Хороши святочные вечера с посиделками да разговорами о чудном, неизведанном, что было когда-то давно. Вроде как сказка, ан нет — всё быль.
— Раз вот какая история приключилась с Потапом, другом моего отца, — начал дед Семён.
— Рыбачил как-то тот Потап на заливных лугах, что на другом берегу реки расположены, теперича уж они не такие глубокие по весне, так, по колено разве иль того меньше. А о те времена, когда отцы наши ещё под стол пешком бегали, река широкая была и сильно разливалась. Летом траву мы косили на тех лугах — что за трава там была, диво, толстая да сочная, зелёная, что малахит! Коровы после той травы молоко давали густое, жирное. Ну, и рыбалка там знатная была. Рыбы на нерест заплывали в те травы, когда вода стояла.
Потап тогда только женился на Лизавете, сынок у них родился. Хорошо жили они, душа в душу. Не ссорились даже никогда. И вот отправился он на те луга, рыбачить. Вечерело уже, на вечерний клёв подгадал. Сидит в лодке, да знай рыбу таскает, довольнёхонек, хорошо клюёт.
И заплыл он в такое место, где луга с рекою соединяются, а там ивы растут хороводом. Луна выглянула, посеребрила дорожку по воде. Лепота. Тишина кругом, ни души. Только птица ночная кричит где-то на озёрах вдалеке.
И вдруг видит Потап, что за диво? На одной иве, что над водой склонилась, сидит девка. Ноги в речку опустила, волосы распустила, руками перебирает, а сама плачет, да горько так, что у Потапа аж сердце зашлось.
Он и подплыл к ней на своей лодочке:
— Ты что тут делаешь одна? Что случилось? Нешто обидел кто?
А возле девки ни лодки, ничего. Ему бы задуматься, как она сюда добралась-то, глубина кругом. Да и девка в сарафан одета, а на улице-то ещё холодно, ночью особливо.
Девка же молчит, ничего не отвечает.
— Неужели кто-то обидел её да сюда завёз, и оставил? — думает про себя Потап. Нехорошие мысли ему на ум пришли.
А сам скинул с себя безрукавку тёплую, девке той подаёт.
— Накинь, — мол, — Замёрзла небось.
Та безрукавку взяла, плакать перестала, на Потапа взглянула. А глаза у ей, что та река — бездонные, синие, глубокие. Заплывёшь и утонешь, что в омуте.
— Спасибо, — отвечает, — А тебя как звать?
— Потапом, а тебя?
— Марьюшкой.
— Ты откудова здесь? — спрашивает Потап.
— Оттуда я, — махнула рукой девица, сама глаза опустила, всё косу теребит, подол платья лёгкого в воде полощется, и кажется она вся словно из лунного света сотканной — лёгкая, прекрасная…
Загляделся на неё Потап, забыл зачем и находится здесь.
— Давай я тебя до берега довезу! Только скажи куда, ведь ты не из наших, не видал я тебя ни разу.
— Довези, — согласилась Марьюшка и бесшумно скользнула в лодку, ни один листочек на иве не колыхнулся, — Вон там я живу.
Показала девица вниз по реке.
Ну, там, так там. Потап на вёсла налёг. А девица всё смотрит своими глазами бездонными, не отводит взгляда. Ух, бесстыжая! Долго так молча плыли, после заговорила с ним девица.
— А что, Потап, доволен ли ты женой своей, Лизаветой?
— А тебе откель ведомо, что Лизавета она?
— А мне, Потапушка, многое ведомо, — хитро улыбнулась девица, и глаза её блеснули, — Я за тобой давно слежу, нравишься ты мне очень.
— Да что ты мелешь такое? Я тебя впервые вижу!
— Ты может и впервой, а я уж сколь вёсен на тебя гляжу. Как придёшь ты на реку, так я всегда тут, жду тебя.
— Послушай-ка, где дом твой? — оборвал её Потап, — Сколь мы плывём уже, а ты всё молчишь, скоро ли твоя деревня, куда причаливать?
— На что тебе моя деревня, аль скучно тебе со мной, Потапушка? — коснулась девица его руки.
Коснулась, что огнём обожгла. Рука у неё ледяная, а жаром обдаёт.
— Знаешь ли ты, Потапушка, чем жена твоя занимается, покуда ты тут плаваешь?
— Чем же? — спрашивает Потап.
— К соседу твоему в гости ходит. Сынок-то ваш не похож ли случаем на Афанасия? — девица расхохоталась громко, показав острые белые зубки.
— Ты говори, да не заговаривайся, — рассердился Потап, — А не то вон сброшу тебя сейчас в реку, и плыви сама куда тебе надобно.
— Не серчай, Потапушка, — потупила девица очи, — Я ведь как лучше хочу. Жалко мне тебя. Нравишься ты мне. А жена твоя тебя не любит, а я тебя сильно любить стану! Оставайся со мной!
С этими словами припала девица к плечу Потапа, да и не заметил тот сам, как уже целовать её начал. А губы у неё как и руки — ледяные, а обжигают жаром. Тут опомнился Потап:
— Погоди, погоди! Откуда же ты всё знаешь?
— Я всё знаю, Потапушка. Я ведь рядом с тобою живу.
— Что ты мне голову морочишь?
— Так и быть, признаюсь я, обманула я тебя, просто с тобою побыть подольше хотелось, — тут девица снова слезами залилась, — Только как же мне быть, если люблю я тебя? Чем я хуже Лизаветы? Оставайся со мной!
— Ну всё, хватит, — отвечает Потап.
Развернул он лодку, вернулся к родной деревне, девицу на берег высадил и сам домой пошёл с уловом.
— Коль тут рядом живёшь, как ты сказала, так сама дойдёшь, — сказал он ей.
Вот пришёл Потап домой, а в сердце-то червячок прокрался, гложет. Ходит да на жену поглядывает, сына разглядывает — похож ли. А кто ищет, тот, как говорится, всегда найдёт. Стал Потап примечать одно, другое, то жена в сад уйдёт да задержится там, то корову встречать из стада пойдёт, да пропадёт надолго. Да и сын вроде и вправду на него не больно и похож, вон глазёнки зелёненькие, а у них с Лизаветой голубые у обоих. И волосы рыжие. Точно, как у Афанасия.
«А ну, как права была Марьюшка-то?» — задумался Потап.
А кроме того стал Потап скучать по девице с реки. Ходит сам не свой, сохнет, злой стал, на жену не глядит, на ласки ейны не отвечает. И вот однажды решился-таки он снова отправиться на то самое место, где девицу в прошлый раз повстречал. Вдруг свезёт снова с ней свидеться?
Сказался жене, что до утра на реке будет, а сам скорее на заливные луга. Приплыл и точно — там Марьюшка. Поджидат его, словно с места не сходила. И снова сидит и плачет. Увидела Потапа, обрадовалась, прыгнула к нему в лодку, обняла, приголубила. Так и остался Потап с ней до утренней зари.
С той поры так и повелось, всё чаще и чаще стал Потап из дому пропадать. Сам на себя не похож. Бледный стал, глаза только горят, как у лихорадочного. Что делать? Жена места себе не находит от переживаний за супруга.
— Пойду к бабке-ведунье, — решилась Лизавета.
А бабка та, как и водится, жила на краю деревни, разным занималась. Лишь только Лизавета к ней через порог, а та её будто и поджидала. Завертелась вокруг волчком, закружилась, дохнула жаром, как из печи:
— Любезный твой с Жалицей милуется, спасать его надобно. Крепко она уже его затянула. Гляди, в другой раз уйдёт он на реку и не вернётся. Утянет она его к себе на дно. Силы в нём почти не осталось.
— Бабушка, да что за Жалица такая?
— Девка, которая от несчастной любви утопилась, да теперь покоя не знает.
— Бабушка, что же делать, научи!
Закряхтела старуха, заворошила что-то в тёмном углу, среди трав сухих да всякой всячины, вынула откуда-то медную монету, с дырочкой в серёдке.
— На, — говорит, — милому своему за ворот вшей эту монету, чтобы не могла ему Жалица голову морочить. Только надолго не поможет это. Надо тебе имя утопленницы узнать. Сам он тебе не скажет. Так что думай, как разузнать. А как разведаешь, ко мне воротишься.
Вшила Лизавета медяк Потапу в рубашку, как ведунья велела, и стала думать, как ей имя девки той вызнать. Вот собрался снова Потап на реку, а Лизавета вид сделала, что спит, а сама лишь только он за дверь, тихохонько следом прошмыгнула. Так и дошли до самой реки. А вода с лугов к тому времени сошла давно, Потап с утопленницей на берегу встречаются да милуются, на дальней запруде. Спряталась Лизавета в кустах и ждёт. Вот показалась девица. К Потапу кинулась на шею. Больно Лизавете на такое глядеть, сердце рвётся, да ради мужа надо вытерпеть.
— Что-то другой ты нынче, Потап? — хмурится Жалица.
— Да как всегда…
Стали полюбовники беседовать да миловаться, тут-то и подслушала Лизавета имя. А как услышала тут же и назад, в деревню, бросилась. Почуяла Марья неладное, зашипела, как змея, а Потап отвечает:
— Что ты? Что ты? Никого тут нет.
А Лизавета прямиком к ведунье.
— Бабушка, Марьей утопленницу зовут!
— Вот и ладно, завтра скажу тебе ответ, приходи ко мне, как луна на небе появится. Да огородами иди, людям не показывайся.
На другой день, как стемнело, приходит Лизавета к бабке, а та ей и говорит:
— Была я нынче у своей дружки, через две деревни, да не гляди так, мы слово знаем, быстро куда надо добираемся. Марья та у них в деревне жила. Пять лет назад она утопла. Жених её бросил, на другой женился. Надобно тебе, Лизавета, в ту деревню идти, к жениху её бывшему, да велеть, чтобы тело искали. Именно он должен тело найти. А после похоронить следует девку по всем правилам, да прощения у неё попросить от всего сердца. Тогда обретёт она покой. И муж твой в себя придёт. Иначе быть беде.
— Где же искать её, коль столько лет прошло?
— А я тебя научу.
Дала старуха Лизавете свечу особую да велела венок сплести и свечу ту воткнуть в середину, да по воде пустить. Где остановится венок, там и искать следует.
На другой день взяла Лизавета сыночка и отправилась в ту деревню, тут дядька ехал на лошадке на удачу, до самого места её и довёз. Нашла она того жениха. Всё ему поведала, в ноги упала:
— Помоги семью спасти!
Тот не отказал. Сплела Лизавета венок, свечу зажгла, по воде пустила. А жених тот на лодке поплыл следом. Долго венок крутился, а потом и встал. Стали нырять. И ведь нашли-таки Марью! И вот диво — пять лет прошло, уж одни кости должны были остаться, а она, как только что утопла.
Рёву было… С утра стали хоронить. Только батюшка службу отслужил, как тело в гробу в прах оборотилось. И жених тот и вправду каялся, прощения просил. Похоронили девку. Вернулась Лизавета домой. А там Потап — глаза прежние, худой только да бледный. Тоже в ноги упал Лизавете, прощения просил. Говорит, как под мороком был, ровно пьяный, ничего не понимал. Простила она, конечно. Помаленьку отошёл Потап, пришёл в себя. Зажили лучше прежнего. Берегли любовь. А рассказал про то Потап моему отцу, друзья они были не разлей-вода. От отца и я узнал.
