Философия

Данный пост является частью серии постов, и если вы не знакомы с содержанием предыдущих частей, то я бы рекомендовал ознакомиться с ними.

Границы общества, предисловие
Границы общества, 1: личностные и общественные ограничения
Границы общества, 2.1: формирование и эволюция общества
Границы общества, 2.2: формирование и эволюция общества
Границы общества, 3.1: история и состояние современного общества в России
Границы общества, 3.2: история и состояние современного общества в России
Границы общества, 4: общие тенденции развития обществ
Границы общества, 5.1: капитализм и границы безопасности
Границы общества, 5.2: капитализм и границы безопасности
Границы общества, тезисы

--------------------------------------------------------------------------

Скорость прохождения обществами основных стадий собственного развития, по моему мнению, в общем случае, зависит от максимального уровня технологий, доступных этому обществу. Чем выше общемировой уровень технологий и чем активнее они распространяются внутри общества, тем быстрее накапливается в нём технологическая компетенция, увеличивающая производительность труда, и тем скорее общество движется по пути к индивидуальной свободе каждого члена.

Для иллюстрации предельных форм влияния технологий на личные свободы, проведём следующий мысленный эксперимент.
Представим, что некоторое общество получило доступ к некоторой сверх-технологии, которая может мгновенно и полностью удовлетворить все потребности каждого индивида в материальных благах, безопасности и уверенности в будущем, делая из них неуязвимых, даже друг для друга, полу-богов, абсолютно не нуждающихся в материальных благах и способных существовать в любых внешних условиях. Такое общество, на мой взгляд, почти сразу, со скоростью осознания произошедшего каждым его членом, становится обществом с максимальной личной свободой. При этом, результат, на мой взгляд, не зависит от изначальной стадии развития общества, и это может быть как племя каменного века, так и современное капиталистическое общество. Правда такое общество, за отсутствием необходимости в каком-либо объединении, сразу же перестаёт быть таковым, превращаясь во множество независимых личностей, не связанных друг с другом.
В качестве обратного полюса можно взять пример любого "сообщества" стадных животных, вынужденных к кооперации их инстинктами, ограничивающими поведение каждой отдельной особи таким образом, который необходим для выживания вида. В таком "обществе" ещё не существует ни малейшей свободы личности, ни общественных технологий, способных сохраняться, но его само можно считать самой прочной формой общества, поскольку каждый его член беспрекословно считает себя принадлежащем ему, а "традиции" такого общества, выраженные в инстинктах, единогласно применяются всеми.

Совмещая такую пропорцию с идеей об однонаправленном развитии общественных ограничений, можно сформулировать следующее утверждение.

Все общества развиваются в одном направлении, ведущем по пути увеличения индивидуальной свободы каждого из его членов за счёт постепенного снятия с каждого конкретного члена общества нагрузки в различных аспектах, и передаче ответственности за её компенсацию на других членов общества, специализирующихся на данном аспекте, а текущая скорость этого движения напрямую зависит от технологических возможностей общества.

Понятно, что если это дикое племя каменного века, то каждому, чтоб получить хотя бы шанс выжить, придётся прилагать максимум усилий и полностью подчиняться решениям племени, вне зависимости от того каким образом оно принимается, поскольку непредсказуемые внешние условия создают постоянную смертельную угрозу для всех и каждого. В таком обществе личной свободы практически нет, и каждый сделавший что-то, хоть отдалённо похожее на то, что угрожает обществу или увеличивая общую нагрузку, будет немедленно устранён, изгнан или убит. В отсутствие исследователей, которые могли бы систематизировать знания, пусть даже в виде устных сказаний, это формирует причудливый, с точки зрения современного человека, и суеверный страх перед чрезвычайно многими вещами, например перед родившими женщинами, любыми намёками на болезни, необычной погодой и, в целом, перед любым нестандартным явлением. Подавляющий страх всего в первобытной жизни, на мой взгляд, и является главной связывающей идеей, фактически создающей человеческие сообщества и заставляющей их развиваться. При этом этот страх действительно помогает выживать, ограждая, пусть даже несознательно, отдельных людей от опасных шагов, и, при появлении неожиданных обстоятельств во внешнем мире, заставляя всех объединяться для совместной борьбы.

Постепенно, по мере развития некоторого общества, каждый из его членов обретает всё больше личной свободы, гарантируемой ему различными институтами, берущих на себя заботу о различных требованиях, предъявляемых реальностью к человеку, как к отдельному живому существу. К сожалению, подавляющее большинство людей, особенно в ситуации, когда нормы окружающего их общества восприняты ими бессознательно, в период взросления, не оказываются способны полностью увидеть работу механизмов, обеспечивающих привычные им общественные гарантии, и чем слабее средний представитель общества осознаёт процессы обеспечения своих базовых потребностей, тем сильнее падает способность такого общества к совместным действиям.
В предельном варианте, каждый член развитого общества, столкнувшегося с внешней угрозой, имея прочные гарантии текущей собственной безопасности и материального обеспечения и слабые ограничения личных свобод, должен, руководствуясь одной лишь логикой, максимально игнорировать любые проблемы общества, не угрожающие лично ему. И действительно, насколько я вижу, любое общество, которое становится достаточно раздробленным и потерявшим объединяющую силу, достаточно быстро становится добычей существующих по соседству обществ, гораздо менее развитых, с точки зрения личных свобод и гарантий, но способное, при потере более развитым обществом технологического превосходства, быстро поглотить территории и население ослабевшего общества. Это население, не способное ранее осознать истоки собственных свобод, под давлением от резко ухудшившейся экономической обстановки и архаичных традиций завоевателей, за пару поколений становится частью поглотившего их общества, более стабильного, но с меньшим количеством личных свобод. Ярким примером тут может служить, на мой взгляд, Рим, павший перед варварскими прото-государствами, предлагавшими гораздо меньше общественных гарантий, но заметно сократившими военно-техническое отставание от собственной метрополии во времена федератов.
При этом, искусственное и широкое ограничение свобод в обществе, применяемое государствами в попытках выжить, на мой взгляд, не является эффективным на длинной дистанции, более того, подобному ограничению практически невозможно стать стабильным, поскольку в самом обществе уже существует норма имевшихся ранее личных свобод, легко увеличивающаяся и крайне тяжело уменьшающаяся. Реальный откат в уровне личных свобод возможен лишь после поглощения части старого общества в более архаичное общество, которое пришло на смену разрушаемому. Обратный процесс, когда общество с большими относительными свободами может поглотить общество с меньшими, вполне может происходить и без разрушения одного из них, но только при полном экономическом превосходстве, что редко срабатывает при сравнимых размерах обществ, и более того, всегда есть риск сохранения этим, теперь внутренним, сообществом, собственной идентичности, что в будущем может привести к расколам.

Можно взглянуть на процесс формирования и развития общества и через принцип разделения общественной жизни на три основные сферы, описывая, для различных этапов развития общества, взаимоотношения различных аспектов этих сфер.
Такой обзор процесса развития общества можно начать с тех времён, когда предки человека ещё не особо отличались от диких животных, а вся жизнь отдельных особей была занята обеспечение непосредственной безопасности, в виде заботы о текущем выживании, своём или своего потомства. Начальная форма сферы безопасности, создаваемая наличием потребности и способности групп таких существ к некоторой организации совместной защиты от окружающих опасностей, представляет собой лишь небольшую добавку к личной безопасности каждого отдельного члена общества, по-прежнему оставляя ему подавляющую часть ответственности за собственную безопасность. С развитием человеческого общества, эта небольшая добавка всё больше разрастается, постепенно, за счёт простейшего выделения групп самых сильных и способных, поглощая те аспекты безопасности, которые относятся к нападению внешних агрессоров, будь то дикие животные или представители иных групп.

В момент появления у человека речи, достаточной для сохранения знаний путём их передачи другим людям, можно уже явным образом говорить о появлении зачатков идеологической сферы, в которой зарождаются и формируются первые общественные идеи, выражающие опыт, полученный из непрерывного процесса совместного выживания. Не имея возможности научного познания и создания знаний, достаточных для полноценного описания происходящих вокруг процессов, люди, используют накапливающиеся сведения об опасностях и выгодах для выделения и наделения некоторых абстракций повторяющихся вокруг них событий, в оправдание их постоянной неточности и нестабильности, собственным умыслом, подобным человеческому. Такие абстракции, представляемые духами, управляют собственными аспектами, изменяя погоду, заставляя плоды созревать, а реки течь, и почти с каждым таким духом можно попробовать договориться, предложив достойную плату, либо, при достаточных умениях, обмануть его. Знания, выросшие из постоянных наблюдений за окружающим миром и формализованное в виде сказаний о духах, безусловно способны помочь выжить и отдельному человеку, внимательно следующему знакомым приметам, и целому племени, способному заранее определить скорое наступление засухи или зимы.
Представая в роли постоянных соседей человечества, эти духи непосредственно вмешиваются в жизнь каждого, жестоко карая тех, кто осмелился выйти за границы дозволенного, нарушив старые предупреждения, передававшиеся из уст в уста, либо награждая тех, кто следуя заветам предков, избегает опасное и преследует знакомое. Законы духов природы непостижимы, они оплетают всю жизнь человека, оставляя мало места для свободного выбора, к ним можно только прислушиваться, пытаясь уловить знакомые по рассказам шамана ритмы, и если члену племени повезло выжить, то он должен передать новое знание о духах остальным. Рождённая, таким образом, простейшая идеология, содержащая в себе простую истину о соблюдении заветов предков, годна лишь для простого выживания и планирования текущих действий, но для человечества, только оторвавшегося от животного царства и уже не полагающегося лишь на заложенные в их инстинктах ограничения и стремления, это становится одним из базовых механизмов выживания, способным, при этом, к сохранению в устных сказания и постепенной модернизации при изменении внешних условий, гораздо более гибкой и быстрой чем механизмы регулирования инстинктов.

Аналогично той общественной безопасности, что вырастает из способности к совместной защите территорий и жизни, простейшая идеология, хранящая известные знания о закономерностях в виде знаний о жизни духов, создаёт некоторую прослойку между личным выживанием и суровой реальностью. Используя эти знания, человек становится способным избежать многих возможных неприятностей, что фактически перекладывает некоторую нагрузку лично с него, не нуждающегося более в изучении окружающего мира с нуля, на тех членов общества, которые собрали и распространяют данные знания внутри его сообщества. Следование таким правилам, принятым в каждом отдельном сообществе, награждает членов сообщества соответствующими преимуществами, что закрепляет некоторые нормы, ограничивающие теперь всех членов такого сообщества, и порождают недоверие ко всему, выходящему за рамки данных норм. С закреплением таких норм, особенно если они действительно способны порождать преимущество над иными сообществами, закрепляются и имеющиеся табу, ограничивающие общественно опасные деяния. Эта сфера идей, ещё неотделимая от общей безопасности общества, непрерывно разрастается с накоплением новых сведений, превращаясь уже в полноценную систему знаний, где различные абстракции начинают пересекаться и взаимодействовать, порождая цельную религиозную идею, способную описать мироздание.

Слитые, первоначально, воедино сферы безопасности, представленная зарождающейся военной аристократией, и сфера идей, представленная хранителями знаний, долгое время действуют как единое целое, поглощающее всё больше аспектов личной безопасности каждого отдельного члена сообщества, от которого, в обмен на возрастающую безопасность, требуется, помимо, обеспеченного насилием, подчинения военной элите сообщества, полное подчинение себя общественной идеологии, даже в тех аспектах, где конкретный человек может считать требование традиции не влияющим на повседневную деятельность. Разделяясь, вместе с постепенным разделением соответствующих институтов, эти сферы жизни постепенно выделяются друг из друга, создавая пространства, где работают механизмы только одной из сфер. Появляются идеологические институты, не связанные с традициями, обеспечивающими безопасность общества, появляются и нормы общественной безопасности, не связанные с требованиями идеологии, пусть и объясняемые ими.

Экономическая сфера жизни общества, появляясь вместе с первыми формами натурального обмена избытками и возникновением понятия собственности, изначально полностью подчинена требованиям безопасности и не способна противостоять ни праву сильного, ни идеологии, регулирующей все аспекты жизни, оставляя экономическому взаимодействию лишь малые области. Естественно, с нарастающими разделением труда и расслоением общества, появляются и группы людей, защищённых и обеспеченных, в моменте, на уровне, достаточном для возникновения у них избытков различных ресурсов, необходимых к трате и тем способных улучшить как их текущий комфорт, так и защищённость будущей обеспеченности. Эти возникающие экономические аспекты способны пока существовать только внутри имеющейся сферы безопасности, обеспечивающей защиту от внешних воздействий, а любое право на экономическую деятельность внутри общества опирается на силы государственной или духовной власти. И уже гораздо позже, при достижении технологиями уровня, позволяющего тем членам общества, кто специализируется на экономике, собственными силами, с опорой лишь на экономическую силу, обеспечивать достаточный уровень безопасности для собственной деятельности. Даже в современном обществе, с учётом возможности существования полноценных коммерческих парамилитарных институтов, большинство участников экономической деятельности всё ещё опираются именно на государственные гарантии безопасности.

Идеологическая сфера непрерывно развивается, создавая всё более широкие картины мироздания, всё менее привязанные к конкретным явлениям окружающего мира, и всё более основывающиеся на абстрагированных формах общественного опыта. Переломными, на мой взгляд, стали авраамические религии, создавшие такое описание мироздания, которое стало отвергать наличие собственной воли в любом из природных явлений, помимо самого Творца и одухотворённого им человека, что автоматически заставляет их противостоять любым верованиям с иным основанием, от веры в духов, до политеистических пантеонов. Прекратив объяснять окружающую действительность любым способов, кроме непосредственной божьей или человеческой воли, именно монотеистическая традиция, на мой взгляд, открыла дорогу научному методу, который начал заново занимать ниши объяснения бытовых явлений, освобождённые от веры в одухотворённый окружающий мир.
Иронично, но, на мой взгляд, именно сильная христианская традиция и сделала возможным тот необычайный подъём научной мысли европейского общества, который обеспечил технологическое превосходство Европы над остальным миром на несколько столетий. Учёное сообщество христианской Европы, ограничиваемое, со стороны идеологии, лишь идеалистическими церковными догмами, оказывается под гораздо меньшим общественным давлением в исследовании природы, чем в случае аналогичных ограничений со стороны любой из форм верований в духов, когда общество видит опасность в любом непривычном способе взаимодействия с окружающим миром. Можно даже заметить некоторую схожесть между тем как монотеизм, доведя до абсолюта идею идеальной стороны мироздания, вступил в противоречие с любыми иными формами религий, и как наука, порождённая из одного с религией источника, начала поглощать содержание господствующей религии, приводя более точное описание действительности.
Вместе с полной идеализацией религии, идеологическая сфера разрастается до своих пределов, порождая предвидение неизбежного божьего царства, как конечной цели всего существующего, что, в свою очередь, подчиняет идеологическим ритмам не только правила экономических отношений, но и законы государств, представая в виде нерушимого божественного закона, направляющего всё человечество в светлое будущее. Многие в современности назовут подобные формы идеологии ложными, основанными на самообмане и донельзя устаревшими, но, разрушенная, после ослабления института религии, идея светлого будущего под началом Всевышнего Творца, оказалась сложной к замещению, и её уровня к настоящему времени не оказалась способной достичь ни одна другая идея.

Вторым идеологическим переломом, перевернувшим тенденцию развития человечества, можно назвать научную революцию, изнутри разрушающую существующие идеологические институты в различных обществах. Если изначально любая научная мысль не создавала собственной картины мира, а лишь дополняла текущие представления человечества об окружающем мире, то при достижении некоторой критической массы научных, подтверждаемых и проверяемых, знаний, они начали вытеснять любые религии, включая монотеистические, из тех областей человеческой жизни, которые опирались на них из практических потребностей. Обладая несравнимо большим потенциалом к практическому использованию, научная мысль, родившаяся из одного с религиями стремления к объяснению мира, начинает поглощать различные аспекты общественной жизни, лишая, таким образом, религиозные институты внутреннего наполнения, и оставляя им лишь внешнюю форму, принятую ими до потери содержания.
Единственным недостатком, не позволяющим науке полноценно заменить религии в идеологической сфере становится ограниченный горизонт научной картины будущего, с запасом перекрывающий краткосрочные потребности в планировании, но не способный дотянуться до уровня картин мира, обеспечиваемого религиями. Таким образом наука, разрушая изнутри все существующие религии, существенно повышает производительность, ускоряя процесс дальнейшего разделения труда и общественных институтов, но взамен лишает общество опоры на механизмы долгосрочного планирования, доступные через дарованные свыше законы и провидения. С уменьшением влияния религиозных институтов, и падением соответствующих им ограничений, каждый отдельный человек оказывается способным предсказывать деятельность, собственную или окружающих, лишь на основании известной экономической целесообразности, а не общепринятых идеологических норм, связанных с религиозными учениями, заставляя многих членов общества ориентироваться лишь на текущие и краткосрочные выгоды.

Экономика, в результате постоянно увеличивающегося разрыва между общественной безопасностью и идеологией, разрушаемой изнутри, начинает занимать всё большие пространства, всё чаще вступая в области, не подвергающиеся воздействию ни идеологии, ни механизмов общественной безопасности. И хотя большинство государств постоянно пытались и пытаются распространить собственное регулирование на любые существующие аспекты общественных взаимодействий, но современная экономика, не имеющая сравнимой инерции, всегда оказывается впереди, сохраняя некоторые области без явного или сильного регулирования иными сферами, что, в итоге, создаёт самостоятельную и независимую сферу экономических взаимодействий.

Наука, способная как описывать окружающую действительность с неведомой доселе точностью, так и создавать новые технологии, практически не обладает собственной идеологической активностью и не создаёт ни проекта будущего, ни заметных ограничений для человеческой деятельности. Являясь таким мощным и неограниченным инструментом, научная революция неизбежно встаёт на службу и государственным интересам, и экономическим взаимоотношениям, оставаясь в некотором, пусть и не явном, противоречии только с религиозными идеалами, занимающими одну с наукой нишу описания мироздания.
Ставшая практически неотделимой частью экономической деятельности, наука и её популярное представление рисует только многочисленные фрагментированные картины воображаемого будущего, что, к сожалению, приводит, с моей точки зрения, лишь к культу технологий, необходимых уже не столько для удовлетворения реальных потребностей, сколько ради самих технологий, что делает подобные представления либо краткосрочными, и не создающими модель будущего, либо оторванными от реальности настолько, что не возможно представить дорогу к описываемому будущему.

Безопасность общества, послужившая самой основой для его построения, постепенно вытесняется к краю основного потока общественной жизни, всё чаще становясь лишь инструментом для обретения преимуществ в экономической сфере, и большая часть членов современных обществ уже не уделяет достаточного внимания тем механизмам которые заложены в основу общества. Наука, разрушающая религиозные идеологии, и сама всё больше поглощается экономической сферой, покидая родное поле идей, способных дать обзор далёких горизонтов, всё более пустеющим. Экономика, напротив, захватывает всё большее количество аспектов жизни общества, обретая влияние на принятие решений, способных повлиять на безопасность общества, и ставя науку, появившуюся как инструмент поиска истины, на службу лишь извлечению прибыли. С моей точки зрения, экономика в большинстве современных обществ уже воспринимается как единственная основа любого общества, в понятиях и правилах которой и должны строиться любые общественные взаимодействия, что часто приводит к определению любых других сфер жизни общества в качестве вторичных, должных лишь служить экономическому развитию. К сожалению, под влиянием человеческой природы, поле экономической деятельности, не контролируемое внеэкономическими силами, чаще всего превращается в процесс непрерывной концентрации капитала, сопровождаемый периодическими кризисами перераспределения.

Конечно, многие слышали об анархизме, но уверен, немногие представляют в действительности, что это такое. Вот что лично я вынес из трудов П.А. Кропоткина "Нравственные начала анархизма".

"...принцип, в силу которого следует обращаться с другими так же, как мы желаем, чтобы обращались с нами, представляет не что иное, как начало Равенства, т.е. основное начало анархизма. Как же можно считать себя анархистом, если не прилагать его на практике?"

"Мы не желаем, чтобы нами управляли. Но этим самым не объявляем ли мы, что мы в свою очередь не желаем управлять другими? Мы не желаем, чтобы нас обманывали, мы хотим, чтобы нам всегда говорили только правду; но тем самым не объявляем ли мы, что мы никого не хотим обманывать, что мы обязываемся говорить правду, всю правду? Мы не хотим, чтобы у нас отнимали плоды нашего труда; но тем самым не объявляем ли мы, что мы будем уважать плоды чужого труда?"

"Равенство во взаимных отношениях и вытекающая из него солидарность... Равенство - это справедливость."

"Равенство во всем - синоним справедливости. Это и есть анархия. Мы отвергаем белую кость, которая считает себя вправе пользоваться простотой других. Нам она не нужна, и мы сумеем уравнять ее."

"Хороший, честный человек предпочитает сам умереть, чем стать причиной несчастья для других."

"Право прибегать к силе человечество признает за теми, кто завоевал это право."

"Но, предоставляя каждому поступать так, как он найдет лучшим и отрицая право общества наказывать кого бы то ни было за противообщественные поступки, мы не отказывваемся от нашей способности любить то, что мы находим хорошим и ненавидеть то, что мы находим дурным, и выражать эту ненависть."

"Ложь, грубость и т.д... отвратительны не потому, что их осуждают своды законов: цена этих сводов нам хорошо известна; они отвратительны потому, что ложь, грубость, насилие и прочее возмущают наше чувство равенства, если только равенство для нас не пустой звук."

"Принцип равенства обнимает собой все учения моралистов. Но он содержит еще нечто большее. И это нечто есть уважение к личности."

"Мы отказываемся присваивать себе право... ломать человеческую природу во имя какого-нибудь нравственного идеала. Мы ни за кем не признаем этого права; мы не хотим его и для себя."

"Мы признаем полнейшую свободу личности. Мы хотим полноты и цельности ее существования, свободы развития всех ее способностей. Мы не хотим ничего ей навязывать... "Оставьте людей совершенно свободными, - говорил Фурье, - Не бойтесь даже их страстей; в обществе свободном они будут совершенно безопасны."

"Такой-то обманывает своих друзей? Такова его воля, его характер. Пусть так! Но наш характер, наша воля - презирать обманщика! И раз таков наш характер, будем искренни. Не будем ему бросаться навстречу, чтобы прижать к нашей жилетке; не будем дружески пожимать ему руку, как это делается теперь! Его активной страсти противопоставим нашу - такую же активную и сильную, страсть - ненависть ко лжи и обману. Вот все, что мы должны и можем сделать для насаждения и поддержания в обществе принципа равенства."

"Быть в состоянии действовать, это быть обязанным действовать."

"Жизнь только тогда бывает мощная, плодотворная, богатая сильными ощущениями, когда она отвечает этому чувству идеала. Поступайте наперекор ему и вы почувствуете, что ваша жизнь... в ней нет цельности, она теряет свою мощность."

"Когда мы стремимся жить согласно нашими принципами равенства, мы чувствуем, как страдают эти принципы на каждом шагу. Как бы ни были скромны наша еда и наша постель, мы все еще Ротшильды по сравнению с тем, кто спит под мостом и у кого нет даже куска черствого хлеба. Как бы мало мы не отдавали интеллектуальным или артистическим наслаждением, мы все еще Ротшильды по сравнению с миллионами людей, которые возвращаются вечером с работы обессиленные своим ручным трудом - однообразным и тяжелым, с теми, которые не могут наслаждаться ни искусством, ни наукой и умрут, ни разу не испытав этих высоких наслаждений.
Мы чувствуем, что мы не до конца осуществили принцип равенства. Но мы вовсе не хотим идти на компромисс... Компромисс - полупризнание, полусогласие. Мы же восстаем против них. Они нам тягостны. Они делают нас революционерами. Мы не миримся с тем. что нас возмущает. Мы отвергаем всякий компромисс - даже всякое перемирие - и даем себе слово бороться до конца против этих условий..."

"Человек убежденный потому и отвергает компромисс, который бы позволил ему спокойно дремать в ожидании, пока все само собой изменится к лучшему."

"Сей жизнь вокруг себя. Заметь, что обманывать, лгать, интриговать, хитрить - это значит унижать себя, заранее признать себя слабым, так поступают рабы в гареме, чувствуя себя ниже господина. Что ж, поступай так, как тебе нравится; но зато знай заранее, что и люди будут считать тебя тем же: маленьким, ничтожным, слабым; так и будут они к тебе относиться..."

"Напротив того - будь сильным. Как только ты увидишь неправду и как только ты поймешь ее... восстань против этой неправды, этой лжи, этого неравенства, вступи в борьбу! Борьба - ведь это жизнь... и тогда ты будешь жить, и за несколько часов этой жизни ты не отдашь годов растительного прозябания в болтной гнили..."

Кто сумел дочитать до конца - что думаете? Близка ли вам анархия, и с чем вы несогласны?

Данный пост является частью серии постов, и если вы не знакомы с содержанием предыдущих частей, то я бы рекомендовал ознакомиться с ними.

Границы общества, предисловие
Границы общества, 1: личностные и общественные ограничения
Границы общества, 2.1: формирование и эволюция общества
Границы общества, 2.2: формирование и эволюция общества
Границы общества, 3.1: история и состояние современного общества в России
Границы общества, 3.2: история и состояние современного общества в России
Границы общества, 4: общие тенденции развития обществ
Границы общества, 5.1: капитализм и границы безопасности
Границы общества, 5.2: капитализм и границы безопасности
Границы общества, тезисы

--------------------------------------------------------------------------

Следующей очевидной точкой, легко соотносимой с историей Европы, можно обозначить революции 1917 года, когда на смену абсолютной монархии приходит, республика, и которой, самым явным образом, соответствует Французская революция 1789 года, схожая с Российской революцией настолько, как в кровавости, так и в основных мотивах общества, что сомнительным начинает выглядеть факт того, что их разделяет больше ста лет. Можно назвать причинами такого сходства как повальную галломанию высшего света, которая привела к принятию некоторых государственных механизмов, в частности, слишком жёсткой формы абсолютистского правления, не позволявшей ослабить нараставшее давление, так и схожую конфигурацию общества, где всё ещё преобладало сельское население, но начинающаяся индустриализация уже начала создавать новые классы городских жителей.

Вся идеология и суть советского государства, как бы не казалось, из-за, возникшего в процессе, противостояния самого СССР и "западного блока", имеет своими истоками именно западную общественную мысль. Революционные вдохновение и идеи, заимствованные исключительно из европейского общества, делали Советское государство, на мой взгляд, не антиподом западному обществу, а его самым ярым последователем, пытавшимся доказать что он способен догнать и превзойти своего кумира. При этом, облачившись в подавляющее равенство, воспользовавшись резким рывком от индустриализации и урбанизации, СССР действительно смог, в глазах некоторых западных зрителей, предстать обгоняющим, хотя на деле лишь начал быстрее сокращать разрыв. Фактически, с моей точки зрения, это ещё один, после Петровского, рывок в сторону западно-европейского общества со стороны руководства революционного государства, вдохновлённого идеей перестроить собственное общество, опираясь на самые прогрессивные, из современных им, западные идеи.

В результате революции в России почти полностью уничтожается правящая верхушка, а коммунистическая идеология, вдохновлённая классическими европейскими идеями свободы и ценности личности, идущими ещё со времён Возрождения, лишь способствует окончательному падению общинности общества и ускоряет урбанизацию и расцвет индивидуалистической идеологии. Остатки общинного сознания при этом, на мой взгляд, стали тем топливом, что сделали возможным процесс ускоренной индустриализации. Недавние крестьяне, становятся новыми горожанами, призванными новой властью на стройки и заводы, массово получают образование и работу, личную жизнь вне прошлой общины и хотя бы видимое участие в жизни общества. Поэтому первые поколения советских людей, видевшие этот резкий переход в собственной жизни, когда из деревенского жителя, подчинённого простым, но жёстким правилам, практически любой мог стать полноценным городским жителем, участвующим в общественной жизни как полноправный гражданин, по моему мнению, действительно были воодушевлены происходившими изменениями. Подобное воодушевление, от резкого улучшения условий жизни за счёт массового уравнивания доступных каждому благ и всеобщей урбанизации, конечно же не может продолжаться вечно, и после резкого подъёма доли городского населения с менее чем 18% в 1917 году до более чем 50% к 1960 году, этот поток начинает ослабевать, а в городах формируется уже новый класс городских жителей, которые с рождения не знакомы с ограничениями прошлых поколений. Для них, в отличие от их родителей, имеющееся равное обеспечение благами является уже не преимуществом, а новым базовым стандартом жизни. То что было роскошью ещё пару поколений назад, становится скучной обыденностью для нового поколения, не видевшего ни дореволюционных условий, ни войны, что задаёт новые уровни индивидуалистических стремлений, основанных уже не на нормах сельских общин, а на городских традициях. Конечно же остатки принесённого из деревенских общин мировоззрения не исчезают бесследно, превращаясь уже в мораль и традиции нового городского общества, но следование им теперь не столь обязательно, как из-за больших размеров новых сообществ, так и из-за возрастающего превосходства государственных законов над традициями, что постепенно снижает роль общественного порицания или поощрения.

Одним из основных достижений Советского государства, помимо внедрения тотального образования, всеобщей медицины и обеспечения гарантированного достойного труда, считается ускоренная и тотальная индустриализация страны, когда необходимые производства создавались сотнями, а массивные проекты масштабов ГЭС практически встали на конвейер, и многие, особенно современные сторонники коммунистической идеологии, приписывают саму возможность такого индустриального рывка именно применению к жизни догм коммунистических учений, что, на мой взгляд, не соответствует действительности, а попытки изобразить что-то схожее в современном обществе, скорее всего, обречены на неудачу. Сложно у современного городского жителя, выросшего в новой информационной среде, вызвать тот же уровень интереса к учёбе и работе, как у переехавшего из деревни молодого парня, получившего доступ к обучению тому и применению того, что ранее являлось для него практически магией, а условия жизни которого заметно улучшаются даже при приложении меньших усилий, если сравнивать с сельским трудом. На мой взгляд, именно то поколение, с упоением получавшее недоступные им ранее знания из различных областей и использовавшее любую возможность участвовать в реализации сверхъестественных, по их личным меркам, проектов, от авиастроения и массового производства, до космических полётов и атомной энергетики, и создало всё технологическое наследство СССР, хоть оно и не сумело, к сожалению, создать себе, из нового, уже гораздо менее заинтересованного, поколения, полноценную замену в достойном масштабе.

Основными недостатками Советской модели государства, на мой личный взгляд, можно считать как незрелый, естественным образом, в силу отсутствия подходящих традиций, институт государственного управления, не способный запустить обезличенный механизм собственной работы и вынужденный опираться на волевые решения отдельных людей, так и проблемы с балансировкой механизма поощрения различных видов участников экономики, а именно, отсутствие как реального наказание за нарушение общественной выгоды, так и достойного, саморегулирующегося, механизма личного поощрения за больший вклад в общественное производство, что приводит к падению мотивации занятых в реальном производстве, и делает руководящих потоками распределения основными получателями преимуществ.

Конечно, если рассматривать итоги, то, без сомнений, Советское государство дало очень многое своему населению и кардинально изменила своё общество. Практически полностью разрушенная общинность и выведенная из ранга общественного института религия, упавшая на уровень лишь простого личного убеждения, резко подняли уровень личных свобод. Массовая индустриализация и урбанизация, массовые институты МВД и армии, всеобщий доступ к образованию и медицине, практически принудительная гарантия занятости и фактически равные доходы дали невообразимые ранее гарантии безопасности и материальной обеспеченности для основной части населения, ранее не имевшей ничего подобного. На мой взгляд, Советский период российской истории стал немного более резким, по сравнению с европейским, переходом от сельского и общинного к урбанистическому и индивидуалистическому обществу.
При этом Союз существовал относительно долго, если сравнивать его с революционными образованиями Английской или Французской революций. Возможно, на это повлияла политика максимального экономического уравнивания большинства населения и смешивания их в единую массу "средних советских людей", что замедлило расслоение и быстрый отрыв руководящей элиты от основного общества. Или, возможно, тут сыграла роль личность Сталина, подавлявшего большинство объединений, в том числе семейных, внутри номенклатуры, способных угрожать ему. Но поскольку после его смерти, особенно в Брежневские времена, пышным цветом расцвели номенклатурные династии, являвшиеся, на мой взгляд, неким аналогом аристократической реставрации, то сложно говорить что именно это продлило жизнь Советского государства. На мой взгляд, существуй в Европе актуальный для того времени пример эффективного монархического государства, СССР после периода "протектората" Сталина, столь схожего, как мне кажется, с периодами Кромвеля или Наполеона, вполне мог бы получить собственную контр-революцию, вернувшись к наследственной форме правления в виде конституционной монархии, пусть и с другой династией.
Но, в каком бы виде не происходило обособление элит, появление замкнутых, а особенно семейных, образований во власти быстро провоцирует отрыв правящего класса от остального общества, буквально в течение одного-двух поколений, и, с учётом изначальной ориентированности советского общества на западноевропейскую традицию, в руководстве страны быстро появляется значительная часть тех, кто уже не относит себя к Советскому обществу, предпочитая считать себя членом именно наднационального западного сообщества элит. С учётом отсутствия заметных по размеру "средних" слоёв общества, способных и повлиять на решения власти, и взаимодействовать с основной частью населения, уже ничто не было способно спасти государство от краха, когда из правящей верхушки СССР ушли последние представители того поколения, которые помнили цели революции и состояние общества до неё, а личные интересы региональных элит, лежащие уже больше за пределами государства, чем внутри, превысили получаемые ими от общего государства преимущества.

Последовавший далее распад СССР и последующее десятилетие отрезвило постсоветское общество в плане прочности имевшихся гарантий безопасности и минимальной обеспеченности, показав подавляющему большинству реальную стоимость и ценность правопорядка, что, на мой взгляд, и привело к власти, как минимум в РФ, тех, кто стал опираться именно на силовые институты. И пусть институт насильственного принуждения к исполнению государственных законов в современной России всё ещё достаточно слаб и не оформлен, особенно по сравнению с теми же государствами Западной Европы, что вызывает постоянные колебания между необоснованно мягким правоприменением и жёсткими, иногда до абсурда, попытками формализации ограничений, но, сравнивая с предыдущими его состояниями, его развитие можно наблюдать невооружённым взглядом.

Крушение Советской идеологии, с одной стороны, уменьшило прочность общества, не способного более, в большинстве своём, объединяться по признаку своего отношения к ней, а с другой сняло с общества ограничения, с ней связанные. К настоящему времени, когда в картине мира большей части общества старая государственная идеология рухнула вместе с государством, а новая идеология "присоединения к цивилизованному миру" оказалась лишь миражом, не способным повлиять на реальное экономическое положение, заметная часть общества полностью прекратила исследовать идеологическое пространство, молчаливо присоединившись к "идеологии деидеологизации", тем соглашаясь с собственной неспособностью к планированию и оставив каждого в борьбе за его личное текущее благополучие. Но, как следование пути к идеальному обществу всегда налагает некоторые ограничения на членов общества, и в итоге усиливает общество как целое, так и утрата этого идеала оборачивается неспособностью активно действовать из-за потери направления, оставляя лишь возможность реагирования на текущие воздействия. Точно так и современное российское общество, не имея идеального образа будущего перед глазами, оказывается лишь пассивным участником происходящих вокруг него событий, вовлекаясь в происходящее только при острой необходимости.

Если взглянуть на исторический путь российского общества, через призму развития трёх сфер жизни общества, то можно заметить довольно значительное итоговое развитие сферы безопасности, представленной в основном, государственным аппаратом, способным, теперь, при желании, регулировать практически любой аспект жизни общества, и частично избавившегося от необходимости в постоянном применении государственного принуждения в ручном режиме, когда, в силу слабой формализации законов и отсутствия необходимых институтов, ответственность за его применение возлагается напрямую на людей, обладающих реальной властью на месте и представляющих в своём лице государственную монополию на насилие. Именно во времена СССР, на мой взгляд, право на монопольное применение насилия постепенно перешло к обезличенным институтам, что создало, наконец, соответствующую общественную традицию, ограничивающую лично мотивированное применение государственного принуждения, пусть она и не до конца ещё укоренилась в обществе на данный момент.
Сфера экономической жизни, впервые, за всю историю России, вырвавшаяся в 1991 году из-под полного контроля государства или идеологии, стремительно расширила своё влияние на все доступные аспекты общественных взаимодействий, и начала активно разрушать граничащие с ней нормы.
Идеологическая же сфера, пережившая несколько катастрофических переворотов за последние сто лет, оказалась в запустении, позволяя экономике развиваться практически без каких-либо идеологических ограничений, но вызывая постоянные попытки найти достаточную, для получения возможности хотя бы среднесрочного планирования, идеологическую платформу, в результате чего, различными силами, от государственных институтов до крупного бизнеса, формируется целый набор таких платформ, направленных, к сожалению, лишь на поддержку среднесрочных интересов соответствующих сил.

Если, пользуясь старыми ориентирами, принимать за основной пример современные государства Западной Европы, то можно предположить, что естественное направление развития российского общества будет направлено на дальнейшую формализацию государственного регулирования экономической сферы, и, при всё возрастающем давлении общественного запроса на устранение имеющихся ограничений, те из них, что не обеспечены реальным содержанием безопасности, будут постепенно рушиться, открывая всё большее пространство для применения капиталов. В идеологической сфере, если обратиться к примеру Франции, пережившей схожие по форме и силе идеологические встряски в XIX веке, и до сих пор, по моему мнению, не нашедшей иной национальной идеи кроме банального "мирного экономического благополучия", выступающего пустотелой подменой настоящей идеологии, российское общество, при продолжении имеющегося курса, аналогичным образом не имеет реальных шансов обрести хоть немного примечательную идею собственного развития. Более того, с моей точки зрения, сообщества всех государств, ещё способных быть ориентиром для современного российского общества, показывают практическую неспособность в создании любой сильной идеологии, способной оформить полноценный позитивный проект общества будущего, доступного для большинства, а не только элитарной части современного транснационального капитала.

Может ли российское общество в обозримом будущем победить и поглотить европейское общество, которому вынужденно противостоять с самого своего рождения, начав, тем самым, свой собственный Ренессанс и переоткрыв для себя тонкости европейской традиции, не воспринятые в своё время? Как и всё в будущем, это конечно же зависит от конкретных действий и, в немалой доле, банального случая, но определённо, такое развитие событий потребует создания более прочного, чем у остальных, общественного фундамента, позволяющего сохранить достаточное единство общества. Основываясь на описанном выше принципе выделения основных сфер жизни, я считая, что укрепление фундамента общества потребует, во-первых, создания широкой и надёжной гарантии физической безопасности, где государство окажется способным защитить всех членов собственного общества от любых текущих и потенциальных угроз, а во-вторых, создание таких возможностей для каждого, когда при приложении им заметных усилий, он окажется способным обеспечить себе постоянное улучшение условий жизни.

Из всех самых явных проблем российского государства, существующих на данный момент, самой важной, и в то же время, одной из самых простых для решения, на мой взгляд, является неспособность полноценно овладеть собственным институтом контроля насилия для целей обеспечения общественной безопасности. Многие политические деятели современности, особенно постсоветские, позабывшие о сути государственной монополии на насилие, имеющей своей наиважнейшей целью обеспечение безопасности в обществе путём принуждения к соблюдению имеющихся правил, считают "неправильным" применение государством любой формы силового принуждения к соблюдению существующих правил, пытаясь, даже в случаях явных нарушений, непосредственно влияющих на физическую безопасность граждан, "показать принципы свободного правового государства", уничтожая тем главную ценность государства в глазах большинства. Таким образом, по моему мнению, даже без изменения существующих правовых норм, государство способно существенно повысить стабильность общества, просто начав показательно применять собственный репрессивный аппарат по прямому назначению, публично и открыто преследуя тех, кто явным образом заявляет о своих намерениях, или, тем более, непосредственно участвует в действиях, направленных против общественной безопасности.
Без сомнения, идеи о любом увеличении насильственного принуждения со стороны государства являются крайне непопулярными не только на постсоветском пространстве, но и в большинстве стран мира, благодаря широкому распространению современной западной культуры, чьи представители, привыкшие к прочным гарантиям внутренней и внешней безопасности, стремятся предотвратить любое расширение сферы общественной безопасности в собственных государствах, изображая любые такие намерения абсолютным злом, что, впрочем, не оказывает серьёзного влияния на безопасность их собственных государств, имеющих серьёзный запас прочности соответствующих институтов. К сожалению, в иных, имеющих гораздо более слабый институт принуждения, странах, к числу которых, определённо можно отнести и Россию, любые попытки ослабления этих институтов приведут, на мой взгляд, лишь к разочарованию большей части общества в способности государства к обеспечению необходимой безопасности.
И лишь после создания той части государственного фундамента, что отвечает за механизм государственного принуждения, гарантирующего обществу достойный уровень, хотя бы физической, безопасности, и демонстрации способности превентивного устранения подобных угроз, государство сможет, на мой взгляд, получить внутри собственного общества достаточную уверенность, столь необходимую для планирования, не ограниченного лишь сегодняшним днём. В противном случае всё большее число граждан, желающих для себя достаточной безопасности и экономической стабильности, будут терять ощущение собственной принадлежности к российскому обществу, заменяя его всё большей причастностью к обществам иных государств, которые, в глазах этих граждан, имеют более прочные гарантии в интересующих их областях, от предсказуемости правоприменения до экономической стабильности, и даже не получая, в ответ на причисление себя к иному обществу, ответного признания, такие граждане, чаще всего, оказываются способными лишь на деструктивную, по отношению к своему предыдущему обществу, деятельность.
При этом, усиливая механизмы обеспечения безопасности, не следует, на мой взгляд, расширять поле применения этих механизмов, стремясь, скорее, к обратному, а именно, к концентрации их деятельности на тех аспектах жизни общества, которые напрямую связаны с безопасностью, и прекращением их работы в тех аспектах, что связаны с безопасностью лишь опосредованно.

Конечно, для обеспечения достаточной прочности общества, помимо устранения самых очевидных недостатков существующей системы общественной безопасности, потребуются, на мой взгляд, глубокие изменения, направленные на постепенную трансформацию общественной традиции к состоянию, когда она окажется способной создавать и поддерживать собственные механизмы деперсонализованного саморегулирования. С моей точки зрения, создание таких механизмов останется практически невозможным, в случае, если сохранится современное понимание сути границ между общественной безопасностью и экономическими отношениями в обществе, ставящее расширение применимости капиталов выше действительной безопасности в обществе, и даже пытающееся свести всё обсуждение гарантий безопасности к понятиям регулирования собственности.

Данный пост является частью серии постов, и если вы не знакомы с содержанием предыдущих частей, то я бы рекомендовал ознакомиться с ними.

Границы общества, предисловие
Границы общества, 1: личностные и общественные ограничения
Границы общества, 2.1: формирование и эволюция общества
Границы общества, 2.2: формирование и эволюция общества
Границы общества, 3.1: история и состояние современного общества в России
Границы общества, 3.2: история и состояние современного общества в России
Границы общества, 4: общие тенденции развития обществ
Границы общества, 5.1: капитализм и границы безопасности
Границы общества, 5.2: капитализм и границы безопасности
Границы общества, тезисы

--------------------------------------------------------------------------

Описав ранее общие механизмы появления и развития человеческих обществ, я хотел бы проиллюстрировать их на примере конкретного общества, наиболее знакомого мне и, насколько я надеюсь, целевой аудитории данного сочинения. Такая, менее образная, иллюстрация процессов, происходивших в обществе на пути его становления и развития, должна, как мне кажется, показать неуникальность происходивших в России общественных процессов, и более того, их достаточную универсальность для описания причин и механизмов развития практически любого человеческого общества.

Целостность каждого отдельного сообщества, как правило, закаляется достаточно долго, часто на фоне существующих государственных, религиозных, или других форм объединения, когда существующее единство становится настолько привычным, что начинает восприниматься нормой. Самым явной и эффективной формой такого объединения, можно, без сомнения, считать государство, являющее собой продукт военной власти, монополизировавшей право на насилие в обществе и обеспечивающей правомерное его применение. Российское общество, получившее полноценное осознание себя в эпоху Российской империи, является, по сути, продуктом работы Московского княжества, сумевшего эффективно использовать процесс падения Золотой Орды, и объединившего под своим началом множество территорий, пусть и обладавших схожей культурой и историей, но всё ещё не считавших себя тогда, на мой взгляд, частью единого государства.

Подавляющее большинство оценок состояния общества в России, что в прошлом, что в настоящем, происходит в сравнении с обществом обобщённой Западной Европы, взошедшим, в своё время, на вершину общечеловеческой цивилизации, и ставшим примером для большинства человеческих культур.
В истории Европы, помимо общих предпосылок, таких как сильное влияние христианства или удобной географии, я выделяю два толчка, послуживших её стремительному развитию, которыми стали последовательные падения Западной и Восточной Римских империй.
Общество Западной Римской империи, обладающее несравнимо более сложными институтами, чем пришедшие на его место варварские общества, не сумело сохранить собственное единство после череды внутренних заговоров, переворотов и военных поражений, кульминацией которых, несомненно, стали захваты Рима войсками вестготов и вандалов. Раздробленное, не чувствующее более связи с государством, представленным элитой, население империи, уже не способно воссоединиться в старых границах и поглощается сообществами новых, варварских королевств, давая им первый толчок к развитию собственной государственности, которая позднее породит Франкскую империю, предвестника обобщённой Западной Европы. На мой взгляд, принятие западноевропейских традиций в Петровской России шло гораздо тяжелее, чем схожее с ним внедрение римских традиций Карлом Первым, поскольку франкское общество было уже довольно подготовленным, и пребывая ранее частью самой Римской империи, и имея пример в виде оставшейся инфраструктуры и хоть и частично, но применявшихся к варварам законов Рима. Кроме того Римской империи, которой вдохновлялось франкское общество, уже не существовало, и она оказывала влияние лишь через историю, в то время как Россия была вынуждена активно взаимодействовать с европейскими странами, что, конечно, приводило к постоянным противоречиям и периодическим войнам, вызывающих естественное противодействие традициям противника.
Падение Константинополя, которое, по моему мнению, неразрывно связано с началом Эпохи Возрождения, когда Западная Европа, в своём восприятии остаётся единственным цивилизованным оплотом христианской традиции, и принимает в себя, в меру своих возможностей, наследие окончательно павшей Римской империи, служившей для неё извечным ориентиром. Впитывая это наследие, она повторно воспринимает множественные идеи из античности, ранее принадлежавшие Римской империи, как наследнику Античных Рима и Греции. Оставшись, таким образом, без единого современного себе ориентира, западноевропейское общество самостоятельно начинает прокладывать свой собственный путь, основываясь лишь на исторических записях, и не завися более от идей и влияния другого существующего общества.

Российское государство XIII-XVI веков, постепенно формирующееся под властью Москвы, в части государственного управления, по сравнению с уже достаточно развитыми государствами Европы или Константинополем, выглядит подобным варварским королевствам V-VI веков, и даже после полноценного объединения под единой властью при Иване III ещё долгое время выглядит достаточно слабым и неустойчивым образованием, где локальная власть местных общин порой может значительно превышать власть центра, но постепенно государство собирает достаточную, для монополизации и регулирования насилия на собственных территориях, власть. В таких условиях, когда гарантии общественной безопасности, предоставляемые центральным правительством, ещё слабы и не надёжны, на первую роль, в восприятии рядового жителя, ожидаемо, выходит местная община, дающая ему, в силу своих возможностей, достаточно оперативные гарантии безопасности.
Если попытаться найти в истории Европы соответствующий, оценивая уровень государственного строительства, до-имперскому периоду существования России, то самым подходящим, периодом, на мой взгляд, станет период от формирования династии Меровингов в V веке, до создания Франкской империи в IX веке. Меровинги, аналогично Рюриковичам, происходят от мифической фигуры Фарамонда, создают франкское государство, постоянно делимое в братоубийственных войнах, проходит через собственную смуту, меняя Меровингов на Пипинидов и, наконец, в IX веке, усилиями Карла Великого являет Франкскую империю, которая, на мой взгляд, является ближайшим историческим аналогом Российской империи, созданной Петром.
Сам же Карл Великий, по моему личному мнению, достаточно схож, в направлении и результатах своей деятельности, на Петра Великого, поскольку оба они встали во главе государства, объединённого предшественниками, расширили свои границы, создали империи и активно содействовали принятию опыта тех стран и обществ, которые считали своими ориентирами. Так Карл, восхищённый Римом, систематизирует и кодифицирует правовую систему на основе Римского права и способствует последующему Каролингскому Возрождению. А пережившая падение Западной Римской империи Католическая церковь, сохранившая часть римских традиций, становится главным путеводителем Франкской империи в её преобразовании на римский манер. Конечно, дальнейшие пути Франкской империи и Российской империи слишком не схожи, но судьба империи Карла не удивительна, учитывая преобладавшие тогда традиции делимого наследования, когда все земли и другое личное имущество поровну делится между наследниками. Во времена же становления Российской империи, в Европе, служащей единственным ориентиром для всей элиты российского общества, в ходу абсолютная монархия, которая и перенимается Российским государством.

Роль Европы в мире стремительно увеличивается уже с XIII-XIV веков, что, вместе с крахом Константинополя, служившего основным цивилизационным примером для Российского царства, уничтожает любые доступные для христианской России варианты, кроме следования европейскому пути, что и становится всё более явным к концу XVII века.
Явным переломом, окончательно и сознательно определившим направление развития российского общества, считаются, конечно же, Петровские реформы, а последовавшие позднее попытки изобразить возможность собственного, отдельного от европейского пути, не принесли заметной альтернативы, поскольку, в большинстве своём, содержали не собственное значение, а лишь отрицание принесённых из Европы новых идей и попытки сохранить имеющиеся традиции под напором нового. К сожалению или радости, но сохранение старого, в случае отсутствия наполнения его собственным полезным содержимым, обычно заканчиваются лишь маргинализацией старых форм. А при полном научно-технологическом превосходстве стран Западной Европы над современной им Петровской Россией было действительно не много областей, в которых имеющееся у России содержание превосходило бы европейское.

Пётр I начав принудительную и ускоренную вестернизации всего общества, получает заметное естественное сопротивление своим реформам на всех уровнях, когда проверяющие не понимают сути внедряемого механизма и не способны оценить соответствие эффекта требуемому, а исполнители всеми способами пытаются избежать реальных изменений, ограничиваясь внешними проявлениями. На мой взгляд совершенно невозможно было, в тот момент, резко поднять уровень всего общества Российской империи на уровень, соответствующий обществу, в котором на смену родовому и общинному сознанию уже пришло индивидуалистическое мировоззрение. Большинство институтов и традиций, требующих индивидуальных инициативы и капитала, естественно оказываются бесполезны в обществе, где капитал принадлежит, в лучшем случае, главе семьи, а все инициативы должны проходить через одобрение семьи и общины.
В то же время в некоторых областях, особенно военной, реформы дали свой эффект, выведя Россию на уровень, где она оказалась способна и вести самостоятельную внешнюю политику, невзирая на разницу в уровнях развития общества, и обеспечить достаточный контроль внутреннего правопорядка. Нарастающее усиление внутреннего аппарата общественной безопасности, особенно заметное в период империи, серьёзным образом, на мой взгляд, меняет общественные отношения внутри государства, начиная процесс ослабления общины. В условиях упрочняющихся гарантий безопасности со стороны государства, многие общинные ограничения теряют собственное наполнение и постепенно разрушаются, освобождая место для расширяющихся личностных границ. Процесс перехода к обществу, где интересы отдельного человека имеют достаточный вес, естественно занимает не одно поколение, но постепенно общество усваивает, что даже если человек индивидуально ведёт разрушительный образ жизни, влияющий негативно на ближайшее его окружение, то это не сказывается существенным образом на безопасности и стабильности всего общества.
Так в России, в период империи, обеспечившей достаточную внутреннюю безопасность, усиливается индивидуалистическое давление на существующий общинный образ жизни, что, вместе с постепенной индустриализацией, формирует новые слои населения, которым для жизни теперь не нужно подчиняться общине, ограничивая себя её нормами, а учитывая изначально эгоистичную природу человека, это состояние достаточно легко усваивается российским обществом.

С точки зрения увеличения неравенства, постепенно накапливающегося в естественных условиях, Петровские реформы кардинально ускорили изоляцию верхушки российского общества, создавая искусственный культурологический разрыв между элитой, стремящейся к использованию европейских традиций и понятий, и основной частью общества, вынужденной подстраиваться под механизмы управления, не соответствующие реальной структуре общества. С нарастанием индивидуализма и уменьшением замкнутости общин, в обществе нарастает и осознание работы механизмов, работающих на уровне всего государства, и если раньше внимание большинства членов общества было приковано к ограничениям в собственной общине, то теперь внимание всё больше переключается на нормы и ограничения государства.
Повторяя описанный выше цикл жизни элиты, династия Романовых, вставшая во главе государства на целых три столетия в качестве удобного компромисса, начинает свой путь от семейства, первого среди равных, и превращается за чуть более чем 10 поколение в небожителей, обладающих абсолютистской властью и неспособных, вследствие полного замыкания собственного круга общения до родственных кругов из высшего света Европы, воспринимать реальное положение дел в подчинённом обществе, подводя Россию к очередному кризису.

Данный пост является частью серии постов, и если вы не знакомы с содержанием предыдущих частей, то я бы рекомендовал ознакомиться с ними.

Границы общества, предисловие
Границы общества, 1: личностные и общественные ограничения
Границы общества, 2.1: формирование и эволюция общества
Границы общества, 2.2: формирование и эволюция общества
Границы общества, 3.1: история и состояние современного общества в России
Границы общества, 3.2: история и состояние современного общества в России
Границы общества, 4: общие тенденции развития обществ
Границы общества, 5.1: капитализм и границы безопасности
Границы общества, 5.2: капитализм и границы безопасности
Границы общества, тезисы

--------------------------------------------------------------------------

Первобытное общество, выделившее свои зарождающиеся институты, такие как военная аристократия, духовенство или ремесленничество, всё ещё остаётся обществом равных, когда все его члены подвержены явному давлению на свои базовые потребности. Каждый член общества, естественным образом желающий ослабления давления на его базовые потребности, должен, при достаточной разумности, использовать для этого все доступные рычаги влияния на близкие к нему потоки различных благ, улучшая собственные условия жизни, напрямую или через связанных с ним других членов общества. Но любому, способному планировать, человеку всегда было и будет мало факта обеспечения своих потребностей исключительно в настоящем, что вызывает неизбежное беспокойство о возможной недоступности имеющегося в будущем. Так, например, законы, запрещающие воровство, как одни из самых одобряемые большинством и, наверное, самые универсальные, по уровню их наличия, среди всего разнообразия культур, являются явным показателем востребованности гарантий в неприкосновенности личных ресурсов. Большинство людей, ведомых непрерывными материальными потребностями, ищет предсказуемости наличия разнообразных благ, доступных сейчас или потенциально, а потому кражи, как и любое другое непредсказуемое изменение доступности ресурсов, встречает единогласное отвержение обществом.
Естественно, традиции и законы сообществ создаются под давлением не столько большинства, сколько обеспеченной, владеющей большими ресурсами части населения, представители которой, очевидно, желают обеспечить сохранность доступных им ресурсов. Обладая заметным влиянием в обществе, полученным благодаря собственным способностям или изначальному положению, обеспеченная элита гарантирует постоянное приложение усилий к действиям по усилению общественных ограничений на бесконтрольный переход собственности. И как понятие собственности постепенно включает в себя всё больше областей, переходя с области личного имущества к областям прав на землю или даже интеллектуальных прав, так и многие другие общественные нормы, связанные со способностью аккумулировать ресурсы, постепенно охватывают всё большее число понятий и регулируют всё большее число аспектов общественной жизни.
Таким образом возникает самоподдерживающийся процесс обогащения немногих людей и семейств, и в каждом обществе, стабильном достаточное время, в результате данного процесса формируются собственные элиты, которые оказываются фактическими владельцами заметной, если не подавляющей, доли общественных ресурсов в любых из доступных форм, а лучшие начальные условия их наследников лишь ускоряют расслоение общества.

Процесс концентрации капиталов, помимо собственной способности к поддержанию и усилению, постоянно ускоряется с устранением всё большего числа технологических барьеров, таких, как, например, слабая коммуникационная или территориальная связность, ограниченное разделение труда или неразвитые финансовые институты.
Самым же сильным, на мой взгляд, барьером для безграничного прироста капитала конкретного члена элиты, работающим и по сей день, служит неизбежность его физической смерти, что обеспечивает постоянные микро-кризисы по распределению накопленного капитала, и это, хоть и не останавливает полностью, но замедляет процесс концентрации ресурсов настолько, что он, этот процесс, становится уязвим уже к внешним событиям, таким как войны, революции или природные катастрофы, которые способны кардинально изменить распределение ресурсов в обществе.

Самым популярным, с моей точки зрения, институтом, на основе которого формируются большинство закрытых элитарных сообществ, на протяжении всей истории человечества был и остаётся институт семьи и схожие с ним, когда все накопленные прошлыми поколениями ресурсы доступны нынешнему главе, а остальные члены, опираясь на доступ к ним через благосклонность главы, используют их для создания собственных капиталов, и, в случае успеха, подчинения текущей или создания собственной династии. Основное перераспределение ресурсов, чаще всего, происходит между членами одного или нескольких соседних аналогичных сообществ элиты, что формирует замкнутую экосистему, подчиняющуюся своим, отдельным от остального общества, правилам.

С учётом ограниченности человеческого внимания и неспособности полноценно заниматься сразу несколькими видами деятельности, человек, сознательно или нет, вынужден ограничивать свои активные отношения, формируя относительно закрытый круг влияющих на него мнений и событий. Сейчас для описания этого явления часто используют определение "информационного пузыря", отражающее не только ограничение поступающей от окружения информации, но и само формирование окружения на основе уже имеющегося совпадения интересов с другими членами сообщества. Чем стабильнее сообщество, тем меньшая потребность существует для каждого его члена в том, чтоб выйти за границы известного ему окружения, формирующего комфортную для него среду, и тем надёжнее закрыты границы между такими малыми сообществами.

В случае элиты общества, состоящей из самых влиятельных людей и семейств, она точно так же формирует собственное малое сообщество, со своими правилами и традициями. По мере накопления капиталов, элита, состоящая из людей, имеющих определяющее влияние на ресурсы общества, продолжает со всё возрастающей скоростью собирать и накапливать доступные в обществе ресурсы. И чем больше становится разница в доступных элите и основной части общества размерах ресурсов, тем сильнее замыкаются информационные пузыри членов элиты, затрудняя тем самым и непосредственное руководство общественными процессами и обновление собственных идей и традиций через принятие новых членов. Чем дальше традиции элиты отходят от традиций основной части общества, тем сложнее становится попасть в это элитарное сообщество, и даже с учётом того, что стремящиеся к верхушке сообщества рядовые члены изначально стараются соответствовать публично декларируемым элитой правилам и традициям, они зачастую так сильно искажаются из-за культурного разрыва между слоями, что обмен идеями и процессами между элитой и основной частью сообщества замедляется до критического уровня.
Чем более явным становится этот разрыв, и чем больше те, кто принимает решения, ориентируются на внутреннюю оценку со стороны элит, игнорируя, в угоду собственным или чужим интересам, реальное положение дел, тем более хрупкой становится ситуация во всём обществе.

Довольно часто, насколько я вижу, экономические кризисы вызываются излишней концентрацией потоков материальных ресурсов в руках узкого круга лиц, не желающих, либо не способных распоряжаться ими так, как то требуется для обеспечения стабильности общества. Будь то бестолковый наследник царства, не способный на должном уровне управлять собственными владениями, или монополизировавший важную отрасль промышленник, действия которого, направленные на получение личных выгод, вызывают очередное падение уровня жизни большинства, любая концентрация экономических потоков сказывается, в результате, разрушительным образом на общественной стабильности. Конечно, грамотный управляющий способен наладить управление собственными потоками так, чтоб снижать напряжение в обществе, но даже в этом случае каждый разумный член общества, достаточно знакомый с многочисленными примерами разрушительности сконцентрированных в одних руках ресурсов, будет считать, сознательно или нет, любую избыточную концентрацию средств, будь то военная или религиозная власть, финансовые или промышленные ресурсы, потенциальной угрозой своей собственной безопасности. Соответственно, концентрация ресурсов в одних руках, даже при максимально эффективном их применении, сама по себе является дестабилизирующим фактором, создающим напряжение из-за противоречия с базовым человеческим инстинктом, требующим избегать любых потенциальных опасностей.

Более того, элита, имеющая доступ к объёмам ресурсов, многократно превышающих любые реальные потребности, начинает использовать их для участия в демонстративной внутренней конкуренции, что неизбежно порождает отдельную элитарную экономику, когда целые отрасли работают, удовлетворяя спрос на демонстрацию статуса, часто даже понятного лишь в узком кругу. Вне зависимости от того, сколько людей оказались обеспечены работой, и насколько мощный запрос на инновации был вызван таким спросом, все ресурсы и усилия, потраченные на создание и обслуживание плодов статусной экономики, оказываются, на мой взгляд, потрачены впустую, поскольку итоговая работа, произведённая всей задействованной цепочкой, не будет никаким образом ослаблять давление на базовые потребности любого из членов общества. Такая элитарная экономика, исключительно уменьшающая суммарную производительность любого общества, может степенью своего развития, с моей точки зрения, служить одним из самых прямых маркеров того, насколько сильно в конкретном обществе неравенство.

Глядя на историю различных сообществ, развивающихся и проходящих собственные внутренние кризисы, можно заметить некоторую цикличность, которую можно рассмотреть через призму нарастающего неравенства и отрыва элиты от основной части сообщества. Такой цикл развития общества начинается в момент достаточного оформления новой элиты, нарастает с постепенным отрывом элиты и постепенной концентрацией ей всё большего числа рычагов управления обществом, и заканчивается очередным кризисом, снижающим, в итоге, часть напряжённости в обществе, либо ведущий к разрушению общества как единого целого.
Процесс отрыва элит, являющийся прямым индикатором этого цикла, мне кажется практически неизбежным, в первую очередь из-за несовершенства человеческой природы. Движущим источником, топливом, этого отрыва, как и любого другого действия в обществе, является, конечно же, всё та же индивидуалистичность каждого отдельного человека, заставляющая заботиться его исключительно о своих материальных или духовных потребностях. Но, как и с любыми действиями, их результат чаще всего задаётся не столько источником, сколько ограничениями, задающими форму действия, и, в случае изоляции элит, таким ограничением становится, на мой взгляд, ограниченность человеческого внимания, которое постоянно старается ограничить обозреваемую картину мира на уровне, лишь минимально необходимом для каждого человека, что выражается, по мере его взросления, в количественном ограничении связей с внешним, по отношению к личности, миром.
В процессе взросления человек создаёт свой круг общения, воспринимая лишь точку зрения, актуальную в этом кругу, фиксирует множество понятий, формирующих его восприятие действительности, отсекая ту часть происходящего, которая выражается в незнакомых ему понятиях, и формирует собственный набор норм, основанный на привычном. Ограниченный, таким образом, в своём восприятии член элиты, способный воспринимать реальность только на основе понятий, сформированных, часто на протяжении многих поколений, в окружающем его сообществе, опирается на мнение исключительно членов того же сообщества, где управление сильно превышающими личные потребности потоками ресурсов является настолько привычным, что считается естественной нормой. Отклонения в восприятии мира, накапливающиеся поколениями, в определённый момент времени, окончательно искажают локальную, по отношению к основной части общества, картину мира настолько, что выросший в подобной среде человек перестаёт воспринимать реальную ценность успешного управления имеющимися потоками ресурсов, сосредотачиваясь, вместо этого, лишь на конкуренции внутри своего малого сообщества.
Со временем, элитарное сообщество, особенно если оно не создало отлаженные механизмы противодействия, постепенно теряет необходимые для эффективного управления компетенции, что приводит к снижению эффективности всего общественного производства. Но при этом, чаще всего, пострадавшей оказывается более бедная часть общества, не способная сопротивляться подавляющему и нарастающему экономическому, силовому и идеологическому превосходству элит, что приводит лишь к более резкому нарастанию напряжённости в обществе.
Таким образом, разрешить это противоречие, когда всё общество теряет эффективность в обеспечении базовых нужд из-за потери собственными элитами необходимых компетенций вследствие их замыкания и отрыва от общественной реальности, может, вероятно, только резкий, кризисный переход. К моменту, когда нестабильность достигает некоторого критического уровня, и угроза базовым потребностям большинства становится явной, часть общественных институтов, образованных в обществе в период, когда элита ещё была способна эффективно управлять, быстро и легко рушится, и лишь те институты, что, благодаря достаточному их включению в традицию всего общества, смогли устоять, становятся новой основой, вокруг которой будут возводиться новая структура общества. Спусковой механизм кризиса может быть запущен как изнутри, так и снаружи, принимая различные формы, от революций и войн до природных катастроф, но по итогу данного процесса общество должно найти новый баланс потоков ресурсов внутри себя, не вызывающий столь сильного, как раньше, общественного напряжения, за счёт перераспределения ресурсов, снижения средних запросов среди общества, или иных схожих процессов. В худшем случае такие кризисы приводят к распаду, и история человечества полна примеров оказавшихся не способными сохранить свою общность и разрушенных обществ, ставших источником ресурсов для иных, более успешных, обществ, которые оказались способны продолжать сохранять свою целостность.
Насколько я вижу, уровень экономического неравенства, степень замыкания социальных контактов элиты и понятийный разрыв между наиболее и наименее обеспеченными членами общества, при возможности их достоверно измерять, стали бы достаточными индикаторами стабильности общества.

Суммируя всё сказанное выше о цикличности развития общества, можно кратко описать это следующим образом.

Расслоение в обществе возникает естественным путём, под давлением индивидуалистических потребностей, материальных и духовных, каждого из членов, и сформированное существующими различиями между людьми. Изначальное положение в обществе, собственные способности и пройденный жизненный путь дают различным людям различный доступ к потокам ресурсов, а преемственность, например, семейная, позволяет сохранять имеющиеся преимущества в узком кругу, запуская процесс расслоения общества. Замкнутые малые сообщества, обладающие доступом к непропорционально большим потокам ресурсов, со временем всё больше изолируются от остальной части общества, вызывая нарастающую общественную нестабильность из-за ухудшения своей способности управлять имеющимися у них потоками ресурсов. При превышении некоторого уровня нестабильности, общество вынужденно скатывается в кризис, результат которого определяет как следующую форму общества, так и возможность его самосохранения в целом.

Данный пост является частью серии постов, и если вы не знакомы с содержанием предыдущих частей, то я бы рекомендовал ознакомиться с ними.

Границы общества, предисловие
Границы общества, 1: личностные и общественные ограничения
Границы общества, 2.1: формирование и эволюция общества

Границы общества, 2.2: формирование и эволюция общества
Границы общества, 3.1: история и состояние современного общества в России
Границы общества, 3.2: история и состояние современного общества в России
Границы общества, 4: общие тенденции развития обществ
Границы общества, 5.1: капитализм и границы безопасности
Границы общества, 5.2: капитализм и границы безопасности
Границы общества, тезисы

--------------------------------------------------------------------------

Базовые потребности отдельного, взрослого и здорового, человека, как животного, дико живущего в природе, не очень велики и большинством таких особей могут закрываться самостоятельно, а при отсутствии необходимости заботы о других членах общества даже не будут занимать всего доступного времени, хотя такая жизнь вряд ли будет достаточно продолжительной и оставит видимые результаты. Реальное же человеческое общество, естественно, не могло сформироваться из таких разрозненных особей, поскольку исключает доступные способы размножения из-за необходимости сложного периода взросления детей и значительно снижает способности к выживанию при наличии более сильных хищников. Естественно эта мысленная конструкция об обществе людей, заботящихся лишь о себе, бессмысленна и служит лишь для иллюстрации того, что человеческое общество изначально, с доисторических времён, когда люди ещё не были людьми, состоит из членов, делающих различный взнос в обеспечение своей группы, и там окажутся как те, кто вносят в общий труд меньше среднего, так и те, кто вносит заметно больше. Кроме того, в сообществе, состоящем из отдельных и различных людей, при достижении им некоторого уровня сложности, неизбежно, на мой взгляд, должно возникнуть некоторое разделение труда и соответствующее расслоение, основанное на личных склонностях и способностях.

Так физически развитые и наиболее способные к насилию члены общества окажутся вынуждены не только участвовать во внутренней борьбе друг с другом, но и в совместной защите от внешних врагов, успехи в которой являются точно таким же подтверждением силы. Такая силовая элита, способная ответить на внешние угрозы и обеспечить собственную монополию на насилие, на мой взгляд, в итоге, и порождает соответствующие институты, чаще всего рассматриваемые через понятие государства или подобных ему. Для основной части общества такие институты, выстроенные при помощи насилия, дают, при следовании заданным правилам, заметное снижение требуемых усилий по защите собственной жизни от внешнего мира, а при дальнейшем распространении таковых правил и на отношения внутри общества, по защите собственной жизни от действий других членов общества. И чем ближе общество находится в своём развитии к животному миру, и чем более ясно видна непосредственная угроза жизни от окружающей реальности, тем более понятным становится желание членов такого общества получить защиту сильного и способного правителя, пусть даже и наложив на себя дополнительные ограничения, считающиеся чем-то невообразимым для многих жителей современных обществ, воспитанных на лозунгах о бескомпромиссной борьбе за личные свободы, но никогда не сталкивавшихся с реальной борьбой за собственную жизнь.

Имея способы обеспечить собственную безопасность и базовое материальное обеспечение в моменте, любое сообщество естественно будет пытаться увеличивать, всеми доступными ему средствами, уверенность в своём завтрашнем дне. Среди новых, не доступных ранее, способов удовлетворения своих будущих потребностей оказывается всё более усложняющаяся человеческая речь, позволившая человечеству накапливать знания, независимые от выживания конкретных членов общества. Появляются общественные, передаваемые устно знания, помогающие хранить важные приметы и предостережения и, с моей точки зрения, именно хранители этих знаний и создают ту прослойку общества, которая, занимаясь систематизацией имеющихся знаний и их объединением в единую картину мира, породила весь современный институт религии. Постепенно такие люди явным образом выделяются из остального общества, фокусируясь на деятельности по хранению и применению знаний об окружающем мире, что помогает остальным сохранить уверенность в возможности обеспечить себя завтра. На мой взгляд, не удивительно, что наука, как таковая, начинает выходить именно из религиозных сообществ, поскольку это единственный значимый институт, который занят объяснением существующей реальности и не занят в обеспечении непосредственных потребностей общества в материальном плане или обеспечением безопасности.

Создаваемые, с ростом сообществ, полноценные институты, такие как государства, опирающиеся на прямое насилие военной аристократии, или духовенство, опирающееся на хранителей идеологии и традиции, как бы кому не хотелось, определённо нельзя назвать социальными паразитами, использующими труд других, поскольку само общество требует, осознанно или нет, наличие механизмов обеспечивающих как физическую безопасность общества, так и формирование достаточной картины мира, позволяющей осознавать происходящее вокруг и планировать свою деятельность.
Но само образование полноценных форм таких институтов, на мой взгляд, не выглядит возможным без создания возможности выделения достаточных по размеру прослоек людей, способных заниматься обозначенными целями в ущерб непосредственному производству материальных ресурсов, и именно процесс технологического развития делает, на мой взгляд, возможным и неизбежным разделение различных областей деятельности, снижая требования к размеру занятой в непосредственном производстве материальных ресурсов части общества. Так, на мой взгляд, сложно представить формирование полноценной военной аристократии в племени, где на часть общества, способную ей стать налагаются постоянные обязанности по охоте из-за недостатка продовольствия, или формирование отделённого духовенства в обществе, где для обеспечения минимального питания необходимо постоянное собирательство. Постепенное внедрение различных технологий, например, приручение животных или освоение земледелия, которые можно считать одними из первых форм автоматизированного производства, когда часть работы по получению пищи выполняется природой в запланированном человеком виде, а получение необходимых объёмов продовольствия заметно упрощено по сравнению с собирательством или охотой, постепенно увеличивает количество производимых обществом ресурсов. Получающие, в результате такого развития, возможность всё большего разделения труда, члены общества со временем оказываются способными формировать всё более сложные институты, специализирующиеся на всё более конкретных областях жизни общества, от производства орудий труда до исследования мира.

В качестве своеобразной компенсации уровня технологий, способным увеличить процент людей, не занятых производством, можно, рассматривать и рабство, широко распространённое в прошлом, зачастую не таком и далёком, и именно рабству, как бы печально это не звучало для уха современного человека, как мне кажется, мы обязаны тем достижениям культуры и технологий, которыми Европу одарили Греческая и Римская цивилизации. На периоды их существования, насколько я понимаю, и приходится эпоха максимизации относительной эффективности рабского труда, когда подневольный ручной труд, обеспеченный достаточной технологией, способен производить уже достаточно продукта, покрывающего не только минимальные потребности самого раба, но и создавать избытки. И именно с дальнейшим накоплением технологий, на мой взгляд, не только увеличивших производительность труда, но и наложивших новые требованию к работникам, создаются условия для перехода к труду наёмных работников, менее опасных, и при том более мотивированных и грамотных, что сводит, со временем, легальное рабовладение на нет.

Уровень максимально возможной автоматизации производства на глобальном, мировом уровне, на мой взгляд, не зависит от общественного строя или экономической модели обществ, а является лишь постоянно увеличивающейся величиной, которая, конечно, в локальных масштабах, зависит от конкретного общества, особенно в скорости восприятия обществом новых технологий или свободы их использования, но по сути своей не способной, в условиях сохранения человечества в целом, значимо уменьшаться, поскольку, даже в результате глобальных катастроф, технологический уровень общества способен быстро восстанавливаться за счёт проложенной ранее дороги, подсказывающей о принципиальной возможности реализации той или иной технологии и пользе, получаемой от их применения.

В целом, обозревая процесс построения, можно, на мой взгляд, выделить три основных сферы жизни общества, проявляющихся по мере образования человеческого общества, и отражающих три направления содействия общества обеспечению жизнедеятельности каждого из своих членов, а именно, обеспечение физической безопасности, обеспечение текущего комфорта и обеспечение будущего комфорта.
Первый уровень, при котором общество начинает давать некоторую защиту от внешних посягательств на жизнь и здоровье собственных членов, является базовым, основополагающим явлением, позволяющим обществу в принципе существовать как единое целое. Этот уровень присущ не только человеку, и многие высокоорганизованные животные точно так же организуются в различные группы, позволяющие снизить личную нагрузку в аспектах охраны собственной жизни, а в человеческих сообществах, организованные группы людей, ответственные за обеспечение общей безопасности, порождают военную аристократию и, в конечном итоге, современные государства. Роль этой сферы жизни человеческого общества сложно переоценить, поскольку для каждого живого существа, при невозможности в моменте обеспечить свою непосредственную физическую безопасность, теряют смысл все остальные перспективы, а среди множества общностей, к которым может относить себя человек, он, очевидно, будет считать приоритетными именно те, что помогают защитить жизнь, собственную или ценную ему.
Второй уровень начинает становиться различимым в ситуации, когда у некоторых из членов общества начинают возникать, по отношению к их базовым потребностям, избытки каких-либо ресурсов, необходимых иным членам общества, что запускает процессы экономического взаимодействия в виде накопления и обмена различными ресурсами. Полноценное, сугубо экономическое, взаимодействие внутри этой сферы возможны только в том случае, если они не задевают вопросов реальной безопасности участников, поскольку, в обратных случаях, требования безопасности имеют подавляющий приоритете перед любыми вопросами о перераспределении избытков.
Третий уровень общественного взаимодействия, представляет собой сферу общественной идеологии, отвечающую, по факту, за создание картины окружающей действительности, позволяющей ориентироваться в происходящих событиях, планировать экономическую и прочую деятельность и, в конечном итоге, создавать правила и традиции, позволяющие обществу, а вместе с ним и каждому его члену, эффективнее бороться с внешними воздействиями. Во времена расцвета идеологической сферы, гарантии распространяются уже не только на обозримое будущее, но и на вечность, предлагая каждому человеку понятный способ достижения бессмертия, пусть, в большинстве случаев, и не физического.

Стабильность каждой последующей сферы напрямую основывается на предыдущей, и хотя все три образуются уже на самых ранних этапах формирования человеческих сообществ, нестабильность в более базовой сфере неизбежно вызывает нестабильность в опирающейся на неё. Угроза выживанию делает невозможной уверенную экономическую активность, поскольку стремление к безопасности почти всегда возьмёт верх над возможностью увеличения доступных ресурсов, и ни один разумный человек не сможет добровольно обменять свои последние запасы пищи на любые ценности, теряющие любую значимость при невозможности ими воспользоваться. Точно так же, реальное уменьшение текущего комфорта для каждого члена общества неизбежно, на мой взгляд, подвергает сомнению принимаемые им ранее убеждения, будь то бытовые суеверия, жизненный опыт, научные знания или религиозные догматы, служившие нравственной и экспертной основой для планирования дальнейшей экономической деятельности, что в итоге, в масштабах всего общества, приводит к изменению или даже разрушению существующих идеологических традиций.

При этом, хоть естественная зависимость стабильности в этих сферах и зависит лишь от более низких уровней, не существовало, я думаю, такого общества, где взаимовоздействие сфер оканчивалось бы на этом. Борьба за различные общественные ресурсы, от материальных до репутационных, определённо способна создавать угрозы безопасности различных масштабов и форм, от уличной драки до мировых войн. Точно так же и идеология, создавая масштабные и устойчивые традиции, основанные, зачастую, на базе существовавших норм в конкретном сообществе, выступает и инструментом перестройки норм иных сообществ, и инструментом сохранения уже принятых обществом норм, что делает её способной вызывать воздействие в любой сфере жизни общества, будь то идеологические ограничения экономики или идеологические конфликты.
В итоге все три сферы сплетаются всевозможными способами, создавая различные формы общественных конструкций, а в предельных вариантах такого пересечения, например тоталитарной теократии, все три сферы могут полностью смешиваться в неразличимую массу, образуя единую традицию, регулирующую все аспекты жизни общества.

Можно заметить, что практически во всех, достаточно развитых технологически, обществах, сфера экономики, оказывается самой подвижной и активной, использующей все доступные способы взаимодействия, не подвергнутые ограничениям со стороны безопасности и представляющего её государства, либо со стороны господствующей идеологии и принятых ею догм. Подобное поведение, демонстрирующее принцип допустимости всего, что не запрещено, оказывается крайне свойственен экономике в целом, и чем сильнее, в процессе развития, формализуются границы сфер безопасности и идеологии, тем более явными становятся и возможности экономики по использованию методов, не подпадающих под регулирование иных сфер. Это позволяет ей активно расширять собственную область применения, проникая в любой зазор между существующими правилами, и оказывая дестабилизирующее воздействие на те ограничения, которые, в силу технологических или прочих достижений общества, не подкреплены более реальными потребностями.

С точки зрения каждого отдельного члена общества, такое деление всех общественных ограничений на сферы можно представить в ином виде, где каждая из сфер общественной жизни создаёт для него соответствующие наборы ограничений. Взамен на соблюдение членом общества этих правил, он получает соответствующее снижение нагрузки на собственные потребности, когда механизм общественной безопасности уменьшает влияние окружающих угроз, механизм общественной экономики даёт достаточно понятный способ обеспечения собственного благополучия, а общественные идеологические институты, представленные, чаще всего, религиями, задают понятные и предсказуемые пути развития общества. Люди, в подавляющем большинстве, оказываются вовлечены в различные общественные формации уже по факту собственного рождения, впитывая общественные нормы и правила с самого детства, не имея ни возможности выбирать степень снижения нагрузки на свои потребности или итоговый перечень общественных ограничений, и, зачастую, даже не осознают их наличия или отсутствия. Большинство гарантий, даваемых обществом выросшему в нём человеку, представляется чем-то незыблемым и изначально не требующим приложения усилий, а налагаемые обществом требования оказываются достаточно близки к личностным ограничениям, что в конечном итоге, выражается в постоянной борьбе молодого поколения с имеющимися общественными ограничениями. Такое воздействие новых поколений на имеющиеся нормы, зачастую, не является деструктивным для общества в целом, и более того, становится стандартным механизмом, обеспечивающим эволюцию общественных институтов, и позволяющим, в зависимости от прогресса в технологическом развитии общества, изменить подходы к реализации общественных гарантий или формы налагаемых на членов общества ограничений.

В итоге можно сказать, что, с точки зрения большинства членов общества, сферы безопасности и идеологии, чаще всего, предстают как содержащие наборы ограничительных норм, в то время как сфера экономических отношений становится полем возможностей. И хотя, в моём представлении, все три сферы должны равноценно регулироваться на основе реальных данных о существующих вызовах и противостоящих им технологических возможностях общества, но гораздо чаще я вижу картину, когда нормы безопасности и идеологии поддерживаются самым дешёвым способом, а именно, путём их консервации в неизменном виде, до тех пор, пока они, уже давно потерявшие внутреннее наполнение, не начнут резко разрушаться под усиливающимся давлением экономических процессов.