Я относилась к категории, как мне позже поясняла моя сестра, ставшая педиатром, называемой ЧБД. "Часто болеющие дети". Очень часто, почти всегда. Только инвалидности не было. Диагноз был – бронхиальная астма. Болела я часто, ходила в сад по неделе в сезон, ну а потом заболевала. Заболев, большую часть времени я проводила в постели. Я лежала все время, не могла ни ходить, ни есть - настолько ослабевала. Сейчас, с высоты своих лет, как представлю эту картину - ослабевшего ребенка, который не весел и не носится, как все дети, - ужас за душу берет.
А тогда я лежала, с трудом дышала и кашляла. Я вставала лишь по нужде, и после меня мой горшок пах лекарствами. Этот запах пенициллина от мочи станет главным запахом моего детства.
Мы жили в поселке, и ко мне приходили фельдшеры, ставили уколы. Добрый дядя Ваня жалел меня, шутил. Но от него пахло водкой и у него тряслись руки. А еще у него был нарост на щеке – мне старшие рассказали, что это ему в молодости его жена порезала щеку – из ревности, чтобы не был таким красивым. И получился такой шрам – как будто кусок мяса ему пришили на щеку. Была тетя Зоя – полноватая, мягкая и добрая. У нее были круглые ярко-карие глаза, похожие на мамины. А еще она была больше похожа на русскую, но говорила на саха (по-якутски). Еще была Ира – здоровая тетка с саркастичным юмором. У нее была тяжелая рука и после ее уколов всегда болело. Еще со мной сидела моя сестра-подросток. Она пропускала свои тусовки, репетиции к концертам, консультации перед экзаменами – ради меня. Она пыталась меня рассмешить – читала сказки, добавляя от себя забавные комментарии или веселые детали. И я смеялась – насколько мне позволяли мое затрудненное дыхание и общая слабость. Когда мы уже были взрослыми, сестра мне призналась, что всегда думала, что я рано или поздно умру – и таким образом она пыталась облегчить мой уход и напоследок провести со мной время... Еще из-за меня она стала врачом-педиатром.
На пике болезни у меня случалась апатия, я лежала, дремала, оставшись дома одна (мама работала в школе на износ, если бы она брала больничные, то ей бы пришлось их брать все время, каждый месяц). Оставляя меня одну, меня переносили на родительскую кровать – по моей же просьбе. Мне нравилось, как с папиной стороны пахнет папой, а с маминой – мамой. Я нюхала их подушки и не чувствовала себя такой одинокой. Еще у меня была кошка.
С работы приходила уставшая мама. Я в полудреме, отказываюсь есть и пить. И мама со слезами на глазах умоляет меня что-нибудь съесть. «Что угодно, - говорит она, - я тебе приготовлю для тебя все, что ты скажешь». А мне в голову ничего лучше не приходит, кроме пельменей. Я их и правда люблю. Они не считались у нас за серьезное, основное блюдо – скорее как редкое угощение, которым мама могла нас побаловать. Может, я и говорила так только потому, чтобы мама от меня отстала? Я ведь знала, что заготовок нет, а чтобы сделать новые - нужно время.
Но вот моя мама, уставшая после работы, с домашним хозяйством в несколько голов скота, с мужем и еще тремя детьми, помимо меня, бежала делать пельмени – по моей прихоти. Сквозь дрему я слышала, как она месит тесто, раскатывает его, затем – как она бьет форму о стол, чтобы пельмешки рассыпались, готовые к приготовлению. Потом я чувствовала самый чудесный, душистый запах – запах сваренных пельменей, с перцем-горошком и лавровым листом. И этот запах поднимал меня на ноги, я вставала, нашаривала в темноте тапочки и шла на кухню, где от яркого света щурила глаза, а мама, увидев меня, тут же становилась счастливой...
P.S. Моя болезнь покинула меня окончательно, когда мне было 11 лет - мы тогда переехали из нашего поселка (сменили климат) +я пошла в секцию легкой атлетики. Возможно, напишу об этом позже.
