Лига чтецов

Моё стихотворение

Была лунная морозная ночь. Алексей Иваныч Романсов сбил с рукава зелёного чёртика, отворил осторожно калитку и вошёл во двор.

— Человек,— философствовал он, обходя помойную яму и балансируя,— есть прах, мираж, пепел… Павел Николаич губернатор, но и он пепел. Видимое величие его — мечта, дым… Дунуть раз и — нет его!

— Рррр…— донеслось до ушей философа.

Романсов взглянул в сторону и в двух шагах от себя увидел громадную чёрную собаку из породы степных овчарок и ростом с доброго волка. Она сидела около дворницкой будки и позвякивала цепью. Романсов поглядел на неё, подумал и изобразил на своём лице удивление. Затем он пожал плечами, покачал головой и грустно улыбнулся.

— Рррр…— повторила собака.

— Нне понимаю! — развёл руками Романсов.— И ты… ты можешь рычать на человека? А? Первый раз в жизни слышу. Побей бог… Да нешто тебе не известно, что человек есть венец мироздания? Ты погляди… Я подойду к тебе… Гляди вот… Ведь я человек? Как, по-твоему? Человек я или не человек? Объясняй!

— Рррр… Гав!

— Лапу! — протянул Романсов собаке руку.— Ллапу! Не даёте? Не желаете? И не нужно. Так и запишем. А пока позвольте вас по морде… Я любя…

— Гав! Гав! Ррр… гав! Авав!

— Аааа… ты кусаться? Очень хорошо, ладно. Так и будем помнить. Значит, тебе плевать на то, что человек есть венец мироздания… царь животных? Значит, из этого следует, что и Павла Николаича ты укусить можешь? Да? Перед Павлом Николаичем все ниц падают, а тебе что он, что другой предмет — всё равно? Так ли я тебя понимаю? Ааа… Так, стало быть, ты социалист? Постой, ты мне отвечай… Ты социалист?

— Ррр… гав! гав!

— Постой, не кусайся… О чём, бишь, я?.. Ах, да, насчёт пепла. Дунуть и — нет его! Пфф! А для чего живём, спрашивается? Родимся в болезнях матери, едим, пьём, науки проходим, помираем… а для чего всё это? Пепел! Ничего не стоит человек! Ты вот собака и ничего не понимаешь, а ежели бы ты могла… залезть в душу! Ежели бы ты могла в психологию проникнуть!

Романсов покрутил головой и сплюнул.

— Грязь… Тебе кажется, что я, Романсов, коллежский секретарь… царь природы… Ошибаешься! Я тунеядец, взяточник, лицемер!.. Я гад!

Алексей Иваныч ударил кулаком себя по груди и заплакал.

— Наушник, шептун… Ты думаешь, что Егорку Корнюшкина не через меня прогнали? А? А кто, позвольте вас спросить, комитетские двести рублей зажилил да на Сургучова свалил? Нешто не я? Гад, фарисей… Иуда! Подлипала, лихоимец… сволочь!

Романсов вытер рукавом слёзы и зарыдал.

— Кусай! Ешь! Никто отродясь мне путного слова не сказал… Все только в душе подлецом считают, а в глаза кроме хвалений да улыбок — ни-ни! Хоть бы раз кто по морде съездил да выругал! Ешь, пёс! Кусай! Рррви анафему! Лопай предателя!

Романсов покачнулся и упал на собаку.

— Так, именно так! Рви мордализацию! Не жалко! Хоть и больно, а не щади. На, и руки кусай! Ага, кровь течёт! Так тебе и нужно, шмерцу! Так! Мерси, Жучка… или как тебя? Мерси… Рви и шубу. Всё одно, взятка… Продал ближнего и купил на вырученные деньги шубу… И фуражка с кокардой тоже… Однако о чём, бишь, я?.. Пора идти… Прощай, собачечка… шельмочка…

— Рррр.

Романсов погладил собаку и, дав ей ещё раз укусить себя за икру, запахнулся в шубу и, пошатываясь, побрёл к своей двери…

Проснувшись на другой день в полдень, Романсов увидел нечто необычайное. Голова, руки и ноги его были в повязках. Около кровати стояли заплаканная жена и озабоченный доктор.
https://t.me/rasskazy_ru

1885

Товарищ Реми Майснер зачитал чётко стих на просторах Ютуба. Кому охота послушать легко найти.

Вкусив всё прелести рынка и теперь уже война на пороге, где то ходит и бродит рядом, а многие уже на ней непосредственно находятся, текст меня лично пробирает и берёт за душу.
Написано очень давно, но как актуально.

Вот текст собственно

Эжен Потье
Людоед


Ты мрамор или глыба льда?
Ты сердце окружил бронёю?
Ты жалости лишён?
Тогда сойди в мой ад.
Иди за мною.
Я людоед.
Душитель старый.

Я обществом себя назвал.
Смертельны все мои удары.
Я убиваю наповал.
Как склеп темна моя берлога.
Она полна людских костей.
Твоих загрыз я братьев много.
И загрызу твоих детей.

Вот поле битвы, смерти поле.
Гуляла здесь коса её.
Рубили и штыком кололи,
Потом слетелось вороньё.

Здесь, где в долине плодородной
Хлебов густых желтел ковёр
Теперь удел семей голодных
Искать снопы под грудой тел.

Ты встал перед публичным домом
К убогой роскоши,
Сюда как будто в морг путём знакомым
Приводит женщину нужда

Взгляни на эту в платье белом,
На эту с ужасом в зрачках
С душой оплёванной и телом
В кровоподтёках и плевках

Тюрьма. Перед тобой воочию бунтарь с разбойничьим ножом
Пред виселицей тёмной ночью преступник шутит с палачом.
И если от нужды тяжёлой украл лишь хлеба он кусок
Убийцей из тюремной школы выходит он отбыв свой срок.

Войди в завод под сводом тёмным
Здесь каторга огонь и дым.
И сплющен человек огромным прокатом молотом стальным
Машина став хозяйкой века владеет телом и душой
И думает за человека, а он вертится шестернёй

Сойдешь ли ты в глубины ада
Едва проникнешь в мозг людской
Увидишь, что он полон яда
Испепеляемый тоской

Ты в душу заглянул людскую
Льёт ненависть в неё свинец
И скорбь язвит её немую
И убивает наконец

Я людоед на мне две маски
Зовут их собственность, «семья»
Боясь преступных дел огласки,
Когда убью скрываюсь я

Живу я мрачно и богато
В берлоге средь людских костей
Где твоего зарезал брата
И загрызу твоих детей