Ветеранам локальных войн

Это предыстория моих рассказов:

Второй день на войне, Третий день на войне, Последний день на войне.

Так сказать - "для порядка". (все фото не мои).

Мы приехали на аэродром Чкаловский утром 30-го декабря 1994г. Нас уже ожидают: Ил-76 с откинутой аппарелью и несколько разномастных грузовиков и автобусов рядом. Некоторое время мы сидим в машине. Прохладно и народ начинает медленно, но верно замерзать. Ожидание неизвестности само по себе ни разу не бодрит и не греет. Но вот нас пригласили на посадку. Начинаем утрамбовываться в брюхо самолета. У каждого кроме оружия большой полосатый рюкзак. Размеры рюкзака надо описывать отдельно, ибо это чудовище из раздела "мечта оккупанта" может поглотить собой много, очень много поклажи. Подразумевалось, что в случае командировок в рюкзак должен помещаться большой противоударный "ОМОНовский" щит. А еще, по задумке разработчиков, рюкзак подходит для использования в качестве спального мешка. Правда куда должны перекочевать вещи из рюкзака разработчики умалчивают. Конечно сейчас мы не взяли с собой щиты и резиновые палки. В этой командировке популярно другое - патроны, бронежилеты и еда. К примеру: у каждого, как минимум с собой две полуторалитровых пластиковых бутылки с водой на первое время. Сказывается опыт предыдущих поездок...

В самолете смонтирован второй этаж. Это позволяет увеличить вместимость воздушного судна чуть ли не на треть. По внешнему виду "второй" этаж похож на насест в курятнике. Мы грузимся в числе последних, а по-этому места достаются ближе к... хвосту, хотя и на первом этаже. Однако погрузка остановлена и часть людей тащит вещи обратно на холодный бетон аэродрома. Походу все желающие не помещаются. Кто-то что-то решает. Среди авиаторов бегает чел в гражданке и с папкой для бумаг подмышкой. Летуны непреклонны и из недр фюзеляжа начинают подавать коробки и ящики. Это подарки и снедь к Новому году для Моздока, где расположился штаб группировки. Разгружаем запасы Деда мороза. Из глубины салона выкатывают деревянную бочку. Огромную, литров на 150, пахнущую солеными огурцами. Я такие видел только в кино. Рядом суетится тот, что в гражданке, по всему видно - сопровождающий груз. Считает коробки, советует как кантовать бочку с огурцами. Мешает в общем. Улучшив момент, когда он отвлекся два ящика мы моментально передаем на второй этаж, в "курятник". На ящиках написано - "Советское шампанское". Не ну а чем можно было поживиться в предновогодней суматохе? Не огурцами же.

Сопровождающий возвращается. Пробирается куда-то внутрь, потом возвращается внимательно переступая через вещи пассажиров. Оглядывается. Что-то спрашивает, просит отодвинуть рюкзак. Ищет недостачу. Теперь мы даем советы по поводу поиска пропажи - проявляем участие. На рожах бойцов каменное выражение. И оно понятно - если солдат сказал, что не брал, то значит - не отдаст! Пиджак уходит и уносит свою папку. Мы остаемся в компании летного экипажа. "Триста шестнадцать человек!" Говорит кому-то борттехник и начинает закрывать аппарель. Триста шестнадцать сотрудников МВД из различных подразделений специального назначения. СОБРы, ОСНы и тому подобное. Многих ребят видел, кого-то знаю лично. Часто пересекались на всяких мероприятиях и сборах. Вот. к примеру, Отряд из города "С" . Эти из Отряда с горячим названием "Ф", а с этими снайперами мы соревновались на полигоне "Т" совсем не так давно. Ну чтож, так и буду их называть "Т"ешники, э"Ф"ки, "С"овцы. Сами себя узнают, если что...

Самолет идет на рулежку, а у нас появилось занятие - надо поделить добычу. Сверху передают бутылки с шампанским. Перепадает и экипажу, за содружество родов войск!. В общем обыкновенная армейская круговая порука, солидарность и взаимоуважение. Летим, пытаемся спать, посадка в аэропорту г.Беслан. Велено ночевать здесь, но сна ни в одном глазу. С группой сотрудников иду в здание аэровокзала. На вокзале муравейник из военных всех типов и мастей. Возле группы офицеров-десантников задерживаюсь. Один из них рассказывает "за Чечню". По разговорам понятно, что они возвращаются в место постоянной дислокации. Вокруг скопилось достаточное количество "слушателей". Побасенки страшные, но в меру. Отмечаю, что десантники тащат с собой оружие. Стволов по 7-8 на каждого.

Вот нашел группу с "нашего рейса". Лежат на полу на каких-то картонках и делают вид, что спят. У одного работает радиостанция. Сканер нашел "живой" канал и транслирует на всю округу как вяло переругиваются местные горцы: "Иииингюююшь!"- протяжно нараспев зовет один. "...нохча!" - сонно отвечает другой. Врожденная интеллигентность не позволяет мне передать всю фразу целиком, но продолжается это общение долго, до бесконечности. Помяв бока на бетонном полу возвращаюсь к самолету. Найти его в темноте не трудно - по невидимой тропинке постоянно кто-то снует туда-обратно. В ночи замечаю вертушки Ми-24 и часового рядом с ними. У него на плече СКС. Вообще часовой в ночное время должен нести службу с карабином в положении наизготовку и с откинутым штыком, а тут полное игнорирование Устава ГиКС. Или это ЧОП? Поди знай, поди знай. Видать на Кавказе свои обычаи.

А что я хотел увидеть? Вот это? :

В самолете лежбище котиков в камуфляже. Хотя в салоне прохладнее, чем в аэровокзале, но нет вероятности, что борт улетит без меня. Пассажиры сбиваются в группки и пытаются согреться, прижавшись к друг к другу. Вот и я частично согреваюсь и засыпаю. Через какое-то время начинает светать и все возвращаются из аэровокзала в самолет, на свои места. Идет проверка личного состава, рулежка и взлет. В самолете следует команда поставить оружие на предохранитель. Надо полагать не спроста - бывали случаи, а значит соблюдение мер безопасности - превыше всего! Летим и почти тут же заходим на посадку. На этот раз, когда открывается аппарель мы оказываемся в аэропорту Моздока. Выгружаемся и идем на построение. "Удачи ребята!" - слышу вслед от борттехника.

На построении выступает генерал. Основная мысль - штурм начался! Рядом стоит колонна грузовиков - тентованные Уралы и КаМаЗы. Прилетает легконогая "шишига". Она привезла ящики с гранатами. Ручными Ф-1, РГД-5 и противотанковыми РПГ-22. И вот тут приходит понимание, что все уже серьезно и я начинаю снаряжаться для боя. Если до этого я носил бронежилет только чтоб согреться, то теперь запихиваю в него бронепластины потолще. Раскладываю по карманам гранаты. Остальные бойцы не отстают от меня. Грузимся в КаМаЗ и колонна трогается в неизвестность. Мне достается место на центральной лавке, сразу у заднего борта. Может и не самое комфортное место, т.к. в кузов летит грязь из-под колес, но худо-бедно виден путь по которому мы едем.

А путь наш лежит через села, поля и редкие лесопосадки. Вот на обочине стоит одинокий танк. Он цел - орудие по-походному, но экипажа не видно. Заглох и брошен? Вот мы проезжаем село с кирпичными домами. За машиной бегут дети и некоторые показывают нам жест - ребром ладони по-горлу. Вот же засранцы этакие! Взрослых почти не видно, хотя... Едем еще час, два, слышу - Бух! и вижу, как между нашей и задней машиной об дорогу бьется граната РПГ-7 и улетает на другую сторону. Что за...? Или мне показалось? Да нет - я явно видел четыре характерных стабилизатора. Дистанция до следующей машины метров 60-80. Может они что из кабины разглядели получше? Наша машина уходит на поворот...

Окончательно стемнело. Теперь колонна пробирается медленно и вдруг останавливается. Рядом что-то бухает выстрелами. Нервы напряжены, но команды нет и от этого еще тоскливее... И тут: "Вы что сидите? Чехи рядом!" кто-то бежит вдоль колонны. Воспринимаем это как команду и начинаем выпрыгивать из кузова. Занимаем оборону на обочине. Появляется командир - "Отставить! Все по-местам!". Лезем в кузов, вот же хрень - только перепачкались зря с головы до ног. Вот так я первый раз услышал слово "чех" в отношении наших оппонентов...

Проехали еще немного и встали окончательно. До Нового года остался какой-то час.

Чеченская эпопея 1994-1996 гг… Внезапно началась она, да и закончи­лась неожиданно. Сегодня мы открыто называем ее войной. А тогда мы шли восстанавливать «конституционный по­рядок». Думали, что все обойдется ма­лой кровью, а самое главное — были уверены, что наши действия правильны и оправданы.

Это было тогда. Мы вернулись. Но вновь и вновь встают в памяти события тех дней. Не дает покоя мысль, что на­ши усилия, напряжение силы, воли, нервов, смерть товарищей — все это ни­кому не нужно. Страшно сознавать, что, опираясь на святые слова о долге и чес­ти перед Родиной, офицерской чести, нас сделали пешками в чужой игре.

Как все начиналось.

Вторая половина января. Наш 119-й полк Тульской дивизии ВДВ находится в самом Грозном, в районе железнодорож­ного вокзала. Несколько дней назад, когда полк вошел в город, стоял непрерывный гул орудийной пальбы, по улицам рассы­пались автоматные очереди. Сейчас пози­ционное затишье — есть время передох­нуть и привести себя в порядок.

Слякотная погода, холод пробирает до костей. Хорошо, что привезли буржуйки — хоть какое-то тепло. Большая проблема с питьевой водой, об элементарном умы­вании и думать не прихедится. Недалеко от вокзала, на разбитом складе, бойцы раз­добыли трехлитровые банки виноградного сока, этим пока и спасаемся.

Но, как говорится, человек — это та­кое животное, которое привыкает ко все­му. Привыкли и к холоду, обустраиваем свой быт. За короткое время нашего пребывания здесь стали чувствовать себя поч­ти как дома.

Вчера, около полудня, боевики об­стреляли нас из миномета. Мины легли недалеко, в 20-40 м от нашего штаба. Мы успели несколько раз выстрелить в от­вет, но безуспешно. Видимо, миномет бое­виков был установлен на машине — мо­ментально скрылись из-под обстрела.

Через пару дней обстрел повторился. Создается впечатление, что кто-то корректирует огонь дудаевцев. В один из дней, во время построения личного состава на инструктаж, над на­шими головами раздался оглушительный взрыв. Мина боевиков угодила в окно второго этажа, в комнату командира сводного батальона Глебова и начальника артиллерии Орехова. Через полминуты командир, весь в побелке, выскочил на­ружу — живой и невредимый. Но там еще оставался младший сержант Савельев из моего взвода. Оказалось, его оглушило сорванной с петель дверью. Главное — живой остался.

Свежие новости: информация и дезинформация.

По радио прошло сообщение о том, что «...на днях дудаевцы предприняли попытку захвата железнодорожного вокзала». По словам журналиста: «...боевикам налет удался, В результате чего десантный полк из Наро-Фоминска полностью уничтожен». Мы давно разучились смеяться, но до журналистская чепуха нас по­забавила. Однако уже скоро наше веселье сменилось тяжелыми раздумьями. Это сообщение могли услышать родные и близкие. При мысли о том, что сейчас происходит дома, пальцы сами по себе сжимались в кулак.

Подобные «достоверные» сообщения в СМИ — не редкость. В погоне за очередной сенсацией журналисты выдают информацию, для пущей важности называя ее «только что полученной с передовой». Для большинства граждан России СМИ — единст­венный источник информации о ситуации в Чечне. И не их вина, что на основе подобной журналистской «дезы» у большинства складывается ошибочное представление о том, что происходит на самом деле. А за все время нашего пребывания на вокзале рядом не было ни одного корреспондента.

25 января 1995 года.

Сегодня планируется захват двенадцатиэтажной гостиницы и здания МВД. С рассветом штурмовые группы батальонов Туль­ского и Рязанского полков начнут выдвижение через наши пози­ции, и мне необходимо известить свои посты.

Накануне танки прямой наводкой били по гостинице. На здании, казалось, живого места не осталось. Однако, едва прекратил­ся обстрел, снайперы и гранатометчики противника возобновили стрельбу из развалин.

Гостиница — самая высокая точка в этом районе Грозного. Цель предстоящей операции — полностью очистить гостиницу от боевиков и посадить туда наших бойцов.

Иду на посты. Снег уже прекратился. На ночном небе про­глядывают звезды. Вокруг — непривычная тишина. Вдруг — топот. Со стороны домов, прилегающих к вокзалу, тянется цепочка людей. Это пошли батальоны, которым пред­стоит сегодня ночью брать гостиницу. Только батальонами их уже не назовешь, в ротах — чуть больше половины личного со­става. Идут молча, слышны лишь отдельные команды офице­ров. Вгляделся в сосредоточенные лица проходящих мимо меня бойцов. Из-под касок поблескивают глаза молодых солдат, которых война, кажется, состарила на десяток лет. Мысленно же­лаю им удачи.

...Утро. По поступившим сведениям гостиницу взяли сразу после рассвета. С нашей стороны потерь нет, несколько человек ранено. Уничтожили два десятка боевиков. Среди них один рус­ский, как выяснилось, родом из Пскова. По сути, идет братоубий­ственная война. Чертовски противно и обидно...

Дом культуры. Северный берег р. Сунжа.Кому сдаваться?

Произошел забавный эпизод. С передовых постов пришло со­общение: командир одного отряда боевиков предлагает нам пе­реговоры по поводу сдачи в плен. Считая, что боевики решили сдаться, комбат Прусаков отправился на встречу. Местом пере­говоров выбрали мост через Сунжу.

Через час комбат вернулся обратно. Каково же было наше уди­вление, когда выяснились результаты переговоров. Оказывается, это командир отряда боевиков предложил нашему комбату сдаться в плен. Переговоры закончились тем, что Прусаков в свою оче­редь предложил боевикам сложить оружие, предупредив напосле­док, что на повторные переговоры не пойдет. На том и разошлись.

Выслушав комбата, его со всех сторон засыпали вопросами:

— Что собой представляет командир боевиков?

— Слабак! Хватка слабая, и рука дрожит.

19 февраля. Грозный.

Утро. Батальон занял исходные позиции в районе моста и ждет сигнала к началу атаки...

Нам предстоит захватить плацдарм и ряд домов на улице Сайханова. По предварительной информации именно здесь располо­жились опорные пункты противника.

Рассвет наступил, начало операции пришлось перенести на час вперед намеченного срока. В ходе наступления решили разде­литься на две группы, которые и пойдут по двум улицам. Быстрым шагам передвигаемся вдоль тротуаров, противника так и не встретили. Как правило, артиллерия обрабатывает квар­тал за кварталом, поддерживая продвижение рот к назначенному опорному пункту. Боевики об этом знали и, вероятно, чтобы не попасть под ураганный огонь, отошли со своих позиций.

Штурмовыми группами командует майор Прусаков. По связи запросил разрешения начать захват квартала. Командир сводного батальона дает разрешение, но предупреждает: «Не торопитесь, не лезьте на рожон. Действовать по обстановке. В случае сильного сопротивления наступление прекратить — дудаевцами займется артиллерия». Однако ничего серьезного нам так и не встретилось.

Беженцы.

Все чаше на нашем пути стали появляться местные жители. Попавшие в мясорубку войны люди, как правило, объединяются для совместного выживания в подвалах домов и бомбоубежищах. Выглядят затравленно. Специально выделенные из под­разделений офицеры ежедневно проводят поименную проверку. Населению не рекомендуется лишний раз покидать подвалы. Люди питаются консервированными заготовками, запас кото­рых остался еще с довоенного периода. Большая проблема «подвальных сидельцев» — питьевая вода, которую каждый из них добывает как может.

В последние дни все больше беженцев приходит в располо­жение полка. В основном это жители Грозного, русские по нацио­нальности. У многих один вопрос: «Как покинуть Чечню и уехать к родственникам в Россию?» Командир ддл указание своему заме­стителю: организовать доставку беженцев в аэропорт «Северный». Оттуда бортами военно-транспортиой авиации планируется от­правка беженцев вглубь России.

Эта весть быстро облетает ближайшие подвалы квартала. Очень скоро к штабу стали стекаться большие группы людей. Та­кой наплыв русскоязычных беженцев объясняется тем, что в этом районе города проживают работники железной дороги.

Приходя в расположение нашего подразделения, они на­чинают с того, что стараются выговориться, выплеснуть наки­певшее на душе. Эти рассказы рисуют картину беспредела, происходившего в Чечне до ввода федеральных войск. Боль­шинство беженцев отмечает, что с приходом к власти Дудаева в республике произошли значительные перемены, от которых пострадало в основном русское население. Практически не вводились новые деньги — пользовались прежними купюра­ми. Старикам не выдавали пенсии. Началось целенаправлен­ное притеснение русских.

Большое распространение приобрела специфичная методика купли-продажи недвижимости: отдельные чеченцы заранее вы­бирали себе жертву, зайдя в дом русского, с порога сообщали, что покупают у него участок. При этом называли ничтожно малую цену. В случае отказа — угрожали оружием.

Под стволом автомата особо не возразишь — участок или дом могли отобрать насильно. Приходилось соглашаться с «предло­женной» ценой, брали столько, сколько дают.

Но самое страшное горе, по словам местных старожилов. — это поджоги домов русских, которые приобрели масштабный характер. Стоило такой семье на короткий срок выехать к род­ственникам, проживающим, скажем, в Тверской области, на второй-третий день дом поджигался. Семье попросту некуда было возвращаться.

По словам русских беженцев, местная власть на все происходя­щее смотрела сквозь пальцы. Посредством таких «радикальных мер» осуществлялся негласный геноцид русскоязычного населения.

Во второй половине дня пришла жительница Грозного. По­просила отвести к командиру. Из её рассказа следовало, что по­близости от нас находятся бандиты. На карге показала места их базирования. Пояснила, что боевики на автобусах приезжают в город с юго-западного направления. Проехав по улицам Сайханова или Павла Мусорова, останавливаются на плошали Минутка, откуда группами расходятся по точкам-позициям.

После дополнительного уточнения информации мы провели несколько огневых налетов. Вообще местные жители нередко указывали дома, где находи­лись боевики. Благодаря такой информации нам удалось со­хранить множество сол­датских жизней. Мы то­же не оставались в долгу — всегда делились с ме­стными хлебом, продук­тами, водой.

19 февраля 1995. Конец дня и утро следующего.

К вечеру уже больше половины квартала под нашим контролем. На очередном совещании комбат доложил обста­новку. На карте нанесе­ны дома, которые заня­ты нами полностью. Отдельно отмечаем те дома, где один подъ­езд занимают наши, дру­гой — дудаевцы. В основ­ном операция идет ус­пешно. Завтра решено очистить другую часть квартала и прилега­ющие к нему дома. Продолжать наступление решено утром.

По всей видимости, к утру основная часть боевиков отступи­ла. Вдалеке слышны лишь отдельные выстрелы. Несколько групп противника не успели отойти и закрепились в подвалах, из кото­рых огрызаются огнем. Придется их выкуривать.

Комбат принял решение не терять драгоценное время, пре­следовать отходящего противника по «горячим следам». Часть подразделения оставили в освобожденном от боевиков квартале для охраны, остальные продолжили наступление.

В скором времени батальон, преследующий противника, вы­шел на окраину города и занял район обороны. Благодаря свое­временному решению комбата батальон выполнил задачу в ми­нимальный срок и с наименьшими потерями.

Пижоны и профессионалы.

...В конце февраля наше подразделение переместили на но­вые позиции. Вокруг тихо, стрельбы нет, солнышко припекает. Кажется, что уже и война закончилась. Вдалеке послышался при­ближающийся гул мотора. Через несколько минут подъехали три БТРа. На броне - бойцы в камуфляже и с масками на лицах. Ока­залось, что это омоновцы. Их передислоцировали на наше место, чтобы проводить чистку кварталов.

По повадкам и непривычно чистым камуфляжам омоновцев понятно, что они еще не пробовали настоящего пороха, хотя пыта­ются выглядеть крутыми профессионалами. Таких чистых и ухо­женных бойцов часто показывают по телевидению. Глядя на них, мои ребята прекрасно понимают, что основная тяжесть суровой во­енной жизни ляжет все же на плечи десантников и матушки-пехоты.

Март 1995 года. Аргун.

Офицеры 119-го полка ВДВ В начале марта в Грозном царит оживление. В освобожден­ный город возвращаются жители, несут те немногие пожитки, ко­торые им удалось захватить с собой. В центре города уже бурлит жизнь, появился даже небольшой базар, где торгуют мелким това­ром и продуктами. На улицах вновь ездят легковые машины. Все свидетельствует о том, что мирная жизнь налаживается. Однако не стоит забывать, что под видом горожан для проведения дивер­сий в освобожденный город могут вновь просочиться боевики. Пришло распоряжение на передислокацию нашего десантного батальона под Аргун.

Отъехав от Грозного, почувствовали, что стало как-то легче ды­шать. Воевать в поле намного легче: знаешь, где свои, а где чужие.

На перекрестке километрах в трех от Грозного дорогу на Ар­гун преграждает самолет. По внешнему виду — учебно-боевой, типа Л-29. Непонятно. как он здесь оказал­ся? Ближайший аэро­дром — в Ханкале. Кто додумался его сю­да притащить? Объе­хав неожиданное пре­пятствие, сворачиваем на грунтовую дорогу...

На всем протяжении маршрута — отдельные блокпосты, в основном один танк и несколько человек пехоты. Наконец колонна остановилась. Неподалеку — кирпич­ные постройки, напоми­нающие мастерские МТС. Два батальона уже заняли опорные пункты вдаль берега реки Аргун. Нашему батальону предстоит после тщательной разведки местности и изучения обстановки форсировать реку и идти на прорыв обороны дудаевцев.

Противник обосновался капитально. В бинокль хорошо вид­ны траншеи, отрытые боевиками «в полный рост», и скрытые подходы к ним. Средства массовой информации уже заявили: «Дудаевцы превратили Аргун в неприступную крепость».

Француз.

Наступила весна. Все жарче припекает солнце. Сегодня на завтрак в столовую вместе с подполковником Глебовым пришли два незнакомых нам человека. После непродолжительного разго­вора выяснилось, что один из них — француз-корреспондент, другой — переводчик.

Появление корреспондента, да еще француза, для нас явилось полной неожиданностью. За все время нашего пребывания в Чечне мы не видели даже российского журналиста, не говоря уж об иностранном. Появлению корреспондента все рады: «Хоть один журналист увидит, что здесь реально происходит», впервые за всю чеченскую кампанию правдивый материал об этой войне появит­ся в прессе, пусть и во французской.

Как оказалось, очутился он у нас случайно — заблудился в пу­ти и попал в расположение российских поиск. Однако, судя по его настроению, эта превратность судьбы корреспондента не очень-то расстроила: «У вас здесь поближе к передовой, а мне это как раз и надо». Как выяснилось в ходе разговора. Северный Кав­каз — далеко не первая «горячая точка», куда его закидывала жур­налистская профессии. Неоднократно бывал в Афганистане. А пе­ред приездом в Чечню посетил Югославию, где, по его словам, насмотрелся на произвол, бесчинства и нарушения прав человека.

Иностранный корреспондент пробыл у нас неделю. Его пе­реодели в камуфляж, чтобы ничем не выделялся. Особое впечат­ление на француза произвела стрельба артиллерии. Удивляло его то, что «в таких сложных условиях российский солдат не только хорошо воюет, но и сохраняет ту жизни такую активность, которая присуща людям, уверенным в своей правоте». Больше всего жур­налист изумился, когда в моих руках увидел книгу Скотта Фицджеральда!

Надо сказать, что с нашими, российскими, журналистами об­щаться было куда труднее.

Конец марта. Северный берег реки Аргун.

Через два дня — наступление. Выполнение основ­ной задачи возлагается на наш батальон. Артил­лерия начнет атаку ог­невым ударом по це­лям в глубине эшело­нированной обороны противника.

Планом операции предусмотрена опреде­ленная тактическая хит­рость. Предварительно определили расположе­ние опорных пунктов противника, цепью растянувшихся по берегу ре­ки. Создаем видимость предполагаемого проры­ва на одном участке, ко­гда 1,5-2 км восточнее разведали брод, где, по нашим данным, оборона противника куда слабее. Там и будет основное на­правление удара.

Утро. 5 часов 20 ми­нут. Прохладно. Через несколько минут воздух сотрясется от разрывов снарядов и начнется отсчет жизней и смертей. Доложил начальнику артиллерии дивизии о готовности дивизиона и... дана команда на открытие огня. Артиллерийский залп разорвал пред­рассветную тишину.

Вторая половина дня. По поступающей информации, пе­редовые подразделения достигли железнодорожного полотна. Батальон вклинился в оборону противника на 3-4 км. Все это время артиллерия не прекращает работу: ведение залпово­го огня сменяется «беглым по цели». Данные из штаба дивизии подтвердили, что наш утренний маневр удался полностью, ду­даевцы явно не ожидали удара с этого направления и стали поспешно уходить. Из радиоперехвата противника: «Мы не ожи­дали, что их здесь будет так много, около двух тысяч. Мы от­ступаем...» «Две тысячи...» — откуда нас столько? Видимо, же­лая оправдать свой отход с позиции, полевой командир бое­виков намеренно завысил количество личного состава нашего батальона.

Через два дня.

Наконец мы достигли предместья Аргуна. Район обороны: от восточной окраины города до п. п. Джалка. Штаб дивизии — в здании местного предприятия. Вернувшийся с совещания ко­мандир сообщил присутствующим офицерам: «Обстановка складывается благополучно. По всей видимости, активных и крупномасштабных действий уже не будет. Остатки бандфор­мирований отошли в горные районы, и конец всей кампании — дело нескольких дней».

Первая половина апреля 1995 года. В ожидании вывода.

Пролетело около двух недель. По группировке прокатился слух о нашем скором выводе. По вечерам бойцы все чаще пе­речитывают затертые письма из дома. У большинства солдат и офицеров возникают вопросы: «Когда все это кончится? Кому все это нужно, а главное — ради чего?» Наконец пришел при­каз: завтра в 6.00 колонна должна убыть на станцию погрузки — Червленная. Весть быстро облетела всех. Подьем назначили на три часа.

Домой.

5 часов 45 минут. Рас­свет. Колонна диви­зиона, рыча мотора­ми, стоит в ожида­нии батальона. Из-за поворота показа­лась головная маши­на, на которой раз­вевается красный флаг. Путь предсто­ит неблизкий — до станции около 40 километров.

Маршрут про­легает через Аргун. Колонна идет по центральной ули­це. Во дворах бега­ют дети. Женщи­ны вышли из до­мов. Сидя на корточках и щел­кая семечки, они провожают нас любопытными взглядами.

После утоми­тельной езды по равнине колонна уперлась в подножие хребта. Машины, включив пониженные передачи, начали подъем. Между двух массивных горных хребтов простирается бескрайняя равни­на. Вершины гор укутаны снегом, тогда как у их подножия зеле­неют луга и поля. Завораживающая картина.

Погрузку запланировали в два эшелона. В первый загружается батальон, а во второй — дивизион и подразделения обеспечения.

Последний салют.

Уладив дела на станции, сел на скамейку в ожидании эшело­на. На вокзале царит обычная суматоха. Идет бойкая торговля. Все вокруг так обыденно и спокойно. Кажется, и войны не было вовсе. Только воинские эшелоны с техникой напоминают о том, что война рядом — за хребтом.

Прибежал дежурный и доложил о приближении эшелона. По­кидая станцию Червленная, дали салют из сигнальных ракетниц — в воздухе расцвел букет из разноцветных огней.

Это салют в честь того, что мы уезжаем с сознанием вы­полненного долга. А самое главное — это салют в память о на­ших ребятах, погибших в Чечне. Тех двадцати погибших сол­дат и сержантов полка, которые никогда не вернутся домой. Это салют и тем ребятам, которые еще долго будут залечивать раны.

Прощай, Чечня! Спасибо, что на многое открыла нам глаза, показала, в каком положении находятся наша страна и ее Воору­женные Силы.

От нас хотели быстрой победы. Но как может поруганная, оп­леванная и униженная армия хорошо воевать?

© Сергей Новосадов.

Источник

«Я служил в Волгограде в мотострелковом полку, пулеметчиком РПК. После стодневки в августе 1999 года нас эшелоном отправили в Дагестан. Побыв некоторое время возле села Тандо, мы колонной двинулись в Чечню.

Уже после первого боя к нам приехало телевидение. Но нас даже близко не подпустили к камерам: боялись показать оборванных и грязных солдат. Когда мы шли в наступление, то даже «чехи» с удив­лением смотрели на нас и поражались Российской армии. Зато поза­ди нас шла бригада Внутренних войск - вся в новеньком камуфляже, нормальных сапогах. Наши пацаны говорит, что на мотострелках экономят, ведь все равно в первом бою половина ляжет. Вот так и ходили кто в чем. После одного боя видел труп «чеха». Одет в нулевое «хэбэ», у него новый РПГ, автомат, «мухи». В новостях тогда показывали, что в Чечню солдатам уходит гуманитарная помощь. За все время, что мы там были, получили по пачке макарон на двоих. Это и есть гуманитарная помощь?

Да с едой ладно, коров стреляли. Оружие бы дали нормальное и технику. В первом бою несколько БМП не доехали, поломались. Нас в цепь раскидали, и - вперед. А сзади, метрах в двадцати, еле-еле едут БМП. Пацанам по 18 лет, по 7 месяцев всего отслужили, в полку целыми днями уборкой занимались, снег кубиками укладывали или на офицеров где-то работали. Из автомата всего несколько раз стреля­ли. Теперь идут в атаку на профессионального противника, который нас как орешки «щелкает».

Первый бой – за село Червленое – мне хорошо запомнился. Я был во второй роте. Слева - первая, справа - третья. Шли цепью. «Чехи» ударили по первой роте. Мы продвинулись метров на 60, когда увидели двух бандитов в камуфляже. Они тут же забежали за бугор неда­леко от маленькой рощи и выстрелили в нас из подствольника. Я был рядом со взводным, граната разорвалась в двух метрах от нас. Ни лейтенанта, ни меня не задело. Бросились на четвереньки, а когда над нами прошла очередь, поползли ко второму взводу. У них один убит, много раненных: в роще сидит снайпер, не дает высунуться. Хорошо, подъехала БМП, «обработала» бугор. «Чехи» замаячили, и мы стали перебежками подбираться к бугру. Кинули три гранаты Ф-1. После этого пацаны из 2-го взвода забежали за бугор и выпус­тили по полному рожку в мертвое тело.

В роще нашли второго. Его, наверное, хотели унести, да не смогли, бросили.

Мы с взводным прошли вперед и увидели несущиеся по дороге уа­зик и «Жигули». Стали стрелять по ним, но расстояние было слиш­ком большим. Тут к нам комбат на БМП подъехал и с ходу стал па­лить из пушки. Попал в запаску уазика, тот загорелся. И все-таки «чехи» смотались.

А там, где была первая рота, не стихала трескотня автоматов и взрывы. Рота попала в самое пекло, несла большие потери, но от­ступить не могла. Снайпера «щелкали» пацанов одного за другим. Часа через два стрельба поутихла, и первая смогла отступить. Тогда по «чехам» стали молотить «Град» и минометы. Два дня молотили. На третий мы увидели мотоцикл с коляской, двигавшийся к нам из села. Сразу открыли огонь на поражение. И только потом заметили белый флаг. Их было двое. Рассказам, что боевики ушли из села за Терек, попросили больше не бомбить.

В этот день мы поставили памятник погибшим ребятам и дви­нулись на село с двух сторон. Село было разгромлено, жителей на улицах не было. Мы пошли дальше, к мосту через Терек, а на наше место приехали ВВ…»

Материал подготовлен по письму П.Савченко

Источник

Окончание рассказа:

#comment_89254492

(фото из просторов интернета)

Во втором здании новый кабинет и новый врач. Он изучает клинопись латиницы и начинает задавать вопросы. Вот тоже нашел во мне собеседника, ага! Щаз я кааак расскажу! Да еще в движении, словно танцор индийского "катакали". У них каждое движение обозначает эмоцию или слово, хотя и танцор из меня нынче хреновый. Медсестра ведет меня в палату... Не ну как в палату... Большую комнату с кроватями, а там нас таких туристов из Грозного полная банка маринованных огурцов. Приземляюсь на одну из коек, где сидят еще двое. И вот, что характерно - полная комната народа, молодых озорных парней, а тишина. Полная тишина. Редко когда услышишь сказанную фразу или вопрос "Курить есть?". Я вообще не курю, сегодня не говорю, да и выпиваю со спортивным отвращением. Внезапно вижу знакомое лицо. Так это же лейтенантик с "Шилки", которого я встретил второго числа на ул.Лермонтова! Он все также мал и краснощек, словно школьник на последнем звонке.. Все так же носит новую синюю офицерскую шапку и она даже ничуть не испачкана. "Ты как здесь?" - киваю ему. Он не отвечает мне, только пожимает плечами. Видать не узнал...

В дверь входит медсестра. Полноватая женщина средних лет в белом халате. В руках держит ЧЕТЫРЕ шприца. Один в правой руке в полной готовности к применению, а еще три между пальцев левой руки. Прямо белый ниндзя, ни дать ни взять. И вот эта машина для инъекций называет мою фамилию. Я не верю своему счастью, но поднимаю вверх руку. Она продирается сквозь лежбище военных котиков ко мне: "Документы покаж!". Достаю удостоверение и раскрываю перед ее лицом. " Обнажай!" Я делаю удивленные глаза. "Правую руку и ягодицу!" Покоряюсь и она делает два укола в вену на руке и два в опорную часть тела. Все четыре укола мне одному. Я начинаю думать, что выбран мед.персоналом для опытов, или на мне решили выполнить план по уколам? "Готовься на скальпель". Что?! Какой скальпель? Нет, точно на опыты пустят! Или яблоко из головы можно только вырезать? А иначе ни как? Опять смятение чувств... Проходит минут пять или около того, снова заходит "белый ниндзя": "Пошли!" И уже по дороге - "Отправляем тебя в Москву." Спасибо, конечно, но у меня здесь соратники, подчиненные, боевые друзья. Но моего желания никто не спрашивает, а доводят до медицинского автомобиля типа "батон" и , оставив документы сопровождающему, покидают. "Взводный!"- знакомый голос с носилок, что проносят мимо. Да это ж мой прапорщик! Нет, сегодня точно день прапорщика. И в этот раз я доволен обилию прапорщиков в нашей стране. Жестом приказываю несунам грузить бойца в мой УАЗ. Им все равно, а у меня появляется знакомый попутчик. Мы оба обладатели посадочного талона на ИЛ-76"Скальпель" для перевозки раненых, следующего в Москву, а по сути - домой. Ну должно же было нам повезти в конце концов...

Мой боец мерзнет. Свитер, летний китель и тельник я срезал с него еще в Грозном, когда забинтовывал ему дыру в боку. Помню еще перебитое ребро и легкое, которое за ним шевелилось. Эх! Надо было еще прорезиненную оболочку от перевязочного пакета сначала приложить, чтоб не было пневмоторакса, но поздно вспомнил. Обошлось. Сверху он накрыт одеялом, но снизу только тонкий брезент носилок. Вот от них и идет холод. Пока соображаю как ему помочь, приходит водила и мы мчим к "скальпелю". "Потерплю!" - это мой боец на радостях проявляет энтузиазм. Но все-равно накрываю его своей курткой - шевелить тело с осколком в позвоночнике не хочется. Нас грузят в самолет и мы взлетаем. Кто-то просит пить, но стюардесса, похоже занята. и тут в дело вступает фляга, что ждала своего часа у меня в разгрузе. Достаю НЗ и начинаю, как товарищ Сухов ходить от койки к койке и угощать страждующих водой. Попутчиков с ранением в живот обхожу стороной - им вроде как нельзя. И тут появляется стюардесса. Она явно недовольна и заставляет меня занять свое место и "пристегнуть ремни". Летим, у меня состояние железного дровосека, которого вовремя не смазали. Видать сказываются уколы...

Приземляемся и откидывается аппарель. Нас встречают. Правда без табличек и плакатов. Начинают разбирать "своих": Министерство обороны, МВД, отдельно Внутренние Войска. Моего бойца забирают в госпиталь ГУВД. Я не спешу выходить из самолета - пусть сначала грузят других. С фруктом в голове я уже свыкся. да и говорить ни с кем не хочу. В конце концов остаюсь один - все разъехались. Свободных мест не осталось. Остался только один "батон", в котором меня отвозят в санчасть при аэродроме Чкаловский. Там раздеваюсь в какой-то каптерке и иду мыть ботинки. Зимний комплект формы хоть выбрасывай. Рукава куртки и задняя часть брюк в бурых пятнах крови. Сказывается то, что раненых зачастую перевозили на диванчиках десанта. На груди и передней части штанов пятен камуфляжа практически не видно из-за грязи. Все решено - брюки я больше не одеваю. Похожу в летнем, а то из приличного общества буду изгнан и поселен в дворницкой. Возвращаюсь в коридор - где меня уже ищут и ведут в столовую. Столовая закрыта и убрана - стулья задвинуты под столы, приборы сложены на раздаче. На кухне, где-то в глубине горит свет и возятся две поварихи. Одна из них выносит тарелку с пюре и тремя огромными котлетами, компот и что-то еще. Начинаю есть. Медленно с расстановкой. Есть не хочется, но надо себя заставить, да и сыт я... яблоком. На кухне украткой плачут две поварихи. Неужели они знают что-то, что не знаю я? Или это у меня такой жалобный вид и тонкая шея? Заканчиваю ужин и меня опять зовут. Это за мной вернулся экипаж из госпиталя внутренних войск. Кто бы вы думали? Правильно! Прапорщик и водитель на волге-универсале. Прощаюсь с гостеприимным Чкаловским и мы едем куда-то в ночь. Фары выхватывают из темноты пешехода. Первая мысль - стрелять? Или нет? Тьфу, а не пора ли переключаться на мирную жизнь...

Ночую в госпитале ВВ. В палате я один, горит ультрафиолетовый, синий свет. Выхожу в коридор - не могу находиться один. Заметил, что инстинктивно стою за колоннами так, чтобы с улицы меня было почти не видно...Утром приезжает из управления дежурная машина с нашей сотрудницей - сдаю ей пистолет. Пытаюсь разговаривать, но быстро устаю, и понимаю бессмысленность этой затеи. Да и катакали за ночь я не освоил. За мной уже приехали из Центрального госпиталя МВД. Вот это забота! Или тут есть скрытый смысл? Удивлен, но еще не осознаю хорошо это или нет. Опять же госпиталь МВД ближе к дому. Да и к ВВ я не имею никакого отношения. Вновь едем.

Москва.

Люди, машины - все двигаются свободно и беззаботно, а я с заднего сиденья смотрю на чердаки - выискиваю снайперов. Это теперь тоже привычка. Нет, надо избавляться самым нещадным образом!

В госпитале меня помещают в одну палату с собратом по несчастью с молочного завода. День проходит в бесцельном времяпрепровождении - наш лечащий врач на выходных. Нахожу в отделении весы. Когда уезжали в командировку я весил 75-76 кг. Теперь 68 кг. Хочешь похудеть? Спроси меня - как! На ночь я ставлю на дверь пустую фляжку в качестве сигналки. Не хотим, чтоб нас застали врасплох. И это тоже привычка. Сна нет. Постоянная мысль - как там наши? Храни их Бог! А наутро пришел наш лечащий врач и жизнь потекла совсем в другом русле. Но эта война для меня уже кончилась... почти.