Я, Карл, сын кузнеца, провёл первые четырнадцать лет своей жизни, вдыхая гарь, слушая звон металла и наблюдая, как наш священник отец Губерт каждое воскресенье изобретает новые способы объяснить, почему число «42» — это «путь к спасению».
— Вчера мне было откровение! — орал он, размахивая бутылью с мутной жидкостью, которую называл «святым елеем». — 42 — это количество дней, которые праведник должен провести в посте!
— А на прошлой неделе ты говорил, что это возраст, когда Дева Мария родила второго Христа, — пробормотал я, чистя наковальню.
— Именно! — не смутившись, воскликнул Губерт. — Вот каково величие Господа! Одно число — и столько смыслов!
Мой отец, кузнец Горд, обычно в таких случаях только хмыкал и бил молотом посильнее. Он вообще мало говорил. Его философию можно было выразить тремя фразами:
3. «Если клиент идиот — бери с него втридорога»
В тот роковой день, когда всё началось, отец работал над странным заказом — дюжиной железных пластин с выгравированным числом «42».
— Тем, кто платит, — ответил отец.
— Потому что идиоты верят, что кусок железа сделает их умнее.
Он не успел закончить работу. Когда я вернулся с реки (где, как обычно, безуспешно пытался поймать хоть какую-нибудь рыбу), отец лежал на полу кузницы, хватая ртом воздух. В руке он сжимал одну из пластин.
— Сорок… два… — прохрипел он и замер.
— Что 42? — спросил я, наклоняясь ближе.
— Страшно! Очень страшно! Мы не знаем, что это такое! Если бы мы знали, что это такое, но мы не знаем, что это такое! — вдруг завопил соседский мальчишка, заглянувший в дверь.
Я швырнул в него подкову. Не попал. Она пробила стену — последнее, что скрепляло эту развалину.
— Сын, ты кузнец от бога. Плохой, но кузнец.
— Отец, а ты оставишь мне что-нибудь после смерти?
— Я не оставлю тебе долгов — это лучший подарок в наше время.
Его рука разжалась. В ладони лежал ржавый гвоздь с выцарапанным числом «42». Последний подарок от человека, который за всю жизнь не сказал мне ни одного доброго слова, но и ни разу не ударил без причины.
На похоронах отец Губерт орал о «божественном знамении», тыча пальцем в этот гвоздь. Народ охал и крестился. Я же думал о том, что теперь делать с кузницей, которая разваливалась на глазах.
На следующий день священник уже объявил на площади:
— Чудо! Святой кузнец перед смертью узрел число спасения!
— Он всю жизнь делал подковы, — пробормотал я. — Каков из него святой?
— Именно поэтому! — обрадовался Губерт. — Простой человек, как все мы!
К вечеру в кузницу начали приходить люди. Одни хотели прикоснуться к «месту кончины святого». Другие — купить «благословенные пластины». Третьи просто тыкали в меня пальцем и шептались.
А наутро явился баронский управляющий:
— Его сиятельство желает узнать тайну числа 42.
— Какая тайна? — искренне удивился я. — Это просто число.
Управляющий посмотрел на меня, как на особенно тупого телёнка:
— Мальчик, в этом мире есть три типа людей: те, кто знает тайну 42; те, кто не знает; и те, кто знает, но притворяется, что не знает. Ты к какому относишься?
Я хотел ответить, что отношусь к четвёртому типу — тем, кому плевать, но вовремя вспомнил, что у барона есть дыба, специально для таких умников.
По дороге домой зашёл к пекарю Томасу.
— Хлеб, как обычно — черствый и невкусный, — бросил я монету на прилавок. — А ты не думал делать его менее мерзким?
— Моя задача — грамотно маневрировать между отвратительным качеством и доходами до того момента, как меня не побьют. В конце концов, я монополист (и откуда я знаю это слово). Не нравится — ищи другого пекаря. Сюрприз: его нет на ближайшие сорок километров.
В ту же ночь я собрал вещи, взял отцовский молот (на рукояти которого тоже было выгравировано это чёртово число) и поджёг кузницу. Пусть теперь гадают — то ли это «знамение», то ли просто я был плохим сыном.
На дороге меня догнал только отец Губерт:
— А что такое правда? — ухмыльнулся он.
— Вот и отлично! — обрадовался священник. — Когда найдёшь, вернись и расскажи. А я придумаю, как это продать!
Так началось моё путешествие.
С одной стороны — таинственное число.
С другой — молот, который иногда светился в темноте.
И с третьей — твёрдая уверенность, что где-то за горизонтом должны быть люди, которые не считают цифры священными.
Хотя… если подумать, в это верится с трудом.
Глава 2. "Дорога дураков» (или как я научился воровать хлеб и разочаровался в человечестве)
Дорога из Бодена в Гротту — 25 километров отчаяния. Если бы Господь решил создать аллегорию человеческой жизни, он бы вымостил её битым стеклом, по краям посадил крапиву, а в конце написал: "Простите, но ваш путь был бессмысленным".
Я шёл уже часов пять, когда понял, что забыл самое важное — еду. Отец всегда говорил: "Кузнец должен держать молот в одной руке, а хлеб — в другой". Я же держал в одной руке молот, в другой — молот (ну мало ли), а хлеб вообще забыл.
Первая попытка добыть пропитание провалилась. Я попытался поймать кролика. Кролик поймал меня — точнее, мою руку — и сбежал, прихватив кусок рукава. Вторая попытка была умнее: я нашёл ягоды. Через полчаса я сидел под деревом и думал, может ли человек умереть от поноса в одиночестве. Оказалось, может. Но мне не повезло.
Когда солнце начало клониться к закату, я увидел дымок. "Гротта!" — обрадовался я, а потом вспомнил, что в переводе это значит "Пещера". Отличное название для деревни. Прямо как "Добро пожаловать, здесь живут троглодиты".
Первое, что бросилось в глаза — виселица на въезде. На ней болталось чучело с табличкой: "Так будет с каждым, кто не верит в 42". Я поспешил пересчитать буквы. 41. Чувство облегчения сменилось разочарованием — даже в угрозах они не могли соблюсти собственные догмы.
Таверна "Пьяный крот" встретила меня запахом кислой капусты и ещё чего-то, что я предпочёл не идентифицировать. За стойкой стоял тип, похожий на помесь кабана с пещерным медведем.
— Мальчик, — прохрипел он, — у нас два правила: не спрашивай про 42 и не плюй в эль. Первое — потому что устали. Второе — потому что эль и так на половину состоит из слюны.
Я заказал хлеб и сыр, а когда трактирщик отвернулся, сунул булку за пазуху. В этот момент кто-то схватил меня за шиворот.
— Ах ты мелкий воришка! — заорал медведь-кабан.
Я уже приготовился получить по зубам, когда из-под ближайшего стола раздался голос:
— Оставь пацана, Борис. Он же священное число украл!
Все замерли. Даже я, хотя не понял, о чём речь. Трактирщик выпучил глаза:
— Ну смотри», — сказал голос, и из-под стола вылез человек. Вернее, нечто, напоминающее человека, если бы человека скроили из грязи и плохого настроения. Он выглядел как помесь барсука и старого ковра, с глазами, которые видели слишком много и давно перестали удивляться — Хлеб стоит три медяка. Сыр — два. Вместе — пять. А он взял один хлеб. Пять минус один — четыре. Дважды четыре — восемь. Восемь на пять — сорок. Плюс два — сорок два! Он украл священное число!
В таверне воцарилась тишина. Потом кто-то ахнул. Кто-то перекрестился. Трактирщик выпустил меня, с благоговением прошептав:
Так я познакомился с Мармотом. Когда мы вышли на улицу, он расхохотался:
— Видал? Стоит сказать "сорок два" — и все сразу становятся идиотами. Хотя погоди, они и так идиоты.
Мармот оказался дезертиром. Как он объяснил, он не столько дезертировал из армии, сколько "перешёл на вольные хлеба", что, по его словам, "звучит лучше, чем 'сбежал, потому что боялся'".
— А почему ты помог мне? — спросил я.
— Во-первых, я ненавижу Бориса. Во-вторых, ты рыжий. А в-третьих... — он понизил голос, — у тебя в руке молот с числом 42. Я такие видел. Их делали для...
Он не договорил. В этот момент из таверны вывалилась пьяная толпа, начавшая орать: "Он знает тайну числа!". Мы бросились бежать, петляя между домами, пока не оказались на окраине деревни.
— Вот дерьмо, — пробормотал Мармот, оглядываясь. — Эти идиоты готовы растерзать нас за любую чушь. Давай валить в Сегль, пока не начали считать, сколько у нас пальцев на руках.
— А если там тоже самое? — спросил я, переводя дух.
— Там хуже. Но хотя бы вино дешевле.
Мы двинулись в темноту, оставляя за спиной крики фанатиков. Мой молот слабо светился в темноте, будто подмигивая нам: "Вы оба идиоты, но хотя бы весело".
Глава 3. "Лес, кобольды и философия под луной"
(или "Как мы чуть не стали ужином, но зато нашли общий язык")
Дорога из Гротты в Сегль пролегала через Чёрный Лес, который местные жители называли так не из-за цвета деревьев, а потому что каждый, кто в него заходил, чернел от горя.
— Тут водятся кобольды, — предупредил нас старик на краю деревни. — Мелкие, вонючие, но, если их правильно приготовить, вполне съедобные.
— А если они приготовят нас? — спросил я.
— Тогда, полагаю, вы будете вполне съедобны для них.
Мармот фыркнул и сунул мне в руки палку.
— Вот, держи. Если что — бей. Если не поможет — отдай им меня первым. Я старый и жёсткий, пока будут жевать, ты убежишь.
Лес встретил нас густым мраком и странными звуками. Ветви скрипели, будто старухи, сплетничающие за спиной. Где-то вдалеке ухал филин — или это был пьяный крестьянин, заблудившийся в чаще.
Первые три часа прошли спокойно, если не считать того, что Мармот дважды споткнулся о собственные ноги, а я наступил на что-то мягкое, что потом долго трясло ботинком.
— Ты знаешь, что самое страшное в кобольдах? — спросил Мармот, разгребая сухие ветки для костра.
— То, что они едят людей?
— Нет. То, что они умнее большинства людей.
Я хотел возразить, но в этот момент из кустов выскочило нечто зелёное, вонючее и с горящими глазами.
«— Человеки! Убивать! Грабить! Потом... эээ... может быть, съесть!» — завопило оно.
За ним появились ещё штук пять таких же. Они прыгали вокруг нас, размахивая заржавленными ножами и вилами.
— План так себе, — заметил Мармот. — Даже у меня в худшие дни фантазия была богаче.
Я поднял свою палку, но тут мой молот вдруг вспыхнул ярким светом. Кобольды зашипели, как коты, которых облили водой.
— Магия! Плохая! Бежать! — завопил один из них, и вся компания моментально исчезла в кустах.
Мармот посмотрел на меня, потом на молот, потом снова на меня.
— Нет, — честно признался я.
— Отлично. Значит, теперь у нас есть волшебная палка и куча вопросов.
Мы разожгли костёр. Огонь трещал, будто спорил сам с собой. Мармот достал из рюкзака бутыль с какой-то мутной жидкостью.
— На, выпей. От страха помогает.
Я сделал глоток и тут же закашлялся. Это было похоже на то, как если бы кто-то решил перегнать в алкоголь старую кожаную обувь.
— Вино. Ну, или то, во что оно превратилось после того, как его три года прятали в моих штанах.
Мы сидели молча, слушая, как в темноте шуршат кобольды (или может, это были просто очень наглые ежи).
— Почему ты ищешь это число? — спросил Мармот.
— Потому что все верят в него, но никто не знает — во что. Как в Бога, только проще — хотя бы цифру можно пощупать.
— А если окажется, что это просто чья-то шутка? Ну, типа, первый апостол пошутил, а все поверили?
— Тогда, — я вздохнул, — я найду того, кто начал эту шутку, и ударю его молотом.
— Вот это я понимаю — религиозное рвение!
Ночной лес вокруг нас шевелился, полный тайн, кобольдов и, возможно, ещё более странных существ. Где-то далеко завыл волк — или это был просто очень несчастливый кобольд.
— Спи, — сказал Мармот, натягивая на себя рваное одеяло. — Завтра будет ещё интереснее.
— А вдруг кобольды вернутся?
— Не волнуйся. Если что, я расскажу им, что ты святой, а твой молот — это священная реликвия.
— Карл, — Мармот зевнул, — они же кобольды. Они поверят во что угодно, если это звучит достаточно страшно.
Я посмотрел на небо, где сквозь ветви проглядывали звёзды. Может быть, одна из них и была той самой «путеводной», о которой говорил отец. А может, это всё была чепуха, и я просто зря сжёг свою кузницу.
Но было уже слишком поздно возвращаться.
(Следующая остановка — Сегль, город, где рожь дороже жизни, а вино дешевле воды. Но это уже другая история.)
Глава 4. "Сегль: город, где закон — это то, что у тебя в кошельке"
(или "Как мы узнали, что рожь действительно дороже нашей жизни")
Сегль пах жареной рожью, конским навозом и жадностью. Здесь даже нищие торговали "священными камешками" — обычной галькой, но с царапиной, отдалённо напоминающей "42".
— Стой, преступное отродье! — рявкнул стражник у ворот, загораживая нам дорогу своим брюхом. — «— Вход — 5 медяков!
— У нас три.
— Тогда двое могут войти за троих.
— Это как?
— Магия чисел, сынок. Или идите лесом».
Сегль. Если бы Боден был дном бочки, то Сегль был бы тем, что скапливается под этой бочкой после дождя. Город состоял из трех главных достопримечательностей:
1) Бесконечные поля ржи (отсюда и название)
2) Кабаки, где эту рожь превращали в что-то отдалённо напоминающее алкоголь
3) Тюрьма, куда сажали тех, кто осмеливался жаловаться на пункт 2
— "Стой, преступное отродье!" — раздался ещё один крик, когда мы попытались стащить пару яблок с рыночного лотка.
— Мы даже ничего ещё не украли! — возмутился я.
— Именно поэтому! — пояснил торговец. — У нас превентивные аресты. Лучше посадить десять невиновных, чем пропустить одного вора.
Мармот вздохнул и достал из кармана пару медяков.
— Ладно, вот тебе за яблоки, которые мы «могли бы» украсть.
— А теперь заплати за кражу, — невозмутимо протянул руку торговец.
Так мы познакомились с местной системой правосудия.
Чтобы не умереть с голоду, мы решили найти подработку. Вакансии в Сегле были следующие:
- "Испытатель хлеба" (умер предыдущий — не пережил испытание)
- "Доброволец для проверки прочности виселицы" (оплата посмертно)
- "Ищу дурака, который сходит в Чёрный Лес за грибами" (последние три дурака не вернулись)
— Давайте лучше попробуем "Стой, преступное отродье!" — предложил Мармот.
Оказалось, это местная игра. Правила простые:
1) Кричишь "Стой, преступное отродье!" первому встречному
2) Если у него есть деньги — он платит, чтобы ты отстал
3) Если нет — он бьёт тебя по лицу
Мы выбрали третий вариант.
Вечером, сидя у костра на окраине города (потому что в самом Сегле за ночлег требовали заплатить "налог на сон"), мы обсуждали планы.
— Может, вступим в гильдию воров? — предложил я.
— В Сегле? — фыркнул Мармот. — Тут даже гильдия нищих требует вступительный взнос.
В этот момент из темноты вышел странный тип в чёрном плаще.
— "Стой, преступные отродья!"
— О, чёрт, — вздохнул Мармот. — Опять?
Но незнакомец вдруг ухмыльнулся и сказал:
— Расслабьтесь, я не из этого квеста.
— Ничего, — он махнул рукой. — Просто знайте: где-то там есть парень, который будет говорить вам "Я видел, как ты украл тот сладкий рулет". Не верьте ему. Он врёт.
И исчез так же внезапно, как появился.
— Что это было? — спросил я.
— Не обращай внимания, — Мармот потянулся за бутылкой. — Иногда разработчики балуются.
На следующее утро мы узнали, что в городе ищут "смельчаков для выполнения важного задания".
— Это либо что-то очень опасное, — заметил Мармот.
— Либо очень глупое, — закончил я.
Оказалось — и то, и другое. Нам предстояло отнести "очень важное письмо" в Ягдшлосс.
Я решил поинтересоваться у квесто, тьфу, работодателя:
— Почему сами не отнесёте письмо?
— Там волки.
— А здесь "Стой, преступное отродье!". Выбирай, - заметил Мармот.
Так началось наше путешествие к следующему пункту безумия под названием "Эта прекрасная страна".
«(Примечание разработчика: если вы читаете это — вы либо проходите игру, либо у вас слишком много свободного времени. В любом случае — идите спать.)»
Глава 5. "Где заканчиваются предрассудки и начинается здравый смысл"
(или "Как мы узнали, что под землёй тоже есть небо")
Путь в Ягдшлосс лежал через перевал, который местные называли «Шея пьяного великана» — кривой, узкий и такой неудобный, что даже козлы сюда забирались только в крайнем случае.
— Ты уверен, что это кратчайший путь? — спросил я, цепляясь за скалу, чтобы не свалиться в пропасть.
— Нет, — честно признался Мармот. — Но зато он самый весёлый. Если, конечно, считаешь весельем возможность в любой момент разбиться насмерть.
Мы уже собирались сделать привал, когда услышали странный звук — будто кто-то ронял камни в такт какой-то похабной песне.
— Эй, сверху! — раздался голос. — Если вы собираетесь умирать — отойдите в сторону, а то потом ваши кости будут мешать проходу.
Из-за скалы показалась голова. Нет, не отрубленная (хотя в этих местах и это было бы неудивительно). Это был человек, точнее, нечто, напоминающее человека, если его поколениями держали в тесной бочке.
— Гном, — прошептал Мармот.
— Горный народ. Живут в шахтах. Не любят дураков, религию и солнечный свет.
— Камни, пиво и похабные шутки.
Гном — он представился как Гарк — оказался «разведчиком». Его работа заключалась в том, чтобы искать новые жилы, а заодно предупреждать сородичей о возможных опасностях.
— Например, о таких, как вы, — пояснил он, оглядывая нас с ног до головы. — Хотя, если честно, опасность от вас, как от мокрой овцы.
Мы спустились в туннель, который вёл в их поселение.
Если бы обычные люди решили, что жить на поверхности — слишком скучно, и закопали себя в землю на пару сотен лет, получилось бы что-то похожее. Низкие, коренастые, с бледной кожей и глазами, привыкшими к темноте.
«— У нас тут три правила», — сказал Гарк, ведя нас по лабиринту туннелей:
Не молиться (боги не любят тех, кто живёт у них под ногами).
Не трогать чужой инструмент (кирка в лоб — это больно).
Не спрашивать, почему у дяди Борка нет бороды (это долгая и печальная история)».
Их деревня (если можно так назвать кучу каменных домов, выдолбленных прямо в скале) была полна жизни. Гномы спорили, смеялись и обменивались шутками, которые бы точно не прошли цензуру в «приличном» обществе.
— У вас тут… весело, — заметил я.
— А как ещё жить, когда над тобой тонны камня? — пожал плечами Гарк. — Либо шутишь, либо сходишь с ума.
За ужином (что-то вроде тушёных грибов с мясом, которое, как я надеялся, было бараниной) мы узнали их историю.
— Мы не всегда жили под землёй, — рассказывал старейшина, попивая что-то крепкое из кружки.
- Потом мы вынуждены были остаться здесь, ибо вокруг стало слишком много фанатиков
— Мы не верим в ваше "42", — сказал старейшина. — Камни — вот истина. Они твёрдые, простые и не обещают глупостей.
— Ха! — старейшина плюнул. — Магия — это для тех, кто не умеет работать руками.
Перед сном (нам выделили угол в одной из пещер) Мармот задумчиво сказал:
— Знаешь, что мне нравится в гномах?
— Они не верят в чепуху. Никаких «42», никаких пророков, никаких «стой, преступное отродье». Только камни, работа и хороший эль.
Я подумал о своём молоте, который тихо светился в углу.
— Но ведь есть вещи, которые нельзя объяснить…
— Конечно, — зевнул Мармот. — Например, почему женщины любят дураков. Но гномы и этим не заморачиваются.
Утром Гарк проводил нас до выхода.
— Если решите вернуться — стучите три раза по скале у развилки. Но только если с вами бутылка чего-нибудь крепкого.
— Тогда стучите головой. Будете работать в шахте. — Тогда стучите головой. Будете работать в шахте. И давай-ка твой молот пока останется у нас, тебе всё равно пользы от него нет, а так, помрешь ещё и вообще государству достанется…
С таким аргументом я не смог поспорить, договорившись забрать его на обратном пути.
Мы вышли на поверхность. Солнце светило так ярко, что даже Мармот нахмурился.
— В Ягдшлосс, — вздохнул я.
Но где-то в глубине души я уже знал, что когда-нибудь вернусь сюда. Где нет глупых чисел, нет фанатиков, а есть только тяжёлая работа, крепкий эль и шутки, от которых краснеют даже кобольды.
(Следующая остановка — Ягдшлосс, охотничий домик, где законы природы важнее законов людей. Но это уже другая история.)
