Дальнейшие события показали, что в этом пространстве мне нужно быть весьма осторожным, чтобы сохранить в целости психику окружающих. Уже после полдника на занятиях по лепке из пластилина, что мне было как-то
неинтересно, я отвлекся и, найдя на столике Виолетты Михайловны газету "Комсомольская правда", углубился в нее. Мне хотелось узнать, что происходит в мире, точнее, что происходило в мире в период моего раннего детства.
Просматривая хронику международных событий, я почувствовал, что кто-то смотрит на меня. Я поднял глаза. Виолетта Михайловна стояла рядом, глядя на меня с неподдельным ужасом.
-- Сережа, что ты делаешь?
-- Читаю, -- сказал я. -- Разве не видно?
-- Ты умеешь читать? -- растерянно спросила она. -- Мы же прошли всего три буквы...
-- Мне достаточно, -- ответил я и снова углубился в чтение.
-- Ах ты, проказник! Ты разыгрываешь меня! -- рассмеялась она, давая мне легкого шлепка по задней части. -- Иди лепи зайчика.
-- Виолетта Михайловна, вы позволите мне не лепить зайчика? -- вежливо спросил я. -- Меня больше интересуют ближневосточные проблемы.
У нее остановились глаза, а затем она вихрем вылетела из комнаты. По коридору застучали ее каблучки.
"Видимо, побежала к заведующей", -- подумал я, свертывая газету. Когда Виолетта Михайловна вернулась с нашей пожилой заведующей, я уже мирно лепил зайчика, общаясь со своими сверстниками по пространству.
-- А мой зайчик лучше! -- сказала моя соседка, белокурая толстая девочка с бантом.
-- Я бы не сказал, -- пожал я плечами.
Воспитательница и заведующая смотрели на меня во все глаза.
-- Лучше! Лучше! -- выкрикнула подружка и смяла моего зайчика. Я понял, что если сейчас иронически усмехнусь и проявлю рыцарскую сдержанность, то меня тут же уведут на обследование к детскому невропатологу. Поэтому я,
переживая внутренний стыд, ибо был человеком воспитанным, вцепился ей в бант, крича:
-- Мой зайчик лучше! Мой! Зачем ты испортила моего зайчика?!