Серия «Истории про Александра Лукъяныча»

11

История Лёхи. До слез...

История от другого рассказчика

Рассказал мне эту удивительную историю Александр Лукъяныч, по прозвищу "Семь-семнадцать". Он любил добавлять эти числа в свои рассказы. Семь по его счету- это мало, семнадцать -много или в аккурат.

-Случилось это осенью пятьдесят девятого года, я тогда жил у своей невесты Маруси в Москве.

Пошли мы с Марусей в главный центральный магазин, который на Красной площади. Глядь, дают отрезы на польта. Маруся встала в очередь. Народищу, целый километр. Стоим.

-Пойду выйду, покурю,- говорю.

-Смотри не заплутай,- говорит Маруся.

-Да я в лесу сроду не плутал, а тута…

Вышел я на Красную площадь, покурил. Папироску загасил слюнями, бросил в ведёрко, по-культурному, по-московски. Решил маленько погулять. Зашел на Красную площадь, походил, посмотрел. Замостили хорошо. Церква стоит красивая, солдаты Ленина охраняют. Слышу, у меня в животе продукты кишками играют. А я в обед как раз огурчиков малосольных поел, да кваском запил.  Тут меня и приспичило. Туды-сюды верчусь, где бы присесть? Глядь, около стенки растёт сирень, да боярышник. Я нырнул туда, осмотрелся, с площади меня не видать. Присел, оправился. Выхожу из кустиков, слышу:

-Стой, руки вверх!

Я испугался, но виду не подал, выхожу спокойненько, руки вверх не подымал. Вижу, стоит молоденький милиционер.

-Ты чего там делал?- спрашивает.

-Да вот, грибков посмотрел, нет ли? -отвечаю.

Сейчас он меня под руку схватил и говорит:

-А где лукошко?

-Да не прихватил по первости, -отвечаю.

Он меня за локоток тащит:

-Очень подозрительно, гражданин, что вы лукошко не захватили. Пойдёмте в отделение, разберёмся, кто ты такой. Может шпиён?

Мне-то чего волноваться, я при документах. Тут вспомнил про Марусю.

-Бабу мою нужно захватить, а то заволнуется, -говорю.

-Где баба? - спрашивает.

-За отрезами в очередях мыкается, -отвечаю.

-Некогда, -говорит- после её захватим, пусть отрезу напоследок порадуется.

Приводит он меня в отделение, там рядышком с Кремлём во дворах. Заходим к начальнику. Милиционер говорит:

-Вот, неопределённого вида гражданин был замечен вдоль стены. Подозреваю, бомбу мог заложить.

Грозный начальник, седой как гусак, генерал по званию, спрашивает:

-Ваши документы?

Подаю паспорт. Смотрит. Хоп! А прописка у меня московская.

-Ты как это на Мытную прописался? -спрашивает.

-Будущий тесть Иван Спиридоныч Чулков поспособствовал, -отвечаю.

-Не тот ли это Иван Спиридоныч, который от секретов печатную фабрику охраняет? -спрашивает.

-Тот самый, -говорю.

Тут он мне документы назад возвращает и говорит:

-Примите наилучшие извинения, что сразу не признали.

Генерал приказал принести чаю с пряниками, чтоб вину исправить. Не успели мы чаю попить, вбегает ещё один милиционер и кричит:

-Напали на след опасной банды по кличке Граф, надо поспешать с арестом, пока не разбежались.

Генерал не растерялся и командует:

-Всем захватить револьверы!

Потом ко мне обращается:

-Как вы зять Ивана Спиридоныча, то вам полное доверие. У нас людей не хватает, берите револьверы и айда с нами.

Я говорю:

-Конечно, товарищ генерал. Всегда рад помочь в сурьёзную минуту.

Дали мне кожанку, выдали семь револьверов и горсть запасных патронов. Рассовал я всё по карманам и бегом за всеми во двор. Садимся на семнадцать моцатыклеток и давай газу. Летим прям по Красной площади, по самой серёдке. Народ в рассыпную. Тут охранники, которые Ленина караулят идут на переменку. Нас увидали, берут под козырёк, дорогу уступают, понимают, что нам вперёд главней. Вылетели мы вниз к речке: первый дорогу указывает, генерал, который Ивана Спиридоныча угадал, второй, за ним другие, а я в самом конце всех прикрываю. Летели так, что кудри развивались. Ветер кожанку пузырём надул, в глаза хлыщет. Пришлось даже очки  надеть, а то ничего не видать стало. Прилетаем в парк, называется  «И культуры и отдыха». Окружили место, где лавочки с парочками. Генерал нам приказывает:

-Стрелять только по моей команде!

Потом крикнул главарю банды: «Граф, так твою разтак, сдавайся добром, не то заставлю своих молодцов стрелять без предупреждения! И своим скажи, чтоб не баловали!

Тот в ответ:

-Бандиты живыми не сдаются, берите в плен.

Генерал осерчал и кричит

-Не задумывай даже сопротивление, иначе начинаю считать до семи.

Тут главный бандит: «Бабах»,- и начал пулять. Все его сподручные бандиты тоже открыли огонь на поражение.  Мы присели, кто за деревца, кто за кустики, я лёг за кочку и жду приказанье. Бандиты стреляют, уже много наших положили, рядом со мной двое кровью истекают. Я сам только успевал от пуль увёртываться. Хорошо, что пули у бандитов были трассирующие, и мне было их видать.

Тут генерал кричит:

-По бандитам, из всех стволов, огонь!

И мы начали пулять в бандитов. Я с двух рук пуляю,  целиться некогда, только успеваю перезаряжать. Сам я человек семь положил замертво, и еще одного ранил в голову, но не до смерти, а так, лёгкая контузия. После посчитали: наших семерых положили, бандитов семнадцать человек лежали вповалку, не считая ихних блядей. Главный бандит остался живой, видит, что с нами не справиться, руки вверх поднял и крикнул:

-Сдаюсь, -и револьвер вперёд себя бросил.

Потом выходит из засады, руки поднял и стоит. Мы успокоились, поднялись, кто живы остался, револьверы по карманам рассовали. Бандит увидал, что нам револьверы сразу не достать и как прыгнет бежать, прямо на меня. Я изловчился, хрясть ему кувалдой по циферблату, так что красные стрелки вниз повисли, того гляди оторвутся. Упал бандит мне под ноги, а я ему ещё и коленом на лёгкое надавил, чтоб не дрыгался. Тут генерал ко мне подошёл и так легонько постучал по плечу, мол: «Хватит, Александр Лукъяныч, не ровён час задавишь». Ну, я его малёнько отпустил, чтоб отдышался. Подскочили милиционеры, одели на бандита наручники, и повели в тюрьму. А генерал со своей руки часы снимает и мне подаёт:

-Дарю тебе, Александр Лукъяныч, именные часы за храбрость, потому что ты не осрамился перед бандитами, и потому, что ты доставил нам большое вспоможенье, что так ловко главному сумел по циферблату отличиться.

Лукъяныч показывал мне эти часы. Это были позолоченные часы, на белом циферблате которых я прочел: «Родина. 22 камня». Я послушал их ход, часы ходили и показывали правильное время. Я перевернул часы и заметил гравировку на задней крышке, спрятанную за ремешком. Я оттянул ремешок и прочел выгравированную мелким курсивом надпись: «А.Л. Федину с благодарностью от сотрудников милиции ЦПКиО за поимку преступника. 14.09.1959г.». Эта надпись только-только уместилась между круговой заводской надписью «Баланс амортизированный» и «Автоподзавод».

-Когда же гравировку успели сделать?- спросил я Лукъяныча.

-Так генерал сначала свои отдал, какие на нём были. А после я пришёл к ним за грамотой и мне евоные заменили на эти.

-И грамоту дали?

-Была грамота, да затерялась.

К рассказу Лукъяныча односельчане отнеслись с недоверием. Но после показа часов и грамоты закивали одобрительно. Сомнение возникало только относительно генерала и семнадцати моцатыклеток. А так, всё честно: вот вещественные доказательства.

Показать полностью
22

Пятерка

Пятёрка.

Сидим мы с Александром Лукъянычем за одним столом и пьем, сделанное в селе Паны «Панское» яблочное вино или «Паночку», как его окрестили в округе. На столе рядом с тёмной бутылкой расположилась незамысловатая закуска. Посередине стола стояла чугунная сковорода с остатками яичницы. Под домотканым полотенцем в эмалированной кастрюле от мух спрятали хлеб. Мухи, не добравшись до хлеба, залетали в алюминиевые кружки и пристраивались к капелькам вина. Они толкались, сердито гудели, борясь за хмельное, а кружки охотно усиливали их драку.

Мы тоже слегка захмелели, как мухи и сидели, облокотившись локтями на стол друг напротив друга, почти соприкасаясь лбами.

-Вот я тебе расскажу случай, как я в Москве на фабрике Гознака новую пятёрку рисовал,- сказал Александр Лукъяныч.

-Когда я прижился в Москве у Маруси, стали меня устраивать на работу. Привел меня Иван Спиридоныч, Марусин отец на фабрику. Он там работал начальником охраны секретов. Дали мне заполнять анкету. Мамочки мои: семнадцать листов с вопросами! Половину я не понял, остальные пока читал, на каждом слове спотыкался. Да разве можно малограмотному человеку в этакой премудрости разобраться? У меня образование один коридор и учительская. А букварь и арифметику мы с Колюнявым не переменке раскурили. Слава Богу, дома Иван Спиридоныч подсказал мне малость. И получалось, что в каждой строчке нужно писать либо «да», либо «нет». Расставил я эти «да-нет» по клеткам, поставил, в конце закорючку и через три дня приняли меня в цех художников.

И поставили меня в напарники к тамошнему главному художнику Иван Иванычу Дубасову*(*Главный художник Гознака). Разрабатывал эскизы и оригиналы многих советских денежных знаков, государственных наград и почтовых марок), как ученика. Тогда как раз готовилась денежная реформа* (*1961 года) и все на фабрике занимались рисованием новых денег. На работе мы говорили только специальными словами: банкнота, водяной знак, аверс, номинал. Иван Иваныч, которого я звал просто «дядь Ваня», рисовал эскизы новых денег, а мне доверили нарисовать на аверсе, это значит на лице новой пятёрки, рисунок орнамента и номинал, только не цифрами, а буквами внутри. Год на банкноте, который рисуется между двух звёздочек, пока не ставили, что бы никто не передал врагам, когда реформа начнется. Иван Спиридоныч как раз эту тайну и караулил. Из наших только дядь Ваня знал срок, когда станут деньги менять, как заглавный художник. Но он помалкивал. Там вообще за лишнее слово могли посадить.

Чтоб тебе дальше понятно было, расскажу тебе другой случай, который случился поранее. Достался моему отцу от деда в наследство микроскоп. Лежал он себе в сундуке, пока я его на свет заново не произвёл. От озоровства стал я рассматривать сквозь него разные предметы. То на свой волосок погляжу. И не подумаешь даже, а он лежит себе как шершавое бревно. А у мухи на лапах, не поверишь, волос больше, чем у меня сейчас на голове. Однова стал я разглядывать пятёрку, которую летом на страде заработал.

Увидал я сквозь микроскоп, что она сплошь из завитушек и чёрточек образована. Посмотришь так, вроде ничего мудрёного нет, а посмотришь сквозь прибор- видишь сплошное недоразумение. Очень меня эти хитрости на банкноте к себе приманивали. Стал я за этими завитушками да штрих-пунктирами наблюдать. Потом приноровился их на бумаге повторять. И так это у меня ловко получалось, то все тетрадки у меня были в таких узорах. Тут ещё у сестры циркуль спёр, и стал круги да полукружья наворачивать. Посля придумал, что я самый настоящий начальник своей державы и надо мне свои деньги выпускать. Вот тут я и начал их рисовать. Решил начать с пятёрки. Я придумал свой герб, нарисовал колоски, похожими на настоящие. Номинал «Пять рублей» я нарисовал не в две строки, как на настоящей, а в одну. Потом стал выводить циркулем вензеля и кружева вокруг надписи на своей банкноте. Нарисовал красиво, с тенями. На обратной стороне нарисовал только номинал, надпись значит: «Пять рублей». На настоящей банкноте буквы на бабках стоят. Ну, на косточках от свиной ноги, которыми в бабки играют. Я тоже стал завитушки на буквах рисовать.

И получилось у меня надпись «Пять рублей» внутри трёх кругов нарисованная. Так она мне понравилась, просто загляденье. Самый лучший вариянт я даже сохранил, как она мне нравилась.

Ну и, как то раз, я сложил банкноту, чтобы проверить симметрию рисунка и заметил, что в центре круга…

Тут Лукъяныч замолчал и стал шарить по карманам. Видно не нашел, что искал и сказал:

-Ладно, потом покажу.

Лукъяныч выпил воды из кружки, которая стояла на столе, достал папиросы, угостил меня, закурил сам, потом продолжил:

-Теперь про Москву. Поработал я на фабрике с месяц, и дядь Ваня заболел. Остался я один на один с новой пятёркой. Начинаю делать надпись номинала «Пять рублей» в две строчки, как нарисовано на эскизе дядь Вани. Я рисую, как дядь Ваня велел, а сам думаю, что если ему мою надпись показать, которую я пацаном нарисовал, она как раз ляжет на новую банкноту.

Нарисовал я свой образец, набрался я смелости и, когда дядь Ваня на работу вышел, показал ему свою пятёрку. Тот расспросил: что почём, да откуда? Я ему про свою детскую забаву рассказал. Посмотрел он на мой рисунок и похвалил даже: «Ты, Александр, хоть и молодой, но геометрию рисунка понимаешь правильно, да выдумка у тебя есть. Твою надпись номинала можно удачно совместить с общей компоновкой рисунка потому, как теперешняя банкнота расположена «стоймя», а новая будет «лёжа». Только орнамент у тебя слишком кучерявый. Надо будет сделать что ни будь по проще и буквы должны быть по строже, без вензелей. А твой вариант покажу на верху, может там тоже понравится».

Через дня два, дядь Ваня сообщил, что на верху утвердили мой вариант и нужно быстро его заканчивать.

И даёт мне Дядя Ваня на это персональное задание. Я даже испугался, потому что моя надпись-то озоровством попахивает. Если узнают, тогда точно выгонят, а то, глядишь, и посадят. Ведь деньги- сурьёзное дело.

Я рисую и, примерно через неделю дело было закончено. Пятёрку приняли, другого дела мне не нашлось, и меня перевели в цех с почтовыми марками.

Очень я переживал, что моё озоровство откроется. Ан, нет. Так моя пятёрка и стала гулять по всему Советскому Союзу.

Тут Лукъяныч встал и принёс портмоне. Он вытащил из него купюру пять рублей и положил её на стол. Затем он налил каждому в кружку ещё немного вина. Зазевавшаяся было в моей кружке муха, успела из неё вылететь. Он поднял свою кружку, мы чокнулись, молча выпили, закусив остатками яичницы. Закусывая, я стал разглядывать потрёпанную пятирублевку, которая лежала на столе согнутая гармошкой в трех местах.

-А сам догадаешься, в чём моё озоровство?- спросил Александр Лукъяныч.

-Не знаю.

-А вот, смотри,- он взял пятерку со стола и сложил её нехитрым способом по уже имеющимся перегибам. Видно, что он это проделывал уже не раз. Потом показал мне сложенную купюру, на которой рядом со Спасской башней Кремля расположился идеально круглый орнамент с надписью внутри «Пей»!

Я был поражён!

-Вот так я созорничал,- пояснил Александр Лукъяныч.

-И не кто не догадался?- спросил я

-Так если б прознали, жди беды. Меня бы точно посадили, ну и новую нарисовали бы,- ответил он.

Я взял пятерку в руки, снова и снова её складывал и с радостью, даже какой-то гордостью некого причастия к этому русскому шутнику, смотрел, как из простого словосочетания получался повелительный посыл ко всему русскому народу, к которому я относил и себя.

Пятерка
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!