Клан Burz-hai *Часть 2*
Клан Burz-Hai облюбовал себе огромную поляну прямо в сердце леса, словно нагло вырвал её у самой природы. И если ты не знаешь, где искать, то лучше и не пытайся — лес не любит чужаков. Попробуешь свернуть чуть раньше с натоптанной тропинки — и окажешься в логове сетеплётов, пауков размером с корову. Попробуй пройти дальше — и лесные огоньки заметят тебя. Эти дрянные светляки завлекут, закружат, заморочат голову, и через час ты уже сам с радостью шагнёшь в топь. А там всё: даже костей твоих никто не найдёт, останешься кормом болотным тварям.
Впрочем, опасности леса не исчерпывались только пауками и блуждающими огнями. Тут водились звери и похуже медведя. Гораздо хуже. Существа, которые и сами были почти легендой, — о них говорили шёпотом у костров, но даже самых храбрых трясло при мысли встретиться с ними лицом к лицу.
И вот, раздвинув еловые лапы, Лурц и Гимор наконец вышли на ту самую поляну. Огромную, будто без конца и края, словно сама земля раздвинулась ради этого места. В центре поляны возвышалась исполинская корабельная сосна — древо, которое, по слухам, помнило рождение этого мира.
Клан относился к ней с почтением, как к святыне. Все остальные деревья на поляне за годы ободрали, изрубили, выкорчевали — на дрова, на постройки, на оружие. Но к сосне никто даже не прикасался. Это было негласное правило. Нарушь его — и тебе не поможет даже сам Айвор.
Единственное повреждение на стволе было особенным. В сосне торчал обломанный клинок. Когда-то давно Девять — бывший глава клана, предшественник Айвора, — воткнул туда свой меч, уходя навсегда. Говорят, он сломал клинок намеренно: эфес забрал с собой, а лезвие оставил в дереве, как напоминание о былых временах Burz-Hai. Времен, когда клан считали не шайкой разрозненной швали, а настоящей силой, с которой считались даже королевства.
И до сих пор каждый, кто приходил на поляну, первым делом бросал взгляд на этот клинок. Для одних он был символом предательства, для других — утраченного величия, для третьих — просто ржавым куском железа. Но все, даже самые отчаянные, обходили его стороной, будто он и вправду жил своей жизнью и ещё мог укусить.
Свободное место на поляне оставалось только вокруг той самой сосны — священной и неприкасаемой. Всё остальное пространство было застроено кто во что горазд: крохотные лачуги из гнилых досок, кривые палатки из драных шкур и обгоревшего парусного полотна, шатры, сколоченные из старых костей и тростника. Кто-то украшал своё жилище пёстрыми тряпками и черепами, кто-то — железными кольцами и ржавыми цепями. Вся эта пёстрая куча выглядела так, будто кочевые племена из десятка разных миров решили собраться на одном куске земли и дружно построить свалку.
Улиц как таковых не было: между лачугами протоптаны кривые тропки, заваленные костями, глиной и мусором. У каждого костра своя компания, и каждая — хуже предыдущей: орки спорили с гномами, гоблины сновали туда-сюда, пытаясь что-то украсть или всучить, эльфы-изгои сидели в тени и презрительно косились на всех остальных. Где-то гремела музыка из костяных флейт, где-то хрипло пел пьяный тролль, а рядом с ним два кентавра спорили, чей конский хвост длиннее.
Особенно воняло вокруг кузницы — или того, что гордо называли кузницей. В ней полуослепший циклоп целыми днями лупил по железу, от которого искры летели в разные стороны. Его молот был настолько тяжёл, что земля дрожала с каждым ударом. Впрочем, качество оружия, которое выходило из-под его рук, было спорным — но никто не осмеливался говорить ему это в лицо.
На общем фоне выделялись только три постройки, которые и создавали хоть какое-то ощущение порядка в этом балагане. Первая — крепостная стена. Точнее, частокол из трёхметровых кольев, вбитых в землю по кругу. Снаружи он выглядел так, словно его строили пьяные орки и трезвые гоблины одновременно, но, надо признать, стенка внушала уважение. Дважды на неё нападали — один раз лесные огоньки привели сюда целую стаю волколаков, другой раз — местные бандиты решили “поживиться”. Ни те, ни другие обратно не ушли.
Вторая постройка — таверна. Она стояла ближе к центру и была сделана добротно, явно не руками местных лентяев. Говорили, что когда-то её построил наёмный плотник за щедрую плату, а потом его же там и повесили — за то, что он слишком много знал. Внутри таверны всегда стоял шум: гул голосов, звон кружек, вонь дешёвого пойла и перегара. Там решались мелкие ссоры, заключались сделки и часто находили себе похмельную смерть.
И, наконец, Зал совета. Большой шатёр, сшитый из десятков полотнищ, скреплённых шипами и кожаными ремнями. На его вершине торчал флаг Burz-Hai. Флаг Burz-Hai сразу бросался в глаза. На чёрном, закопчённом полотнище в центре красовалась красная четырёхконечная звезда — острая, будто вырезанная из крови и стали. Между её лучами, словно тень, пробившаяся наружу, была вписана ещё одна звезда — белая, тоже четырёхконечная, но чуть меньше, как будто прячущаяся внутри красной.
Говорили, что красная звезда символизировала ярость, кровь и силу клана, а белая — холодный расчёт, хитрость и тень, что всегда скрывается за грубой работой. Вместе они напоминали о том, что Burz-Hai никогда не действовали только грубой силой или только хитростью. Их сила была именно в сочетании: удар и обман, кровь и разум, нож в сердце и яд в кубке.
На ветру флаг колыхался так, будто обе звезды спорили друг с другом за место под солнцем. Кто-то видел в этом предвестие будущих раздоров в клане, а кто-то — символ того, что Burz-Hai всегда будут жить на грани, балансируя между силой и предательством. Там собирался глава клана и его приближённые, чтобы решать дела — от новых заказов до вопроса, кто будет мыть котлы после пиршества.
Лагерь Burz-Hai жил своей шумной, вонючей и опасной жизнью. И каждый, кто входил сюда, сразу понимал: если он здесь чужак, то надолго он чужаком не останется. Либо станешь своим, либо станешь удобрением для здешних грибов.