Мир кошмаров и приключений

Монаха Григория, поселившегося в охотничьей избе, возле лесного озера, близи деревеньки Погребное, местные признали и зауважали сразу, при первом же знакомстве. Пожилой мужчина, лет шестидесяти на вид, высокий, жилистый и крепкий, пришел в деревню за продуктами и, не имея денег, поправил старосте крышу, да двум солдатским вдовам надежный забор сколотил. Война с французами, унёсшая многие и многие мужские жизни, заставила деревенских баб по-особенному смотреть на тех, кто остался. Пусть это даже были и отшельники, людей без необходимости сторонящиеся, однако при случае в хозяйстве полезные. Местные перешептывались между собой, что монах Григорий - человек серьезный, бывший офицер, немало врагов на войнах за Отечество на тот свет отправивший, а на склоне лет в отшельничество подавшийся.

В забытой богом деревеньке на десяток изб, затерянной в лесах, любые люди были ценны. Всё лето монах приходил в деревню из своего скромного лесного владения, помогал местным по хозяйству, брал в дар молоко, овощи и хлеб, да изредка мяса кусок перепадал старику, хотя живности в округе водилось немерено. Только не хотел благочестивый монах зверей губить, навоевался и смерти повидал досыта, теперь и жизнь лесных животин жалел. Впрочем, внук старосты, Андрейка, видал его подолгу сидящим на берегу лесного озера, на искусно собственноручно сработанном рыбацком помосте, с удочкой и крынкой молока подле пенька, на котором Григорий восседал. За монахом детишки частенько подглядывали, вопреки родительским запретам.

Монах тоже их замечал, благодушной улыбкой одаривал и молитву за здравие ребятни произносил. Однако к озеру, по приказу старосты, детей близко не подпускал, хворостину показывал издалека и брови хмурил. Не прогонял только деревенского слабоумного Федота, щуплого мужичка неопределённых лет. Тот, с тех пор как Григорий в охотничьей избе поселился, чуть ли не жил на задворках монашьего убежища. К воде его тянуло, как всех нездоровых духом. Частенько ему отшельник молитву по вечерам читал и собранной чёрной смородиной угощал. Правда, ни в дом, ни к водоёму дурачка не пускал. Потонет вдруг, а с него, потом староста, как за дитя малое спросит. К тому озеру, неизвестно как и когда образовавшемуся прямо посреди рощ лиственниц и дубов, у старосты, да и у всех взрослых жителей Погребного имелся особый пиетет.

Сколько себя помнили деревенские, туда никто не ходил ни купаться, ни рыбу удить. Лет, эдак десять назад, студент-натуралист из университета московского в деревню приехал. Прибыл, как он выражался, озеро изучать и природу вокруг него. В охотничьей избе поселился на лето, да вдруг пропал через две недели. Перестал за продуктами в Погребное приходить. Его и местные искали, и полицейские из уезда, и охотники каждую сажень вокруг озера обыскали. Так никого и не нашли. Двое смельчаков неподалеку от берега ныряли и с утлой лодчонки багром и шестом тыкали. С тем же результатом. Почему только по-над берегом? Потому что озеро, дубовым лесом со всех сторон зажатое, чрезвычайно глубоким слыло, бездонным попросту говоря. Озеро само небольшое, почти идеально круглое, саженей тридцати в диаметре. Ни один шест, ни даже два или три связанных вместе шеста до дна не доставали. Потому и побаивались его мужики и бабы, и детишек туда не пускали. А плескаться все ходили на речку Беленькую, пусть и не такую чистую, как озёрные воды, зато на душе спокойнее. Стоячая вода, она суеверным людям всяко опаснее проточной кажется. Издревле так считали, и с тем считались.

Близилась осень и монах удвоил свои труды, утепляя ветхое жильё и увешивая рыбные сушилки провисшими рядами выпотрошенной и просоленной рыбы. Натаскал себе из деревни столько овощей и муки, что точно до весны протянуть бы хватило. Ведь зимой тут такие сугробы насыпает – по пояс можно провалиться, а до деревни версты полторы, не набегаешься. В свободные от работы минуты любил Григорий сиживать на деревянном помосте, врезающемся в озеро на три сажени, так что легкая волна вокруг него плескалась и умиротворяла сидевшего на нём. Правда к концу лета кристально чистая вода в озере зазеленела, а вместе с тем и рыбы поубавилось, но привлекательности для отшельника место не потеряло.

Есть ведь притягивающий эффект в колыхании пламени и движении воды. Моряк из Погребного, сын старухи Шориной, в письме матери писал, что даже самый ужасный шторм в море по-своему прекрасен. В стихах грамотей писал, кривеньких и нескладных, но душу старушке согревающих. Сама бабка неграмотная была, но староста ей раз в месяц то письмо перечитывал, радовал Шорину. А через год известие пришло, что сынка её, единственного, за борт волной смыло, точнёхонько во время шторма в тропических водах у берегов Африки, куда корабль курс держал. Вскоре старушка тоже померла, не выдержав тяжелой утраты, как раз через неделю, после того как монах ей забор починил. Шорину похоронили, а то письмо со стихами про море и шторм забрал себе Григорий. С разрешения старосты, конечно. И подолгу вглядывался отшельник в написанные мелким убористым почерком ровные строки, казалось отдающие грохотом шквальных волн и картиной бесконечных океанских просторов. Вслух сам себе читал монах эти строки, сидя на излюбленном помосте и закрывая глаза, представлял себе, что вокруг него могучий океан, а не озеро крохотное. Особенно впечатлялся он, когда сильный ветер поднимал волны на озерце, накатывая на низенький берег, а раскидистые деревья вокруг озера шумели и гнулись. Тогда в их шуме старику слышался шторм, охвативший его судёнышко-помост. Каждый человек волен на самые невероятные фантазии в собственном разуме и фантазии эти, человеку никак не запретить.

Воскресным безветренным вечером, в очередной раз сидел отшельник на помосте, традиционно прочитав вслух стихотворные строки из письма, и теперь мысленно молился, вспоминая свои прошлые грехи. Лесные звуки к вечеру притихли. Лишь изредка чирикали невидимые птицы, перескакивающие с ветки на ветку исполинских дубов, темнеющих в остатках закатного света. Над притихшей гладью озера пронеслась невесть откуда взявшая сова, ухнула дважды и скрылась в глухой чащобе. Закончив молиться, старик не ушел в дом. Он, по обыкновению, засиделся на помосте до самой темноты, до тех пор, пока не взошла круглая луна, одетая в багрянец, и по озерцу не заструились седые клубы ночного тумана. Рваные молочно-белые клочья змеились над водой, затапливали берег и пространство под помостом. Стороннему взгляду показалось бы, что монах, словно небесное божество восседает на облаке, простирающимся и колеблющимся под ним.

Спокойное безмолвие восхитительного природного эффекта таковым оставалось недолго. Вода в озере неожиданно взбурлила, расходясь кругами от центра к берегам, гоня перед собой покорный туман и освобождая поверхность взору Григория. Затем водная гладь успокоилась также быстро, как и забуянила. Теперь взору отшельника открылась, в воде, как раз по центру белой лунной дорожки, совсем рядом с помостом… голова девушки в обрамлении светлых ниспадающих волос и её голые плечи. А её лицо…

Монах Григорий за сорок лет службы много где успел побывать, со многими красивыми женщинами успел сойтись и нескольких даже полюбить, причём не только в пределах своей страны. Но такого прекрасного, притягивающего к себе женского лица он не видел никогда. Идеально правильные черты, чуть подсвеченные голубым большие выразительные глаза, прямой нос, чуть курносый, пухлые чувственные губы. Отшельник невольно пытался выискать хоть один дефект, хотя бы одну неуместную ямочку или морщинку во внешности нежданной гостьи, но не находил. А потом девушка выбралась на помост и улеглась на влажных досках настила, позади Григория, отрезав путь к дому. Впрочем, онемевший от удивления и восхищения незнакомкой монах и не думал никуда уходить. Он не отрывал глаз от полностью обнаженной девушки, бесстыдно разлёгшейся перед ним. Лишь одно встревожило монаха. Когда таинственная гостья взбиралась на помост из озера, ему показалось, что её ноги составляют одно целое, оканчиваются темным широким, раздвоенным плавником и слишком уж блестят в обманчивом лунном свете. Однако, через мгновение длинные девичьи ноги, обретшие абсолютную нормальность и изысканность, если что-то и вызывали из эмоций, то точно не тревогу.

- Кто…ты? – с трудом выдавил из себя отшельник, чувствуя как в его жилах, как в бурной молодости вскипает кровь и неодолимое влечение заставляет его разум забыть об обетах, молитвах и тяжести сотворенных грехов. Язык Григория деревенел, его руки вцепились в застиранную, доходящую до колен рубаху, а босые ноги предательски ослабели.

- Ты русалка? Зачем пришла? Боже, говори же! – Григорий путался в словах, не в силах соображать разумно и не соображая, что ему делать с молчаливой голой красавицей.

- Приходи завтра, когда взойдёт луна. И читай стихи… - раздался мелодичный шелест слов соблазнительницы. Лёгкая, неуловимая улыбка чуть тронула её губы, она поднялась и медленно подошла вплотную к отшельнику, положила нежные руки ему на плечи, наслаждаясь его жаждущим плоти взором. Затем легко чмокнула замершего Григория в небритую щеку и, изогнувшись упругим телом, скользнула в воду, напоследок блеснув зеркальными чешуйками гибкого хвоста, в который обратились её ноги в момент нырка. Откуда-то, как показалось Григорию из глубины озера, донесся переливчатый смех, и всё стихло. На озеро вновь стал наползать туман, со всех сторон, будто по команде неведомого хозяина.

Ещё час сидел монах на помосте, словно прикованный к нему кандалами. Потом тяжело поднялся и пьяной походкой, пошатываясь, побрёл в сторожку. Он начисто забыл о ночных молитвах. Перед разумом старика неизменно стоял образ обнаженного великолепия русалки, затмевая всё остальное. Отшельник не сомкнул глаз до самого рассвета, лишь к восходу солнца его на несколько минут охватил тяжкий, нервный сон. Почти сразу прерванный знакомыми с ночи манящими нотками девичьего голоса, с нежностью произнёсшего два раза его имя.

Григорий вскочил с дощатой лежанки и рванул к помосту, рассчитывая вновь увидеть русалку, но вокруг не было не души.

- Верно, верно. Ты же сказала ночью при луне, но вдруг ты явишься раньше, - бормотал старик, вперивши покрасневшие глаза в подёрнутую туманной дымкой озёрную поверхность. Он боялся, что если хоть на миг отвернётся от воды, то прозевает вчерашнюю красавицу, вынырнувшую ненадолго, чтобы одарить его бесстыдным даром. К своему ужасу, отшельник сознавал, что он более всего желает заполучить этот дар и не единожды и кратким прикосновением, а всецело и надолго.

Монах просидел весь день на пеньке, словно надежный страж в дозоре. Он не ел и не пил. Он был буквально прикован к водам озера невидимыми узами, парализовавшими его волю. После полудня, заметив прятавшихся в приозерных кустах деревенских детей, подглядывающих за ним, Григорий со злостью швырнул в них палку. Кажется, даже в кого-то из детишек попал. К вечеру, к дому отшельника пришаркал Федот, бессвязно что-то бубнящий себе под нос и застал монаха в том же положении, что и детвора днём. И сразу же дурачок был изгнан с проклятиями и приказом никогда больше не являться сюда. Слабоумный в ужасе бежал от разъяренного старика с бешеным взглядом. Он весь в слезах примчался в деревню, по пути через лес до крови исцарапав себе руки и лицо. Впрочем, на его обиженное нытье никто внимания не обратил. Мало ли, что слабоумный скажет, на что нажалуется.

Едва успел наступить закат, как отшельник принялся с исступлением читать стихи о море. Специально для нее, для божественной русалки, для главной цели его существования. И она пришла. Точнее, приплыла к рыбацкому мостку, как и обещала, когда ночь вступила полностью в свои права, а дневное светило сменилось красноватой полной луной. Наступившее безветрие и абсолютно спокойное озеро позволяло старику видеть всё. Русалка разливалась серебристым смехом и улыбалась ошалевшему от счастья Григорию, однако на помост не поднималась, оставалась в воде. Но с удовольствием демонстрировала монаху самые соблазнительные части своего тела, ныряя перед ними, плавая поочередно на спине и на животе всего в нескольких шагах от отшельника.

- Иди ко мне! Прошу, прошу! – неистово умолял её Григорий, приплясывая от нетерпения на самом краю влажных бревен. Но русалка лишь застенчиво улыбалась и отдалялась от помоста. Погрузившись в воду, прелестница вынырнула уже на середине озера и призывно помахала отшельнику рукой, но тот вдруг застыл, борясь на подсознательном уровне с нарастающим желанием подчиниться. Тогда очаровательные глаза русалки наполнились слезами, она расплакалась и снова позвала к себе старика.

Не выдержав вида её слез, монах скинул с себя одежду, нагишом плюхнулся в воду и широкими гребками поплыл к ней, теперь радостной улыбающейся озерной жительнице. Их тела слились, уста сомкнулись в палящем поцелуе, а вода вокруг счастливцев заволновалась и начала медленно, а потом всё быстрее вращаться, образуя подвижную воронку, растущую и ускоряющуюся. Но Григорию было все равно. Он наслаждался прижавшейся к нему голой русалкой и безоговорочно подчинился её власти.

Даже когда прекрасное лицо девушки, цепко державшей разомлевшего монаха на дне саженной воронки, вдруг перетекло в зелёно-черные, набухшие от влаги и разложения омерзительные очертания утопленницы, а двойной ряд острых как иглы зубов вонзился ему в шею, старик видел перед собой только её первоначальный образ. Окровавленный отшельник не чувствовал ни боли, ни страха, погружаясь вместе с русалкой в озёрную глубь.

До последнего биения сердца, до последнего глотка воздуха он чувствовал неизмеримое блаженство. Когда тела монаха и русалки скрылись под темной, бурной водой и быстрый водоворот мало-помалу замедлился и стих, лунная дорожка вновь засияла на озере, будто ничего и не случилось минуту назад.

Но свидетель у этого невероятного события имелся. Глуповатый и не понимающий толком происходящего, разобиженный неверием односельчан, Федот вернулся к монаху и видел всю пугающую сцену с того момента, как старик нырнул в озеро. В глубокой задумчивости дурачок выбрался из своего укрытия, прибрежных кустов, поглядел на притихшее лесное озеро и промычав нечто вроде «Топленица забрала», неспешно побрёл в сторону деревни. Местным он рассказал о случившемся только поутру. Речь идиота впервые в жизни была столь разборчивой и правильной, что молва о гибели отшельника разнеслась на всю волость.

После безуспешных поисков старика Григория в Погребное пожаловал молодой следователь Иноземцев с дюжим помощником диковатого вида. Он опросил всех кого мог и на несколько дней поселился с коллегой в избе возле озера. Что он там делал, никто не знает, местных под пистолетом туда было не затащить, после речей Федота. Однако ещё через два дня следователь вернулся в деревню и потребовал изготовить большую, просмоленную бочку, а также запросил двуконную бричку и помощь трех крепких мужиков. Бочку забрал сразу – у бондаря готовая была. А бричку с бочкой на следующий день к озеру мужики привели.

Так вот. Мужики те сказывали, что очень тяжелую бочку, наглухо закупоренную, едва на бричку загрузить смогли. И в бочке той, слышно было, как что-то плескалось и вздыхало. С тем Иноземцев и уехал. Говорят, валуйского оборотня ловить, но это совсем другой сказ…

Автор: Дмитрий Чепиков https://boosty.to/mirkoshmarov

Чет Симмонс, молодой лондонский клерк, с удивлением и лёгкой небрежностью рассматривал запыленную деревянную коробку, доставленную почтальоном от его старого друга Джеймса. Размером полтора фута на фут, заклеенная десятком почтовых марок, надежно заколоченная коробка не сразу поддалась Чету. В ней, почти доверху набитой опилками, покоились две бутылки отличного египетского красного вина «Красный фараон» и расписанная чернильными иератическими знаками небольшая, плотно закупоренная пробкой амфора.

Покопавшись в опилках, Чет обнаружил сложенный вчетверо лист бумаги, где размашистым почерком Джеймс поздравлял его с прошедшим двадцатипятилетием. Письмо гласило:

«Дорогой друг! Извини, что не успел приехать к твоему дню рождения. Наша экспедиция практически безрезультатна и несколько затянулась. Высылаю тебе две бутылки «Красного фараона», которые обещал. Амфору с вином я приобрел на рынке в Каире. Какой-то старый безумец утверждал, что вину в ней тысячи лет, и содрал с меня пятьдесят фунтов. Разумеется, Чет, ты знаешь, что вино не может столько храниться, и самые стойкие сорта не живут больше сотни лет, превращаясь в уксус, затем в желе — но в этой амфоре что-то плещется, и она очень старая. Мошенник, продавший мне её, видимо, просто плеснул туда дешевого вина, не зная ценности сосуда, и закупорил. Меня заинтересовали надписи на ней, из которых я понял только «Хорошее вино девятого раза». Отвези её Анне и положи в ящик моего стола.

Скоро буду в Лондоне, наслаждайся «Фараоном».

Джеймс О’Милтон 19 марта 1911 г.»

Скомкав письмо Джеймса, Чет с удовольствием выставил на письменный стол обе бутылки. Затем, подумав, достал и амфору, — не тащить же её к Анне вместе с ящиком. Он поборол в себе искушение немедленно вскрыть бутылку «Фараона», так как знал, что после одного глотка не сможет остановиться. Вечером к нему обещала заглянуть Мария, коллега по работе, и вот уж с ней, под звук барабанящего в окно дождя, он и позволит себе редкое удовольствие. Настоящий «Красный фараон» был в Англии редкостью, почти всё, что продавалось с такой этикеткой, было подделкой.

Чет подошел к зеркалу посмотреть, в порядке ли костюм. Оттуда на него взглянул высокий крепкий мужчина в куртке «Норфолк» и брюках с отворотами. Портной его дяди, преуспевающего торговца сукном, сказал, что это лучшее из его коллекции. Короткие усики придавали Чету юношеский вид, но они так нравились Марии.

Мария Лоуренс… При звуке этого имени Чет обычно розовел, терялся в словах и искал, куда спрятать свой взгляд. Золотоволосая девушка с почти идеальной фигурой поразила его с первой встречи в конторе дядюшки. Робкий и стеснительный Чет и не думал, что она обратит на него внимание, но она сама предложила встретиться сегодня вечером. Подарок Джеймса пришелся очень кстати.

— Эх, Джеймс, — потихоньку проговорил Чет, внимательно вслушиваясь в нотки собственного голоса, — знал бы ты, как я волнуюсь.

До приезда Марии оставалось ещё полтора часа, и Чет ходил из угла в угол своей небольшой квартиры, не спуская глаз с большого циферблата настенных часов. Несколько раз он присаживался на зеленый стул с витой причудливой спинкой, но усидеть не мог. Чем ближе была часовая стрелка к моменту встречи, тем больше он не находил себе места. За полчаса до свидания Чет не выдержал и решил успокоить нервы.

Подойдя к столу, он открыл бутылку «Красного фараона» и налил полный бокал рубиновой жидкости. Сделав пару больших глотков, Чет подошел к окну. С высоты третьего этажа сквозь надоедливую весеннюю морось были видны снующие по узкой улице «Даймлеры», «Ланчестеры» и конные повозки, которые едва разъезжались с сердито рычащими автомобилями. Вот из скапливающегося вечернего тумана показался серебристый красавец «Роллс-Ройс», и Чет невольно залюбовался его формой и уверенностью движения. Но до конца проследить видимый из его окна участок пути дорогого автомобиля увидеть не удалось, так как в дверь настойчиво постучали. Чет поспешил в прихожую.

Мария стояла на пороге с корзинкой собственноручно изготовленных пирожков и ещё какими-то свертками с провизией, судя по запаху. Она выглядела ещё лучше, чем обычно. Чет снова утонул в её голубых глазах, хотя после бокала красного он чувствовал себя гораздо увереннее.

— Мой друг прислал бутылку отличного вина, Мария, — Чет совсем забыл репетируемую к её приходу речь и сказал первое, что пришло на ум, даже не поздоровавшись.

— Замечательно! — Мария заливисто рассмеялась, прошла в комнату и, поставив корзинку на стол, приобняла Чета с такой нежностью, как будто не видела целый год, а не лишь вчера весело щебетала с ним в конторе его дяди.

— Посидим здесь, у окна, — Чет достал ещё один бокал и протер его салфеткой, пока Мария по-хозяйски накрывала на стол, сдвинув в сторону его бухгалтерские бумаги. Она чувствовала себя легко и непринужденно, в отличие от хозяина квартиры, которого попросила подвинуть диван к столу и усадила рядом с собой.

После пары бокалов «Фараона» они разговорились, посмеялись над дядей Чета, который был чудаковатым, но добрым человеком. Мария, разгоряченная вином, все ближе пододвигалась к молодому человеку и, словно невзначай, начала поглаживать его руку. Чет подумал, что настал момент перейти к решительным действиям, как вдруг Мария отодвинулась и взяла со стола старинную амфору Джеймса, которую Чет забыл спрятать.

— Боже! Какая прелесть! — воскликнула она, с интересом разглядывая рисунки на сосуде.

— Это вещь Джеймса, но думаю, что уговорю его отдать эту штуку мне, — Чет заметил, что девушке очень понравилась посудина. — А я подарю её тебе!

— Спасибо, ты так мил! — Мария поставила амфору на край стола и авансом отблагодарила Чета горячим поцелуем.

Несколько минут они страстно целовались, а затем раздался грохот бьющейся керамики и тихое шипение. Старинная амфора разлетелась на куски, и ручейки чёрной жидкости медленно поползли в разные стороны по паркетному полу. В воздухе запахло приторно сладким и ещё чем-то незнакомым. Видимо, в порыве страсти, Мария случайно зацепила сосуд, и тот рухнул со стола.

— Ой, прости, Чет! Джеймс ужасно разозлится! — девушка явно расстроилась. — Я сейчас все уберу!

— Не нужно, Мари. Это всего ли старая керамика и прокисшее вино, — Чет не собирался упускать момент и вновь привлек девушку к себе. Та его с удовольствием поддержала.

Вместе со всей гаммой приятных ощущений Чет почувствовал, что в комнате происходит что-то странное. Он целовался с Марией, прикрыв глаза, а когда открыл их… тут же попытался отпихнуть от себя то, что еще мгновение назад было прекрасной девушкой. В полуфуте от его лица, вместо манящих губок его возлюбленной, нависла, ощерившись клыкастой пастью, ужасная морда, с жёлтой истлевшей стянутой кожей, совершенно лысая и безухая.

Чет был крепким парнем, не раз выигрывавшем любительские турниры по боксу в одном из предместий Лондона, но не мог отодвинуть от себя этот кошмар ни на дюйм. Напротив, чудовище ещё приблизилось к нему, невообразимо растянув омерзительный рот. Похоже, зубы твари были предназначены лишь для внешнего устрашения, потому что на парня монстр воздействовал по-другому. Из раскрывшегося от ужаса рта Чета к пасти чудовища потянулась струйка сизой дымки, оставляя молодого человека без сил и желания сопротивляться. Псевдо-Мария вытягивала из него саму жизнь.

Когда Чет уже практически покорился неумолимой судьбе, существо, держащее его, вдруг взвыло и отпустило свою жертву. Сквозь туманную пелену он увидел соседского серого кота Барни, который орал не своим голосом на то, во что трансформировалась девушка. Животное сидело на подоконнике и разевало пасть не хуже твари, напавшей на Чета. Та попробовала пошипеть на рассвирепевшего Барни, но, видимо, панически боялась кошек. Бросив на кота полный лютой ненависти взгляд, она в один прыжок достигла окна и (тут Чет удивился её невероятной худобе), выбив переплетение деревянной рамы, выпрыгнула, судя по звуку, на крышу проезжавшей машины. Барни намерился преследовать монстра, но ввиду своей упитанной комплекции не решился спрыгнуть по карнизам вниз. Только самозабвенно орал вслед тёмному силуэту, уже забравшемуся на крышу здания на противоположной стороне улицы.

С четверть часа Чет сидел без сил и малейшего желания встать и закрыть окно. Вечерний усилившийся дождь лил на подоконник, сбегая тонкой струйкой под стол. Он опустил ладони в лужицу и, смочив их холодной водой, провёл по своему лицу. Это придало ему бодрости. Руки Чета всё ещё нервно подрагивали, но он собрался и, схватив в охапку Барни, прижал к груди спасшее его животное. В роли Барни Чет не сомневался.

***********************************

Через полторы недели Джеймс О’Милтон и Чет Симмонс сидели на том же диване и не спеша потягивали из бокалов «Красный фараон». Чет уже поведал своему другу произошедшую с ним историю, и археолог молча сидел теперь, разглядывая кучку обломков разбившейся в тот вечер амфоры. Нужно сказать, что они оказались абсолютно сухими ещё в тот момент, когда, выпустив Барни из рук, Чет собрал осколки в посылочный ящик и вызвал полицию.

— Я разобрал слова «замок» и «Эдимму», — тяжело вздохнув, наконец произнес Джеймс. — Это моя вина, что ты едва не погиб, а Мария исчезла. Эдимму — злой дух умершего, заключенный в сосуд. Меня сбила с толку надпись «хорошее вино девятого раза», остальное я хотел разобрать уже вернувшись.

— Вряд ли ты поверил бы написанному, Джеймс, — возразил ему Чет, наполнив очередной бокал себе и другу. — Мне пришлось сломать дверь и рассказать полиции сказку о том, как сюда вломились двое громил, и один из них утащил Марию, пока я дрался со вторым и выбросил его из окна.

— И полиция поверила в то, что бандит, выброшенный из окна третьего этажа, убежал? — рыжие брови Джеймса удивленно взметнулись вверх.

— Это было самое правдоподобное, что я придумал, — клерк одним залпом осушил бокал, — иначе бы меня упрятали в психиатрическую лечебницу Кейн Хилл. Я никогда не забуду это лицо.

— Верное решение, — Джеймс вздохнул.

— И Марию я тоже не смогу забыть, — грустно добавил Чет.

Толстый серый кот, сидящий у него на коленях, внимательно следил за каждым куском еды, поглощаемым обоими мужчинами, хотя есть уже не мог. Выкупив своего спасителя у соседа за полсотни фунтов, Чет каждый день баловал его чем-нибудь вкусненьким, и Барни это определенно нравилось. В отличие от Чета, он уже не помнил неудачного свидания своего нового хозяина и думал только о кусках свежего мяса и миске парного молока…

Автор: Дмитрий Чепиков https://proza.ru/2017/04/19/1450

Лейтенант Джон Ридс внимательно осматривал место аварии кроссовера «Ниссан», оцепленное местной японской полицией. Он был полицейским по обмену из убойного отдела, но будучи крайне любопытным, совал свой нос почти во все происшествия в небольшой префектуре. Начальство его интерес не ограничивало. Наоборот, японцы сами предлагали ему интересные, по их мнению, дела. Вот и сейчас, в два часа ночи, ему позвонил Шичиро - хороший знакомый, работавший фотографом в автомобильной инспекции.

- Джон, авария на дороге и ещё кое-что! – голос собеседника был явно взволнованным.

Через двадцать минут Ридс был на месте. Сначала он не понял, ради чего Шичиро выдернул его посреди ночи из постели, но фотограф ткнул пальцем в развороченную дверцу изуродованного «Ниссана», лежащую отдельно от превратившегося в груду металлолома автомобиля. Под светом аварийных вышек хорошо были видны глубокие параллельные борозды на дверце. Словно чья-то когтистая лапа на несколько миллиметров пропорола металл.

Ридс осмотрелся. Разбитый автомобиль был единственным на идеально ровной дороге. Не считая трёх патрульных машин из префектуры Фукусимы и жалобно повизгивающей сиреной реанимационной машины. Работы для медиков, впрочем, не было. По всей видимости, «Ниссан» на большой скорости врезался в скалу, вплотную подходящую к дороге. С другой стороны дороги отвесно вниз уходил пятидесятиметровый обрыв с журчащей мелкой речушкой. Внутри покореженного автомобиля было два тела, прижатых подушками безопасности и …безголовых. Весь салон изнутри автомобиля оказался буквально залитым кровью, что было неудивительно, ввиду характера травм.

Джон поежился и взглянул на задние сиденья, но голов погибших не было и там.

- Их нет… - послышался сзади голос Шичиро, - патрульные прочесали всё на сотню метров до места аварии и дальше!

- Может, улетели в реку, - неуверенно предположил Джон и смущенно добавил, - обе.

Шичиро отрицательно покачал головой и рассказал Ридсу историю о том, как год назад его также вызывали фотографировать погибшего в этих горах велосипедиста. Тоже без головы.

- Можно предположить, что что-то ударилось о машину, и она, потеряв управление, врезалась в скалу, - в их разговор вмешался эксперт Изаму, двоюродный брат Шичиро.

- Возможно, крупное дикое животное? – предположил Шичиро.

- А головы? И какое животное может сбить с дороги полуторатонный автомобиль? Здесь крупнее волка ничего не водится! – возмутился американец.

- Ёкай. А точнее злой дух тэнгу, - уверенно заявил Изаму, - но мне никто не верит. А я видел его однажды в горах.

Полицейские начали отчаянно спорить и Джон отошел от них выкурить сигарету. Шичиро не переносил табачного запаха. Ридс посмеивался в свои роскошные усы над суеверием японцев, которые видели злых духов чуть ли не в каждой вещи. С наслаждением затянувшись сигаретой, он поднял глаза к вершине скалы и обмер. На фоне звёздного неба и полной луны отчётливым силуэтом вырисовывалось нечто, напоминающее человека, но с неестественно вытянутой головой. Затем, чёрный силуэт взмахнул крыльями и растворился в темноте. Недокуренная сигарета выпала из открытого рта американца.

Не желая верить своим глазам, охваченный непреодолимым страхом, Ридс бросился назад, к патрульным. Медики уже уехали, а залитые пеной обломки кроссовера осторожно грузили на эвакуатор. Джон поискал глазами Шичиро, но того уже не было, как и Изаму. Остальных полицейских он не знал, да и по-японски понимал ещё не совсем хорошо. Решив утром взять фотографии у друга и подробно изучить дело, он побрел к своей машине. На его удивление, старенькая "Тойота", за три месяца ни разу его не подводившая, заводиться не захотела. Сверкнув оранжевой мигалкой, эвакуатор скрылся за поворотом. На месте катастрофы остались лишь одна патрульная машина и машина Джона.

- Чёртова железяка! – выругался он и хватил кулаком по панели, снова поворачивая ключ. Машина завелась, дёрнулась и заглохла. Трясущимися пальцами Джон вытащил сигарету из пачки и вышел из машины. В ту же секунду, полицейскую машину, стоящую почти рядом, сотряс тяжелый удар, вмявший часть крыши. Далее события развивались стремительно и невероятно.

Ошеломлённые патрульные выскочили из покореженной машины, озираясь, и почти мгновенно погибли под ударами чего-то жестокого, тяжелого и мощного. Удар, свист – и очередное безголовое тело падает к стойке оставшейся осветительной вышки. Люди в панике вопили, метались, но не пытались сопротивляться крылатой обезьяноподобной безжалостной твари, махавшей чем-то острым и прижавшей лапой к дороге одного из попытавшихся бежать.

Когда чудовище снимало голову с последнего полицейского, Джон немного пришёл в себя и выхватил свой «Глок-19». Тяжёлые девятимиллиметровые пули только высекли искры, рикошетя от монстра. Тот расправился с последним полицейским и повернулся к Ридсу.

Пламенеющий взгляд заставил американца выпустить пистолет из рук и опуститься на колени. Джон хотел бежать, но даже не мог встать на ноги и с ужасом наблюдал, как демон аккуратно складывает головы полицейских в увесистый ящик, расписанный незнакомыми иероглифами.

В одной из жертв он узнал Хиоми, совсем молодого парня, новенького "копа". Джону показалось, что он сходит с ума, когда, закончив с Хиоми, монстр направился к нему. В свете вышки его можно было хорошо рассмотреть.

В полтора человеческих роста, с необъятной грудью, вытянутой мордой, заканчивающейся подобием загнутого клюва, чудовище походило комплекцией на одного из борцов сумо. За спиной болтались небольшие крылья – непонятно, как они поднимали тварь в воздух. Впрочем, необъяснимой была вся ситуация, и больше всего Джон жаждал сейчас проснуться в своей постели и, придя утром на работу, вместе с коллегами посмеяться над своим дурным сном.

До Ридса твари оставалось пройти три шага, когда яркий свет фар выхватил обоих, и тяжёлый полицейский джип снёс неминуемую смерть американца. Монстра отшвырнуло за дорожное ограждение, в темноту, вниз. Раздался плеск воды и ужасный вой.

- Джон, вставай! Надо уезжать! – Изаму бегло взглянул на погибших полицейских и оторопел. Этим помощь уже была не нужна.

Пришедший в себя американец запихнул Изаму в машину и сам сел за руль. Взвизгнув шинами, джип сорвался с места.

- Не в город! – Изаму тяжело дышал от страха и закашлялся, судорожно ища свой спрей от астмы в бардачке автомобиля. - Прямо по дороге и второй поворот в горы. Дорога плохая, но мы проедем.

- Куда это? – спросил Джон.

- К моему деду Тэкэо, - уже более спокойно сказал японец, справившись с приступом, - может быть, он подскажет, как справиться с тэнгу, и почему он явился. Духи гор просто так не нападают. Их разозлили.

В другой раз Джон сказал бы что-нибудь колкое о суеверии, но не сегодня. Он молча следовал указаниям Изаму, говорившего, где нужно свернуть и с какой скоростью ехать по неровной каменистой дороге.

- Долго ещё? – спросил Джон через полчаса прыганья машины по валунам и ухабам.

- Почти приехали.

- Не помню на карте тут вообще дороги и поселений, - пожаловался Ридс. Он вдруг побелел и охрипшим голосом спросил:

- Шичиро не говорил, что у вас родственники в горах. Где твой значок, Изаму? Как ты узнал, что я не уехал оттуда?

Лицо сидящего рядом полицейского стало жутко вытягиваться, быстро изменилось и тело, разрывая полицейскую форму. Неимоверно сильная рука сдавила шею Джона, и тот потерял сознание. Очнулся он, когда тэнгу без малейших усилий тащил его за шиворот по камням к подножию грибообразной горы.

- Почему ты меня спас там? – задыхаясь от сдавившей горло куртки, спросил Ридс.

- Ты моя добыча. Твоя голова - это дар моему господину, - последовал полностью лишенный эмоций ответ.

Вдали, в прорехе между скалами, небо начало сереть. Американец мысленно молился, чтобы с рассветом зло оставило его в покое. Напрасно. Его втащили через узкое отверстие в пещеру и поволокли вверх между освещёнными свечами колоннадами и арками. Десятки и сотни таких же тварей наблюдали, как помятого и исцарапанного человека за шиворот тащат к кому-то большому, наводящему волны ужаса.

- Тэкэо, хозяин. Я доставил иноземца, - с этими словами демон поставил Джона на колени перед своим господином.

Тот привстал со своего ложа. Большой и очень старый. Каменная кожа и морщинистое чудовищное лицо. Он в упор посмотрел на Ридса. Джон почувствовал, как его душа медленно отделяется от тела. Невыносимое ощущение, невыносимая боль. Но вдруг тэнгу остановился:

- Подождём восход, - Тэкэо, повернулся к жертве спиной, демонстрируя мощные, сложенные крылья и шипастый гребень вдоль позвоночника. Монстр переваливался с ноги на ногу, с трудом передвигая свое грузное тело. Затем снова обернулся к пленнику.

- Зачем? – прохрипел американец.

- Твоя голова украсит Пирамиду Возмездия и земля содрогнётся. Морские духи обрушатся на ваши города. Но ты не умрёшь. В тебе будет жизнь, ты всё увидишь. И будешь видеть, пока ветер не иссушит твои глаза. Мне так хочется. Приступайте!

- Неееет! Не надо! – заорал американец, прочитав безжалостный приговор в красных глазах тэнгу.

Две твари помельче, но абсолютно идентичные Тэкэо, потащили Джона к круглому камню с засохшими бурыми потеками. Через секунду Ридс испытал дикую боль, чувствуя как его голова медленно отделяется от тела. Он видел, как какие-то существа, напоминающие собак, утащили его безголовое туловище вниз, в тёмные провалы. Оттуда раздалось чавканье. Видимо, лакомились его останками…

Ранним утром мощное землетрясение сотрясло префектуру Фукусима. Десятиметровое цунами поднялось в океане и обрушилось на побережье. Со священной горы на катастрофу, происходящую внизу, с ужасом взирало растянутое в безмолвном крике лицо Джона Ридса, американского полицейского…

Автор: Дмитрий Чепиков https://proza.ru/avtor/nadezda8211

Всё давало о себе знать . Сначала завгар Семёныч  уговорил Герасима уехать в среду вечером на погрузку в орловскую глубинку на Филозовский  крахмальный заводик, а после разгрузиться в Ленинграде  с условием - сразу с  рейса  в отпуск. И тысяча километров почти без сна – так не хотел оставаться в незнакомом городе на все выходные, и потому выжимал из повидавшего на своём веку МАЗ 500 всё на что тот был способен...
В нервотрёпке прошла пятница. С трудом нашёл дорогу к 16 –й линии Васильевского острова и склады Ленхимпрома на ней, потом долго увещевал ярко накрашенную тётку в лиловом парике и с растопыренными от многочисленных колец и перстней пальцами.Та водителю  твердила, мол всё – закрываемся. Уговорил таки за «пятёрку», позвала та из глубин базы ватагу бичеватых грузчиков , и те в двадцать минут выкинули из кузова МАЗа  все восемь тонн крахмала, неприминув  «вытянуть» с Герыча  ещё «трояк» - за переработку. Любоваться красотами Ленинграда просто не было времени, переехал Неву – и ходу :  обещал Татьяне в эту поездку вернуться хотя бы ко вторнику,  в среду их ждали билеты на поезд в Лазаревское. И вот всё позади, и вечерний город смотрит вслед порожнему МАЗу переливами уличных огней. Миновал Московскую Славянку , пост ДПС и вновь – прямая с плящущими пятнами фар, а в зеркалах красные огоньки машин спешащих навстречу тлеющему июньскому закату. И накатывается тяжёлая, местами сбивающая с толку полудрёма, когда вроде бы и видишь всё вокруг, а мысли твои едут если не в обратную сторону, то уж точно не в этой кабине. Так хотелось спать…

Герыч понимал – долго так не может продолжаться, надо просто отдохнуть - да плюнь ты на эти сроки! И ты не заводной  Буратино, чтоб рулить без остановки. Да, да – всё верно ,  надо где то прислониться к обочине - найти только место поприличнее. Уже «на автомате» Герасим стал притормаживать, увидев свет бесполезных в белёсом небе фонарей над придорожной столовой и рядами угомонившихся грузовиков. Проплыло перед глазами название посёлка – «Мясной Бор», последние вспышки сознания дали команду рукам выключить мотор, тело само сползло на сиденье не дотянув до спальника, а через полуоткрытое стекло донеслось до слуха перекаты грома далёкой грозы; или это кто то запустил дизель; или это неуклюже ворочался чтоб улечься поудобней воспалённый мозг в усталой голове …

Глаза ещё спали и открываться не хотели. Но кто-то настойчиво толкал Герасима в плечо и не думал остановиться. Распрямляя затёкшую спину, Герасим двинул плечом и скинул назойливую руку, но глаз не открыл. Чем видимо и разгневал побудчика.

- Ну, боец, проснись что ли ! – женский голос прозвучал требовательно и грубо, - заводи свою шарманку – едем !

Одним, а затем и вторым глазом Герыч попытался разглядеть эту наглую бабу, что так беспардонно лишила его покоя.

Но это была не баба, то есть - не совсем баба. В проёме открытой двери окутанная полумраком маячила фигура женщины-солдата : по крайней мере пилотку, гимнастёрку с петлицами и сумку через плечо на ней Герыч рассмотрел. И вокруг все пространство между машинами было забито народом – такими же солдатами, в пилотках, касках и даже зимних шапках; в гимнастёрка и шинелях, или просто ватниках – всё это беспокойное море людей двигалось непрерывно. И слова и разговор каждого , единясь с топотом ног, рычанием моторов и даже ржанием лошадей, сдобренное каким то звяканием и бренчанием металла о металл, перемежался криками и стонами, сливались в один мощный гул накрывший этот людской поток, и только рокот далёкой грозы временами заглушал его.

«Черти меня съели!», - обмер было Герыч ,но дальше подумать уже не успел. Со всех сторон хлестанул вал грохота и вони – что так может смердить? – под которым и был погребён так ничего доселе и не сумевший понять мозг Герасима…

Опять перед глазами дорога – или если только так можно назвать то что от неё осталось. Перетёртая, перекаченная, перегрызенная мириадами сапог, ботинок, копыт, колёс и траков гусениц, сдобренная всякой дрянью - какими то хламом, обрывками одежды, кусками досок и проволоки, конским навозом и соломой,колёсами с разбитых телег, и –Герыч готов был поклясться – несколькими телами людей так вбитых , втоптанных в землю, что только их очертания могли прояснить ,ЧТО это было .

Грузовик скрипя и погромыхивая всеми частями по неровностям жердевых настилов через рытвины пробирался навстречу утренней заре. Дорога шла под гору , и чтоб не уткнуться во впереди ползущую повозку Герасим изо всех сил жал на тугую педаль тормоза, заодно вытягивая рукоять «ручника»,слабо помогавшего, но вселявшего некую уверенность в конечном результате. Женщина его разбудившая сидела справа спиной к двери, и держала на весу перевязанную всякими немыслимыми тряпками руку пожилого, постоянно заваливающегося назад дядьки с комками грязи в седом спутанном чубе волос. Мужику было совсем плохо, но видимо притерпевшись он покряхтывал только когда машину уж очень сильно подбрасывало. В такие моменты сзади, из кузова доносились стоны, крики и ругательства в адрес водителя. Женщина лишь с укоризной поглядывала на Герыча, продолжая придерживать раненого.

Понемногу светлело за окном. Можно было разглядеть бредущие рядом с машиной почти вровень фигуры людей. Не замечая лиц Герасим слышал их шаги, слова разговоров и команд иногда заглушались – но теперь то уж точно понятно каким громом – звуком недалёких разрывов и стрельбы. Канонада переваливаясь через людской поток, многократно отражалась от стены леса слева и вязла в тумане над рекой .

Недоглядев, Герасим съехал в глубокую рытвину,машину сильно качнуло. Герыч вполголоса помянул все дороги России.

Дядька вдруг размежил веки и глянул на Герасима. Его хрипловатый басок никак не вязался с тщедушным телом.

- Ты , чаю, земляк мне, - с трудом проговаривая слова, поведал

он, - сознайся - тко: орловский будешь?

- Да, да, батя – Герыча поразила проницательность старика,-

орловский и есть, с Верховья .

- А я с Дроскова, – слыхал небось?

- Да как не слыхал – жена моя с Покровского, а мать в Хаустово у неё живёт, Рая Васильевна…

Часто дыша и прерываясь дед поведал:

- Девку мне Феля... родила аккурат под Крещенье.... в прошлый год, тож... Раиской нарекли, в честь мамани моей…Морозы самые, а она родить…Да как справно разрешилась то… На праздники кумовья приходили – сама всё стряпала… и за детвой успевала ходить… Четверо их у меня, даром что три девки… то-то веселье было… Ох, где кто сейчас - не сообразить на раз…

Герасим ещё раз оглядел раненого. Гляди- ко дед прыткий! – женке девку подарил, не смотри что не в теле – зато виден в деле !

Женщина тоже сквозь маету прислушивалась к разговору, и – как бы услышав мысли Герки – улыбнулась. Потрескавшиеся, поблёкшие губы её ещё хранили былую улыбку когда было отвлёкшийся Герыч резко ударил по тормозу. Машина, грохнув карданом, стала. Впереди с повозки сползали люди и помогали выбраться тем кто лежал на её дне. Матерясь и подвывая начали выгружаться и с Геркиной машины.

- Добрый у тебя агрегат. Большой тока дюже… Трофейная небось?- дед стал неуклюже выбираться, задел руку и зарычал от боли.

Женщина помогая выбраться дядьке, поглядела на Герку пристально .

– Давай- ка выруливай в обратку, сейчас за новой партией двинем – приказала ,  - я бойцов только до переправы провожу.

- Ты паря, если что, будешь в наших краях… найди Винокурову Фелицату... хата наша третья с краю .... по большаку на Башкатово …спросишь, тебе всякий укажет, – дед задохнувшись зашатался ,и санинструктор подхватила его под плечи, - а я уж не жилец вестимо....  нутро всё горит, как обвареное… Кланяйся им…

Шедший мимо кавалерист подставил своё плечо и они вдвоём поволокли дядьку в сторону реки. 

Навстречу, из под горки поднимался командир с пятёркой бойцов , винтовки со штыками были закинуты за спину, в руках у каждого – по ящику. Командир под мышкой нёс два патронных цинка, правой рукой опираясь на суковатую палку.

- Слышь, конница, - окликнул он кавалериста,- ты не 19 – ой кавдивизии, не слышал где они сейчас?

- Нет, товарищ политрук, мы с 87-ой, а 19 –я с 46-й стрелковой вместе выходят. Только где они сейчас - не могу знать.

- Понятно,  - политрук остановился, стали и его бойцы. Он, жестом показав на МАЗ, добавил, - грузитесь!

Ящики, цинки и солдаты перекочевали в кузов, политрук чертыхаясь забрался в кабину.

- Чьего хозяйства машина, капитана Белорецкого?  Что не по форме одет, боец?  Какого рожна личное оружие  валяется?!

Герасим было хотел что то придумать в ответ, только в кабину уже забиралась санинструктор, и сильно ударившись коленом об изгиб двери быстро что то запричитала, потирая ушибленное ладонью.

Она посмотрела на Герасима, в глазах стояли слёзы. Больно. Но в обращении к комиссару голос её не выдал.

- Машина перевозит раненых, товарищ политрук. И если вы…

- Не стоит переживать, товарищ санинструктор, у нас своё задание и машина нам только добраться до Захарьино  ,- тут  политрук указал на Герасима, - водитель то ваш прямо партизан - ни Родины ,ни флага…

- Вы, товарищ политрук, представьте себе положение людей с зимы не знавших что такое нормальный сон и еда ,не говоря уже про баню. Многие одеты в мундиры снятые с убитых немцев,не говоря уже об обуви и я не знаю…

- Будет вам, сержант, не горячитесь. Водитель – вперёд!

МАЗ тронул в гору, Герасим уворачиваясь от катящихся под уклон повозок и машин, вывел автомобиль на дорогу. Двигались быстро, ловко опережая одиноких всадников и пеших воинов – вся масса людей двигалась навстречу и невольно сторонилась громадины МАЗа. Политрук посматривая по сторонам, не упускал возможности глянуть на сержанта - его завораживало заманчивые движения груди женщины, особенно на резких ухабах. Та чувствовала взгляд, но виду не подавала.

Свет утренней зорьки всё больше открывал пространство вокруг.

Только дымка серым шарфом укутывала верхушки деревьев; сползая ближе к реке, туман становился плотнее и ниже – уже задевая головы идущих к переправе людей на берегу, над водой начинал клубиться и прятать в себя многочисленные плоты и плотики, лодки и шаланды уносившие истерзанные, обескровленные остатки 2 –ой Ударной армии на спасительный правый берег Волхова.

- Хоть бы подержался туман подоле, «юнкерсы» вчера весь вечер нам покоя не давали,- политрук оглядел небо и нерадостно подвёл итог,-светает…

Они сошли на повороте у Захарьино, солдаты вновь разобрали меж собой ящики и гуськом потянулись за прихрамывающим командиром, который зажав подмышкой тяжёлые цинки, ходко направился вдоль реки. Герыч ещё некоторое время видел их, затем потерял.

Ехали молча. Голова Герасима разламывалась от тысячи вопросов, на кои не находилось хоть какого-нибудь вразумительного ответа.

«Что вообще происходит? – яростно щипая незаметно себя за ухо думал он,- какой политрук, какие «юнкерсы», кто все эти люди?» И не в силах как то прояснить всё это тупо крутил баранку трясясь всем телом - то ли от утреннего холода, то ли от жердей лежнёвки под колёсами, то ли от накатывающей изнутри ледяной жути.

Гром постепенно приближался. Уже ясно был слышен звук выстрелов, посылающих смертоносный металл на головы солдат и гражданских ,отступающих по узкой лесной просеке, устланной срубленными деревьями, по колено в болотной жиже, неся на руках раненых и остатки вооружения. Голод и жажда валили с ног, но остановиться означало – умереть. И уже не обращая внимание на разрывы мин, свист пуль и осколков, щепу и ветки ими срубленные с деревьев и осыпавшие головы людей, предсмертные хрипы умиравших армия шла из окружения. Многим не суждено пройти этот отрезок пути, не каждому судьба даст шанс выйти из залитого огнём, водой и кровью Замошского леса, не все бойцы некогда мощной 2 - ой Ударной увидят спасительный для них берег Волхова. А воинам по пояс в болотной гнили отбивавшимся от немцев, рвавшихся закрыть спасительный коридор, захлопнуть капкан для тысяч солдат Красной Армии, и вовсе не оставило выбора- жизнь или смерть. И бойня продолжалась…

Герасим уже видел через редкие стволы деревьев поле и деревню, когда шурша и сшибая верхушки сосенок, над головами прошли снаряды. Потом ещё, ещё и ещё. И горе было тем кто не успел перейти открытое пространство – свет ещё невидимого солнца предательски открыл взору врага серую змею – людской поток пересекающий поле. И начался ад, ад для живых на земле…

- Стой!- сержант выскочила из ещё не успевшего остановится автомобиля.- Разворачивайся и стань вон там , - пытаясь перекричать треск лопающегося от разрывов неба, показала она на полянку перед опушкой. Сама же уворачиваясь от бегущих, бросилась к ползущему на коленях солдату, одной рукой опиравшемуся на винтовку; вместо другой руки - лохмотья окровавленного рукава. Герыч сдал задом в кусты- перед капотом бежали, брели ,ползли люди – сплошной поток из людских тел. Хотел выскочить из кабины, но ручка дёргаясь в ладони хвостом огромной ящерицы двери не открывала. Уже налегая всем телом на железо услышал свист рвущий душу на лоскутки. Вспышка, - и тишина…

Мозг ещё хранил смертельную боль от контраста огня и тьмы, глаза его открылись – тишина… И внезапный треск,адский грохот накрыл, смял, затолкал в промежутки между сидениями непослушное тело Герыча. «Смерть - подумал он,- всё, отпрыгал своё». Только боли не было, как не было и ощущения своего « Я». Равнодушно он оглядывал обшивку потолка кабины, непрекращающиеся отражения вспышек и их отражения в стёклах резали глаза. И шум, похожий на бесконечный шум моря топил слух, забивал пространство вокруг, стал единственным звуком на этом клочке Земли. Шум падающей с неба воды. Шел ливень…

Герасим долго не мог побороть желание не закрывать глаза – сразу перед взором возникала людская река - люди шли и шли, и конца- краю не было тому движению.

Постепенно картинка видения стала затуманиваться, терять очертания, виделась какой-то движущейся поверхностью – будто кипящая каша в кастрюле. Прошло всё почти перед самым домом – Герасим уже не вглядывался с тревогой в темноту дороги приподнятую светом фар, уже спокойно мог прикрыть глаза на коротких стоянках. Видение его оставило…

Через месяц, после отдыха на море, Герыч уже со сехом рассказывал свой сон сидя в красном углу тёщиной хаты, уплетая гречневые блины с постным маслом посыпанные сахаром. Танюшка улыбаясь смотрела как муж лакомится любимым угощением, которое Раиса Васильевна только для зятя специально готовила. Женщина вынимала очередной блинок, когда Герка упомянул о раненом в его кабине. Странный звук заставил молодых обернуться в её сторону.

Не отрывая взгляд от стены, тёща шептала что то и мелко - мелко крестилась.

Герасим глянул куда пустым взором смотрела она – и его затрясло. Со стены в простенькой деревянной рамочке, в окружении разных фотографий вставленных под одно стекло смотрел на всех пожилой мужичок с весёлыми глазами и седым чубом волос…

Моё(с)

- Слышь, Валер, а здесь сомы водятся? - спросил Семён.

Валера бросил окурок в воду, сплюнул и мотнул головой:

- Не! А что?

- Да так! - махнул рукой Семён. Солнце уже нырнуло за кромку леса на высоком правом берегу и сразу стало заметно прохладнее.

- Блин, не в ту протоку вошли! - сказал Валера.

Эту фразу он произносил уже в третий раз, поэтому Семён промолчал. Ну, не в ту и не в ту - что ж теперь поделаешь?! Всё равно бензина почти не осталось, так что остаётся покорно ждать, пока река сама не принесёт лодку в село. Зато каких они хариусов наловили - во!

- Ночью только дома будем! - досадовал Валера.

Семён свесился с борта и принялся глядеть в воду. Глубина реки на этом участке превышала два метра, но вода была столь прозрачной, что отчётливо были видны неправильной формы камни, пряди водорослей и топляки, лежащие на дне со времён лесосплава. Спустя минут пять или десять Семён увидел нечто большое, вытянутой формы, что вполне можно было бы принять за бревно, если бы оно не двигалось поперёк русла.

- Слышь, Валер, я, эт самое, кажись, опять сома видел!

- Задрал ты со своими сомами! - отмахнулся Валера. - Какие тут, нахер, сомы?!

- Ну, может, и не сом, - засомневался Семён. - Но какая-то здоровая рыба. Очень здоровая. Больше нашей лодки.

- Не гони! - Валера скривился. Он откинулся на борт лодки и закрыл глаза, дав понять, что разговор его утомил. Семён перестал пялиться в воду и перевёл взор на проплывающие мимо почти отвесные, отшлифованные ветром и временем, скалы. На скалах жались берёзки, а там, где камень разрывали трещины, мало-мальски наполненные почвой, торчали кривые ели, цепляясь за склоны щупальцеподобными корнями.

Берега казались безжизненными, но Семён вспомнил, что если каким-то чудом найти тропку меж утёсами, то там, за стеной леса, будет деревенька староверов. Староверы эти изредка наведывались в село, делали кое-какие покупки: крупу, немудрёную одежду, разные мелочи. Они никогда не приводили с собой детей, и в сельской школе их дети тоже не учились. Укладом жизни староверов Семён не особо интересовался, однако, в детстве спрашивал у матери, почему, мол, их так называют - староверы? А мать лишь пожимала плечами и говорила, что все всегда их так звали. Ещё Семён припомнил, как бабушка, пока была жива, несколько раз говорила, что неправильные это староверы: настоящие-то, дескать, с бородами должны быть, а у этих и лица, и головы гладко выбриты. И ещё говорила, что настоящих староверов зовут кержаками, а эти, может, и не староверы вовсе, а бог знает кто...

А еще в селе удивлялись, что деревня стоит в таком неудобном месте - к реке выход неудобный. Пару вёрст выше по течению или пару вёрст ниже (где берега пологие) и - вот она река: тут тебе и вода, и рыба, и, самое главное, добраться можно куда угодно, была бы лодка, а они вглубь леса забрались, подальше ото всех. Впрочем, говорили, что прямо под их деревней есть огромная пещера, а в ней -- озеро. Озеро то соединяется под землёй с рекой, и вся крупная рыба из реки в озеро уходит -- лови не хочу! Кое-кто рассказывал, что деревенские даже мертвецов своих не хоронят, а прямо в озеро и бросают, чтоб рыба жирнее была. Впрочем, этим байкам мало кто верил. Но вообще-то в пещере и впрямь какая-то загадка была: года два тому назад приезжали дайверы из облцентра пещеру исследовать. Прошли вверх по реке вдоль их посёлка на трёх здоровенных надувных лодках, гружёных баллонами, компрессорами, гидрокостюмами и прочими дайверскими штучками. А вот как они назад возвращались - никто не видел. Может и не вернулись вовсе, а сгинули там, в пещере под деревней?

Семён иногда задумывался: каково это - жить, зная, что под тобой пустота? Размышляя, Семён слишком поздно увидел, что протоку перегораживают стволы упавших деревьев. Стволы были весьма сучковатые, и лодку несло, разумеется, прямёхонько на эти сучья.

- Валера! Валера! - завопил Семён. - Затор! Задремавший было Валера вскочил, пару секунд непонимающе глядел на товарища, затем бросил взгляд по курсу лодки и заматерился. Когда он схватился за вёсла, было уже поздно: правым бортом лодку бросило на здоровенную ель и заклинило меж ветвей.

- Фух! Слава богу, резину не проткнуло! - заметил Семён. Валера молча сплюнул и взялся изучать неожиданное препятствие.

- Слышь, Сёма, - сказал он, - а эта херовина специально тут поставлена! Видишь, как стволы друг с дружкой сцеплены? Бля бу, у них там сеть! Давай-ка проверим! Он снял вылинявшую камуфляжную куртку и, оставшись в футболке, погрузил руку по локоть в воду и принялся шарить ей под стволом, надеясь ухватить край сети.

- Ну? - спросил Семён. - Подержи-ка меня - я поглубже поищу! Семён ухватил приятеля за ремень, а тот свесился с борта так низко, что почти касался воды ухом. Судя по всему, попытки Валеры найти чужую сеть и поживиться на дармовщинку не имели успеха.

- Не, ни хера! - с горечью сказал он и вдруг замер.

- Что, нашёл? - с надеждой спросил Семён. Валера не ответил. Семён легонько потянул его на себя, но тот словно разом набрал пару пудов лишнего веса.

- Сёма-а! - заголосил вдругВалера. - Сёма, тащи меня! Тащи меня скорее! МЕНЯ, БЛИН, КТО-ТО ДЕРЖИТ!

Семён удвоил усилия, но приятель вдруг заорал нечеловеческим голосом, а потом резко выпрямился. Семён отлетел назад, ударился головой о рукоятку мотора, от боли зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел ужасающую картину: у Валеры не было левой руки. Точнее, она была, но только до середины предплечья, а ниже, там, где должна быть кисть, торчало что-то уродливое, какие-то красные мокрые лохмотья. Что-то (или кто-то) грубо, будто топором или тупым тесаком, срезало с руки плоть. Вся лодка была залита кровью, обильно льющейся из раны. Сам Валера, не отводя глаз от изуродованной руки, раскачивался взад-вперёд и тянул на одной ноте нечто среднее между "э-э-э" и "ы-ы-ы". Семёну стало дурно. Он почувствовал, как по телу разливается слабость, подкатывает тошнота и пот выступает изо всех пор. Но в следующее мгновение накатил страх, махом прогнав всякую дурноту.

"Главное - не паниковать!" - решил Семён.

В первую очередь надо перевязать рану. Аптечки в лодке, разумеется, не было, поэтому Семён стащил рубаху и, собрав в кулак волю, взялся неумело обматывать ею культю. Он весь перепачкался кровью, но, завязав рукава узлом и как следует затянув его, остался вполне доволен. По крайней мере, кровотечение удалось остановить. Во время процедуры Валера оставался совершенно безучастен, по-прежнему раскачиваясь и подвывая. Хорошо хоть не мешал! Далее следовало добраться до берега. Семён вытащил весло из уключины и взялся отталкиваться им от ствола ели, намереваясь освободиться из плена. После изрядных усилий ему это удалось, и он потянул лодку к берегу, перехватываясь за ветки.

Когда до прибрежных зарослей рдеста оставались считанные метры, в днище лодки что-то ударило. Поначалу Семён не придал этому значения, но удар повторился - на сей раз в левый борт - и был такой силы, что загудела туго натянутая резина. Семён замер. В какой-то момент ему показалось, что он видит метнувшуюся под ствол ели гигантскую рыбину, ту самую, что он видел часом раньше.

Может, всё-таки здесь есть сомы? Ладно, сом или не сом, а надо действовать дальше. Ещё бы Валера на нервы не капал, а то и так тошно... Сидит и скулит, как дитё...

- Валер, ты, эт самое, заткнись уже, а?! - выкрикнул Семён. - Живой ведь, ё-моё!

Приятель его не слышал. Семён зло сплюнул, схватил весло и принялся ожесточённо им работать. Ещё чуть-чуть - и можно будет спрыгнуть в воду, раскатав голенища резиновых сапог... По толстой резине днища что-то скребнуло, и тотчас у самого борта над водой показалась здоровенная чёрная спина, покрытая то ли чешуями, то ли наростами. Мощное вытянутое тело двигалось быстро и плавно. Это было настолько неожиданно, что, не задумываясь, Семён со всей силы двинул по спине неведомого существа ребром весла. Аж руки отбил. Монстр словно был готов к нападению. Он нырнул, в долю секунды извернулся под водой и вынырнул вновь. На поверхности показалась безобразная круглая голова, вооружённая какими-то острыми отростками, которые тут же впились в борт лодки.

Туго натянутая резина громко треснула, из лодки, гудя, начал выходить воздух, корма просела, и Семён с Валерой, не удержав равновесия, повалились в реку. Холодная ванна вывела Валеру из состояния ступора. Он встал на ноги (глубина в этом месте была примерно ему по грудь) и, кашляя и отплёвываясь, двинулся к берегу так быстро как мог. Он ни разу не оглянулся, пока не оказался на суше. Семён же, увидев, что часть их вещей пошла ко дну, а часть поплыла по течению, несколько растерялся. К тому же он ни на секунду не забывал о чудовище, которое было где-то рядом и могло напасть снова. Весло Семён из рук выпустил, но зато взял небольшой топорик (без которого, как известно, ни турист, ни рыбак и шагу не сделают).

Так, держа топор в высоко занесенной руке, Семён пятился к берегу, не отводя глаз от поверхности реки и стараясь не поскользнуться и не запнуться о подводные камни. Когда вода доходила лишь до середины бедра, и Семён чувствовал себя уже почти на твёрдой земле, его взор уловил стремительно приближающуюся тень. Атака монстра была молниеносной, но и человек не дремал, и, когда уродливая голова жуткого существа поднялась над водой, Семён, издав дикий вопль, со всей силы опустил на неё топор. Топор вырвало из рук, сам Семён потерял равновесие, плашмя упал в воду, вскочил и ринулся на берег, поднимая тучи брызг.

- Сёма-а! - позвал Валера. - Что это за херня вообще? Семён не ответил. Он сидел прямо на гальке, весь мокрый, выбивая дробь зубами, и пытался проанализировать ситуацию. А ситуация, в двух словах, была такова: они случайно зашли не в ту протоку, которую кто-то зачем-то перегородил брёвнами, и застряли в ней; на них напало неизвестное существо, в результате они лишились лодки и сидели теперь, замерзая, на берегу без связи, без спичек, даже без топора. Валера к тому же был серьёзно ранен.

"Невесело, блин!" - подвел итог Семён.

- Слышь, Сёма! - снова позвал Валера. - Я не помру? "Откуда ж я знаю!" - буркнул под нос Семён, но вслух произнёс: - Да не! Не должон! Прозвучало фальшиво, конечно. - Х-холодно, гад! - сказал Валера. Его трясло от холода, боли и кровопотери так, что каждое слово давалось с трудом. Семён едва его понимал. Смеркалось. Воздух становился всё холоднее. Надо было что-то делать. - Помнишь, ты говорил, что тут, за лесом, есть деревня староверов? Валера едва заметно кивнул.

- Я, эт самое, что думаю-то... Надо, наверное, к ним идти - просить помочь. А то ведь это... по-другому никак! - изложил Семён.

- А иди! - Валера снова кивнул.

Сам он обессилел настолько, что едва ли мог встать на ноги, не говоря уж о том, чтобы куда-то идти. Семён это понимал.

- Слышь, Валер, я тебе это... лапника наломаю! - пообещал он, скинул мокрую насквозь куртку и тотчас взялся за дело. За несколько минут Семён наломал целую кучу пихтовых и еловых веток, так, что Валера мог теперь не опасаться застудить почки.

Сам Семён разогрелся так, что от его мокрой куртки пошёл пар. Семён отдал её Валере, который по-прежнему трясся как в лихорадке, - хоть и мокрая, а всё же одежда! Потом Семёну пришла в голову идея, что неплохо бы укрыть приятеля и сверху - тогда тот гарантированно не замёрзнет. Он вновь принялся карабкаться к ближайшей пихте, когда услышал сильный всплеск со стороны реки. Сердце замерло. Семён резко повернулся, пошатнулся, оступился и съехал по склону на собственном заду. У самого берега монстр бился в агонии. Его вытянутое (и впрямь будто сомовье) тело несколько раз судорожно изогнулось, а затем замерло, свернувшись запятой. Семён выковырнул из земли булыжник и что было сил метнул его в чудовище. Камень глухо шлёпнул по телу и булькнул в воду. Тварь не шелохнулась.

"Сдохло!" - торжествующе подумал Семён. Осмелев, он решил рассмотреть, что за чудище явилось причиной их злоключений. То, что перед ним не сом и вообще не рыба, он давно понял. Монстр был омерзителен. Вытянутое, как у гигантской гусеницы, сегментированное тело, членистые конечности, передние - с клешневидными отростками.

Тварь была явно больше трёх метров в длину и толстой как хорошая свинья. В особый же трепет Семёна вогнал вид передней части существа. Она была округлой и больше всего напоминала человеческую голову - выпуклый лоб (с глубокой раной от топора), глубоко сидящие чёрные круглые глаза - вот только ниже располагалось ротовое отверстие, окружённое четырьмя острыми жвалами. "Как у Хищника" - вспомнил Семён инопланетянина из одноимённого фильма. От мысли о том, что их обоих едва не сожрала подобная мерзость, Семёна затрясло и едва не вывернуло.

- Что ж ты за дрянь-то такая? - пробормотал он, разглядывая существо. Наверное, какой-то мутант, решил Семён.

Мутантов он видел в кино. Знал, что они бывают страшными, за редким исключением - злобными, и что появляются они от радиации. Семён вспомнил, что от кого-то слышал, как лет этак дцать назад, во времена юности его родителей, неподалёку от этих мест проводили подземные ядерные взрывы. И ещё этот кто-то говорил, мол, в тех местах с той поры черника размером с яблоко и грибы по пояс человеку. Наверное, и эта нечисть оттуда же... По телу "нечисти" пробежала слабая волна.

- У! Не сдохло ещё! - насторожился Семён и на всякий случай отступил на пару шагов. Может, показалось? Нет, вот опять зашевелилось...

Кожаные бородавчатые пластины, покрывающие спину чудовища, ходили ходуном. Казалось, что монстр устал притворяться мёртвым и теперь поигрывает мышцами, разминаясь перед броском. Семён вновь выворотил тяжёлый, килограммов на семь-восемь, неправильной формы кусок скалы, развернул его острым выступом вниз, поднял над головой, опасливо подойдя вплотную к лежащей в воде туше, и разжал руки. Камень ударил чудовище прямо в середину спины. От удара плоть монстра лопнула и разошлась. Тело существа словно распалось вдоль на половинки, явив миру своё внутреннее содержимое. А там... Семён, не сдержавшись, сдавленно ойкнул, матюгнулся и отшатнулся.

- Сёма-а, что там? - донеслось из шалаша. Семён не ответил. Он просто не мог выдавить ни слова: во внутренностях чудовища лежал человек.

С минуту, а то и более, Семён стоял, глядя в одну точку, пытаясь успокоить дыхание. Затем, убедив себя, что мертвецов бояться нечего, на негнущихся ногах подошёл к монстру и заглянул в его разверзшееся чрево. И опять почувствовал тошноту. Мертвец был голый, покрытый мерзкой на вид красновато-бурой слизью. Он лежал на спине, вытянув руки вдоль тела, и больше всего походил на мирно спящего туриста в узком спальном мешке. Судя по всему, монстр заглотал его целиком, как змея заглатывает пойманную мышь. Семён определил, что перед ним мужчина, но молодой или старый - сказать не мог. Пристально разглядывать не успевшего перевариться в желудке неведомой твари покойника у Семёна не было ни малейшего желания. В его облике и так было что-то странное, но что именно - Семён так и не понял. Зато он понял, что ситуация становилась всё сквернее: теперь ко всем их бедам добавился ещё и мертвец.

А меж тем тьма сгущалась, ночь вступала в свои права, и ждать рассвета в компании с раненным приятелем и загадочным монстром с непереваренным незнакомцем во внутренностях ох как не хотелось!

Семён вспомнил о своём намерении просить помощи у староверов. Он посмотрел на лес, превратившийся в монолитную чёрную стену, понял, что до деревни не дойдёт, непременно заблудится и чуть не заплакал от бессилия. А потом ему вдруг всё стало безразлично: пережитые волнения и усталость совершенно истощили организм. Хотелось просто лечь прямо на холодные прибрежные камни и отключиться. Собрав крупицы воли, Семён залез под большую разлапистую ель, скукожился среди её ветвей, поджал ноги, обхватил колени руками. На реке воцарилась ночная тишина. Валера молчал, даже не стонал.

"Отключился или помер" - равнодушно подумал Семён. Сам он постепенно впадал в некое забытье, не обращая внимания на холод и мокрую одежду. В таком пограничном состоянии, когда вроде бы не спишь, но нет ни мыслей, ни эмоций, ни желаний, он и провёл ночь.

Из оцепенения Семёна вывели голоса. Это случилось ранним утром, ещё до восхода солнца. Кто-то негромко переговаривался на берегу. Семён встряхнулся, вылез из импровизированной берлоги и, морщась от боли в затёкших ногах и спине, выпрямился. У кромки воды, возле самой туши мёртвого чудовища, стояли и разговаривали двое. То были типичные староверы, такие, какими их видел Семён: одинаково небрежно одетые, бледнокожие, совершенно лысые, а потому кажущиеся чуть ли не близнецами. Один из них опирался на толстую суковатую палку.

"Валера!" - вспомнил вдруг Семён. Почему они не помогают Валере? Он же ранен! Может, они не разглядели его под грудой елово-пихтового лапника? А вдруг он и впрямь умер ночью? Как бы то ни было, по крайней мере одному из приятелей требовалась помощь, и староверы были единственными людьми, кто действительно мог помочь. Семён набрал в грудь воздуха, чтобы закричать, но оказалось, от холода лишился голоса и сумел исторгнуть лишь жалкий сип.

Его не услышали. Потому он заковылял по склону к стоящим на берегу людям, неуклюже размахивая руками. Староверы обернулись и изумлённо уставились на явившееся из леса человекоподобное существо в мокрой, облепленной хвоей одежде, машущее скрюченными конечностями и издающее нечленораздельные звуки. Оба не проронили ни слова, пока Семён не остановился буквально в двух шагах от них.

- Эт самое... здрасьте, короче! - выдавил он.

Староверы пропустили приветствие мимо ушей. Тот, что был с посохом, ткнул пальцем в Семёна, потом в монстра и спросил, тщательно выговаривая каждое слово: - Ты убил его?

- Ну! - выдохнул Семён.

Староверы переглянулись. Семён решил, что ему не верят, похлопал себя по груди и сказал: - Я! Топором!

Староверы снова переглянулись. Спрашивавший выпрямился, отступил на шаг, перехватил палку и с размаху хватил Семёна по голове прежде, чем тот успел что-либо сообразить. Окружающий Семёна мир сначала сжался до светящейся точки, а потом и вовсе пропал.

***

Темнота. Шелест голосов. И боль, будто по темени методично стучит молоток. Семён попытался открыть глаза. Невидимый молот стал бить чаще и сильнее, желудок подпрыгнул к самому горлу. Семён вновь зажмурился, разглядывая разноцветные узоры перед закрытыми веками. Попытался понять, где он и что с ним, прислушиваясь к ощущениям, но осознал лишь, что лежит на спине на чём-то твёрдом и ровном, скорее всего, на гладко оструганных досках. Попробовал пошевелиться и обнаружил, что не может - что-то плотно охватывало его тело от шеи до лодыжек.

Семёну это не понравилось. Очень. Забыв про боль, он вновь открыл глаза. Взору открылся шестигранник уходящих высоко вверх бревенчатых стен с прорезанными в них узкими продолговатыми окнами без стёкол. Стены поддерживали толстенные, потемневшие от времени балки крест-накрест. Собрав волю, превозмогая боль, Семён медленно-медленно приподнял голову и осмотрелся.

Он находился в просторном здании, более всего напоминающем сельскую церковь, только без икон и свечей. На расстоянии в несколько шагов от него стояли плотной толпой староверы: одинаково одетые, одинаково бледные, одинаково лысые, почти одинакового роста и неопределённого возраста, а потому совершенно неотличимые друг от друга. Стояли, глазели и молчали. Сам же Семён, совершенно голый, лежал на длинной деревянной скамье, надёжно прикрученный к ней верёвкой. Семён вновь крепко зажмурился и с минуту пытался убедить себя, что всё происходящее либо дурной сон, либо галлюцинация.

А когда не сработало, застонал: - Э-э!... Вы чё, суки, вы чё творите-то?! Это самое.... попутали что ли?!

Староверы безмолвствовали. Семёну вдруг стало страшно. Очень страшно. Нестерпимо. Так страшно, что хоть реви белугой. Семён всхлипнул.

Потом несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, открыл глаза и уставился на окруживших его людей со спокойствием приговорённого, уже положившего голову на плаху.

- Чё вы пялитесь? Чё вам от меня надо-то? - выдавил он. От толпы староверов отделился один, вплотную подошёл к Семёну и присел на корточки, так, что они теперь смотрели прямо в лицо друг другу. Семён впервые видел жителя деревни так близко. Несмотря на собственное незавидное положение, он ещё не утратил способности удивляться, а потому с изумлением взирал абсолютно гладкое, без щетины и морщин, лицо, обтянутое белой, почти прозрачной, кожей. Ни малейшего намёка на возраст. Вот только во взгляде что-то такое, что Семён сразу решил - перед ним глубокий старик.

Некоторое время они молча взирали друг на друга, потом Семён спросил: - Где я?

Старовер молча повёл рукой. Повинуясь жесту, толпа раздвинулась, и Семён увидел, что невдалеке стоит ещё одна длинная дощатая лавка. На лавке лежал Валера, тоже совершенно голый. По тому, что он не связан, и по тому, как безвольно свисает до самого пола его объеденная до костей рука, Семён понял - приятель мёртв. А сам он остался один на один с целой деревней странных и далеко не дружелюбно настроенных людей. Ему вновь захотелось плакать. Тем временем старовер заговорил. У него был высокий, почти женский голос.

- Это наш Храм. Наше кладбище. И наше гнездо, - сказал он, чеканя каждое слово. - Здесь мы впервые видим дневной свет, и здесь же наши бренные тела обретают своё последнее пристанище. И сюда мы приходим, дабы выказывать почтение нашему Отцу.

Произнося последнюю фразу, старовер почтительно посмотрел куда-то. Семён как мог изогнул шею и задрал голову. Боль нахлынула новой волной, Семён вновь зажмурился, но успел разглядеть нечто, напоминающее скульптуру то ли червя, то ли змеи, вырезанную из цельного ствола какого-то невероятно корявого дерева.

- Вы называете нас староверами, - услышал Семён. - Что ж, вы правы: наша вера стара, очень стара. Мы жили здесь и воздавали почести нашему Отцу задолго до того, как ваши покрытые волосами и одетые в шкуры предки пришли в эти края. Сначала их было мало. Иногда они убивали нас, мы тоже убивали их, но... но потом их становилось всё больше и больше, они стали хитрее и осторожнее. Тогда мы поняли, что нам надо научиться жить рядом с вами.

И мы стали меняться. Мы стали похожими на вас. Научились строить дома, подобные вашим, носить ваши одежды, пользоваться вашими вещами и говорить как вы. Старовер замолчал. Семён попытался переварить услышанное, но понял, что ничего не понял. Старый пень нёс явный бред.

Сектант, что с него возьмёшь!

- Мы давным-давно живём в мире с такими как вы, - продолжил старовер. - Мы не лезем в вашу жизнь, а вы - в нашу. Но ты - ты убил одного из нас! Убил неразумное дитё!

"Да не убивал я! Его монстр убил!" - хотел было заорать Семён, но осёкся. Из глубин памяти всплыл вдруг сюжет мельком виденного некогда по ТВ фильма про какое-то негритянское племя, которое считает крокодилов своими родственниками и готовых пристрелить любого, кто вздумает поохотиться ради куска крокодиловой кожи.

А если эти монстры, кем бы они ни были, тоже что-то вроде священных животных? Пытаясь оправдаться, Семён залепетал про то, что он не виноват, что чудовище само напало на них, а он лишь оборонялся...

Старик снисходительно покачал головой. - Да-да! - сказал он. - С детьми такое бывает! Но возрадуйся: твоё тело и тело твоего умершего сородича станут плотью наших детей. Он вновь повёл рукой, и толпа вновь расступилась. Семён приподнял голову и увидел нечто, напоминающее колодезный сруб, над которым возвышался треножник с подвешенной на нём системой блоков. Сруб был закрыт крышкой. - Воздадим же пищу детям нашего Отца! - провозгласил старец. Толпа запела.

Семён не мог разобрать не единого слова, но от этого слаженного высокоголосого хорового пения, завораживающего и жуткого одновременно, его и без того измученная страхом душа совсем сжалась в комок. Он видел, как четверо староверов с благоговением сняли с "колодца" тяжёлую крышку. И тотчас к пению прибавились новые звуки: Семён отчётливо слышал плеск воды, тревожимой чьими-то большими и тяжёлыми телами. Затем те же староверы аккуратно взяли лавку с телом Валеры, поднесли к колодцу (теперь Семён не сомневался, что это действительно колодец), опёрли один её конец о край сруба, а другой приподняли. Ногами вперёд труп скользнул в жерло колодца. Хор умолк. Стало непривычно тихо. В этой тишине Семён услышал, как тело его приятеля глухо шлёпнулось о воду, а затем окружающее пространство вновь наполнилось звуками неистово плещущей воды.

- Отец благословил эту пищу! - провозгласил старец.

Четвёрка староверов подошла к Семёну. Он понял, что пришла и его очередь отправиться в колодец. Он вообще многое понял - кусочки паззла вставали на свои места. Он понял, что именно показалось ему странным в мёртвом теле, обнаруженном в утробе убитого монстра: тот "человек" не имел ни сосков, ни пупка, и, наверное, половых органов у него тоже не было. Он понял, почему среди жителей деревни не было ни детей, ни стариков.

Тот старовер не был жертвой чудовища! Он готовился вылупиться из него, подобно стрекозе, разрывающей покровы своей личинки. В храме вновь запели. Семён не часто задумывался, как именно он умрёт. Ему всегда казалось, что каким бы ни был его смертный час, он уйдёт из жизни достойно. Но когда лавку с ним подняли и понесли, он начал извиваться, рыдать и материться. Лавка стукнула о край колодца, один из "староверов", потянув конец верёвки, ослабил путы, и Семён полетел вниз. Ногами вперёд.

Говорят, что у человека, стоящего на пороге собственной гибели, время замедляется, становясь вязким как патока. За то мгновение, что длилось падение Семёна, он успел разглядеть многое. Он увидел поверхность озера, из вод которого исходил загадочный фиолетовый свет, и свод громадной пещеры, озарённый этим сиянием. Он увидел множество мощных гибких тел, хищно скользящих по светящейся глади. А ещё он не увидел, но физически ощутил присутствие чего-то чудовищно огромного, чего-то живого и невообразимо древнего.

Того, кто скрывался под толщей вод и испускал свет, наполняющий весь этот поразительный подземный мир. Того, кто порождал легионы подводных тварей. Того, кого жители деревни почитали как своего Отца.

Автор: Пётр Перминов http://samlib.ru/p/perminow_p_l/starovery.shtml

Поздним вечером по аллее Космонавтов старого городского парка брёл старик, слегка согнувшись и опираясь на тонкую трость. Он бережно прижимал к себе левой, свободной от трости рукой рыжего кота с голубыми глазами. Тот довольно урчал, как и было принято в течение их традиционной вечерней прогулки, на которую они выходили каждый день с наступлением темноты.

Сегодняшний вечер ничем не отличался от таких же предыдущих. Не вступившая ещё в полную силу весна высушила дорожки аллеи и подморозила лужицы. Было прохладно и скользко. Поэтому старик в коричневом потёртом пальто, держащий кота, осторожно ступал, ощупывая тростью дорожку перед собой. Сюда, в окружение вековых сосен, почти не доносился гул от автомобилей, всё ещё снующих в засыпающем городе. Обычно старик доходил до конца аллеи, разворачивался и шёл домой, в небольшую уютную квартирку, где его ждал вечер со старыми книгами. Этим книгам с выцветшими и обтрёпанными обложками, порой с причудливыми символами и непонятными, даже пугающими иллюстрациями старик посвящал всё свое время. Только прогулка с любимым животным отрывала его от изучения страниц на множестве иностранных языков.

Двое крепких парней в кожаных куртках и потертых джинсах с интересом вглядывались в старика, который на секунду остановился взглянуть на экран большого смартфона. Полутьма конца аллеи на миг осветилась от экрана телефона.

- О, неплохой телефончик, - хмыкнул один из парней, опытным взглядом оценив модель и примерную стоимость. Второй же молча огляделся. Прохожих вокруг не было, за исключением женщины с пакетами, поспешившей быстрее уйти при виде гопников, решивших сегодня «подзаработать» в парке.

- Эй, дед! Стой! – окликнул один из парней старика. Но пожилой человек, не обращая внимания на его оклик, упрямо брёл прямо им навстречу.

- Дай телефончик позвонить, по-доброму! – угрожающе перегородил старику дорогу второй.

И тут же парень неожиданно сел на задницу, сломав хрустящий лед на небольшой лужице. Мгновенный тычок окончанием трости стал для него полной неожиданностью. Слепящая боль паутиной растянулась по месту, где коснулась трость.

- Да ты чё, дед, офонарел?! – взревел второй и угрожающе двинулся в сторону пожилого человека. В руке гопника блеснуло лезвие выкидного ножа. Тем временем вскочил и второй, потирая ушибленное место. Его бессмысленный взгляд явно свидетельствовал о том, что парень был под воздействием наркотика.

Старик ещё крепче прижал к себе кота и отступил на один шаг. Страха он не показывал. Он низко опустил голову, стараясь не смотреть на грабителей, и пробормотал что-то неразборчивое, что ещё больше взбесило нападавших. Промышляющие грабежом парни привыкли к тому, что их жертвы, как правило, беззащитные перед ними, съёживались от страха и безропотно отдавали всё требуемое.

Тот, что был покрепче, решил «слегка побаловаться ножом».

Выпад лезвием оставил всего лишь лёгкую царапину на пальто старика, но задел пухлую щечку кота. На мордочке животного показалась капелька крови.

Если бы гопники были немного адекватнее и повнимательнее, они бы успели заметить синие искры, одинаково ярко вспыхнувшие в зрачках и старика, и пострадавшего животного. И, может быть, даже успели бы убежать. Но было слишком поздно.

Голубой всполох озарил тяжёлые ветви сосен и грязные лавки. Издали эта вспышка выглядела как блеснувший шар размером с грузовик. Затем парк вновь погрузился в привычную полутьму, плохо освещаемую уцелевшими фонарями. Старик, все так же не спеша, побрёл домой, переступив через сморщенные, иссушенные тела хулиганов. От грабителей осталась лишь ставшая непомерной одежда и хрупкие кости, обтянутые кожей пепельного цвета.

- Может, не стоило так круто с ними? – спросил у старика мягкий переливающийся голос, когда они вернулись в квартиру.

- Со временем я становлюсь всё несдержаннее, - проворчал пожилой человек и посадил кота возле набора мисочек с едой и питьем.

- Поэтому нам снова придётся перебираться в другой город, мой старый друг, - закончив хрустеть кормом, кот поднял сияющие глаза на старика. - Ты же знаешь этот глупый век. Кругом камеры и посторонние глаза, даже если никто ничего не видел – кто-то что-нибудь да видел!

- Одних книг перевозить кучу, - устало вздохнул старик и посадил говорящего кота себе на колени, - и не нужно меня корить, они ранили тебя.

- Пфф, - фыркнул кот, - как будто эта царапина могла мне повредить… А тебе уже пора стать помоложе, да и мне надоело быть котом.

На следующий день они уже переезжали. Молодой, атлетически сложенный высокий парень в коричневом пальто командовал грузчикам, с какими вещами быть поосторожнее, не выпуская при этом руки очаровательной рыжеволосой девушки, льнущей к нему.

- В следующий раз, буду сдержаннее, - шепнул молодой человек на ухо девушке…

Автор: Дмитрий Чепиков

Серая, обшарпанная Елеевка Николаю не понравилась сразу. На въезде в захолустный райцентр, куда его направили из Института повышения квалификации учителей, он, пропуская бабулю через дорогу, получил несколько ругательств и удар палкой по капоту новенького автомобиля.

Мало того, что эта старая карга перебегала дорогу в неположенном месте, так ещё и неадекватно отреагировала на его замечание по этому поводу. После того, как он её, пожалев, пропустил.

Окончательно испортилось настроение возле двухэтажной гостиницы, куда он должен был заселиться. Его встретили: отсутствие мест на крохотной парковке, злобный взгляд полной женщины-администратора из-под тусклых круглых очков, запах сырости и гнили в холле помещения.

— Сидоренко? — повертев в руках его паспорт, строго спросила администратор, недовольно уставившись на клиента.

— Николай Александрович, — подтвердил командированный, искоса поглядывая сквозь стеклянную дверь гостиницы на свой «Форд», припаркованный за неимением места почти под самым крыльцом.

— Опять пьянки с девками устраивать будете! — вдруг взвизгнула женщина. — Я участкового сразу вызову! И машину уберите от крыльца!

— Вы меня с кем-то путаете. Я здесь впервые, — попытался спокойно ответить на её вопли Николай. — А машину некуда ставить, у вас парковка занята.

Администратор едва не задохнулась от злости, собираясь высказать молодому человеку интеллигентного вида в дорогом костюме, что вот от таких, как он, и приключаются все беды. Но внезапно передумала и, хищно улыбнувшись кривыми зубами, выложила на стол большой ключ с номерком «4», молча указав крючковатым пальцем на лестницу, ведущую на второй этаж.

Николай, ожидавший продолжения неожиданной истерики, даже опешил. Так же молча сгреб свой паспорт, ключ и, расписавшись в журнале с зеленой обложкой, поднялся на второй этаж.

С трудом открыв деревянную дверь, обитую зачем-то металлическими полосами, он вошел в довольно просторный номер с большой кроватью, столом, шкафом и парой мягких кресел.

Дышалось тут явно легче, чем внизу. Открыв боковую дверь, постоялец обнаружил чистую ванную комнату с приличной сантехникой. Настроение у него значительно улучшилось.

На улице загрохотало. Свинцовые серые тучи, висящие над поселком, стали ещё темнее, и по стеклу окон забарабанили первые крупные капли. Николай приоткрыл фрамугу, желая пустить в номер свежий дождевой воздух, и его взгляд упал на странную компанию, усевшуюся на крыльце рядом с его машиной. Два человека подозрительной внешности откупорили бутылку водки и поставили на «Форд» пакет с закуской. Начавшийся дождь им совсем не мешал.

Вышедшая на мяуканье автомобильной сигнализации администратор, на удивление постояльца, составила им компанию.

Возмущенный до глубины души Николай, стремглав, выбежал на крыльцо, задавив по пути, на лестнице, нескольких тараканообразных насекомых. Но возле машины уже никого не было. В фойе пустой гостиницы ветром мотало дверь. Поразившись отсутствию местных алкашей и невесть куда пропавшей неприятной администраторши, он отогнал машину чуть подальше, под деревья. И быстро, чтобы не намокнуть, Николай вернулся в номер.

Он тоскливо взглянул на часы. Семь вечера. Завтра в девять ему предстоит общаться с учителями из местных школ на скучнейшую тему о системах педагогического образования. Никому не нужное занятие. Насильно отправили его, вызвали из отпусков учителей, занятых домашним хозяйством.

«Как обычно, всё в нашей стране через одно место», — подумал он, распаковывая дорожный чемодан. Достал ноутбук и попытался подключиться к гостиничному беспроводному интернету.

Дело вышло бесполезное, ввиду отсутствия такового. Решил немного поспать под мерную дробь дождевых капель. Но проспал он всего несколько минут. Громкий настойчивый стук в дверь заставил его подскочить на кровати.

Николай открыл дверь и нос к носу столкнулся с худым человеком в мятой полицейской форме. Видимо, это был тот самый участковый, которого грозилась вызвать неприятная женщина.

— Документики предъявите! — потребовал полицейский. — По какому праву поселились в опечатанном номере? Только вчера выселили всех из гостиницы из-за несчастного случая с администратором… и гляди, опять лезут.

— Что...что значит выселили? Как... по какому праву? Меня администратор записала, там запись есть, — начал заикаться от неожиданности Николай.

— Выпивал? – прищурился участковый. — Она тут три дня провисела в номере. Журнал с записями у меня в кабинете с субботы лежит, а Ольга Петровна в морге. Показать?

— Может, кто другой записал? — неуверенно спросил Николай. — Меня записывала в журнал полная женщина лет сорока пяти, в очках.

— Эта? — протянул ему участковый фотографию мертвого тела на металлическом столе с грязными разводами. Николай в ужасе отпрянул.

— Извините, я видимо в пути перегрелся, — забормотал он и, вдруг, уцепившись за мысль в голове, выдал: — А может быть, кто-то разыграл меня?

— У нас всё может быть, — усмехнулся участковый. — То-то народ отсюда и валит. Циркачи одни. Работать некому. Да и негде.

Их беседу прервал протяжный душераздирающий вой. Глядя, как Николай позеленел от страха, полицейский, усмехаясь, объяснил, что это ветер воет в механизме огромного колеса обозрения – одном из ржавеющих памятников ушедшей советской эпохи. Напоследок, посоветовав приглядывать за машиной и вручив командированному клочок бумаги с номером телефона, участковый поспешил распрощаться.

«Ну и денек», — мучительно подумал Николай, без сил заваливаясь прямо в одежде на кровать. — «Точно, я перегрелся. Видно, работает тут кто-то на покойницу похожий, а я себе надумал». Прислушиваясь к скрипам в безлюдной гостинице и редким проезжающим по дороге машинам, он незаметно для себя задремал.

Ему снилось, что он в одиночку бродит по заброшенному парку аттракционов среди нечётких теней, тянущих к нему нелепые отростки конечностей. Налетавший порывами осенний ветер срывал последнюю листву с почти голых деревьев и заставлял ежиться от холода молодого человека. Николай стоял у того самого, слегка покосившегося и насквозь проржавевшего колеса обозрения, которое медленно вращалось и безбожно выло двигателем, приводящим в действие механизм.

Неожиданно, из-за аттракциона с облезлыми лошадками появился человек и побрел в сторону Николая. По обвисшей полицейской форме Николай с облегчением определил уже знакомого ему сотрудника полиции. Но когда тот подошел вплотную, Николай бросился бежать. Участковый смотрел на него пустыми черными глазницами. Несясь в сторону гостиницы, молодой человек с ужасом почувствовал как предательски слабеют ноги, как его за одежду хватают цепкие пальцы и опрокидывают навзничь. Вскрикнув, Николай проснулся. Взглянул на часы на левой руке. Циферблат показывал почти четыре утра.

«Я здесь определенно схожу с ума», — решил молодой человек и снова включил ноутбук. До самого рассвета он впивался покрасневшими глазами в таблицы и отчеты, пытаясь занять себя работой. Когда рассвело, немного пришел в себя. Снял измятый костюм и погладил его найденным в шкафу архаичным утюгом. Обжёг палец, проверяя, остыл ли утюг. Выругался и сунул палец под ледяную струю воды, льющуюся из замызганного крана в ванной. Вышел проверить, в порядке ли машина. На капоте сидел откормленный серый кот и внимательно следил большими желтыми глазами за каждым движением постояльца.

На негромкое «брысь» кот не отреагировал никак. Лишь зажмурился и недовольно заурчал. Николай, благосклонно относящийся к кошкам, решил, что от сидения наглеца на его машине большой беды не будет, и вернулся номер. Место администратора всё так же пустовало, и это даже порадовало его. По пустой улице, воя сиреной, промчалась «скорая помощь». Наскоро позавтракав чашкой чая с куском засохшего рулета, Николай отправился в районную школу.

Семинар для учителей он провел в штатном режиме. Все двадцать присутствующих работников образования слушали его, разинув рты. Он умел заворожить аудиторию, ловко вплетая в скучные системные разработки интересные истории и случаи из жизни.

Завершив первый день семинара весёлым анекдотом и получив приглашение от директора районной школы вечерком заглянуть в гости, он отправился прогуляться в парк. Его как магнитом тянул к себе неработающий парк аттракционов. Николай собирался немного пофотографировать там останки увеселительных механизмов и показать друзьям или даже выложить на странице соцсети "Вконтакте" колоритный пережиток советского прошлого.

— Слышала? Петра-то, нашего участкового, жена сегодня утром порешила, — услышал Николай разговор двух бабулек, мирно сидящих с кульком семечек на скамеечке перед парком.

— Как же не слышала, Васильевна. Она же ему оба глаза ножом выковыряла, чтоб на Люську-кассиршу больше не заглядывался, — громогласно подтвердила бабуля с тканевой зеленой сумкой у ног.

Николай, вспомнив свой кошмарный сон, почувствовал, как по спине предательски стекает холодный пот.

— Здравствуйте. Извините за беспокойство. Я случайно услышал ваш разговор о несчастном случае. Это вы случайно не про Петра Алексеевича Ходова говорите? Он мне вчера визитку дал, — дрожащим голосом обратился он к бабкам.

— Про Петьку, про него. Так ему кобелю и надо, — обвинительно заявила старушка, с интересом поглядывая на незнакомца. — А ты, сынок, видать приезжий. В гостинице живешь, где Ольга повесилась?

— Да, он это, он, — подтвердила вторая, даже не взглянув на Николая. — Наших учителей сегодня байками развлекал.

— Ты, сынок, съехал бы с гостиницы – дурное там место, — посоветовала бабка с зеленой сумкой и добавила. — И к директору нашему не ходи выпивать. Он с нечистой силой знается.

— А откуда, вы знаете, что меня директор пригласил? — поразился Николай и, не дожидаясь ответа, в смятении побрел в сторону парка. Отойдя шагов на двадцать, он обернулся спросить, есть ли где другая гостиница, чтобы остаться на ночлег, но скамейка уже пустовала.

«Чертовщина», — подумал он.

Несмотря на жаркий августовский день, его начало знобить. На кистях рук выступили странные жёлтые пятна. Вздохнув, Николай побрёл разыскивать аптеку, решив, что у него снова проявилась аллергия. Через полчаса, расспросив нескольких прохожих, он, наконец, добрался до нужного здания.

«Хоть что-то здесь работает и в норме», — подумал он, разглядывая миловидную темноволосую аптекаршу. На вид девушке можно было дать не больше двадцати пяти, а её белоснежный медицинский халат с расстёгнутыми пуговицами, демонстрировал весьма привлекательное декольте.

— Что-нибудь от аллергии, — попросил молодой человек и, подумав, добавил: — А ещё успокоительное или снотворное.

— Снотворное без рецепта нельзя, — поджав губы, ответила фармацевт. — С вас триста семьдесят рублей шестьдесят копеек.

— А что вы делаете сегодня вечером? — неожиданно для самого себя спросил у неё Николай.

— Кота своего пойду искать, серый, большой такой. Глазища желтые, красивые. Сбежал поганец. Не видели?

— Утром на моей машине сидел. Только, наверно, сбежал уже и оттуда. Дело к вечеру уже.

— Я к вам загляну тогда. Может, вместе поищем, — кокетливо подмигнула ему продавщица. — Только никому не говорите, а то у меня муж ревнивый, директор наш. Может, знаете?

После последних слов Николай пулей вылетел из аптеки и вновь наткнулся на тех же самых бабок, что видел возле парка. Теперь они сидели на лавке у аптеки и молча улыбались ему.

Чуть ли не бегом он добрался до гостиницы, побросал вещи в чемодан и уселся за руль своей машины. Небо над поселком вновь угрожающе затянуло тучами, повторяя вчерашнюю погоду. Николай взглянул на окно своего номера, ясно различив там раздутое, неживое лицо администраторши и безглазую физиономию участкового рядом с ней. На крыльце гостиницы сидел серый кот, торжествующе сверкая жёлтыми глазами.

Серебристый «Форд» на бешеной скорости, едва не устроив ДТП с брошенным посреди дороги трактором, вылетел из поселка и устремился в сторону областного центра. Сидящий за рулем молодой человек постоянно поглядывал в зеркало заднего вида и мучительно пытался придумать оправдание своему бегству и неоконченной работе. Он отчаянно давил на педаль газа, опасно проходя дорожные повороты и обгоняя попутные машины.

Не доехав около двадцати километров до родного города, «Форд» со впавшим в полное оцепенение водителем, врезался на огромной скорости в одну из переходящих дорогу коров. Прибывшие на место ДТП медики зафиксировали, что у погибшего водителя не было ни малейшего шанса выжить.

Пока медработники и полицейские уныло ожидали «труповозку», от патрульной машины к «скорой» и обратно вальяжно курсировал, выпрашивая у людей еду, невесть откуда взявшийся упитанный серый кот…

Автор: Дмитрий Чепиков https://litmarket.ru/dmitriy-chepikov-p26632