Серия «Документы ЦИП "Парадокс"»

Контекст: Паника, карантины, народные бунты против врачей (холерные бунты). Лечение кровопусканиями и рвотным порошком (каломелью) было стандартным и часто смертельным.

“... Когда холера вновь явилась въ Россію, я по долгу службы находился въ Саратовской губерніи. Въ самый разгаръ моихъ усилій по борьбѣ съ сею хворью, которая, несомнѣнно, диавольское есть порожденіемъ, произошелъ удивительный и необъяснимый случай. Двадцать третьяго дня апрѣля 1831 года отъ Рождества Христова, около полудня, несмотря на раннее время, я и весь персоналъ мой уже валились съ ногъ, въ тысячный разъ обходя больныхъ въ холерныхъ баракахъ. Каюсь, въ умѣ моемъ, омраченномъ усталостью и безконечными смертями, возникала богопротивная мысль, что кошмаръ сей не кончится никогда. Смрадъ въ лазаретахъ стоялъ такой плотный, что, казалось, ощущался самою кожею. Несчастные больные, несмотря на всѣ наши усилія, преставлялись ежедневно. Въ тотъ день Герасимъ, фельдшеръ, вдругъ подбѣжалъ ко мнѣ въ крайнемъ смущеніи и шепчетъ, молъ: «Милостивый батюшка! Въ третьемъ баракѣ творится нѣчто совершенно невѣроятное!» Хотѣлъ сперва отругать дурака за то, что отъ работы отвлекаетъ, но силъ на то не нашелъ.

Въ баракѣ, однако, и впрямь что-то происходило. Въ самой его серединѣ, среди стона и смрада, стоялъ незнакомый мнѣ господинъ въ настолько безупречно чистомъ сюртукѣ, хоть и безъ мундира, что я сразу понялъ — докторъ, изъ столицы явился, не иначе, еще испачкаться не успѣлъ. И, удивительное дѣло, лишь только я приблизился къ нему, дабы вывѣдать, кто же онъ таковъ есть, какъ онъ самъ повернулся ко мнѣ лицомъ — и я съ глубочайшимъ смущеніемъ вдругъ узналъ въ немъ самого доктора Берга. Того самаго, что въ достославной медицинской академіи нашей первѣйшимъ свѣтиломъ почитается. Въ тотъ мигъ онъ, воздѣвъ кверху перстъ, раздавалъ указанія моимъ — моимъ! — подчиненнымъ, а тѣ, окаянные, съ рвеніемъ несказаннымъ бросились оныя исполнять. Каюсь, и самъ я премного смутился и стоялъ смирно, чувствуя себя паки студентомъ предъ ликомъ сего мужа. И ничего подѣлать не могъ.

Ежели бы не былъ сей самъ докторъ Бергъ, я бы всенепременно окрестилъ его сумасшедшимъ либо эмпирикомъ и шарлатаномъ. Онъ приказалъ тотчасъ двигать кровати, да такъ, чтобы между ими образовалось пространство приличное. Отъ сего не менѣе трети больныхъ пришлось переводить въ баракъ незанятый. «Какая глупость!» — подумалъ я тогда, да и нынѣ такъ, впрочемъ, склоненъ думать, что г-нъ Бергъ имѣлъ въ намѣреніи уменьшить скопленіе миазмовъ, коими, несомнѣнно, холера и передается. И если сіе его дѣйствіе я еще могъ для себя объяснить, то прочіе его методы, pardon, никакому научному взгляду не поддаются. Во-первыхъ, послѣ каждаго больного онъ тщательно мылъ руки въ растворѣ, по запаху напоминающемъ смѣсь уксуса и спирта. Во-вторыхъ, каждаго страждущаго онъ требовалъ отпаивать особою смѣсью, кою тутъ же при насъ и изготовилъ — всыпалъ нѣкій бѣлый порошокъ въ колбу и смѣшалъ съ водой, вѣсьма внимая пропорціямъ. Далѣе сію соленую водичку надлежало давать каждому больному въ продолженіе всего дня. Болѣе того, краемъ уха довелось мнѣ услышать его бормотаніе, молъ: «Per venam melius... Sane, sane melius...». Но, помилуйте… Внутрь венъ? Воду соленую? Натурально, абсурдъ! В-третьихъ, сей геній, или безумецъ, потребовалъ плотно укутать всѣхъ больныхъ чѣмъ ни попало, лишь бы не дать имъ остывать. Тутъ ужъ сего я снести никакъ не могъ. Вмѣсто того, дабы примѣнить принятое во всемъ цивилизованномъ мірѣ Sanguinis missio [кровопускание (прим. А)], Бергъ поступалъ наоборотъ! Столько трудовъ съ нашей стороны положено, дабы унять сію безконечную лихорадку, а онъ — укутать! Къ стыду моему, доводовъ я привести не умѣлъ. Языкъ мой будто распухъ и вовсе мнѣ не повиновался. Бергъ же, будто почуявъ мое негодованіе, словно съ цѣпи сорвался: «Вы, милостивый государъ, — провѣщалъ онъ, — извольте вникать въ тонкости того, что я дѣлать изволю, ибо единственно такъ возможетѣ вы побороть сію напасть. Запомните: кровь — есть жизнь. Исторгая оную изъ тѣла, вы непременно губите страждущаго. Напротивъ, дозвольте ему самому совладать съ хворью. Словно огнь въ очагѣ, коллега, словно огнь въ очагѣ. Не заливайте его водою, но подложите дровъ».

...А наутро доктора Берга я не обрѣлъ. Онъ растаялъ, словно призракъ. Фельдшеръ, на вопросъ о столичномъ свѣтилѣ, взиралъ на меня въ полномъ недоумѣніи. Санитары, съ коими онъ бокъ о бокъ трудился, божились, что все сіе время исполняли единственно мои приказанія.

Отъ его соленого раствора не осталось и скляночки, лишь какая-то странная пустота въ памяти моей. Но я-то помню. Я-то помню! И нынѣ, обходя палаты, я принужденъ былъ признать: смертность за истекшія сутки не возросла. Она... сократилась. Не обошлось безъ потерь, увы. Но тѣ, кого онъ пои́лъ своей адской смѣсью и закутывалъ, словно младенцевъ, — живы. Слабы они, еще на ногахъ не стоятъ, но не мертвы.

Подойдя къ окну и взирая на переполненный лазаретъ, я невольно подвелъ итогъ: «Положеніе, конечно, не блестящее. Но уже и не отчаянное».

Запись № 00-087-2. Диктофонная запись по итогам операции, перенесенная в текстовый вариант.

Дата: 08.11.2025г.

Место: БЗАК-1, юго-восточный район, квадрат К2.

Свидетель: полевой оперативник. Позывной “Билли”.

Контекст: в рамках операции [недоступно] оператор “Билли” допустил контакт с аномальным образованием “Ром” [01-561]. По протоколу взаимодействия с аномалией из-за сильного возбуждающего эффекта на нервную систему оператор срочно должен был быть изолирован. Отсутствие лечения приводит к неисправимым мнемоническим последствиям.

“В целом, “Ром”-то не опасен, если попасть в него недалеко от базы. Но тут-то мы с Адмиралом черт-ти где оказались, эвакуация была невозможна, а дока нашего, Спаниеля, колобки час назад задрали. У меня уже, помню, в глазах все поплыло, будто ведро спиртного в одно рыло бахнул. А вокруг мразей всяких носится - будто в аду. И тут Адмирал как заорет, мол: “Слышь, Билли, держись, сейчас тебя Ливси подлатает”. Я уж думал все - глюки пошли. Потому что ко мне и правда подошел какой-то мужик. Сел рядом и начал в сумке копаться. И лыбится во все тридцать два. Достал какую-то медную трубку и к уху приложил. “Сейчас, - говорит, - слушать тебя, голубчик буду. Ага… О, увеличенная… печень, печень… увеличенная… селезёночка… Аритмия… Замечательно! Какая прелесть!”.  “Где Спаниель?” - рванулся было я, но доктор буквально пригвоздил меня к земле. “Успокойтесь! Здесь нет никаких собак”. Хоть в голове и был туман, но я ему чуть не врезал. И лыбится, лыбится, зараза. Потом он принялся совать мне в рот какие-то огромные черные таблетки. Я, конечно, был не согласен, но недолго.

“Если вы не бросите сопротивляться, то очень скоро умрете. Слово «ром» и слово «смерть» для вас означают одно и то же”, - и заржал над своей же шуткой. Короче, таблетками он меня-таки накормил, после них я блевал с полчаса. А когда очухался, то никого, кроме Адмирала, из наших рядом не было. Адмирал, кстати, когда я спросил про Ливси, смотрел на меня как на умалишенного. Но промолчал… Наверное, списал на действие “Рома”. А Ливси этот, откуда бы он ни взялся, коновал тот еще. Пусть сам свои таблетки жрет, падла”.

Запись № 00-087-3. Диктофонная запись, перенесенная в текстовый вариант.

Дата: 01.03.2014г.

Место: г. Москва. Картинная галерея “Лазурный гребень”.

Свидетель: собственник галереи Тимофей Делягин. Со слов.

Контекст: объект [00-087] спонтанно появился на показе картин известного в узких кругах художника, как он сам себя называет, аурального сенситива, Марка Великогорского, который за год до этого полностью ослеп после поездки в Башкирию [не исключено, что посещал БЗАК-1 территориально, до момента его возникновения (прим. А)]. После потери зрения Марк осознал, что теперь “видит” не как все, а нечто совсем иное, выходящее за рамки реального, на основе чего он и пишет свои картины в уникальном стиле.

“... Это было первое марта. В демонстрационном зале тогда, помню, много народу собралось. Выставка готовилась давно, люди изнывали от нетерпения взглянуть на картины настоящего, не побоюсь этого слова, ясновидящего. А ведь посмотреть и правда было на что. Стиль, скажу я вам, уникальный, словами не описать. Я вам этого не говорил, но… Вроде бы, мазня мазнёй, а как всмотришься — и где-то вот тут (указал на область груди (прим.А)) чувство возникает такое… Ну, возникает, в общем, чувство, понимаете? Девиз даже придумали какой: “Успейте увидеть невозможное! Окна в другие миры! Картины всемирно известного ясновидящего Марка Великогорского!” Звучит, а?

И вот, в тот день Марк был, как говорится, на коне. Не буквально, конечно же, но на табуретку вскакивал несколько раз, чтобы на фотографиях повыше казаться. И нос задирал так, что, того и гляди, потолок проткнет. Горд был, в общем, до умопомрачения. Повязку на глаза нацепил, небрежно так, даже вызывающе. Не знай я его близко, подумал бы, что никакой он не слепой, потому что головой он вертел во все стороны так, будто на самом деле видел всех насквозь.

И тут, в самый разгар веселья, Марк вдруг взвизгнул: “Это кто такой? Кто его сюда позвал?!” - и пальцем тычет в дальний угол. Даже бокал вина уронил. А там —  мужчина, невысокий такой, в очочках, с бородкой и с тростью, очень изящной. Хоть убей, не могу вспомнить, ни как выглядел этот господин, ни что за трость у него была в руках. Помню только, что когда Марк окликнул его, то он вдруг встрепенулся, будто его током ударили, и буквально в три шага подскочил к ошарашенному художнику. Бедный мой Марк чуть за табуретку не запнулся. А мужчина его — хвать! — и за рукав держит. Вцепился, как клещ. Марк вроде и вырываться пытается, а хватка у бородатого, видимо, о-го-го. «Диагноз: функциональная атрофия зрительных нервов на фоне хронической интоксикации чужеродным реализационным излучением, — прочеканил тот громко и чётко, как на обходе, — прогноз: полная и необратимая слепота в течение шести месяцев. Лечение: оперативное вмешательство». Все ошарашенно уставились на эту парочку. Марк, конечно, был в ужасе. Повязка с глаз слетела, и его белесые зрачки тупо таращились куда-то вперед. “Нет, — полуразборчиво мычал он, — вы не понимаете! Я вижу! Вижу больше, чем остальные! Это моя миссия!” Но Доктор (теперь-то я понимаю, что это был он), одним резким, но точным движением, достал малюсенький такой шприц и тут же ввел его точно в глаз Марку, а потом сразу во второй. Еще движение — и шприца как не бывало. «Ваше это так называемое «видение», — на этой фразе Доктор закатил глаза и помахал рукой над головой, освободив Марка, — ни что иное, как галлюцинация, вызванная отравлением. Мракобесная галлюцинация. Я лечу болезни, а не культивирую бред». Марк тогда тихонечко так заскулил и опустился на колени. Все вокруг сразу бросились к нему, но только бестолково толпились. А когда через минуту мэтр поднял глаза, полные слез, на нас, то стало сразу понятно - он снова ими видит. “Я… вижу люстру… твое красное платье…” — он тыкал пальцем в случайные предметы, и голос его дрожал от смеси шока и ужаса. А потом его взгляд упал на собственную картину, и он замолк, будто его ударили под дых. “Я вовсе не это писал! Это не мое! Это не то!” Марк был в ужасе! На него жалко было смотреть.

А Доктор тот будто растворился. Его, конечно, искали, и полицию подключали, и записи с камер несколько раз пересматривали. Все одно — вот он с Марком, а вот — нет его. А Марк… А что — Марк? Как мне потом рассказала его сожительница, он прорыдал тогда всю ночь. Кричал, бил посуду, рвал картины, требовал найти «этого шарлатана» и «вернуть всё как было». Он был уверен, что Доктор украл у него дар и оставил ему взамен убогое, примитивное зрение. Он спас ему глаза, но убил в нём гения. И я, глядя на его новые, абсолютно банальные эскизы, вынужден с ним согласиться. А сожительницу он, кстати, бросил…».

Полный документ: [ПОДТВЕРДИТЕ ДОСТУП]

Дополнительная информация:

https://t.me/angnk13

https://vk.com/anomalkontrol

Документ принадлежит вселенной "Референтум".