Серия «Новогодняя сказка»

Волшебник покрепче укутался в одеяло, встал, поставил фонарь на стол, подошел к печи, присел, открыл еле теплую дверцу, пошурудил кочергой — угли еще горячие — закинул три бревна и охапку щепок. Почувствовал резкий укол в левую ладонь, чертыхнулся, вытащил щепку, слизал соленую каплю крови. Взглянул за окно, даже гору не видно, до рассвета еще два или три часа. Забрал фонарь со стола, залез обратно на кровать. Накрылся одеялом с головой, свет от фонаря зажатый между его телом и покрывалом, казалось немного согревает.

Он слышал, как огонь в печи довольно хрустит дровами, как пес шумно выдыхает воздух сквозь мохнатые брыли, как смолистый запах от горящей лиственницы расползается по дому. Пытаясь снова уснуть, он стал вспоминать уходящий год. Воспоминания никак не хотели нанизываться на нитку времени, мелькали дрожащими картинками.

Он вспомнил, как встретил первый рассвет уходящего года. Напивался в глуши со старым Кедром. Древний хвойник, который просыпался, каждую новогоднюю ночь ныл ему о судьбах мира, о том, как духи глубин поднимаются на поверхность, о том, что грядут природные катаклизмы, о том, что зубы земли скоро перемелют континенты, Волшебник заливал саднящий между ребер зуд дрянным кислым вином.

Весь год прошел, как та ночь в кислом туманном хмеле. Год без колдовства.

Он вспомнил день, когда решил не колдовать. Туман разлегся на холмах, расползся пушистыми щупальцами по ущельям гор. Он не видел Луну уже два или три дня, небо плотно укуталось в лоскутное одеяло из сизых туч. Вспомнил, как стоял на крыльце, смотрел вверх и думал, каково ей сегодня в Новолуние, что она видит на той стороне света, улыбается или грустит?

В дом постучали когда долину уже заглатывали сумерки. Тракторист из деревни. Местные звали его Вася-Шаман, но Волшебник понимал, что он точно не Вася — откуда в этой алтайской глубинке взяться такому имени — и наверняка не шаман. Тракторист стукнул три раза, не дождавшись ответа — дернул дверь, всунул голову в щель. Пес выскочил из-под стола, лапы как пружины, хвост — мохнатая стрела, морда сжалась в оскале, предупреждающе рычит.

— Эй! Хозяин!? Можно? Ой! Бля! Нифигасе собачка!

Щель стала уже, тракторист прикрыл дверь, но не до конца.

— Лежать, Хан! Тихо.

Волшебник встал с кушетки, сунул ноги в сапоги, накинул бушлат и вышел к гостю на улицу:

— Что ты хотел?

Когда дверь в дом закрылась, четырехглазый пес тихонько заскулил, дрова в печи застонали в унисон.

Шаман-Вася переминался с ноги на ногу, потирал красные квадратные ладони.

— Ну как что хотел… Разговор у меня к тебе. Важный разговор!

— Говори.

— Разговор большой, а время сегодня длинное, темное… Может, пса во двор выгонишь, и в доме поговорим? Выпьем горяченького, — хитро подмигнул.

— У меня нет водки.

— Эх, как? Совсем?

— Совсем!

Тракторист сжался — как-то нелепо, то ли согнул колени, то ли наклонился, стал похож на огромного потрепанного грача и закаркал:

— Как это нет? А тот, кто дом тебе строил, говорит, у тебя все есть, пальцами щелкнешь — и все тут как тут! И люди в деревнях много говорят, им заняться-то нечем, вам, городским, не понять. Кхх. Тфу.

Сплюнул прямо на веранду, начал пялиться исподлобья.

Волшебник почувствовал, как между пальцами на обеих руках расползается зуд и превращается в боль, словно кто-то проводит по тонкой коже сотней листов бумаги. Сжал кулаки, выдохнул резко:

— Врут!

Шаман не сдавался:

— Так уж и все врут? Мне тут духи местности нашептали, что чудеса начались, когда ты приехал, то ручей в другую сторону течет, то зарево по долине разойдется как северное сияние, то люди пропадают как не было…

Волшебник поежился, зуд переполз на запястья и локти, и казалось, что на стенках желудка оседает кислота, будто кто-то трет его изнутри половинкой лимона. Он цокнул языком о третий зуб и сложил в кармане большой и указательный пальцы кольцом. Вокруг тракториста заплясали маленькие шарики с картинками его жизни. Теперь Волшебник точно знал, что перед ним обычный тракторист в надежде на легкую наживу горючкой, он видел, как тот дурит туристов, и все его три заученных сценария. Он точно видел, что перед ним не шаман.

Волшебник тяжело вздохнул:

— Про пропажу неправда. Если ты шаман, сам знаешь, — усмехнулся и продолжил, — пока неправда.

Вытащил руки из карманов, звонко хлопнул ладонями — между ними заискрил комок молний. Тракторист охнул, шарахнулся назад, отскочил на пару шагов, еле удержал равновесие. Волшебник уже зашагивал в дом, когда услышал голос за спиной:

— Вот же ты запизделся себе — Волшебник! — совсем другой, звенящий, резвый голос. —  Ты не можешь не колдовать!

Он тут же понял, с кем говорит. Оглянулся, но увидел только «Ваську»: тот уселся на снег и уставился в точку. Голос продолжил разговор губами тракториста:

— Ты ученый, но слепой! Да тфу на тебя!

Шаман-Васька резко вскочил, словно очнулся.

— Ладно-ладно! Ухожу! Прости, Хозяин. Прости, я все понял!

Волшебник вспомнил, как зашел в дом, глянул на прижавщего уши пса, воздух в избе подрагивал. Именно в ту ночь он принял решение не колдовать. Даже для себя.

От этого воспоминания по рукам начал расползаться зуд, кожа на ладонях горела, дыхание сбилось в комок и грохотало, ударяясь о ребра изнутри. Веки теперь не хотели смыкаться. Волшебник решил, что уснуть уже не удастся. Откинул одеяло и начал одеваться. Хан подскочил к двери, часто моргал всеми четырьмя глазами, громко дышал и радостно вилял хвостом в ожидании прогулки. Волшебник чуть оттолкнул пса, чтобы снять с вешалки куртку.

— Отойди. Сейчас пойдем! Не суети.

Подкинул еще пару дров в печь, толкнул дверь и вышел во двор. Пес задорно носился кругами вокруг дома, а потом стал зарываться в хрустящие сугробы, кувыркаться, поблескивая то верхней, то нижней парой глаз. По горизонту растушевался белой полосой последний рассвет на темной стороне года.  Зарево осветило горы, долину и частокол тайги. Все казалось черно-белым, словно год выцвел.

Волшебник спустился с веранды, вышел за калитку и хотел пойти направо, подняться к озеру, но перед глазами возник образ разрушенного тотемного куба, посреди выгоревшего леса. В носу засвербил запах гари, и ноги сами понесли его налево, в сторону деревни.

Пока он пробирался сквозь сугробы, опираясь на посох из лиственницы, в голове воронами кружили воспоминания.

Он вспомнил, как в позапрошлый Имболк снег шел не переставая. День за днем, ночь за ночью. Словно тучи сговорились похоронить долину и близлежащие деревни. Волшебника это не беспокоило, ему нравилась эта оглушающая белизна. Даже горы потеряли свои очертания — казалось, за пределами дома мир растворился.

Он только скучал по Луне. Изредка она выглядывала сквозь распоротое ветром небо. Всегда хмурая или грустная. Под ее скорбным взглядом нутро сжималось, позвоночник казался ржавым прутом, воздух не заталкивался в легкие, казался вязким как зубная паста.

На восьмой день снегопада он решил все-таки спуститься в деревню, купить  у жены кузнеца горячего хлеба, молока, сметаны, и пельменей из баранины. Он не чувствовал голода. Заклинания насыщали кровь, а пищеварительная система замирала. Но у пса кончалось мясо, и хотелось вдохнуть запах горячего хлеба, почувствовать на языке теплый сливочный вкус, вгрызться зубами в золотистую корку. В животе заурчало.

Он решил не повторять заклинание, а быстро спуститься в деревню через изнанку. Вышел за порог, снял с пояса старый нож, взмахнул им сверху вниз, прочертил заклинание в воздухе и шагнул в прореху, за которой виднелся цветущий луг, вышагнул за полмили до деревни. И почти по пояс провалился в липкий рыхлый снег. Чертыхнулся и стал пробирался в деревню почти вплавь, разгребая руками и ногами белые сыпучие волны.

Когда он добрался до дома кузнеца, весь взмокший и обессиленный, в деревню уже спустились сумерки. Постучал. Дверь открыла зареванная Лия, дочь кузнеца.

— Ой! Как ты? Ты что, с кордона пешком спустился? Как же ты добрался?

Она всхлипывала, вытерла щеки и нос кухонным полотенцем.

— Ты заходи скорее, чай сейчас поставлю.

По дому толпились огарки свечей, больше всего на столе, запорошенном мукой. Лия поставила чайник и принялась выкладывать шарики из теста на большой стальной противень, не прекращая болтать:

— Столько снега, столько снега... Большая беда. Папенька уехал в соседнюю деревню уже две ночи как, за знахарем. Если ты к нему пришел, то не свидитесь. А маменька у соседей, с ребенком беда. Не знаю, что спасет малыша. Не знаю… Только чудо, наверное…

Дочь кузнеца ловко подхватила противень своими тоненькими, как ветки, ручками и вгрузила в большую печь, закинула дров в топку, сняла чайник, достала из шкафа кружки, поставила на стол миску с баранками, накрошила желтые пахучие цветки в чашки, залила бурлящим кипятком и рухнула на стул, выдохнула и разревелась. Снова вскочила и начала расхаживать по кухоньке, всхлипывая и причитая:

— Электричества нет уже восемь дней!  Насосы бесполезны. Ручей замерз. Снег топим на печах. К горячему источнику не пробраться, ни на коне, ни пешком, все занесло. Скотина дохнет. Проваливаются в мокрый снег и кашляют потом. Ягнят не знаю, сколько выживет. Не знаю… Дрова вручную рубим, запасы муки совсем кончаются. Сил совсем нет. Что за напасть?

Волшебник почуял, как по дому закружился тревожный вихрь. За грудиной щелкало и жглось, а в горле комом стучало слово «чудо». Он зажмурился, сжал руки в кулаки под столом, резко разжал, ухватил вихрь за хвост, дернул резко и направил вниз за бревенчатый пол, за промерзшую землю, вглубь земли. Ладони похолодели. Лия резко замерла, уселась на стул и растеклась как свежее тесто. Отдышалась, взяла в ладони чашку с чаем, обхватила ее своими тонкими дрожащими пальцами, шумно отхлебнула, засунула в рот баранку и посмотрела на него влажными зелеными глазами:

— Што делать? Што-то можно ведь сделать? Правда?

Она так смешно картавила с выпирающей из румяной щеки баранкой. Волшебник улыбнулся и кивнул, будто против собственной воли. Выпил чай, с наслаждением погрыз баранки, и когда хлеб в печи зарумянился — засобирался.

— Как же ты в ночь назад? Возьми хоть коня у Карима, сильный конь, выдюжит… По твоим следам проберетесь, коль не занесло их…

— Хорошо. Все будет хорошо.

Снова улыбнулся уходя и направился к дому старосты. Волшебник плохо помнил сам разговор со старостой, но хорошо помнил, о чем они договорились и что было нужно сделать.

Он точно знал — у любого колдовства есть последствия, особенно когда управляешь стихиями. Все связано со всем. Одна разорванная нить закономерностей меняет весь рисунок бытия: где-то вероятность, которая уже сложилась, натягивается до предела, готовая треснуть, где-то случайности сбиваются в комок, переплетаются, связываются в новые узлы. Он чувствовал эти колыхания в ткани бытия, как человек может чувствовать порывы ветра на пустыре в грозу.

У любого чуда есть цена. А если вмешаться в законы стихии, Дух Рандома появится тут же. Волшебник это выучил на горьком опыте. И пока он шел к дому старосты, в его голове разрасталась паутина из возможных последствий и способов их избежать. Когда стучал в дверь уже все придумал: он вызовет спиральный ветер, который разгонит тучи, а староста должен будет собрать мужчин из деревни и переложить заново старый разрушенный тагыл неподалеку от маральника. Это поможет умаслить духов местности и замуровать внутри каменного куба силу, которая пробудится от колдовства.

Свою часть договора Волшебник, конечно, выполнил. Сходил на изнанку, взобрался на гору Гномов, отломил кусок камня, пока спускался — трижды оступился, разодрал в клочья штаны, колени, локти и левую бровь. Вышагнул с изнанки у подножия горы Уч ЭнМек, возле озера, и стал колдовать, вызывая спиральные ветра. Он простоял на коленях, на тонком льду в центре озера больше двух часов, держа одну ладонь на заросшей инеем ледяной поверхности, а вторую — над головой, чтобы успеть ухватить высвободившуюся силу. Когда наконец поток вихря вырвался из глубины озера и разбил лед прямо под его ладонью, Волшебник почувствовал, как ноги заглатывает ледяная вода, но успел схватиться второй рукой за невидимый, но горячий канат высвободившейся от колдовства силы, качнулся на нем, спрыгнул на берег, схватился за него обеими руками и долго тянул рвущийся из рук этот невидимый канат, заталкивая его в камень с горы Гномов.

Он очнулся без сил. Рядом зияла дыра от растопленного снега и валил пар, а на дне лежал все еще пылающий как уголь камень. Встал, прислушался к необычному звуку — это реки долины подо льдом потекли в другую сторону. Снег утихал. Волшебник отдышался, достал из снежного тоннеля с влажной земли все еще горячий камень, сунул в карман и вернулся по изнанке в деревню. Чтобы не пугать старосту своими синяками и кровоподтеками, из последних магических сил набросил на себя иллюзию, вручил камень и еще раз повторил, что нужно сделать.

Волшебник сделал все как надо, а вот староста нет. На радостях, как только спиральные ветра утихли и небо посветлело, всех закрутило празднество: отмечали, что выздоровел сын главного овцевода. А камень, принесенный Волшебником, закатился куда-то под лавку и оброс пылью.

Пожар в лесу случился на третью ночь. Стоны оленей сливались в голове Волшебника в звенящий гул, в котором ему слышался смех Духа Рандома. Сто сорок семь сгоревших заживо ни в чем не повинных зверей в обмен на чистое небо, жизнь сына пастуха и пару овечьих выводков. Неравная цена, решил Волшебник, и дал себе слово не связываться со стихиями и не колдовать в помощь людям. И после долгие месяцы не мог себя заставить поднять глаза в небо, чтобы взглянуть на Луну.

Из воспоминания его выдернул хруст. Он повернулся на звук — это Хан сошел с дороги, пробрался по ледяному крупу ближе к тайге, оступился и провалился на кустарник. Ветви ломались на холоде с хрустом хлебной корки.

— Ну-ка, иди сюда, разбойник!

Хан пытался выбраться, перебирая передними лапами. На голове снежная горка, уши порхают как мохнатые крылья, три глаза залепило мокрым снегом, нижний левый жалобно моргает. Волшебник рассмеялся. Пес замер, словно обиделся, сделал удачный рывок, проскакал по помосту и радостно прижался к хозяйской ноге.

Волшебник потрепал пса за ухо, отряхнул его хвост от застрявших сучков и вспомнил, как Хан потерялся позапрошлым летом. Опять провалился на изнанку.

Была середина Бельтайна, поля цвели желтым и белым, в воздухе витал сладкий гречишно-медовый запах, солнце жгло макушку. Волшебник с азартом подкидывал гусениц в муравейник и не заметил, что пса уже давно нет. Покричал, поразглядывал местность сквозь сложенные трубой пальцы, разрезал реальность и шагнул на изнанку. Вышагнул посреди овсяного поля, сегодня тут была ранняя осень. Золотистые колосья шуршали. Их шорох сливался в разноголосье, казалось что тоненькие детские голоса тянут минорную песню: Колос. Колос. Колосья гудят. Голосами. Шелестят. Шепчут. Корябают тебя. Изнутри. Голосят колосья: все сбудется, посаженное взойдет, гнилое напитает почву….

У Волшебника закружилась голова, он поспешил убраться с поля, пошел направо к горе Гномом, громко клича собаку:

– Хан! Хан! Хан! Сюда! Хан.

Обошел гору, поднялся по сиреневому, чебрецовому холму в радужную рощу. Поплутал между желтыми баобабами, синими березами и красными елями. Дошел до оранжевой стены плюща. Хана нигде не было. Волшебник заволновался, он знал, что на изнанке нельзя находиться долго. Время тут течет по-другому, год за сорок лет, а иногда еще быстрее. Сложил пальцы трубой, заглянул, вспомнил что тут заклинания не работают, чертыхнулся и закричал что есть сил:

— ХАААН!

Деревья задрожали, трава заворочалась — это мелкая живность: змеи да ящерки рванули прочь от его крика.

— Ты чего так орешь? — с упреком спросил тоненький голосок.

Он оглянулся по сторонам, но никого не увидел.

— Слепой, что ли? Я тут!

Звук шел снизу. Волшебник увидел голубую ящерку, не больше его ладони. Она стояла на задних лапах подбоченившись и смотрела на него с осуждающим прищуром.

— Привет. Я собаку ищу. Четырехглазый, черно-рыжий, лохматый. Зовут Хан. Не видела?

— Видела. Плещется в лужах с лягушками, направо иди. Че так орать-то? — презрительно прошипела ящерка и юркнула в траву.

Волшебник побежал налево. Под ногами захлюпало болото, а за камышами он увидел песчаный берег, пятнисный от рыжеватых луж. Хан улегся в самую большую, затянутую белыми кувшинками. С наслаждением наблюдал нижними глазами, как розовые лягушки копошились около его хвоста, а верхние прищурил от удовольствия.

— Вот ты говнюк! — расмеялся Волшебник.

Хан завилял хвостом, и две лягушки вынужденно пошли на взлет, в недоумении растопырив розовые лапки.

— Пошли отсюда! Бегом! Ко мне!

Хан рванул к хозяину, подняв фейерверк из рыжих брызгов и розовых лягушек. Они вышагнули.  Волшебник облегченно вздохнул, провел ладонями по лицу и чуть поседевшим волосам, пытаясь смахнуть усталость. Опустился на колени перед псом, с упоением потрепал его за брыли и шею и заметил, что Хан держит в зубах цепочку.

— Дай!

Пес выплюнул ему на ладонь золотистую цепочку с кулоном в виде ножа — из белого и желтого металла. «Занятная вещица», — подумал Волшебник. Перед глазами возник образ Лии, и он почувствовал запах лаванды и зеленого яблока: так пахли ее волосы в последнюю встречу. Это ее кулон! Он потер указательным и средним пальцем левой руки гладкий металл кулона, быстро, как трут лампу с джинном, и увидел, что она потеряла его еще совсем девочкой: река с женским именем унесла кулон куда-то в сторону Монголии.

Волшебник поспешил в кузницу, следя, чтобы пес шел рядом. Но Хан и не собирался отходить: еле плелся позади, высунув язык почти до земли и тяжело дыша.

Он услышал удары молотка о наковальню у самого входа в деревню, за два десятка домов до кузни. Когда он подошел к открытой двери, удары стихли. Он слышал только как кряхтят угли в печи. «Там, наверное, жарища», — подумал Волшебник, вытирая пот со лба. Солнце уже садилось, но воздух еще не остыл. Лия вышла на порог с большой кружкой воды, лицо ее пылало, от волос шел пар. Волшебник снова подивился тому, что в такой хрупкой девчушке столько силы и тяги к металлу и огню. Глядя на ее тонкие руки, гусиную шею и ребра, которые проступали сквозь просторную рубаху, когда порыв ветра стискивал ее в объятьях, было сложно представить молот в ее руках. Лия увидела его не сразу, хоть он стоял всего в паре шагов. Прищурившись, жадно пила воду, оторвала губы от кружки, увидела, заулыбалась:

— О! Привет, Турист! Рада тебя видеть!

Волшебник достал из кармана цепочку с кулоном и протянул Лие. Хан уселся у ноги хозяина и пристально смотрел на кружку с водой не моргая. Девушка взвизгнула, выпустила кружку из рук, схватила кулон и заскакала на месте, снова взвизгнула, бросилась на шею Волшебнику и повисла на нем как подросток, согнув ноги. Он еле устоял. Хан, недовольно ворча, побрел вылизывать остатки воды из укатившейся кружки.

— Ох! Спасибо! Спасибо! Это же мой кулон! Мне его папенька подарил на шестнадцатилетие. Где ты его нашел? Я его лет десять назад потеряла! Спасибо тебе!

Она продолжала суетливо размахивать руками и чуть пританцовывать. Волшебник улыбался. Успокоившись, Лия принесла воды ему и собаке. Они обошли кузню, уселись на ароматную лавку из лиственницы, пес разлегся у них под ногами и тут же захрапел. Лия нацепила кулон на шею и не выпускала его из руки, перекатывая крошечный нож между пальцами. Она болтала не переставая, рассказывала о том лете, когда потеряла кулон, называла какие-то имена, захлебывалась от радости. Внезапно замерла, распрямила спину. Волшебник краем глаза заметил, что мыльные пузыри с воспоминаниями, кружащиеся вокруг нее, стали сплепляться.

— Скажи мне! Где ты его нашел? В лесу?

Волшебник рассмеялся:

— Какая разница где? Важно только чудо!

— Чудооооо? — она задумчиво тянула букву о, медленно выдыхая.

Покачала говой из стороны в сторону, ее каштановые кудри завихрились, коснулись шеи волшебника, он поежился от щекотки.

— Не. Чудес не бывает, глупости это все. Наверное, я потеряла кулон в реке, его съела рыба, рыбу поймали, нашли кулон и кто-то потерял его в долине. Его Хан нашел, сознавайся?

Лия потрепала волшебника волосам. Он поморщился и нахмурился. Особенно раздражающим ему показалось, что она была права про пса. Внутри живота заворочался холодный слизень. Он стукнул себя средним пальцем по грудине между четвертыми ребрами: брык — и на плечи ему мягким одеялом легло спокойствие, а в желудке потеплело.

Он дружелюбно пожал плечами.

— Может и так. Не важно. Главное — что ты рада, а нам пора в путь. Пошли, Хан, хорошо бы успеть подняться до темноты.

Все эти тягостные и радостные воспоминания толкались внутри Волшебника, пока ноги вели его все ниже и ниже по дороге с кордона.

Впереди змеились столбы дыма из деревенских домов. Когда он спустился сумерки уже заглотили деревню. Ноги привели его к дому Лии. Он остановился в нерешительности, пытаясь понять зачем сюда пришел. Докажу ей что есть чудеса! Докажу не колдуя! «Отведу к говорящему Кедру»,– решил он и постучал в дверь.

...

— Да будет свет! — сказал, глядя на заплясавший огонь.

— Да будет свет! Да будет свет! Да будет свет! —отозвались ему в ответ три голоса: хрустящий низкий голос кузнеца, звонкий голос Лии, и шелестящий голос жены кузнеца: она вышла из кухни, облокотилась на проем двери и улыбалась.

— Пойдем покажу новинки, мои и папенькины, — Лия потянула Волшебника за рукав, увлекая вглубь дома.

Она возбужденно показывала ему новые топоры, ножи, серпы и вилы. Нежно укладывала лезвия на ладонь, проводила указательным и средним пальцами руки по металлу. Рассказывала о составе и крепости стали. Так легко своими тонкими руками держала массивные топоры, замахивалась демонстрируя хват, что Волшебник залюбовался и даже ненадолго забыл, зачем пришел.

— А это тебе подарок! Я сама сделала! Папаня мне только со шлифовкой и выправкой немного помог, но совсем чуть-чуть, честно-честно!

Она улыбалась так широко, что казалось — у нее сейчас треснут губы или щеки.

— Спасибо тебе! Я потом посмотрю, — он улыбнулся, чуть наклонил голову, взял кожаный чехол и сунул в карман.

— Лия, я тебя хотел пригласить встретить со мной первый рассвет нового года. Там есть одно красивое местечко в лесу, у кордона, там мой тебе подарок.

— Да! Да! Да! Конечно да! Там еще погода такая чудная! И Хана тоже ведь с собой возьмем?

— Возьмем, возьмем! Он во дворе ждет. Ты собирайся! – засмеялся Волшебник.

Пока они поднимались на кордон, Лия беспрестанно болтала. Волшебник успевал изредка вставить «угу», «ага» и «любопытно». Сначала она расписывала ему нож, который для него сделала: как это было, когда, и подробно все шаги смешения, закалки и обработки металла. Потом задавала вопросы и, не дождавшись ответа, продолжала размышлять сама, путалась в своих размышлениях и смеялась. А на середине дороги и вовсе начала насвистывать какие-то частушки. Пес носился кругами, иногда убегал чуть вперед, но быстро возвращался.

Волшебник с удивлением заметил, что улыбается всю дорогу, его умиляла эта болтливость. Впервые за этот год он почувствовал, словно кислый туман внутри него начал таять. Они прошли уже больше пяти миль, но усталости не было. Чем выше они поднимались, тем темнее и чище становилось небо. По ущельям гор им навстречу спускался жирный, как сливки, туман. Луна была полная, затянутая легкой дымкой, и за этой вуалью Волшебник никак не мог различить выражение ее лица.

Они вышли к полю у кордона, уже виднелась крыша его дома — дым из трубы не шел, дрова давно прогорели. Он подумал, что хорошо бы закинуть дров сейчас, иначе под утро он рискует вернуться в промерзший насквозь короб, но решил, что переживет.

— Мы почти пришли, сейчас свернем в тайгу, там путь трудный, но короткий.

— Что-то я устала, давай передохнем, — Лия присела, не дождавшись ответа, и начала сосредоточенно рыться в своем рюкзаке.

Волшебник смотрел на Луну, дымка стала плотнее и окружила диск кольцом. Это лунное гало, вспомнил Волшебник, когда вдруг почувствовал ритмичные удары под ногами, будто где-то вдалеке или глубоко внутри начиналось землетрясение. Он почувствовал, как дыхание замерло, по спине побежали мурашки, а в желудке свернулась тревога. Хан заскулил.

Может, это знак? «Я зря ее туда веду», — подумал Волшебник. Он почувствовал два резких и сильных удара в суставы плеч.

— Давай! Скорее! Назад! Назад! — Лия толкала его в плечи из-за всех сил, пытаясь заставить пятиться. — Быстрее! Не упрямься!

Он подчинился, она схватила его за руку, и они побежали к забору, пес не отставал. Когда холодный частокол уже остужал спину, Волшебник понял, в чем дело. Он увидел облако из снега и табун лошадей, несущийся через поле. Кони шли галопом, совсем юный жеребенок пронесся так близко, казалось — можно дотянуться рукой. Прижавшийся к его ноге Хан, как только с ними поравнялся круп замыкающего жеребца, смело залаял в след.

— Вот ты… Турист… — задыхаясь, прошептала Лия. — Как ты тут за два года не сгинул вообще…

Лия облокотилась на него, положила голову на плечо и тяжело дышала. Ее горячее дыхание заползло по шее за воротник и разбежалось мурашками по ключицам. Волшебник поднял голову в небо, тучи совсем разошлись: чернота тут и там вспыхивала белыми линиями. «Лучепадное небо — такая редкость», — подумал Волшебник. Луна, окруженная плотной дымкой, казалось, отрешенно смотрела на за долину.

— Отдышалась? Пойдем?

— Да, пошли!

Верхний слой снега сжался плотной коркой, они пробирались сквозь тайгу медленно, шли гуськом. Впереди Волшебник, опираясь на посох, проламывал наст, пробуривал своим телом путь, снега было почти по пояс, за ним Лия, и Хан замыкающим.

Когда они вышли к поляне с Кедром, Лия оттолкнула волшебника и с криками «Мой любимый кедр! Ура!» бросилась вперед. Хан, размахивая ушами, поспешил за ней. Они оба то и дело проваливались в снег, долго выкарабкивались и обогнали Волшебника лишь на десяток шагов. Лия улеглась на иголки у корней и прильнула раскрасневшимися лицом к шершавой коре. Хан рухнул рядом с ней и принялся старательно выгрызать из лап налипшие комки снега.

— Кедр, мой милый! Как ты тут без меня? Скучал? — мурлыкала она дереву, гладя варежкой по корням.

— Привет, малышка! Скучал! Конечно скучал! — ласково хрустел кедр в ответ.

— Привет, Волшебник! Я уже думал, ты не придешь сегодня…. — прохрустел хвойник чуть погромче.

Волшебник опешил:

— Ты его слышишь?

— Кого? – Лия удивленно начала оглядываться по сторонам.

— Слышит-слышит, все слышит, — прошелестел кедр, — только не верит в это.

— Ну, что он скучал? – спросил Волшебник.

— Конечно, скучал – засмеялась Лия.

— Чего это ты обо мне в третьем лице, — обиженно зашелестел ветками Кедр.

— Давайте праздновать!

Лия скинула с плеч рюкзак, достала клетчатое одеяльце, расстелила. Выудила две фляжки с араком, круг хлеба, кусок сыра и еще какой-то сверток, развернула — соленые огурцы в полотенце. Раскрутила маленькую фляжку, глотнула, плеснула на корни Кедра и закричала:

— Да будет свет!

— Да будет свет! — заскрипел кедр.

Верхние ветви задрожали, сверху посыпались шишки, с грохотом пробивали снег, как маленькие бомбочки, оставляли в нем круглые ямки. Четырехглазый пес пытался их поймать и проваливался в снег с головой, выныривал с залепленными глазами и треугольным колпаком снега на макушке. Волшебник неожиданно для себя рассмеялся. Все вокруг будто посветлело. Лия протянула ему фляжку.

— Ну? Что ты застыл?

Волшебник сделал глоток и крикнул:

— Да будет свет!

Хан радостно залаял и завыл. Лес зашуршал в ответ кустарниками, отозвался уханьем совы, шелестом крыльев, цоканьем копыт, зашелестел ветвями, захрустел, заскрипел. А в ущельях гор застонал ветер.

— Я вспомнил! — Кедр замахал ветками.

Волшебнику на голову посыпались иглы, в снегу вокруг стало больше круглых ям от бомб-шишек. Хлоп-хлоп.

— Вспомнил, зачем просыпаюсь!

— Лия, ну-ка подлей Кедру еще маленько, — заинтересовался Волшебник.

Лия щедро плеснула кедру из фляжки, глотнула сама и поежилась.

— Брррр, кажется, ветер поднимается…

— Эх! Хорошо! — Кедр закачался, захрипел корнями, закачался так, что Хан отскочил от него и прижал уши.

Хвостатое облако тумана спускалось по стволу Кедра, обвивалось по спирали. Волшебник почувствовал знакомый болезненный зуд между пальцами. Дыхание застряло где-то в горле, в висках застучал кипяток. Туман добрался до корней, сбился в облако, похожее на человека в плаще, с пышной шевелюрой, помахал чем-то похожим на руку:

— Привет, Сестренка!

Лия бросилась к нему, пробежала насквозь, облако размоталось под напором ее тела в большое пятно, но быстро собралось обратно в фигуру. Она смеялась и скакала вокруг кедра.

— Смотри, ветер принес новогодний туман!

Волшебник сжал зубы так, что челюсти свело, с усилием выдохнул и прошипел:

— Какого черта тебе тут надо?

Облако развело руки:

— Слушай, брат! Ну хватит дуться! Не нарочно я маральник подпалил. Ну правда! Ну да… Я развел там костерок… Но я не знал, что ты снегопад остановишь. Валило так, что я решил: нет смысла тужиться — тушить.

— Ты на кого ругаешься? — Лия подошла к Волшебнику, положила руку на плечо.

— Не хочешь колдовать? Ну ладно! Тогда я! Ну-ка, детка, плесни старому пню еще кисленькой, а ты, хвойник, давай расскажи им что вспомнил!

Облако снова завихрилось вокруг ствола.

— Будешь? — Лия протянула фляжку Волшебнику.

Он молчал, она хлебнула сама и вылила остатки в корни Кедра.

— Так зачем? — хмуро поинтересовался Волшебник.

— Тебя, балбеса, вразумить! — загудел Кедр.

— Вы слышите? Слышите? — закричала Лия.

— Тише, тише, детка, все они слышат. Ты, милая, с Духом Рандома и Волшебником решила новогоднюю ночь встретить! — он трухляво рассмеялся.

— Ох! Хороша ночка! — ветви дрогнули и опустились чуть ниже.

— Кажется, тебе хватит пить, — пробубнил Волшебник.

— Не колдовать! Надо же такое удумать! — не унимался Кедр.  — Ты не можешь сломать мир! И не отвечаешь за чужие выборы. Все творят чудеса, просто твои искросыпнее! Хватит отсиживаться в долине, пора тебе в города возвращаться. И девчонку с собой забирай! Нечего ей тут в глуши прозябать. Ха-ха, — снова затрясся хвойник — Как будто у тебя есть выбор. Посаженное взойдет, гнилое напитает почву….

Лия смотрела на Волшебника чуть приоткрыв рот, ее зеленые глаза, казалось, стали вдвое больше, шапка сползла набок, закрыв левую бровь. От ее нелепого вида Волшебник рассмеялся.

— Зачем? Зачем? — не унимался пьяный кедр, — слова точные подбирать для тех, кто заблудился в лабиринтах жизни. Вот зачем! — заскрипел ветками, закачался, скинул с ветвей последние снежные покрывала и затих.

— Ты правда Волшебник? — прошептала Лия.

Он тяжело вздохнул, уставился на свои сапоги, сунул руки в карманы,  нащупал левой кожаный чехол, достал, развернул, взял в руку нож. Рукоятка из красноватого дерева уютно легла в руку, а крепкое клинообразное лезвие серебрилось. Он увидел свое отражение в его гладкой зеркальной поверхности, хмуро сдвинутые брови, опущенные уголки губ, глубокие морщины на лбу и переносице. Да, к черту! Старый пьяный хвойник прав!

Обернулся:

— Правда.

— Покажи?

— Что ты хочешь?

— Не знаю! — Лия рассмеялась. — О! Придумала! Хочу аленький цветочек, как в сказке!

— Аленький? — Волшебник тоже засмеялся.

Поднял мелкую шишку, которой не хватило веса, чтобы пробить снег, сжал в левой руке, сделал правой три оборота вокруг и протянул дочери кузнеца красный пион.

— Ох… — она взяла цветок, понюхала, скинула варежки и бережно пальцами перебирала листок за листком.

— Настоящий, — прошептала, продолжая удивленно смотреть на застывающие от холода лепестки. Хан из-зо всех сил пытался дотянуться носом до цветка.

— Ой! Подожди! Он сейчас замерзнет.

Она отпихнула собачью морду, скинула с себя рюкзак, достала кофту, завернула в нее цветок и спрятала обратно. Подскочила к Волшебнику, прильнула к нему и зашептала на ухо:

— Прости! Прости, что не поверила тебе про чудеса!

У Волшебника внутри разливался жидкий огонь — ему казалось, он протекает сквозь тракторные подошвы сапог и топит снег. Волшебник приобнял Лию одной рукой, а второй — сгреб ее холодные пальцы, все десять тонких веточек поместились в его ладонь.

— Ты такой теплый!

Он поднял глаза вверх, Луна с улыбкой подмигнула ему из за веток. Дух Рандома свернулся в серый комок и затих у макушки Кедра.

Когда первый луч нового года растекся кровавым заревом по горизонту, вернув в долину цвета, Волшебник, Лия и четырехглазый пес уже возвращались через поле на кордон. Над красной крышей дома клубился дым, пушистый туман обнимал долину.