На перекрёстке левый ряд закрыт поворачивающими налево машинами, а мне горит зелёный и я веду свой мотоцикл прямо. Из-за машин не видно встречку, и внезапно оттуда наперерез мне вырывается нетерпеливый джигит на ржавой нексии. От столкновения не уйти, и я пытаюсь хотя бы ударить в багажник, чтобы, перелетев через него, упасть на асфальт и отделаться парой переломов. Не получается. Попадаю прямо в середину автомобиля, головой между дверей. Я вижу пролетающий у моего лица руль мотоцикла, ощущаю как шлем ударяется о стойку, как его пластик лопается и начинают хрустеть кости моего черепа, чувствую, как рассыпаются шейные позвонки, и кто-то выключает свет…
Страшно! Возвращаюсь в реальность и не доезжая до перекрёстка сбрасываю газ, готовясь экстренно тормозить; беру правее, чтобы встречные увидели меня пораньше.
Проигрывать в голове различные сценарии развития дорожной ситуации, причём худшие из них – нормально ли это? Зачем мой мозг делает такое?
Въезжаю на развязку, впереди КАД, по обе стороны проезжей части установлены металлические барьерные ограждения. Белая ночь, пустая дорога, и я приятно закладываю в поворот, почти касаясь коленом асфальта. Машине хорошо, она в случае чего упрётся бампером в балку, поцарапает краску, ну может быть железо помнёт. А если я? И мозг рисует картину, как поскользнувшись на песке я лечу под этот барьер, а острые, будто ножи мясорубки, металлические стойки ограждения рвут моё мясо и ломают мои кости. Как моё уже безжизненное тело, словно упавшая тряпичная кукла, лежит на асфальте с раскинутыми неестественным образом конечностями, а растекающаяся кровь, смешиваясь с пылью и песком, из багровой становится серой…
Страшно! И я рефлекторно сбрасываю скорость и распрямляю мотоцикл.
Я боюсь, и страх помогает мне выжить. Этот первобытный рефлекс заставляет задуматься о приближающейся опасности и даёт возможность избежать её.
Перед перекрёстком небольшая пробка, но между машинами достаточно места для моего мотоцикла. Активно перестраиваюсь в левое междурядье и бодро обхожу стоящих: первый, второй, третий, вот я уже почти подъехал к светофору, но прямо передо мной открывается дверь. Уже ничего не сделать. Дверь ребром упирается мне в наколенник, раскалывая пластик, и коленная чашечка лопается, не выдерживая нарастающего напора металла. Ботинок цепляется за что-то, и разорванная большеберцовая артерия, обнажившаяся из вывернутой голени, заливает асфальт моей теплой кровью.
Страшно! И ещё до въезда в междурядье я сбрасываю скорость почти до пешеходной и начинаю вглядываться в зеркала и салон каждой машины, мимо которой проезжаю.
Сумерки. Снова пробравшись между машин, я стою первым на перекрёстке в ожидании зелёного сигнала. Как же это приятно, открутив ручку, резво отовраться ото всех и ехать одному по пустой дороге… Но дедушка плохо видит в сумерках. Выезжая со двора, он смотрел в сторону перекрёстка и видел там множество фар автомобилей; они ещё далеко, и он без проблем успевает выехать перед ними. А фара моего мотоцикла затерялась в глазах старика на фоне стены огней, и он даже не понял, что с таким грохотом ударилось в его старенькие жигули. С трудом открыв помятую дверь и выбравшись из салона, он склоняется над грудой покорёженного железа, перемешанного с окровавленными тряпками.
– Сынок, да как же так… Я же…
Страшно! Не делайте, так. Бойтесь. Думайте. Берегите себя.
