Хой. Для квеста надо написать 400 символов про чуднОй день рождения. Однако же, а)мне не нравится, когда меня заставляют что-то делать б)про самые лихие днюхи уже были написаны рассказы в)рассказы перенесены на другую страницу и тут их больше не будет. В связи с чем, я поведаю лишь просто зарисовку из жизни, РАЗ УЖ, БЛЯТЬ, ЭТО ТАК НЕОБХОДИМО.
Не успеет Шуфутинский отпеть свой бессмертный хит, как на следующее утречко у меня наступает днюха. Она часто полна слез и нередко – дождя, однако в тот год было омерзительно солнечно и родственнички ожидали меня в деревне. Ехать я туда, конечно, не хотела – много ли смысла смотреть на эти жующие рожи, которые и любят то тебя для галочки, а твой праздник – лишь повод безгрешно наебениться на свежем воздухе. Но выбора не было, мне не нужен был очередной скандал, поэтому в планах было посетить их, а затем, и как можно скорее, съебаться к мужику, который бы меня покормил, погладил и поучаствовал бы в моем пьяном безумии.
В полдень мой силуэт нарисовался у железной калитки. Хочешь – не хочешь, а я, как человек праздный и преисполненный личными принципами, дополнила свой типичный готический наряд крупными серебряными блестками для лица и черными кожаными туфлями. Туфли на жалком тоненьком каблуке сантиметров 5-6 содержали в себе ступни в чулках с бордовыми ногтями, которые уходили в стройные лодыжки и упитанные ножки вплоть до самой юбки по пизду, что канонично и богоугодно. В целом, заебись - так я решила. На плече у меня висела торба, в которой валялся бомбер и нож на случай дождя или ебли в лесу. Я прокляла эти туфли, еще лишь сойдя с сельского автобуса. Лапы в них дрожали и вели себя максимально неуверенно на каменистой дороге. Но ведь это мой день, и я хотела ходить роковухой, а не ЛиАЗ – тянкой, в своих обычных панк-ботинках.
Пока я шла к участку, мне позвонила Лена, которую все могут помнить по рассказу «о том, как меня мужик как куклу наряжал» или как он там называется, я уже точно не помню. «Смольный на проводе», - ответила я, пытаясь удержать свою тушку на тонких каблучках. Она поздравила меня и поныла минутку-другую о том, что в бараках есть совсем нечего, живот урчит, и она сторговала чутка картошки, но всё это говно и бессмыслица. Не белОк. Я сказала, что денег мне еще никто не подарил и накормить ее я пока не смогу.
На участке меня ждал запах шашлыков и немногочисленные родственники и знакомые, в числе которых Евгений Николаич, не ясно за каким хуем позванный по этому случаю. Евгений Николаич – мужичок с соседнего участка непростительных 58 лет, глубоко женатый, с внуками, парником и грузовиком, на котором он возил песок и щебень. Я его никогда особо не любила, потому что не могла понять, что он думает – он всегда улыбался и прихохатывал по поводу и без. Еще Кроули говорил – смейтесь. И вас не возьмет ни одна темная сущность и ни одно проклятие. Вот Евгений Николаич и смеялся, что есть сил, словно жил в толпе цыган. Он даже ругался, смеясь, ей Богу! Меня, человека мрачного вида, это ужасно доставляло. Но делать было нечего, мы почему-то вечно обязаны что-то терпеть.
Посреди празднования я все чаще смотрела в телефон и не обращала внимания на окружение. Мне подарили всякой чепухи – чехол на телефон, шоколад и чай, которые я не пью и не ем, предпочитая лишь кофе и соль с перцем. Одно хорошее – 1000 рублей в конверте с картинкой желтеющих березовых листьев. Я только и ждала своего часа покатушек и прелюбодеяний, сидеть с этими людьми мне было тоскливо и неприятно, ведь я точно знала, что всё это - бутафория. То да сё – гости пошли на участок к Евгению Николаичу, смотреть новых народившихся козлят, а парочка женщин ушла в туалет в дом, как обычно, пИсать вместе.
Я не отрывала глаз от телефона, поэтому, когда кошка залезла на праздничный стол отобедать, я даже не заметила. В калитку ворвались гости и Евгений Николаич. «Во дура!», - заорал он, учащая шаг, - «гони ее, Лилит, чё ты расселась?! О чем думаешь?!». Я вышла из забвения и увидела трусливо прижатую к скатерочке кошку, которая все же не намеревалась отпустить кусок шашлыка. Я дала ей смачного леща, спохватившись и вскликнув «ой». Кошка ретировалась, к столу подбежал Евгений Николаич, эмоционально всплеснул руками и, обратившись к кучке бегущих гостей, выкрикнул с улыбкой «Сколько знаю Лилит – ну ни украсть, ни покараулить! Всю жизнь так! Ну бестолковщина!».
«Ах ты старая скотина», - подумала я, - «ни украсть, ни покараулить» значит, долбанный ты седой мудозвон. Стою тут при наряде, всё единственное бабло на твое брюхо отдала, чтобы ты выпил и закусил сегодня. А не пойти бы тебе нахуй, козел горный, невоспитанный». И ломанула поперек участка за сарай, проваливаясь шпилечками в землю. «Куда пошла?» - заорал подлец. «ПИсать хочу, за сарай схожу, в доме не охота разуваться». Я зашла за сарай и залезла в дырку в заборе на участок Евгения Николаича. Эту дырку я сделала давным давно, чтоб жрать у него крыжовник прямо с куста, но забор с тех пор никто не чинил, как я и полагала. Зайдя в его курятник, я открыла торбу и развернула свой бомбер на досках. Минут 5 хватило, чтобы набрать в него штук 8-10 яиц, а затем уселась выпить одно теплое, розовато-белое, на бревнышке. Куры кудахтали и смотрели на меня подозрительно, петух был возмущен, хоть и красив, как черт. Туфли были в курином говне, я проделала дырочку и жадно всасывала желток. Этим я промышляю всю жизнь. Мало есть вещей более прекрасных. Но не суть.
Допив, я раскрошила в руке скорлупу и отшвырнула ее от себя, на нее сразу набросились куры, не оставив и следа. Завязав из бомбера с яйцами импровизированный узелок, я бережно уложила его в торбу и пошла назад к забору. «Ни украсть, блять. Ни покараулить», - всё еще злилась я, шипя сама про себя, не в силах сдержать гневных эмоций.
Высидев еще с час и успев выпить три стакана ядреного домашнего вина, я засобиралась. Евгений Николаич куда-то пропал, и слава богу, - думала я. Попрощавшись с народом и сославшись на неотложнейшие дела, я вышла за калитку и увидела на перекрестке грузовик Евгений Николаича. Он с кем-то тер о делах перед мордой машины. «Ты что, уходишь что ли так рано?!», - отвлекся он и прокричал мне, мимо проходящей. Я была глубоко обижена на старого негодяя, который посмел меня прилюдно осуждать в мой собственный, личный праздник. «Извозчик! На Адама Мицкевича, да побыстрее!», - крикнула я, глядя на Николаича требовательно, поставив говеную туфлю на ступеньку грузовика и взмыв вверх с мнимым желанием залезть в кабину. «Куда? Не понял?», - уточнил он, сделав два шага ко мне. «Да на Патриарший, господи...», - я разочаровано слезла с машины, отряхнула ладошки от ее грязной ручки и вдруг с удивлением поняла по лицу соседа, что он и вправду на миг решился меня добросить. «До свиданья, Евгений Николаич!», - эмоционально крикнула я и засеменила к остановке на дрожащих лапках. Лена ужасно обрадовалась яйцам в тот день.
