Лет двадцать назад сидели тесной компанией в доме отдыха имени кинематографистов в Репино. Болтали, потягивали коньяк. Писатель Александр Николаевич Житинский, задумчиво взглянув в окно, вдруг замер на полуслове о проблеме нехватки сухих дров для намечавшегося шашлыка, а потом, выпив рюмку, вдруг сходу толкнул речь о настоящей литературе и изящной словестности. Упомянул, неоспоримый с его точки зрения, критерий для оценки последней. Он сказал, что настоящий русский писатель должен уметь описать дуб (тот, который великий и могучий, дуб в смысле) на пяти авторских листах. Как минимум.

Может в этом и есть рациональное зерно, но читать описание дуба на пяти авторских листах, как читатель, я бы просто не стал, а вернее уснул бы на половине первой страницы или даже абзаца. Наверное я плохой, не вдумчивый читатель, не ценящий изящное слово и неспешную мысль. Но с другой стороны, если взглянуть на проблему дуба с точки зрения технического прогресса, глобализации, миниатюризации и прочих "аций"? Может я не так уж и плох, как читатель? К примеру взять соцсети. Стандартный юзер, открывая свежую страницу для записи, задумается и напишет что-то вроде "дождь. мокро". Пришпандорит картиночку с "лопатой". В принципе, оно и понятно - ну что еще писать про дождь, который уже задолбал своим непрерывным капанием по металлическим откосам? Что еще про него можно сказать? Как дождь то методично долбит то по мозгам, то просто по голове, не взирая на ветер, который хоть немного старается разнообразить монотонность каплевидного спама? Или как выглянув в окно, зацепить взгляд случайного прохожего, который зазевался и влип обеими ногами в кстати подвернувшуюся лужу? Да не на нас он бросил этот взгляд, а на абстрактный дом, в котором окна, в которых тепло и двери, в которые пускают только по пропускам. Случайному прохожему совершенно по-барабану ваш взгляд с четвертого этажа. Может он на вокзал спешить тещу провожать, отпросившись с работы раньше на пятнадцать минут. А дождь монотонно нудит и нудит из ниоткуда во все мыслимые и немыслимые дыры. Бывают, правда, проблески, когда вы жалеете, что дождя нет у вас за рабочим столом или в кровати. Ничего смешного тут нет - у вас вполне может кончится вода в чайнике или кофеварке. Да даже в кране. В этот момент вы и забываете о том, что этот самый ненавистный дождь еще минуту назад не давал вам покоя, вмешивался в вашу личную жизнь, сводя с ума, а сейчас он желанен во всей своей необузданности вместе с ветром и туманом. Даже сигарета не в радость, потому что вода кончилась. Но опять же - спустя некоторое время, когда вы переломите себя и сбегаете с вашим сосудом к ближайшему унитазному бочку - источнику свежей и проточной влаги, чтобы заполнить его той же самой водой, которая совершенно на халяву падает и с неба, и вообще со всех сторон, вы вдруг снова ощутите ненависть к воде, которая за окном. Вы снова посмотрите сквозь стекло на сумерки, на улицу, чтобы убедиться: вам все же лучше, чем тем, которые там, снаружи. Человек эгоистичен даже по отношению к собственным чувствам, это в его природе, в крови и подкорке. Человек начинает делить ненависть со следующим случайным прохожим, который снова попадает в ту же самую лужу, которая становится вам уже как мать родная - лужа - читать вода - убаюкивает вас чувством заоконной полноценности и псевдоуюта, но... Прохожие кончаются, кофе остывает и все возвращается на круги своя - мокрые строительные сваи долбят, сверлят, скоблят и вбивают вам в голову прежние мысли. Вы на новом витке начинаете ненавидеть жестяные откосы и дребезжащие стекла. Вас совершенно не радуют мысли о том, что когда-нибудь, может быть в следующей жизни, дождь кончится, настанет утро - солнечное и теплое, вам захочется по собственной воле вылезти из-под одеяла и быстро собравшись, выбежать на улицу, чтобы сесть в городской трамвай или автобус и ехать, ехать, ехать на работу…

Такие мысли приходят в голову, когда читаешь одну единственную фразу из блога стандартного юзера. А представляете, если бы в соцсети писали бы только великие русские писатели? Да ёбнуться же можно!!!

Это был пролог.

В тот вечер шашлык из-за дождя таки перенесли и писатели нехотя стали разбредаться по номерам. В коридоре Саша, который на тот момент уже был довольно известным писателем с псевдонимом О'Санчес, попросил помочь принести пару вязанок его свеже отпечатанных книг, которыми был забит весь багажник моей машины. Вышли. Моросит. Взяли книги и понесли в дом. Попутно Саня вопросительно развивал мысль о грядущих продажах довольно большого тиража - куда, кому и почем. А все по причине того, что писатель Житинский в своем издательстве "Геликон" книги-то издавал, но вот с их продажей всегда были проблемы.

Тут мне почему-то стало смешно. Я и говорю, мол, Саша, а давай на спор, что сейчас поднимемся на наш этаж, в коридор и я загоню твой двухтомник по двойной цене любому, кто появится первым! Проектная продажная стоимость одного тома была сто рублей. Санчес подумал и согласился. Проигравший должен был бежать на станцию либо за коньяком для меня, либо за кэмэлом для О'Санчеса, который вообще не употребляет.

Стоим в коридоре, курим. Открывается дверь в дальнем конце и оттуда вываливает мужик - вроде знакомый, но не мог тогда припомнить из нашей ли он банды. Но не суть - мужик должен купить книгу. В половину третьего ночи.

Перегораживаю ему дорогу и представляю автора, типа начинающий гений, написал роман в двух томах, почти "Мастер и Маргарита". Надо поддержать. Мужик ошалело смотрит, а потом спрашивает сколько. Я говорю, что по двести за том и оно того стоит, не пожалеете. Мужик вздыхает, берет книги и говорит, что у него с собой только половина суммы, он в буфет пытается дойти, потому что библиотека закрыта.

В общем, поверили в долг, и велели во время завтрака вернуть остаток. Мужик с книгами поперся обратно в номер.

Пробежку на станцию за коньяком и сигаретами мы решили отложить до утра в связи с непредсказуемостью ситуации.

Утром сидим в столовой, едим. К нам с Саней подсаживается Житинский. Едим дальше, стучим ложками. Вдруг в зале наступает полная тишина. К нашему столу подходит вчерашний мужик и кладет на стол две сотни со словами "Всю ночь не спал, добил первый! Это охеренно!" Разворачивается и уходит из столовой обратно.

Где-то через минуту наконец  приходит в себя писатель Житинский и совершенно обалдевшим голосом на весь зал орет на нас: "Что за хуйню вы

впарили Алексею Герману!?"

Репино, август 2000 года.

На фото А.Н.Житинский

P.S.: Если кому интересно, то книга писатели О'Санчеса называется "Кромешник". Кому лень покупать - свободно лежит в  библиотеке Максима Мошкова на lib.ru

Дальнейшие события показали, что в этом пространстве мне нужно быть весьма осторожным, чтобы сохранить в целости психику окружающих. Уже после полдника на занятиях по лепке из пластилина, что мне было как-то
неинтересно, я отвлекся и, найдя на столике Виолетты Михайловны газету "Комсомольская правда", углубился в нее. Мне хотелось узнать, что происходит в мире, точнее, что происходило в мире в период моего раннего детства.
Просматривая хронику международных событий, я почувствовал, что кто-то смотрит на меня. Я поднял глаза. Виолетта Михайловна стояла рядом, глядя на меня с неподдельным ужасом.
-- Сережа, что ты делаешь?
-- Читаю, -- сказал я. -- Разве не видно?
-- Ты умеешь читать? -- растерянно спросила она. -- Мы же прошли всего три буквы...
-- Мне достаточно, -- ответил я и снова углубился в чтение.
-- Ах ты, проказник! Ты разыгрываешь меня! -- рассмеялась она, давая мне легкого шлепка по задней части. -- Иди лепи зайчика.
-- Виолетта Михайловна, вы позволите мне не лепить зайчика? -- вежливо спросил я. -- Меня больше интересуют ближневосточные проблемы.
У нее остановились глаза, а затем она вихрем вылетела из комнаты. По коридору застучали ее каблучки.
"Видимо, побежала к заведующей", -- подумал я, свертывая газету. Когда Виолетта Михайловна вернулась с нашей пожилой заведующей, я уже мирно лепил зайчика, общаясь со своими сверстниками по пространству.
-- А мой зайчик лучше! -- сказала моя соседка, белокурая толстая девочка с бантом.
-- Я бы не сказал, -- пожал я плечами.
Воспитательница и заведующая смотрели на меня во все глаза.
-- Лучше! Лучше! -- выкрикнула подружка и смяла моего зайчика. Я понял, что если сейчас иронически усмехнусь и проявлю рыцарскую сдержанность, то меня тут же уведут на обследование к детскому невропатологу. Поэтому я,
переживая внутренний стыд, ибо был человеком воспитанным, вцепился ей в бант, крича:
-- Мой зайчик лучше! Мой! Зачем ты испортила моего зайчика?!