глазами старуха. Такой верилось больше, но тогда Маша ей не поверила, а ведь гадалка всё правильно предсказала. Всех потеряла, один остался. «Убережешь его, других погубишь. И себя…», – вспомнила слова гадалки. Что ей другие? До других ей дела нет. Да пусть хоть вымрут, только бы её Мирошенька жил. Ради него она никого не пожалеет и себя тоже.
– Вы сделали свой выбор? – спросила из телевизора главная сваха.
– Да, – в унисон с мужчиной ответила Мария, аккуратно складывая газету.
Публикуется на Литрес, Ридеро, Амазон
Показать полностью
1
Секретный ингредиент
Мария поднесла к лицу большое, отливающее медью блюдо. Яркая вспышка обожгла глаза. Старое медное блюдо переливается, как новенькое. Посмотрела на своё отражение. Плоское лицо пугало такими же плоскими, круглыми глазами, застрявшими в тёмных морщинистых кругах. Энтропия, будь она проклята! Мария отняла блюдо от лица и положила его на буфет. Ярило, играя бликами, разогнало по кухне стайку солнечных зайчиков.
Ай! Чего жалеть об уходящем? Денёк выдался неплохой. Она посмотрела на бурую субстанцию в тазу. Готово. Аккуратно перелила в чугунок, поставила в духовку. Тут главное не передержать. Не пересушить. Вывернула ручку на полчаса. Первый раз надо быть осторожней. Включила телевизор.
Серьезный дядька бубнил новости. Пощёлкала каналы. Ничего интересного. Выключила. Сунула руку в карман, пошерудила, погремела содержимым, вынула телефон. Покрутила. Хороший телефон. Дорогой. Мирошке отдать, пусть продаст кому-нибудь из друзей. Он, конечно, захочет себе оставить, но нет, нельзя. Деньги сейчас нужнее. Сунула телефон обратно в карман. Открыла холодильник, достала яйца, молоко и маргарин. Из буфета вынула мешочек с мукой и металлический короб с сахаром, подумала, снова открыла холодильник, покопошила рукой в боковом отсеке и зашелестела обёрткой.
Таймер напомнил о себе гремучей трескотнёй. Мария открыла духовку, жар опалил привыкшее к нему лицо. Вынула чугунок, заглянула.
Хорошо. Как раз. Жидкость выпарилась полностью, оставив на дне бурый порошок.
Мария сняла с полки миску, пересыпала в неё из чугунка порошок, добавила муку, яйца, сахар, немного маргарина, натёрла шоколад, влила молоко и замесила тесто.
Для кексов у неё есть специальные формочки, старые металлические. Сейчас все пользуются силиконовыми, а она любит, чтоб форма держалась. Конечно, из силиконовых вынимать горячие кексы может и удобней, но если хорошо промазать металлические, то и проблем никаких.
Кексы получились ровные, ядрёные, с хрустящей корочкой. Мария выложила их на залитое солнцем медное блюдо. Залюбовалась. А она молодец! Мало, что знатная кулинарщица, так ещё и с фантазией. Рецепт её кексов никто никогда не узнает. Таких никто никогда не выпечет, потому что это её маленькая тайна. Хихикнула. Смутные мысли, проклятие энтропии, полуденные бесы сомнения и бесконечная сосредоточенность на необходимом кристаллизовались в магию одного слова — радость. Так хорошо, так весело ей давно не было. Получилось сегодня, получится завтра. И послезавтра.
Противно-громко скрипнула дверь, прервав приятные думы.
— Чем это так вкусно пахнет? — заспанный Мирон, шаркая по полу пластиковыми шлёпками, прошёл к крану, вывернул вентиль и, сунув голову в раковину, заклокотал гортанью.
— Чашку возьми, — мать любовно шлёпнула сына по плечу.
Мирон продолжал жадно клокотать, всем своим видом напоминая классическую школьную задачку, где в одну трубу втекает, а в другую вытекает. Оторвавшись от крана, он схватился рукой за мотню и, со словами «ща отолью», выбежал из кухни.
Минут через десять вернулся, схватил с блюда аккуратно выложенные Марией кексы — сразу два — и жадно захрустел, чавкая и причмокивая. Дожевав второй, громко отрыгнул и восхищённо замотал головой.
— Ну мать… Это что-то. Вот это я понимаю. Объеденье, — схватил ещё два. — Ну ваще…
— Ты бы хоть руки вымыл.
— Да ну на… — отмахнулся и захрустел.
— Может, чай вскипятить?
— Не надо, я так, — чавкнул Мирон, поперхнулся и закашлялся, выплёвывая мякиши размокших кусков. Мария подскочила к сыну и, размахнувшись, саданула ему кулаком между лопаток. От удара Мирона качнуло, и последняя застрявшая в горле крошка вылетела со скоростью отделившегося от ракеты сопла.
— Ну, мать, ты даёшь! — выпучив глаза, осипшим голосом прокряхтел Мирон. — Ручища у тебя!
— А ты сядь за стол и поешь нормально.
Мирон послушно взгромоздился на табурет, упершись носками в перекладину и широко разведя колени. На заношенной штанине старых спортивок мозолило глаз жирное пятно. Мария покачала головой.
— Где уже посадил? — потрогала пятно пальцем. — Снимай штаны, застираю.
— Да ну на… И так сойдёт. Я же дома.
— Снимай, говорю, пока свежее.
— Не свежее оно, это смазка, велик вчера ремонтировал…
— Я отстираю.
— Да ну на… — закрыл тему Мирон. — Ты лучше скажи из чего эта вкуснятина? Вкус какой-то… — Мирон поднёс к глазам кекс откушенной стороной. — Чёт напоминает. Шоколад, что ли? — сосредоточенно почавкал. — Нет, ни шоколад. Чего там, мать?
— Секретный ингредиент.
Публикуется на Литрес, Ридеро, Амазон
Показать полностью
1
Верная ставка
Она сделала верную ставку. И не прогадала. Лучше поторопиться. Она подложила в кострище стопку сухих дров.
Горячий пар клубится матовыми космами. Вода в котле весело булькает. Пузырьки всплывают, плюются кипящими брызгами. Требуют плоти.
Сейчас, сейчас. Девять кусков. Почему именно девять? Чёрт её знает. Чёрт знает.
Она ставит перед собой жестяное ведро и вынимает из него кусок мясистой плоти, опускает в кипяток. Один. Потом второй. И так все девять. Долго смотрит на пыхтящее варево. Минут двадцать жирная розовая плоть пыхтит и подрагивает. Зрелищно. Завораживает.
Она отходит и через минуту возвращается к котлу с полиэтиленовым мешком и пузырьком одеколона. Мешок опускает к ногам, с пузырька откручивает крышку, поднимает над томящейся плотью. Струйка чуть сладковатого парфюма оставляет в воздухе приятное амбре. Пустой флакон летит в ведро, бряцая стеклом о днище. Поднимает мешок, вытягивает скрепляющую нить, высыпает в котёл белую чешуйчатую крупу. Семь, ровно семь килограмм едкой щёлочи. Прожорливый натр разъедает успевшую побелеть плоть. Она берёт гигантскую, похожую на весло, деревянную ложку, опускает в котёл и начинает помешивать. Как только варево сгущается до необходимой вязкости, вынимает черпало.
Дать немного остыть, а пока подготовить формочки. Она заливает водой тлеющий костёр и уходит.
Осень, она прекрасна. Там, за горизонтом, огромный город, шумный, суетливый, а здесь тишина. Такая, как хотелось той училке, с пустым, как банка от пива, взглядом. Умная зараза, недоверчивая.
— А разве женщина имеет право прикасаться к священному напитку? — насторожилась клиентка, при виде бокала с вином.
Об этом-то откуда она знает? Она же учительница, откуда ей знать церковные законы.
— В Левите написано…
— Но вы же не в церковь пришли. — Потёрла за ухом. Она всегда так делала, когда нервничала. Дурацкая привычка с детства. — Если вы передумали, я закрою портал. — Поставила бокал на стол.
— Нет, нет, не обижайтесь. Я просто не совсем понимаю, как это работает. Простите…
— Карты показали близкую дорогу и казённый дом. Выпейте вино, а я прочту заклинание. Вселенная подскажет мне координаты.
Противная училка опьянела не сразу. Привыкший к снотворному организм кочевряжился. Ведунья читала заклинания, исподлобья наблюдая за гостьей.
— Чаша Грааля — водород 79 — гелий 44 –нановолны –энергетика –золотарь –частица Бога — ионосфера.
Училка сидела прямо, внимательно прислушиваясь к словам, и заторможено моргала.
Ведунья с остервенением тёрла за ухом. Раздражение нарастало. А началось всё, когда эта прибитая нелёгкой жизнью «моль», раскрыв тряпичный кошелек, начала отсчитывать договорённую сумму. Делала она это с явной неохотой. Словно отрывала от сердца последние кровные.
Судя по опустевшему кошельку, так оно и было, и чародейка поспешила обнадёжить:
— Расстаёшься с деньгами, обретаешь возможность.
Увещевание подействовало, гостья кивнула и протянула мятые бумажки.
— Плутоний — мутация — проектор…
Учительница клюнула носом, и ведунья тотчас подняла глаза, но поспешила. Клиентка тряхнула головой, прогоняя дремоту, и чуть заплетающимся языком спросила:
— Это эзотерическое?
Ведунья кивнула и открыла рот для продолжения, но гостья снова перебила:
— Мне карты всё же понятней… Казённый дом… Но как мне его найти… Я хотела бы знать… А то вдруг мне не подойдёт… А вы наколдуете… — Голова тяжелела, но она боролась с ней, упорно задирая подбородок.
— Это школа — интернат для девочек в пригороде Подмосковья.
Протяжное «Оооо…» — свидетельство одобрения, вырвалось из щелистого рта.
— Это как раз то… что… мне… нужно. — Голова с глухим стуком шлёпнулась на стол.
Наконец-то. Ведунья встала. Уголки рта презрительно скривились. Выгоды с такой клиентки — мизер. Двести рублей, больше не выжмешь. Как и всего остального. Тощее обескровленное тело без грамма жира. Ни украшений, ни приличной одежонки. Старый поношенный плащ, растоптанные туфли.
Ведунья схватила чёрную сумочку. Потрескавшиеся ручки, застрявший на полпути бегунок. Дёрнула посильнее, вырывая металлические зубчики молнии, перевернула, высыпав на стол содержимое. Несколько копеек шлёпнулись на стол вместе с крошечным футляром «губнушки» времён социализма. Чеки, квитанции, билеты. Последним вывалился телефон. Допотопный, кнопочный. Кто такой возьмёт? В костёр его. В костёр. Там ему самое место.
Да, небогато живут учителя, не то, что эстрадная богема. Воспоминания о блиноликой оперной диве улучшили настроение. Вот где барыш получился. Вот где навар так навар и в прямом, и в переносном смысле. Не то, что та нищебродка. Больше с подобным она связываться не станет.
А примадонна оказалась редкая штучка, породистая. Выступающие из выреза платья мясистые груди выпирали так, будто требовали к себе внимания и восхищения. Впрочем, всё в ней требовало этого. Говорила, словно роль играла. Сочные, готовые прыснуть ботоксом губы, произносили пафосные речи. Театр, да и только! Ну что ж. Она тоже играла роль, и ещё вопрос, кто играл лучше. Надменная. С самомнением. А всё равно дура! Пришлось ей подыграть, наобещать то, чего она так жаждала, для удовлетворения её карьеристских амбиций. Психотерапия, ёптить! Спасибо интернету, пару бесплатных видеоуроков хватило, чтобы понять, как это работает. Прогрессивное гадание. Тут и образования специального не надо, особенно с такими, как эта напыщенная особа. Такую разговорить — не проблема. Сама про себя всё выложила, оставалось только правильно упаковать полученную информацию в трудно понятные фразы заклинания. Нужные слова, так называемый ключ, у неё под рукой. Да здравствует Интернет, здесь всегда есть место идиотам, возомнившим себя пророками и пугающих своих оппонентов формулами эзотерических проклятий.
Она довольна. Сегодня она очень довольна собой.
Публикуется на Литрес, Ридеро, Амазон
Показать полностью
1
Без доказательств
Их чувства созвучны звукам природы. Они стояли на лесной тропинке. Она сказала, что было бы неплохо.
— Было бы замечательно, — ответил он и привалился спиной к стволу. Опираясь руками в расщеплённый сук, он смотрел, как по толстой коре бежит муравей.
Она стояла на одной ножке. Она походила на фламинго в этой розовой курточке, с согнутой в коленке ногой. Рельеф обтянутой бежевым чулком икры и острый, угрожающе торчащий каблучок, с нанизанной на него бурой листвой, возбуждали до боли в висках.
Он опустил глаза, настолько ярким и лучистым был её взгляд.
Быстрым движением она расстегнула ему ремень на джинсах. Он приподнял её, и они снова слились в одно целое, захватывающе-восторженное, не замечая, что сверху за ними наблюдает любопытная белка.
Одной рукой он поддерживал её бёдра, другой упирался в ствол дерева и чувствовал в это мгновение, как глубоко под землёй от древесных корней, по всем неисчислимым капиллярам вверх к освещённой вечерним солнцем кроне поднимается вечная безудержная сила. Сила, называемая любовью.
А потом, когда острое чувство восторга сменилось блаженным состоянием удовлетворения, она прижалась к нему спиной, он обхватил её руками, и они долго смотрели в небо, на серебристый самолёт, оставляющий за собой белую полосу.
— Одри Хепбёрн говорила, что ей не нужна кровать, чтобы доказать свою сексуальность. Что она может быть сексуальной, просто срывая с дерева яблоки или стоя под дождём. И я с ней согласен. — Он подтянул джинсы и застегнул молнию.
— Будь осторожен, я могу начать тебя ревновать к этой вертихвостке. — Лена одёрнула загнувшийся подол юбки и достала из сумочки расчёску. Провела по опалённым солнцем волосам.
— Было бы здорово. Мне очень хочется, чтоб ты меня ревновала, а то складывается впечатление, что тебе всё равно.
— Мне не всё равно. Просто мне не к кому тебя ревновать. Одри Хепбёрн давно умерла, а других дам рядом с тобой… — Лена осеклась. — К жене я не ревную.
— Странно. Мне казалось, что любовницы в первую очередь ревнуют к жене.
— Глупо ревновать к жене, ведь ты изменяешь ей со мной, а не мне с ней. — Сказала и поморщилась. — Мы с тобой, конечно, мерзавцы. Но мы влюблённые мерзавцы, а влюблённые очень, очень эгоистичны. Как думаешь, это простительно?
— Вряд ли.
Шум ветра донёс голоса. Кто-то шёл им навстречу.
— О-о! Пора убегать, пока нас не застукали. Встретить знакомых в этом лесу — вероятность небольшая, но закон подлости ещё никто не отменял.
— После свитеров я этому даже не удивлюсь. Так и жду от провидения какого-нибудь подвоха.
— Держим темп! — Из-за поворота показалась розовощёкая девушка со скандинавскими палками в руках. Следом за ней, словно стая кузнечиков, двигалась группа людей.
— Пойдём скорей. — Макс потянул Лену за руку.
— Постой. Это же Шоцкая! Ирина Шоцкая.
— Хочешь взять автограф?
— Нет… Просто…
— Лена! Леночка! — От группы отделилась старушка и, улыбаясь, направилась к Рязанцевой. — Вот так встреча!
— Ну вот он… Здравствуй, закон подлости, — усмехнулся в воротник куртки Макс.
— Агата Тихоновна? — Лена быстро выдернула руку из его ладони. — А вы что тут делаете? — спросила и покраснела.
— Вот занимаюсь. Хожу с палками. А вы?..
— Я… — Лена растерянно посмотрела на Макса. — Мы тут по работе.
— Здравствуйте, — стараясь скрыть в уголках губ улыбку, поздоровался Макс и полез в карман за сигаретами. — Я отойду, покурю в сторонке, чтоб вам не мешать.
— По работе? Расследуете какое–то преступление? — загорелась любопытством старушка. — Расскажите.
— Это долго. Вы отстанете от группы.
— Ничего, я дорогу знаю, но вы же не бросите меня здесь одну? — Агата Тихоновна перевела глаза на Макса, её взгляд задержался, бровь удивлённо приподнялась. — Или…
— Нет, нет, мы не оставим, мы как раз закончили… всё, что нам было нужно, мы уже сделали…
— Кхе-кхе… — закашлялся Макс.
— Агата Тихоновна, — быстро заговорила Лена. — Я пока не могу вам ничего рассказать, тайна следствия, понимаете?
— Понимаю, — закивала старушка, не сводя глаз с Макса.
— Но мы вас подвезём. Да, Макс?
— Конечно, — Макс затянулся глубоко и объёмно, с нескрываемым наслаждением, что помогло ему не рассмеяться. А смеяться хотелось очень. Особенно смешила лисья мордочка Рязанцевой, которой приходилось на ходу выкручиваться из щекотливой ситуации.
— Ну, если тайна следствия, то понятно, — Агата Тихоновна сложила палки, сунула под мышку. — Потом расскажите. А пока я… Я хочу спросить у вас совета… В одном деле… Даже не знаю.
— Что-то случилось? — с радостью ухватилась за отвлекающую соломинку Рязанцева.
— Не знаю, случилось или нет. Понимаете, я тут с одной женщиной подружилась… Из нашей группы. А она исчезла.
— Как исчезла?
— Ну, перестала ходить на тренировки, телефон не отвечает, и дома её нет. Я несколько раз приходила, звонила, но мне никто не открыл.
— Может, уехала? К родственникам. — Макс затушил сигарету и подошёл к дамам.
— Нет у неё никого, сирота она.
— Может, заболела, в больницу попала. Вы соседей спрашивали?
— Соседи плечами пожимают. Вы же знаете, какие сейчас соседи, им до того, кто за их стенкой, дела нет. Одна она жила, ни детей, ни мужа, только со мной вот подружилась, да и я повела себя по-свински.
— Как это?
— Дурой её обозвала… Поссорились мы… А она после этого перестала на тренировки ходить.
— За что же вы её так, Агата Тихоновна? — уже не сдерживал улыбку Макс. Его забавляла сложившаяся ситуация и рассказ старушки. Чувствуя игривость интонаций, Лена как бы случайно толкнула его локтем в бок. — Ой, ну чего вы толкаетесь, Елена Аркадьевна, — издевался Макс.
— Не толкаюсь, а подталкиваю… К машине… — Лена развернулась к Агате Тихоновне спиной и показала перед грудью Максу кулак. Потом, сменив свирепый взгляд на нежную улыбку, снова повернулась к старой знакомой. — Вы всё нам расскажете про свою подругу по дороге, хорошо? А мы подумаем, как её разыскать.
Лена взяла старушку под руку и двинулась вперёд по тропинке. Макс шёл сзади и любовался россыпью её золотистых волос, закатное солнце окрасило их в розовый цвет. Фламинго. Птица заката. Розовая и трепетно-нежная.
Публикуется на Литрес, Ридеро, Амазон
Показать полностью
1
Двойная жизнь
Как долго человек может вести двойную жизнь? До тех пор, пока его не разоблачат? Или так долго, пока не устанет? И как может уживаться в одной женщине, например, хитроумный киллер и заботливая мать. Она и раньше задавалась этим вопросом, но никогда не думала, что ей самой придётся играть две роли одновременно. Её бытиё разделилось на две жизни. Тайную и явную. И дверь из одной жизни в другую открывалась обычным поворотом ключа в замке.
— Наконец-то! Ты чего телефон отключила?
— Прости. Я отключила его, когда шла на совещание. Орешкин жутко не любит, когда его монологи перебиваются звонками и заставляет отключать. А потом я просто забыла его включить.
Она врала. Это было ужасно. Но ужасала не сама ложь, а то с какой лёгкостью она это делала. И то, что сама по себе ложь не вызывала неприятия, тоже ужасало.
— Что с тобой? — Вадим отошёл и всмотрелся в неё, будто давно не видел.
— А что со мной? — Где-то в недрах внутренностей затряслись поджилки. Это было противно. Как говорили в детстве: «сыкотно». Она всегда тщательно следила за всем, что могло хоть как-то выдать её. Ещё там, в гостинице, полностью смывала размазанную по лицу косметику и рисовала «лицо» по новой. Губы красила позже, в зеркале лифта. У них был ряд договорённостей. Как в песне: «Мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино…». Одна из договорённостей — не пользоваться парфюмерией, чтобы не оставлять никаких запахов на теле и одежде. После их первого спонтанного секса ему пришлось отправиться в парикмахерскую, чтобы избавиться от зависшего в волосах запаха её духов. Потому флакон «Marry me» всегда лежал у неё в сумочке для этой, открытой жизни. В тайной был лишь запах любви. Цветочно-пряный, немного терпкий и горьковато-сладкий.
— Ты похудела.
— Разве?
— Я раньше не замечал.
— Может ты просто перестал обращать на меня внимание, — постаралась отвлечь кокетством, и вымучено улыбнулась.
— Свитер на тебе висит.
— Ну, это же оверсайз.
— Оверсайз, он и раньше был, но так не висел. Сама посмотри.
Лена подошла к зеркалу, и поджилки затряслись с утроенной силой. Она перепутала. Вернее он. Когда натягивал в темноте её свитер. Разница в размерах у них небольшая, только рост. Выходит, сейчас на ней его свитер, а её…
— Вот гадство… это он после стирки так растянулся. Вот тебе и «Sara». Вот тебе и фирма.
— Снимай скорей свою фирму, я хочу оценить тебя в натуре. — Она не успела возразить, Вадим жестом фокусника стянул с неё свитер. — Мм… Какая аппетитная. Только вот это лишнее, — щелчок застёжки и бюстгальтер полетел в сторону. Стал стягивать с неё юбку. — И это тоже.
— Нет, не сейчас, — она оттолкнула его, подобрала с пола свитер, надела.
— Что такое?
— Я не хочу. — Она думала о том, что надо поскорей закрыться в ванной и отправить сообщение, пока…
— Раньше ты по-другому реагировала. — Его обиженный взгляд мозолил ей плечи. — Кстати, у Макса точно такой же свитер.
Йеллоустоун! Помпеи! Фудзияма! Она выскользнула из свитера и кошкой бросилась на него.
Публикуется на Литрес, Ридеро, Амазон
Показать полностью
1