Юмор для всех и каждого

Я опускаю взгляд в свой телефон. Экран затянут молочно-белой плёнкой. Сквозь неё проступают бледные, лишённые пикселей контуры танков, похожие на рентгеновские снимки.

— Сохраниться? — переспрашиваю я, и мой язык ощущает во рту не язык, а холодный, плоский камешек.

Внезапно дед тужится. Лицо его становится сосредоточенным, землистым. Раздаётся негромкий, но отчётливый звук — не хлопок, а нечто среднее между щелчком затвора и падением спелой сливы. На чистейшей скатерти, между тарелкой с солёными огурцами и вазой с печеньем «Юбилейное», возникает аккуратная кучка. Тёплая. Парная. Пахнущая не фекалиями, а прелыми партийными билетами, махоркой и чем-то металлически-кислым.

Бабушка Нина, сидящая напротив, не моргнув глазом, смотрит на это. Затем она наклоняется к своей тарелке с холодецом, губы её складываются в трубочку, и она начинает нараспев, монотонно, как заведённая, выкрикивать в студенистую массу:

— Про-ру-бо-но! Про-ру-бо-но-но-но!

Холодец колышется, в его жёлтоватой толще застывшие кружки морковки смотрят на меня, как слепые глаза.

— Вот, — говорит дед, тыча вилкой в свою кучку. — Вот тебе моё сохранение. Весь мой софт. Драйвера. Вся прошивка. Читай.

Я смотрю. В кучке что-то шевелится. Не черви. Это крошечные, будто вырезанные из жести, ордена Красной Звезды. Они шевелят своими лучиками, как лапками.

— Девки, — говорит дед, и его голос становится вдруг тонким, пронзительным, как свист мины. — В Берлине... у неё между ног был не жар, а такая вот прореха. Дыра в реальность. Из неё пахло будущим. А из твоего телефона... — Он принюхивается. — Пахнет окислением контактов. Одиночеством консервной банки.

Я подношу телефон к носу. Бабушка Нина не прекращает своего «п-р-р-у-б-о-н-о», и её голос начинает диктовать мне строки кода, которые тут же складываются в образы: чёрно-белая девка с pixelated грудями улыбается с экрана мёртвой, статичной улыбкой.

— У вас там... хоть одна настоящая? — спрашивает дед, и в его глазах я вижу не насмешку, а странную, почти технологическую жалость.

Внезапно его рука, шершавая, как наждак, тянется к моему телефону. Он не вырывает его, а накрывает ладонью. Раздаётся звук, похожий на шипение паяльника.

Когда он убирает руку, на экране телефона не остаётся ничего. Ни танков, ни интерфейса. Только ровное, бархатисто-чёрное поле, в глубине которого мерцает одна-единственная, крошечная, кроваво-красная звезда.

— Вот твой танчик, — сипит дед. — Стреляй.

Я тыкаю пальцем в звезду. Экран взрывается ослепительной белизной. Бабушка Нина замолкает. В белизне этой нет ничего. Ни боли, ни страха. Только абсолютный, стерильный вакуум.

— Разница чувствуется? — доносится голос деда из белизны.

Я не могу ответить. Мой рот заполнен тёплой, жирной глиной. Это вкус настоящего. Он противен.