Серия «Я работаю надзирателем в секретной тюрьме в Арктик»

Я пишу этот пост по зашифрованному Wi-Fi из неизвестного, но безопасного места. Я сменил специальность после истории, которой я собираюсь сейчас поделиться.

Я работал в секретной тюрьме в арктике, полной одержимых заключенных.

Я надеюсь, что люди, думающие о том, чтобы стать тюремными надзирателями, прочтут мою историю и пересмотрят жизненный выбор, на который потом, они будут оглядываться как на ошибку.

______________________________________________________________________________________________________

На шестом месяце работы в Арктике произошло еще одно необычное событие. Нового заключенного привезли на вертолете.

Вертолет приземлился на площадке, выкрашенной желтой и синей краской. Пилот и надзиратель вытащили заключенного. Оба сотрудника были военнослужащими. И далеко не рядовыми, судя по нашивкам на форме.

Я наблюдал за этим со смотровой башни и задавался вопросом кем мог быть этот новый заключенный. Он пытался сопротивляться. Но сопровождающим, кажется, было на это плевать. У них все было под контролем.

Когда заключенного вели в камеру на верхнем этаже, я заметил во что он был одет. На голове был черный джутовый мешок. А тело накрыто большим одеялом. Было невозможно разглядеть даже силуэт человека.

Обычно заключенных привозят на самолете, однажды на автобусе, но ни один из этих видов транспорта не был таким вызывающе громким. Я предположил, что новенький, повстанец из какой-то далекой страны или главарь террористической группировки.

Я спросил коллегу, знает ли он что-нибудь об этом человеке, есть ли у нас хоть какая-нибудь информация, хоть какая-то предыстория.. Он сказал, что "объект" находится в "яме", самой изолированной камере на территории. Было приказано не снимать джутовый мешок с его головы. Это меня встревожило.

Я встретил Бакли в одной из комнат отдыха, когда он ел стейк. Стало даже немного обидно, так как нам, рядовому персоналу, выдавали только расфасованные сублимированные помои.

- Вы сказали нам больше присматривать за заключенными, - сказал я, скрестив руки на груди. - Кто присматривает за тем, кого только-что привезли? Почему их размещают в комнатах этажом выше, чем всех остальных? Этот человек - самый жестокий серийный убийца в стране или что-то в этом роде? Чем он заслужил такую суровую защиту?

- Не я устанавливаю правила, - сказал он с набитым ртом. - Хочешь верь, хочешь нет, но я тоже не знаю о многом, что здесь происходит. Не думай, что я, как начальник тюрьмы, знаю какие-то подробности, которые ты так жаждешь знать. Сделайте мне одолжение. Когда ты уйдешь отсюда, обсуди это с большими парнями в Италии, особенно с тем, что в забавной шапке. Я уверен, они были бы рады услышать твои мысли. И скажи им, что я заслуживаю повышения.

В ту же ночь я поднялся на верхний этаж и прошел мимо двери, ведущей в одиночную камеру. Хотя я не мог заглянуть внутрь, я слышал вопли заключенного. Они звучали знакомо.

Когда я проводил обычный обход, я прошел мимо клетки Андре.

Он сел и уставился на меня. Что-то в нем изменилось. Он больше не корчился на койке и не бился в припадке.

Он подошел ко мне. Даже бетонная стена между нами не давала мне чувства защищенности.

- Я вылечился, - сказал он. Сейчас у него были обычные человеческие глаза, с яркой радужкой, а не молочно-белые, как у остальных заключенных.

- Вижу тебе стало лучше, - сказал я. - Я еще не видел в этом месте кого-то с такой ясной головой как у тебя, во всяком случае среди заключенных. Как ты себя чувствуешь?"

- Я боюсь. Ты знаешь, что они делают с такими, как я? После того, как они изгнали из нас зло, они отправляют нас в большую церковь в Скалистых горах. Они заставляют нас придумывать и печатать брошюры и вести социальные сети для привлечения новых адептов. Миссионеры их так называемого Бога. Я бы предпочел, чтобы моим хозяином был Вельзевул, чем продавать Библии от двери к двери.

- Кто тебе такое сказал?

- Твой босс, Бакли.

- Не стоит ему верить. Он постоянно говорит всякую чушь, чтобы вывести людей из себя.

- Ты не понимаешь. Сопровождающие сказали другим заключенным то же самое. Не могут все говорить одно и то же, не могут все поддерживать одну и ту же ложь. Без обид, но я не думаю что все настолько готовы подчиняться приказам.

- Не спорю.

- Они говорят, что как только нас отправят в их "убежище", мы должны подчиниться. Если мы откажемся работать на церковь, они вернут в нас демонов. Они знают, как использовать этих демонов как оружие. У них цель не изгнать из нас демонов как это было раньше. Они используют их для контроля.

Рука Андре проскользнула сквозь металлическую дверцу для еды. Он держал нож. Кончик лезвия пронзил середину моего жилета.

Я схватил его за запястье и отбивал у него нож, пока он не звякнул об пол. Я схватил его за запястье, сломал ему несколько пальцев и позвал подмогу. Подошел другой надзиратель и брызнул святой водой в щель. Но это не сработало и мы переключились на перцовый баллончик и повалили его на землю.

Не в первый раз заключенные использовали против меня грязные приемы и отвлекающие маневры, но этот конкретный инцидент сделал меня очень злобным и параноидальным.

На следующий день, когда я делал обход, Андре нигде не было. Я подумал, не в то ли кошмарное место принудительного богослужения, его отправили, которое он описывал.

Пару месяцев назад Нвосу одолжил мне экземпляр "Потерянного рая" Мильтона.

Дочитав последнюю страницу, я вышел на улицу и постучал в дверь Нвосу, чтобы вернуть книгу.

Ответа не последовало. Я вернулся в свою комнату и взял фонарик. Я снова подошел к его двери и постучал дубинкой. Но Нвосу так и не откликнулся и не подошел к двери.

Я видел, как его захватывали плохие привычки. Его желание помогать заключенным сбежать, взяла над ним верх. Его пьянство вышло из-под контроля из-за стресса, в котором он находился все последнее время.

Я вышиб дверь ногой. Я не мог смириться с мыслью, что позволю ему умереть, захлебнувшись рвотой после интенсивной попойки.

Комната была пустой и чистой. Там не было ничего из его вещей.

На следующий день я зашел в кабинет Бакли.

- Один из заключенных пронес пистолет, - сказал я.

- Это невозможно, - сказал Бакли, и его глаза расширились.

- Мне нужна ваша помощь в осмотре камеры. Там могли остаться улики.

- Ты думаешь, кто-то использовал пистолет?

- Да, - сказал я.

Я проводил Бакли в одну из камер. Там был беспорядок. Повсюду были разбросаны вещи.

- Где пистолет?

Я сжал пальцы вокруг маленькой дубинки и ударил Бакли в висок. Он упал. Я забрал его оружие и ключи, вышел в коридор и закрыл дверь.

Я ждал, пока он придет в себя. Когда он это сделал, он покачал головой, как будто просыпаясь от глубокого сна, и посмотрел на меня с чистой ненавистью.

- И что-же ты делаешь, а? - Сказал Бакли, дотрагиваясь до виска, проверяя есть ли кровь.

- Я хочу, чтобы ты рассказал мне, что случилось с моим лучшим другом. На этот раз никакой лжи. Куда делся Нвосу?

- Ты задаешь слишком много вопросов и делаешь то, чего не следует. Нет хуже надзирателей, чем бывшие дети, которых унижали в школе. Вы всегда чрезмерно это компенсируете. Но иногда лучше не проявлять инициативу.

- Я скажу ребятам, что вы отдали прямой приказ оставить этот уровень в покое. Вы будете здесь, пока не умрете от голода и обезвоживания. Я не хочу быть жестоким, но тебе следует начать отвечать на мои вопросы, иначе у тебя возникнут проблемы. Кто тот заключенный, которого привезли на вертолете? Это Нвосу? Он одержим?

Бакли пристально посмотрел на меня и ничего не ответил.

Я посмотрел на ключи.

- Я даю тебе последний шанс, - продолжил я. - Я собираюсь сам во всем разобраться, если ты мне ничего не скажешь.

- Отвали. Хотя... я кое-что скажу. С тех пор, как Анна приехала сюда, они изменили некоторые процедуры. Например то, как сюда попадают те, кто связан с нашими сотрудниками. Не надо меня ненавидеть. Не я устанавливаю правила.

Я хотел попросить его рассказать подробнее, но с каждой секундой злился на все больше. Я оставил его там, закрыл дверь и отправился в одиночную камеру.

Я пошел в самую изолированную камеру на территории. Открыв дверь, я обнаружил желтый коридор.

Я включил фонарик и прошел по вестибюлю, держа руку на табельном оружии. Я нашел заключенного в углу, его руки были привязаны к кровати. Джутовый мешок все еще был у него на голове.

Я сорвал его.

На меня, в страхе, смотрела моя жена.

У нее была потрескавшаяся кожа, и лицо бледнее, чем я когда-либо видел.

Я отшатнулся.

- О нет..., - сказал я сквозь стиснутые зубы. Когда осознание моей новой реальности обрушилось на меня, я ударил кулаком по стене. Кажется, я сломал несколько костяшек на пальцах.

Я знал, что должен сделать. Я расстегнул ремни удерживающие ее на кровати и застегнул наручники на ее запястье. Я не хотел, чтобы существо в ней, сопротивлялось и заставляло меня бороться с женой.

- Ты никогда не говорил мне, что был в банде, которая грабила невинных людей, - сказала она, когда я вел ее по коридору. Ее голос не принадлежал моей жене, но звучал так, как могла бы звучать актриса в сломанном телевизоре.

Я привел ее на первый уровень. Я провел ее мимо дверей тюремных камер и открыл главные двери введя код.

Когда мы вышли на улицу, шел снег.

- Куда ты идешь?

Я обернулся и увидел офицера, с которым встречался много раз. Майкл Паттерсон был похож на бульдога. Он был непревзойденным профессионалом и никому не позволял думать иначе. Юмор не его конек.

- Самый сильный священник на больничном, - сказал я. - Она пришла в себя. У меня прямой приказ доставить ее в город. Я отвезу ее в церковь.

- Бакли дал вам разрешение?

- Оно в машине, вон там, - сказал я, указывая на внедорожник в ста метрах от нас. - Я ее отведу и принесу бумагу.

Паттерсон кивнул. Как только мы сели в машину, я разогнался до шестидесяти миль в час и уехал подальше от этого ужасного места.

Потребовалось две недели, чтобы вернуться в наш родной штат. Я вернулся домой посреди ночи, чтобы соседи не увидели мою жену в таком состоянии.

Следующим утром я привязал ее к кровати и пошел в местную церковь, чтобы попросить священника помочь мне. Мне пришлось убеждать отца Пака, что я не сумасшедший.

Когда он зашел в нашу спальню, он понял, что я не шутил. Пак провел длительный семичасовой экзорцизм.

Я проводил его до двери. Моя жена снова пришла в сознание. У нее не осталось никаких воспоминаний о том, что она была в Арктике.

- Я молился и пытался очистить ваш дом, - сказал Пак, когда я открыл ему дверь. - На вашем месте я бы подумал о переезде.

Когда священник подошел к своей машине, я окликнул его.

- Отец, - сказал я, - я хотел спросить. Как нам защитить себя от одержимости, чтобы я мог быть уверен, что такое никогда не повторится?

- Демоны подобны лжи, - сказал Пак. - Какими бы умными вы ни были, вы можете стать жертвой веры во что-то, не основанное на фактах. Мы должны остерегаться лжи и обмана. Точно так же мы должны всегда быть наготове, когда наши чувства подсказывают нам, что готовится что-то недоброе.

Я закрыл дверь и поднялся наверх. Я обнял свою жену.

- Как твое обучение? - спросила она.

- Я решил поменять специальность.

Чем дольше я работал, тем чаще стал замечать проблески человечности даже у самых жестоких преступников.

У многих сотрудников исправительных учреждений есть страх подвергнуться манипуляциям со стороны заключенных. Я старался не стать жертвой собственного сочувствия.

Одному из заключенных, Алуко, удалось сбежать.

Я начал собирать информацию о том, как он это сделал. Ходили слухи, что он из зубной щетки сделал отмычку. Что он ослабил бетон вокруг решетки окна в камере. Кто-то говорил, что он одолел одного из надзирателей, а офицеру было слишком стыдно, чтобы признаться в этом, поэтому все попытались это скрыть. Мне кажется, нет ничего постыдного в том, что кто-то проиграл ему в рукопашном бою. Алуко был крупным мужчиной. Но он не использовал никакого оружия, и вот это меня озадачило.

Но самая странная часть истории заключалась не в том, КАК он сбежал. Было очевидно, что заключенные обладали интеллектом. Они были не такими импульсивными, как мы думали. У них было элементарное желание свободы, ну, или оно было у тех существ, которые их контролировали.

Самым странным и тревожным в побеге Алуко было не то, как ему удалось перелезть через колючую проволоку. И не его желание пересечь тундру в такой мороз.

Больше всего меня озадачило то, как он погиб, когда он был почти в километре от тюрьмы.

Он не замерз, не упал в расщелину. Что-то разорвало его на части. В тюрьме поговаривали, что это был белый медведь.

- Они хотели, чтобы к их кока-коле подавали еду, - пошутил один из офицеров в комнате отдыха. Все посмеялись, кроме меня и Бакли. У нас есть чувство юмора, но некоторые шутки просто отвратительны.

Хотя многие и списали это на нападение белого медведя, был один момент, который убивал эту теорию на корню.

- У Алуко отсутствуют глаза, - сказал член поисковой группы. - Что-то вырезало перевернутый крест на его груди, вернее на том, что от нее осталось.

Медики вернулись и рассказали нам все, что видели. Вскоре после этого расследованием занялось руководство тюрьмы.

Я спросил одного из священников, из-за чего он умер Алуко.

- Что за существо могло нанести такую точную и ужасную травму? - Спросил я.

- Это в стиле Азазеля, - ответил священник. - Этот особый тип демонов бродит по дикой местности. Он может принимать разные формы. Будьте начеку, если увидите что-нибудь, что напоминает козла. Если вы увидите рога при проверке внешнего периметра, обязательно прочтите молитву и используйте это.

Он вручил мне распятие. Я был агностиком, поэтому не мог адекватно воспринимать крест как оружие. Но взял из вежливости.

Бакли позвал нас в свой кабинет. Когда мы зашли, он не закрыл дверь как делал это обычно.

Мы с Нвосу с тревогой посмотрели друг на друга, когда Бакли махнул нам следовать за ним. Он отвел нас к лифту в одной из задних комнат. Я думал это кладовка уборщиков. А там был лифт. Он открыл дверь, пригласил нас войти и мы поехали вниз, в подвал.

Подвал был совершенно пуст, за исключением двух вещей. Одним из них было витражное окно, на котором была изображена Дева Мария, покрытая льдом. Вторым был электрический стул.

Я не знал, что в тюрьме есть такое место. Кресло выглядело старым. Казалось, что оно из средневековой эпохи, а не появилось несколько десятилетий назад. На подлокотниках были изображены лица горгулий.

- Я разговаривал об этом с офицерами, - сказал он. - Хоть мы и одна команда, виновны все, кроме меня. Когда мы говорим, чтобы вы проверяли заключенных каждый час, вы так и должны делать. Это не гибкое руководство. Правила существуют не просто так. Успешная попытка побега выглядит не очень хорошо ни для нас, ни для Ватикана. Я не знаю, ленились вы или боялись, но в любом случае вам нужно взять себя в руки и соблюдать трудовую этику. В противном случае все быстро станет еще хуже. Я изменил правила. Хоть у нас и не хватает персонала, теперь вы будете проводить шесть плановых проверок каждый час. Если я услышу хоть одну жалобу из ваших уст, вы пожалеете об этом. Все ясно?

Мы молчали. Бакли назвал нас некомпетентными и приказал убираться из комнаты. Нвосу поднялся на лифте.

Я пошел в сторону лифта, но обернулся и заговорил с Бакли.

- Начальник, у меня есть вопрос.

- Я не разрешал тебе задавать вопросы. После разноса, который я сейчас вам устроил, я позволю тебе это чисто из жалости.

- Получается ли изгнать демонов хоть из кого-то? И если да, то куда заключенные попадают потом? Возвращаются в тюрьму, из которой вышли? Получают иммунитет и могут ли вернуться домой?

- Ты просто ублюдок со значком, - сказал Бакли с усмешкой. - Задавай только те вопросы, которые позволяет твоя зарплата. Сколько раз я должен тебе повторять?

- Мне просто интересно, потому что я давно не видел Анну.

- Следи за тем, что говоришь, и убирайся с моих глаз. Ты на волосок от рапорта на неповиновение.

Хотя мне нравилось его провоцировать, я не хотел негативных последствий. Я вышел из комнаты.

Я поднялся в одну из башен. Я посмотрел на бескрайние снежные равнины и леса. Угрозы и травля от Бакли начинали действовать мне на нервы сильнее, чем обычно. Оскорбления в моей профессии не были редкостью. Но что-то в его тоне делало его слова гораздо больнее, чем в любых других обстоятельствах и в любом другом месте. Я злился и не знал, как справиться с гневом. Я подумал, что глоток свежего воздуха и небольшое расследование помогут мне отвлечься. Мне нужно очистить свой разум.

Побег Алуко произвел на меня сильное впечатление. Я все еще отказывался верить, что его смерть была от естественных причин. Если смерть от лап медведя можно назвать естественной.

Я захватил с собой снайперскую винтовку. Я посмотрел в оптический прицел. На каждой из пуль был вырезан крест.

У меня был прибор ночного видения и я попытался проследить точный путь, который выбрал Алуко, когда предпринял свою последнюю попытку вернуться в общество. Полчаса спустя я заметил движение. Сначала оно было едва уловимым. С ветвей деревьев осыпался снег. Мое сердце бешено заколотилось, когда я увидел фигуру, бредущую сквозь сосны. Женщина в ночной рубашке, такой же белой, как и холмы вокруг нее.

Из ее лба торчали загнутые назад рога. Ее движения были необычными. Она как будто плыла. На снегу позади нее не было никаких следов.

Ее голова склонилась набок. На ее лице было постоянное выражение боли и оно не менялось.

Чернохвостый олень был всего в шести метрах от нее. Она подкралась к нему сзади. То, что я увидел дальше, испугало меня. Она прыгнула на животное и буквально открыла его грудную клетку. Багровая струя покрыла снег лужицами красной жидкости. Бесплотная женщина наклонилась и попыталась схватить несколько выпотрошенных частей туши. Ее руки погрузились в куски мяса и она завыла.

Я нажал на спусковой крючок и попал. Ее грудь разорвалась как на две части как какой-то кусок ткани. Она закричала еще громче. Она взорвалась, раскаленная добела. Она превратилась в пепел.

Пламя погасло, а вместе с ним пропал и дым. Кучку почерневших и тлеющих углей унесло ветром. Они украсили деревья, как будто это была жуткая рождественская декорация.

Следующим вечером, я пришел к Нвосу. У него в комнате был беспорядок. Обычно он поддерживал чистоту и сам был всегда опрятен. А сейчас, несколько книг в мягкой обложке "Научно-фантастические военные приключения" были разбросаны по полу.

Также у него стояла бутылка скотча на тумбочке выпитая наполовину, что было явным нарушением. Нам не разрешали пить. Угроза чрезвычайной ситуации вынуждала нас сохранять трезвость. Но я не собирался на него доносить.

- Я думаю, что убил демона, - сказал я, усаживаясь напротив него. - Я обыскал все вокруг в поисках тела и не смог его найти. Один из священников сказал мне, что это особый вид зла - Азазель.

Я посмотрел на Нвосу и увидел, что он пустым взглядом смотрит в потолок.

- Что случилось, чувак? - спросил я.

- Я нашел книгу учета смертей, - сказал он.

- Я не понимаю.

- Тот, кто отвечал за электрический стул, вел журнал регистрации. Там все, чью жизнь он оборвал. На этом стуле погибло ровно сто шесть человек. Конечно, некоторые из них вызывали отвращение и до того, как попали в эту тюрьму. А кого-то посадили сюда, и казнили, за то, что они не пристегнули ремень безопасности. Почему вообще людей с такими разными преступлениями поставили в один ряд и назначили высшую меру наказания?

Нвосу вытащил толстую тетрадь. Бросил в мою сторону. Я пролистал ее и увидел много имен. Некоторые показались мне знакомыми.

- Ты знал, что они убивали людей прямо у нас перед носом?

- Нет, - сказал я. Я поискал в газетах даты, чтобы узнать, когда были совершены все эти казни. Все в течение последнего года.

- В комнате с электрическим стулом была странная энергия, - сказал Нвосу. - То, что они изгоняют, попадает в лес, и возможно, то что ты видел, было духом одержимого, но уже мертвого человека. Возможно, когда их убивают, их демонические сущности остаются на этой равнине. Возможно, каждая история о привидениях, написанная с начала времен, - это темная половина человека, которая еще жива... Я не знаю, каким нужно быть человеком, чтобы по собственному желанию здесь оставаться.

Я кивнул.

- Я помог Алуко сбежать, - сказал Нвосу, поворачиваясь ко мне. - Здесь ужасные условия. Я многим хочу помочь.

Наших одержимых заключенных доставляли самолетами со всего мира.

Поэтому вечер, когда молодую девушку привезли к нашим воротам на автобусе, был необычным событием. Сотрудники транспортной службы подкатили ее ко мне на каталке. Она боролась с ограничителями. Она кричала густым и многослойным голосом, к которому к тому моменту я уже привык.

На ней было изодранное старое платье бежевого цвета. На ее одежде были пятна крови. Я сделал мысленную заметку попытаться раздобыть ей несколько одеял, как только она переедет в свой новый дом.

Ее звали Анна. Было несколько вещей, которые отличали ее от остальных. Для начала, у нее были молочного цвета глаза. Она сохраняла тот же отстраненный взгляд, что и у остальных, но ее зрачки были такими, будто она употребляла наркотики. Ее глаза так и не прояснились за все время моего наблюдения за ней.

Но была одна особенность, которая выделяла ее среди остальных. Она часто переставала кричать, как только оказывалась в присутствии персонала. Заключенных обычно никогда не волновало, перед кем они находятся, только если не хотели выведать наши секреты или пристыдить нас.

Она следила за своими манерами. Это было настолько же тревожно, насколько и уважительно.

Когда я помещал ее в камеру, я знал, что должен привязать ее к кровати сразу после того, как снял с каталки. И как только я расстегнул один из ремней на ее запястьях, она потянулась и попыталась вцепиться мне в лицо. Мне удалось увернуться.

Я потянулся к поясу за фляжкой. Если бы это была обычная тюрьма, на мне была бы дубинка. Но здесь, фляжка была до краев наполнена святой водой.

Я брызнул в нее. Она издала крик боли, когда от ее кожи начал исходить дым. Я расстегнул остальные ремни и перенес ее на кровать. Закрыл дверь и пошел обедать.

Жилье для сотрудников представляло собой три отдельных ряда кают. Самые роскошные принадлежали руководству. Вторыми по комфортабельности были апартаменты священников. Третья, и, разумеется, самая ветхая, предоставляла убежище офицерам. Хотя мое жилище вряд ли можно было назвать гламурным, оно стало для меня именно убежищем. Я мог заниматься спортом, читать книги в мягкой обложке и вести дневник. Эти занятия помогли мне сохранить душевное равновесие.

Я уставился в потолок и подумал о том, как меня выбила из колеи эта девушка. В каждом заключенном был проблеск человечности. Что-то в ней заставило меня захотеть побольше узнать о ее прошлом.

Среди сотрудников распространился слух, что во всем учреждении был только один компьютер. На нем находилась база данных отчетов. И находился он... в кабинете нашего начальника. Также ходили слухи, что у него был доступ к досье заключенного. Бакли подтвердил это в одном из наших предыдущих разговоров, хоть и случайно.

Я дождался окончания рабочего дня, чтобы зайти в кабинет Бакли. Мне удалось подкупить одного из уборщиков дополнительными закусками. Никогда не стоит недооценивать силу обычных продуктов в тюрьме.

Бакли оставил свой компьютер включенным, не выходя из системы. Навигация по цифровой базе данных различных профилей заключенных была сложной. Хотя я хотел посмотреть разные имена, я решил сосредоточиться на девушке.

Я просматривал информацию о каждой Анне, пока не нашел ту, которую искал. Несколько вещей о ней сразу бросились мне в глаза. Основная часть текста о ее нарушениях подверглась многочисленной правке.

Я распечатал бумагу, выбежал за дверь и направился по коридору обратно в свою комнату.

Я прочитал документ на прогулке.

Несмотря на то, что ей было всего двадцать лет, она уже была помехой для общества. Она сожгла дом престарелых, в котором была волонтером. Она совершила множество преступлений во время езды в нетрезвом виде. Несколько судей с помощью врачей сделали ей проверку на вменяемость и решили поместить ее в психиатрическую клинику, а не в тюрьму. Но она нападала на персонал. В конце концов, она ударила медсестру ножом в яремную вену. Медсестра выжила, но ей придется говорить через голосовой аппарат всю оставшуюся жизнь.

Я был прямо за своей дверью, когда услышал знакомый голос.

- Вы поздно вышли, - сказал К.О. Нвосу.

Я обернулся и увидел его крупную фигуру. За два месяца, что я там пробыл, я хорошо его узнал. Он приехал сюда из тюрьмы Аризоны. У нас был похожий опыт работы и множество одинаковых ситуаций с которыми мы сталкивались. Его рассказы о встречах со смертниками заинтриговали меня.

- Что у тебя там? - Спросил Нвосу.

- Руководство по успешному изгнанию нечистой силы, - солгал я.

- Не думал, что тебе нравится работать вне службы.

- Мы делаем то, что должны.

- Откуда это у тебя? Нам здесь не разрешают пользоваться Интернетом.

- Нашел это под сиденьем машины, - сказал я. Мне было неприятно лгать или утаивать информацию от коллеги, которого я уважал.

- О. Понятно. Я пришел спросить, нет ли у тебя кофе. Моя смена закончилась и совершенно нет желания тащиться к своему шкафчику.

- Конечно, - сказал я, отпирая дверь и приглашая его войти. Я засунул бумаги под матрас, чтобы он не смог их прочитать.

Я полез в свой рюкзак и достал несколько пакетиков растворимого кофе. Я отдал их ему и увидел, что он уставился на мою коллекцию книг. В дальнем конце лежала Библия. Его взгляд остановился на ней.

Он схватил пакеты с кофе и посмотрел на меня.

- Ты веришь тому, что там говорится? - спросил Нвосу.

- Что ты имеешь в виду?

- О Боге и дьяволе. Все эти библейские злодеи берут под контроль всех присутствующих здесь людей. Мне это кажется притянутым за уши. Должно происходить что-то большее. Что, если это лечебница для людей с недиагностированными психическими заболеваниями? Ученые и врачи еще недостаточно продвинуты, чтобы понять это. Ты когда-нибудь думал об этом?

Я сел.

- Я не думаю, что у науки есть ответ, - сказал я. - Те, кто здесь, одарены сверхъестественными способностями. Они как будто могут читать наши мысли или, по крайней мере, наше прошлое, как бы мы это не скрывали. С тех пор, как я попал сюда, я никогда не чувствовал, что у меня меньше власти и знаний, чем сейчас. Все, что я знаю, это то, что я не могу притворяться, что понимаю все, будь то небесное или эмпирическое. Я не могу делать вид, что понимаю зло в этих стенах. Говорить иначе - высокомерие.

Бакли, Нвосу, священник и я подошли к камере Анны. Мы могли слышать ее крики на расстоянии ста метров. Причитания других заключенных были заглушены ее воплями.

Мы вошли в камеру. На стене были написанные кровью слова на латыни.

Она смотрела на нас с улыбкой. Ее лицо казалось более одутловатым, чем обычно, и это сильно подчеркивало раны на лице.

Священник вытащил черное ржавое распятие. Приближаясь к кровати, он направил крест в сторону девушки. Ее крики становились громче с каждым нашим шагом. Ламора достал маленькую карманную Библию и прочитал из нее молитву.

"Святой Архангел Михаил, защити нас в битве.
Будь нашей защитой от злобы и козней дьявола;
Пусть Бог обличит его, мы смиренно молимся;
И ты, о Князь Небесного Воинства, силой Божьей низвергни в ад Сатану и всех злых духов, которые бродят по миру для погибели душ.
Аминь."

Ее глаза прояснились. Я впервые смог различить в них зеленый цвет. Она посмотрела на меня и произнесла понятные слова впервые с момента ее прибытия.

- Твоя мать умерла раньше времени, потому что узнала, что ты присоединился к банде, - сказала Анна с издевательским смехом.

Я огляделся - не смотрит ли кто-нибудь на меня с осуждением. Выражения лиц были нейтральными, пока не сменились беспокойством. Все в комнате знали, что рано или поздно, очередь для публичного унижения дойдет и до них.

- Вы приняли деньги за молчание, после того, как один заключенный зарезал другого, - продолжила она обращаясь к Нвосу.

Нвосу что-то пробормотал себе под нос. Он ответил, что заключенный был ужасным человеком, который плохо обращался с детьми. И сказал, что земля стала легче без такого человека.

- Ты, - сказала Анна, уставившись на Бакли, - ты худший из всех. Твоя жена утонула, и ты получил деньги по страховке ее жизни. Подожди, пока они поглубже в этом не разберутся.

То, что произошло дальше, ужаснуло меня. Бакли выкрикнул слово "нет" и бросился на нее. Его руки сомкнулись на ее горле, прежде, чем одна из ее ног высвободилась из пут и пнула его в ребра. Должно быть, в тот день он забыл надеть жилет, потому что Бакли согнулся и приземлился на землю.

Священник приложил крест к ее лбу и оставил там ожог. Она потеряла сознание. Она выдохнула и ее тело стало неестественно худым.

На следующий день Бакли вызвал меня в свой офис. Он попросил меня сесть. Довольно угрожающим голосом.

Он хлопнул дверью и сел за стол.

- Ты вообще хочешь здесь работать? Я знаю, что эта работа уникальна. Она не для всех. Когда ты стал надзирателем, ты знал, что эта работа требует большей силы духа, чем большинство профессий. И работа здесь, ничем не отличается, хоть мы и работаем на неизведанной территории.

- Я сделал что-то не так? - Спросил я.

- Ты вошел в мой офис в нерабочее время! - Крикнул он, стукнув кулаками по столу. - Я не знаю зачем. Ты начинаешь верить тому, что некоторые заключенные говорят обо мне? Что они видят наши грехи, за которые мы не понесли никакого наказания? Они знают достаточно о нашей личной жизни и о том, что нас беспокоит, настолько, что проникают нам под кожу. Мы против них. Как только ты становишься на сторону врага, ты становишься бесполезен для нашей команды, не говоря уже обо мне. Если ты ведешь против меня какое-то расследование, то в эту игру могут играть двое. Поверь мне, когда я говорю, что тебе не стоит быть в чужой команде.

- Если вы собираетесь меня уволить, - сказал я, - я не буду оправдываться. Вы должны знать, что я не пытался втянуть вас в неприятности или раскопать какую-нибудь грязь. Я хотел найти любую информацию, какую только мог, об Анне. Мне показалось, она лучше других контролировала то, что ей владеет. Я хотел выяснить, что сделало ее такой уникальной. Я подумал, что если когда-нибудь окажусь одержимым, то смогу использовать все, что использовала она, в качестве оружия.

- Ты как ребенок, - сказал он, вставая и расхаживая взад-вперед. - сделай себе одолжение и не выходи за рамки своей зарплаты. Ватикан нанял ученых для изучения поведения во время одержимости. Раньше, они бы отмахнулись от этого, как от других демонов. Но сейчас, нас наняли, чтобы мы следили за безопасностью демонологов, когда они выполняют свою работу. Так что и вам я советую просто выполнять свою работу.

- Да, сэр. - Я чувствовал себя так, словно отступил и предоставил ему власть над собой. Но также я знал, что если я солгу или буду сопротивляться, это приведет только к потере денег для моей семьи и для меня.

- Считай, что тебе повезло, - сказал он, снова садясь и беря ручку. - Я не сообщу о твоей ошибке никому из руководства. Но не заставляй меня сожалеть об этом. А теперь убирайся отсюда, пока я не передумал.

Я подошел к двери. Повернулся к нему лицом, когда начал поворачивать ручку.

- Один вопрос, - сказал я. - Заключенных практически всегда доставляют группами. Анна прибыла одна. Почему с ней обращались по-особому во время транспортировки? Она знаменитость? Дочь известного политика? Я имею право знать, так как я человек, который отвечает за ее безопасность.

- Анна - моя дочь, - сказал Бакли, что-то нацарапав в блокноте, и жестом велел мне уйти.

- Закрой дверь, - сказал он, глядя на меня из-за своего стола, после того, как я вошел. Эти слова запечатлелись в моем сознании, будто я натворил что-то, о чем я сам еще не знал.

Бюрократическое микроуправление и постоянные процедурные изменения не были для меня чем-то новым.

Я кивнул и закрыл дверь на замок. Он потребовал, чтобы я сел.

- Ты здесь лучший офицер, - сказал он.

Я ждал "но". Я ожидал новостей об увольнении. Я видел, как в мою сторону направляется принудительный перевод на какую-то административную должность, типа работы с документами.

- Я хочу дать тебе возможность, - сказал он. - Ты заработаешь шестьсот тысяч за один год. Твои льготы останутся неизменными. У тебя будет меньше надзора, чем сейчас. Ты будешь на должности выше, но в изоляции.

- Звучит идеально, - сказал я, пока мои мысли плавали в возможностях предлагаемой суммы.

- Но есть условия. Первое - ты не должен никому рассказывать о своем новом положении. Второе - ты должен будешь находиться в другом месте. В арктике есть тюрьма, там твоя жизнь будет проходить в течение следующих трехсот шестидесяти пяти дней.

Думаю, замешательство, которое я испытал после этих слов, читалось на моем лице.

- Если твоя жена спросит, скажи ей, что ты собираешься в федеральную академию. Там нет сотовой связи или Wi-Fi. Любой контакт, который вы устанавливаете с ней, должен осуществляться по электронной почте. Мы разберемся с указанными адресами. Если ты отклонишь это предложение, то этого разговора никогда не было. Понимаешь?

Я взвесил все за и против. До того, как я стал сотрудником правоохранительных органов, я был телохранителем. Меня подолгу не было дома. Так что, даже если эта работа будет связана с моим длительным отсутствием, такие деньги нам не помешают.

Я согласился.

______________________________________________________________________________________________________

Тюремное учреждение представляло собой большой комплекс, немного больше тюрьмы в Колорадо.

Когда я впервые увидел тамошнее население, мне сразу бросились в глаза пара вещей. У всех заключенных были раны на лицах, и они говорили на каком-то гортанном языке, который был мне незнаком.

"Почему они говорят на таком странном языке?" спрашивал я себя, когда шел по коридорам тюрьмы.

У нового надзирателя, под началом которого я должен был работать, была фамилия Бакли. У него были заметные шрамы под глазами. Его отношение ко мне, было едва ли приветливым. Если уж на то пошло, он вел себя так, как будто я был обузой. Казалось, он злился на меня из-за простой обязанности обучать меня.

Однажды вечером, Бакли приказал мне вывести из клетки заключенного. Его звали Кристофер Алуко.

По дороге туда я спросил своего босса, почему Алуко оказался здесь.

- Я не имею права рассказывать вам, чего достигли эти отморозки, чтобы оказаться здесь, - сказал Бакли. - Однако он начал свою карьеру в преступной среде с того, что убил свою сестру. Сегодня вечером наша единственная цель - перевести его в яму. Он доказал, что слишком опасен, чтобы делить с кем-то камеру.

Двери каждой камеры были ближе к дверям сумасшедшего дома, чем к тюрьме. Это были сплошные барьеры, сквозь которые ничего не было видно. Именно я и трое других охранников собирались разобраться с этим заключенным.

Главный надзиратель, делал то, что обычно делают начальники. То есть он оставался наготове и не пачкал рук.

Первое, что я увидел когда вошел, был Алуко, сидящий прямо на своей койке. Он был огромным, думаю, в нем было 2 метра роста и 150 килограмм мышц. Его кожа повсюду потрескалась. На его лице были обычные шрамы, но ничего подозрительного, такие могли быть у большинства людей в мире.

- Мне нужно, чтобы вы встали и заложили руки за спину, - сказал я.

Я держал руку рядом с кобурой, где был мой перцовый баллончик.

- Прояви ко мне уважение, и я сделаю то же самое, - продолжил я. - Наручники недолго будут на тебе, если будешь сотрудничать.

- Ты не лучше меня, - сказал Алуко. У него был баритон, ожидаемо от человека его габаритов. Но в тот момент, я не заметил насколько странно это прозвучало. Казалось, что четыре или пять человек скандировали эти слова в унисон.

- Хорошо, - сказал я. - Давайте переведем вас в другое место. Чем быстрее мы это сделаем, тем лучше для нас всех.

- Ты стрелял в кого-то средь бела дня, когда много лет назад был в банде, - сказал Алуко. - Потребовалось десять лет, чтобы паранойя прошла. Страх перед копами, которые придут арестовывать тебя за потенциальное убийство, до того, как ты сам станешь мелким преступником. По сей день ты не знаешь, попал ли под перекрестный огонь кто-нибудь из невинных гражданских лиц.

Нам пришлось связать его огромные руки и надеть на запястья металлические браслеты. Он все время смеялся.

Когда мы вели его в одиночную камеру, я думал о его словах и о том, как сильно они выбили меня из колеи.

Они были правдой, и эту историю из моего прошлого я никому не рассказывал.

Ближе к концу смены Бакли зашел в одну из снайперских вышек и выкурил сигарету. Поскольку мои дневные обязанности были выполнены, я поднялся по винтовой лестнице на тот уровень, на котором он стоял.

Когда я увидел его, я был всего в нескольких дюймах от того места, где он пыхтел.

Казалось, он не возражал и даже не заботился о звуках шагов позади себя. Он сосредоточился на далеком и заходящем зимнем солнце.

- Животное в клетке, там, сзади, сказало то, чего не должно было говорить, - сказал я.

- Часть моей работы - быть толстокожим, - сказал он, щелчком выбрасывая сигарету за край в снег. Он повернулся ко мне лицом.

- Дело не в этом, - сказал я.

- Он задел твои бедные маленькие чувства?

- У него было знание моего прошлого, которого нет ни у кого, - сказал я, чувствуя горький привкус во рту.

- Что ж, это прискорбно. Это значит, что ты солгал устной комиссии, когда занял то положение, в котором находишься сейчас. Ты не должен лгать своим работодателям.

- Мне нужно знать, что это за тюрьма, - сказал я, чувствуя, как кровь приливает к голове. - Почему у всех открытые раны по всему телу и лицу? Подвержены ли они какому-то вирусу, и если да, то восприимчивы ли мы? Либо это, либо они всегда под кайфом от чего-то. Это объясняет, почему они всегда говорят на тарабарщине. Кроме того, откуда, черт возьми, они знают то, о чем я не рассказывал даже самым близким людям в своей жизни?

- Лучше выполнять порученную работу. Не беспокойся о вещах, превышающих твой уровень оплаты.

Бакли достал еще одну сигарету и закурил.

- Я надеюсь, мы не подвергаемся опасностям, о которых нас не предупреждали. Я должен найти способ сообщить об этом .

- Если ты нарушишь свое соглашение о неразглашении, это будет намного хуже, чем увольнение. Твоя жена дома, та, с темными вьющимися волосами и красивыми формами? Мне бы не хотелось видеть, как твои решения повлияют на нее.

Я схватил его за лацканы и повалил на землю. Я подумывал о том, чтобы ударить локтями. Идея заставить его попробовать свою кровь была приятной. Однако из всех мест на свете, я не хотел быть заключенным именно в это логово страданий.

Бакли начал смеяться. То, что он сделал дальше, застало меня врасплох. Он похлопал меня по спине свободной рукой вместо того, чтобы пытаться защищаться или сопротивляться.

- Ты высказал свою точку зрения, - сказал он, толкая меня в грудь. - Теперь отвали от меня. Я не хочу подавать сигнал одному из моих приятелей в соседней башне. У него есть модифицированный Remington 700, направленный на тебя.

Я освободил его. После того, как он встал и стряхнул с себя снег, он посмотрел на меня.

- Я уважаю тебя за храбрость. Большинство людей не стали бы так поступать со мной, особенно те, кто ниже меня по званию. Но вот что я тебе скажу, я пролью немного света на это место. Но если я когда-нибудь узнаю, что ты кому-то рассказал об этом, ты пожалеешь, что не умер при рождении.

Я почувствовал, что адреналин начал спадать. Я кивнул, тем самым давая молчаливое согласие на его предложение. Я посмотрел налево и увидел снайпера, о котором он говорил. Мне пришло в голову, что если бы он хотел принять меры против меня, он мог бы казнить меня прямо здесь и сейчас.

Бакли махнул мне следовать за ним, когда мы спускались по лестнице. Он провел меня через двор. Гантели и брусья для подтягивания были покрыты льдом.

Мы прошли вдоль сетчатого забора в другое здание, доступ в которое был под кодовым замком. Он ввел правильные цифры и распахнул дверь. Мы прошли по очень старому, скорее даже древнему коридору. На стенах были зажжены факелы. Пол был из бледного булыжника.

Он привел меня в другую комнату, которая была размером со зрительный зал.

Там стоял мужчина. На нем была полностью черная одежда с белым воротничком, и мне потребовалось некоторое время, чтобы узнать в нем священника.

Я видел ряды длинных столов, которые годились для короля в древнюю эпоху. Распятия, четки, чаши с водой и стопки пыльных книг выстроились в каждом углу. Я просмотрел некоторые названия и заметил, что некоторые из них были на другом языке.

- Отец Ламора, - сказал Бакли, уставившись на мужчину, - что вы здесь делаете?

Священник указал налево. Когда я перевел взгляд в том направлении, я заметил присутствие четвертого человека в комнате.

Это был один из заключенных, привязанный к плите. Как только мы сосредоточили на нем наше внимание, мужчина ожил. Он начал бороться со своими оковами. Изо рта у него текла субстанция красного цвета, похожая на пену бешеной собаки.

- Я почти изгнал злую сущность, - сказал священник.

Бакли повернулся ко мне.

- Что здесь происходит? - Спросил я. У меня возникло непреодолимое желание закричать и побежать в другом направлении. Я знал, что вряд ли выживу в такой мороз, но часть меня была готова хотя бы попытаться.

- Бюджет этой тюрьмы поступает из Ватикана. Мы принимаем только заключенных, одержимых чем-то большим, чем обычный садизм или психопатия. В официальных правительственных документах это место называется домом демониума. Если ты хочешь искупить грехи, в которых, я знаю, ты виновен, сейчас самое подходящее время. Помоги нам прочитать заклинание, необходимое для очищения этого язычника.