realiy_gizny

По найденным в Северном Причерноморье предметам можно проследить развитие греческого ювелирного искусства. Так, в ранних изделиях основой декора была гладкая поверхность, блеск которой оттенялся матовым свечением зерни. В эпоху классики излюбленным приемом украшения ювелирных изделий стал выразительный рисунок филигранного орнамента в сочетании с мелкой зернью и включениями неяркой эмали. Замечательный образец этого стиля - ожерелье из кургана Большая Близница на Тамани. В эпоху эллинизма в ювелирном искусстве возник новый, "полихромный", стиль. Предметы обильно украшались цветными камнями, вставками эмали, стекла.

Собрания "Золотой кладовой" Эрмитажа огромны, показать их все невозможно. Поэтому представляю вниманию читателям только несколько экспонатов из 5-го зала этой кладовой, где и экспонируется греческое золото.

Подобно с презреня божого тое ся стало, чого ми сами соби зичили и старалися о тое, абихмо часу теперишного могли чрез посланцов своих доброго здоровья вашей царской велможности навидити и найнижший поклун свой отдати. Ажно Бог всемогущий здарив нам от твоего царского величества посланцув, хоч не до нас, до пана Киселя посланих в потребах его, которих товариши наши козаки в дорози натрафивши, до нас, до войска завернули. Чрез которих радостно пришло нам твою царскую велможност видомим учинити оповоженю вири нашое старожитной греческой, за которую з давних часов и за волности свои криваве заслужоние, от королей давних надание помир[ем] и до тих час от безбожних ариян покою не маем.

[Тв]орець избавитель наш Исус Христос, ужаловавшис кривд убогих людей и кривавих слез сирот бидних, ласкою и милосердем своим святим оглянувшися на нас, подобно, пославши слово свое святое, ратовати нас рачил. Которую яму под нами били викопали, сами в ню ся обвалили, же дви войска з великими таборами их помог нам Господь Бог опановати и трох гетманов живцем взяти з иншими их санаторами: перший на Жолтой Води, в полю посеред дороги запорозкои, комисар Шемберк и син пана краковского ни з одною душею не втекли. Потом сам гетман великий пан краковский из невинним добрим чоловиком паном Мартином Калиновским, гетманом полним коронним, под Корсуном городом попали оба-два в неволю, и войско все их квартянное до щадку ест розбито; ми их не брали, але тие люди брали их, которие нам служили [в той м]ире от царя кримского. Здалося тем нам и о том вашому [царскому] величеству ознаймити, же певная нас видомост зайш[ла от] князя Доминика Заславского, которий до нас присилал о мир просячи, и от пана Киселя, воеводи браславского, же певне короля, пана нашего, смерть взяла, так розумием, же с причини тих же незбожних неприятелей это и наших, которих ест много королями в земли нашой, за чим земля тепер власне пуста. Зичили бихмо соби самодержца господаря такого в своей земли, яко ваша царская велможност православний хрестиянский цар, азали би предвичное пророчество от Христа Бога нашего исполнилося, што все в руках его святое милости. В чом упевняем ваше царское величество, если би била на то воля Божая, а поспех твуй царский зараз, не бавячися, на панство тое наступати, а ми зо всим Войском Запорозким услужить вашой царской велможности готовисмо, до которогосмо з найнижшими услугами своими яко найпилне ся отдаемо. А меновите будет то вашому царскому величеству слишно, если ляхи знову на нас схотят наступати, в тот же час чим боржей поспешайся и з своей сторони на их наступати, а ми их за Божею помощу отсул возмем.
И да исправит Бог з давних виков ознаймленное пророчество, которому ми сами себе полецевши, до милостивих нуг вашему царскому величеству, яко найуниженей, покорне отдаемо.

Дат с Черкас, июня 8, 1648.

Вашему царскому величеству найнизши слуги. Богдан Хмельницкий, гетман з Войском его королевской милости Запорозким.

Но вернёмся к теме статьи.
Роман «Мастер и Маргарита» всегда вызывал у меня противоречивые чувства. Если говорить о его первой части, то проделки Воланда и его окружения в Москве (сыплющиеся с потолка червонцы, переодевания в модную одежду, глотание в Елисеевском магазине Бегемотом цитрусов и селёдки, месть окололитературным деятелям) воспринимаю, как убожество. Настоящий Сатана не стал бы размениваться на такую ерунду, масштабы его «деятельности» были бы несравнимо бо́льшими.

Одновременно с этим ретроспектива Иерусалима времён Иисуса Христа преподнесена в книге очень интересно. А если учесть, что книга была написана в то время, когда библейские сюжеты в стране не поощрялись, эти описания давали возможность советскому читателю окунуться в атмосферу зарождения христианства, узнать много нового и интересного.
Несколько лет назад я написал сказочное повествование для взрослых «Эра Справедливости», сюжет которого основан на том, что умный и справедливый парень, аспирант знаменитого Петербургского ВУЗа «Военмех», по воле случая приобрёл исключительные сверхспособности, позволившие ему превратить земную цивилизацию в общество добра и справедливости.
Так вот, в одной из глав этого повествования (её название «Диалог Героя «Эры Справедливости» с Иисусом Христом») Иисус называет Героя «игемоном». Это обращение навеяно романом М.А. Булгакова.

Что же касается темы любви, то я не согласен с критикой Мастера (как слабохарактерной личности) и Маргариты, променявшей сытую и комфортную жизнь на проживание в подвале с неудачником. Более того, считаю, что вторая часть книги – гимн великой любви, которая случается в нашем обществе очень и очень редко, а влюблённые во имя этой любви возносятся над суетой, комфортом обывательской жизни, общепринятыми нормами поведения.

М.А. Булгаков был человеком с непростым и конфликтным характером, считал ниже своего достоинства вести себя дипломатично по отношению ко всяким литературным функционерам (в первую очередь – к литературным критикам, которых считал, и здесь я с ним полностью согласен, неудавшимися, бесталанными сочинителями). А кому такое понравится?!

Можно обсуждать и другие аспекты книги, саму биографию писателя, но, думаю, написанного достаточно для того, чтобы понять моё отношение и к роману, и к самому писателю. Поэтому ставлю точку.

Конечно, последнее обстоятельство очень существенно. Но есть и ещё одно, вроде бы скромное по сравнению с ним, но вдумайтесь в него.

Большинство открытий делает человек, ставший учёным по призванию. Учёный – не специальность, ей нельзя обучить в институте. Можно обучить химии, можно физике; но человек, получивший диплом, может и не стать ученым. Даже если он займет должность научного сотрудника, - он может остаться до конца своих дней холодным подмастерьем науки, Если в нём не будет воспитана любовь к творчеству, охота к дерзновенным попыткам выйти за рамки существующих представлений, смелость отстаивать своё мнение перед признанными авторитетами, пусть даже чреватая иногда личными жертвами.
И самое главное, по моему мнению, - у талантливого человека - будущего Гения - должна быть способность к парадоксальному мышлению.

Но как воспитать любовь к поискам неведомого, привить охоту, сделать смелым. На это способна только сама наука: всем своим прежним опытом, своей волнующей историей открывающая горизонты не только в прошлое, но и в будущее. Только она способна разбудить в школьнике Лобачевского, обнаружить в служащем патентного бюро Эйнштейна, сделать переплетчика книг Фарадеем, а любителя планерного спорта - Королёвым. Но для этого надо её знать, знать в разные моменты её вечной жизни: и когда она скрытна и упряма, и когда милостиво щедра. И когда она – изнурительная, скучная работа, и когда – праздник ума и фантазии. И когда ученый – её поденщик, и когда он же – её властелин.
Кстати, что касается Эйнштейна. Почему-то в отношении него в обществе утвердилось мнение, что он был во время учёбы самым заурядным троечником.
Посмотрите на его аттестат (находится в свободном доступе в интернете), шкала оценки в нём шестибалльная. Думаю, комментарии будут излишними.

Поэтому так важна история наук, поэтому нужны биографии учёных, поэтому нужны их мемуары – толстые и тонкие, скучные и занимательные, - любые, только бы достоверные, приоткрывающие доступ к чужой гениальной душе.

В каждом из нас – ещё с детства – воспитана любовь к необычайному, но справедливому стечению обстоятельств, где добро всегда в конце концов торжествует.
В жизни, увы, так бывает не всегда.

Две такие легенды известны более других: про Архимеда и про Ньютона.

Архимед, один из величайших ученых Древней Греции, блестящий математик и механик, жил в Сиракузах в III веке до н. э. В то время в Сиракузах правил царь Гиерон. Однажды Гиерон, получив от мастеров заказанную им золотую корону, усомнился в их честности. Ему показалось, что они утаили часть золота, выданного на её изготовление, заменили его серебром, тем самым понизив пробу золота. Но как уличить ювелиров в подделке? Гиерон вызвал  Архимеда, к тому времени уже прославившегося остроумными решениями многих проблем, и поручил ему определить, есть ли в золотой короне примесь серебра. Сейчас такая задача по плечу даже школьнику. Удельный вес каждого из металлов есть в любом справочнике, определить удельный вес сплава совсем не трудно: взял образец, взвесил его, потом опустил в воду и определил объём вытесненной им жидкости, поделив первое число на второе, получил удельный вес проверяемого образца. И если удельный вес оказался равным 19,3 грамма на кубический сантиметр, то, значит, золото чистое, без примесей. А вот если нет…

Но 2200 лет назад Архимед, выйдя с царской аудиенции, даже не знал, что такое удельный вес. Задача перед ним стояла в самом общем виде, и никаких конкретных путей её решения он найти не мог. Но искал их. Искал постоянно, не переставая думать об этом, когда занимался другими делами. Иначе, если бы выкидывал её из головы всякий раз, как прекращал работу, не могло бы произойти то прямо-таки сказочное событие, которое и легло в основу легенды.

Случилось оно, как говорят, в бане. Бани в то время представляли собой место не только для мытья, но и для светских встреч, развлечений, спортивных игр. Поначалу Архимед, наверное, поупражнялся гирями, потом зашёл в парильню, где его помассировали, потом он поговорил с друзьями, может быть рассказал им о своём последнем посещении царя Гиерона – приём у царя всегда событие. Не исключено, что поведал о поставленной задаче и посетовал на трудность решения. А затем, как и полагается, намылился золой и полез в ванну. И вот тут-то и случилось главное. Собственно, ничего нового не случилось, произошло то, что бывает всякий раз, когда любой человек, даже не ученый, садится в любую, даже не мраморную, ванну – вода в ней поднимается. Но то, на что обычно Архимед не обращал никакого внимания, вдруг заинтересовало его. Он привстал – уровень воды опустился, он снова сел – вода поднялась, причем поднималась она по мере погружения тела. И в этот миг Архимеда осенило. Он усмотрел в десятке раз проведённом опыте намёк на то, как объем тела связан с его весом. И понял, что задача царя Гиерона разрешима. И так обрадовался своей случайной находке (здесь, возможно, как раз и начинается легенда), что как был – голый, с остатками золы на теле – побежал домой через город, оглашая улицу криками: «Эврика! Эврика!» – «Нашел! Нашел!»

Вот так Архимед, если верить легенде, нашёл решение задачи Гиерона, подробно изложенное ныне в каждом школьном учебнике. Случайность? Вроде бы, да. Но если бы не предыдущие размышления Архимеда на эту тему, эта случайность, скорее всего, могла не случиться.

Вспомним  ещё одну легенду – о Ньютоне и яблоке.
Исаака Ньютона, одного из величайших ученых, мы знаем в основном как автора знаменитого закона всемирного тяготения, хотя школьный учебник познакомил нас не только с этим, но и с некоторыми другими его законами, составляющими и поныне основу физической картины мира, бывшую незыблемой до появления Теории относительности Эйнштейна и стремительно развивающейся последние годы Квантовой теории.

Жизнь Ньютона и история его открытий стали предметом пристального внимания ученых и историков. Однако в биографии Ньютона много противоречий; вероятно, это связано с тем, что сам Ньютон был весьма скрытным, и даже подозрительным человеком и не часто откровенничал с окружающими о том, что касалось его лично, о своих мыслях, своих ещё не изданных научных работах. Ученые до сих пор пытаются по сохранившимся бумагам, письмам, воспоминаниям воссоздать его жизнь и, что самое главное, его творчество, но, как заметил один из английских исследователей творчества Ньютона, «это в значительной мере работа детектива».

Возможно, скрытность Ньютона, его нежелание пускать посторонних в свою творческую лабораторию и дали толчок к возникновению легенды о падающем яблоке. Во всяком случае, существуют воспоминания друга Ньютона, Стукелея, где он, якобы со слов самого Ньютона, рассказывает, будто мысль о законе всемирного тяготения созрела у ученого в тот момент, когда он увидел, как с яблони упало на землю яблоко. Эта легенда столь прочно укоренилась в истории, что дерево в саду Ньютона, откуда сорвалось это знаменитое яблоко, в течение почти столетия, пока его не сломала буря, было музейным экспонатом. На него непременно стремились взглянуть все, кому посчастливилось посетить родовое имение семьи Ньютонов в Вулсторпе, неподалеку от Кембриджа.

Вместе с тем ещё один друг Ньютона, Пембертон, весьма сомневался в возможности такого события. Аналогичного мнения придерживался и знаменитый Вольтер, получивший информацию от племянницы Ньютона. Чуть позже Карл Гаусс, выдающийся немецкий математик и астроном, писал о пресловутом яблоке: «Я не понимаю, как подобный случай мог ускорить или замедлить это открытие». Гаусс считал, что Ньютон нарочно сочинил анекдотическую историю, чтобы отделаться от «докучливого неумного и нахального допросчика». Кого он имел в виду, непонятно.

Вероятно, истинную историю открытия никто уже не восстановит, можно лишь попытаться оценить достоверность тех или иных фактов и их толкований.

Что было несомненно? То, что после окончания колледжа и получения степени бакалавра Ньютон осенью 1665 года уехал из Кембриджа к себе домой в Вулсторп. Причина? Эпидемия чумы, охватившая Англию, – в деревне всё-таки меньше шансов заразиться. Сейчас трудно судить, насколько необходима была эта мера с медицинской точки зрения, во всяком случае, она была не лишней. Хотя у Ньютона было, по-видимому, прекрасное здоровье – к старости он сохранил густые волосы, не носил очков и потерял только один зуб, – но кто знает, как сложилась бы история физики, останься Ньютон в городе.

Что еще? Был, несомненно, сад при доме, а в саду – яблоня, и была осень, и в это время года спелые яблоки, как известно, нередко самопроизвольно падают на землю. Была и привычка у Ньютона гулять в саду и размышлять о волновавших его в тот момент проблемах, он сам не скрывал этого: «Я постоянно держу в уме предмет своего исследования и терпеливо жду, пока первый проблеск мало-помалу обратится в полный и блестящий свет». Правда, если считать, что именно в то время его озарил проблеск нового закона (а мы можем так считать: в 1965 году были опубликованы письма Ньютона, в одном из которых он прямо говорит об этом), то на ожидание «полного блестящего света» понадобилось довольно много времени – целых двадцать лет. Потому что опубликован закон всемирного тяготения был только в 1687 году. И что интересно, - эта публикация была сделана не по инициативе Ньютона, его буквально заставил изложить свои взгляды коллега по Королевскому обществу Эдмунд Галлей, один из самых молодых и одаренных «виртуозов» – так в то время называли людей, «изощрявшихся в науках». Под его давлением Ньютон и начал писать свои знаменитые «Математические начала натуральной философии». Сначала он отправил Галлею сравнительно небольшой трактат «О движении».

Галлей, мгновенно оценив всю значимость идей Ньютона, поехал к нему, чтобы убедить изложить их более подробно. При этом он брал на себя все денежные издержки и хлопоты по изданию. На этот раз ему не пришлось особенно уговаривать Ньютона: вероятно, наступил тот редкий момент, когда ученый почувствовал потребность изложить свои взгляды публично. И в течение полутора лет он написал все три книги своих «Начал», которые полностью вышли в свет летом 1687 года. И тогда уже весь мир, а не только члены Королевского общества мог узнать о том, что две частицы притягиваются друг к другу с силой, прямо пропорциональной произведению их масс и обратно пропорциональной квадрату расстояния между ними.

Вот, собственно, что было. Во всей цепи этих событий, как мы  видим, для случайности остаётся не так уж много места, разве что эпидемия чумы. Если бы не она, Ньютон не уехал бы в Вулсторп, и, как знать, была ли бы в Кембридже у него возможность наблюдать падение яблока, причем в тот момент, когда воображение ученого ждет лишь толчка, чтобы направиться по совершенно новому, неведомому пути. Но если бы сам Ньютон расценивал историю с яблоком как счастливую случайность, нежданно-негаданно натолкнувшую его на выдающееся открытие, если бы он так к этому относился, разве стал бы он ждать двадцать лет, чтобы сообщить миру об этой находке?

Однако он не поспешил оповестить мир о случайном открытии. Лишь в 1673 году, через восемь лет, он в весьма туманной форме намекнул в одном из писем голландскому ученому Христиану Гюйгенсу на то, что ему известно нечто, что позволяет вычислить величину взаимного притяжения Земли с Луной и Солнцем. Но намёк был столь загадочен, что остался непонятым. Быть может, Ньютон действительно имел намерение сказать больше, но то ли из-за того, что в переписке между «виртуозами» полагалось быть загадочным, то ли просто подозрительность или скрытность сковали его благое намерение, но оно так и осталось неосуществлённым. Хотя много лет спустя Ньютон уверял, что о его открытии давно можно было догадаться по письму к Гюйгенсу.

Вспомним далее, как появилась публикация – её же буквально вытянули из Ньютона. Что это – природная лень? Для титана мысли это выглядит странно. Желание остаться в тени? Обычно для учёных это не характерно, разве что их открытие вступало в противоречия с догматами церкви (Коперник так до конца жизни и не решился опубликовать свои работы, касавшиеся гелиоцентрической системе мира, справедливо полагая, что ему за это будет несдобровать). Ответа нет. Но Закон всемирного тяготения есть и используется человечеством уже несколько веков.