ВПитере

Холодное лето 96-го

Была уже середина июня, а погода стояла всё ещё мерзкая. Лучше б уж снег выпал. Обидно. Мне загорать хотелось.

У моей подружки-медсестры на работе стояла большая диковинная ультрафиолетовая лампа для загара. Я поехала в подружкину больницу в гости, на сеанс.

"Только глаза обязательно закрой, а то сожжёшь, и больше 3х - 5ти минут не стой", - предупредил меня медперсонал.

Я разделась, закрыла глаза и постояла под лампой минуты четыре. Результат был налицо. Было сразу же видно, как красиво и бронзово я загорела.

Было уже поздно, и я решила переночевать у подружки в сестринской (это такая комната для медсестёр, с телевизором, кроватью и душем). Через несколько часов я проснулась и начала орать. Оказывается, загорая, глаза нужно было не просто закpыть, а чем-то их НАкрыть. Теперь-то я это знаю. Глаза мои опухли и перестали открываться. Прибежали медсёстры и даже дежурный врач и что-то мне в них накапали. Утром одна из подружек повезла меня, слепую, к специалисту.

Я громко стонала у окулиста в офисе. Глазам было больно. А доктор, наверное, подумал, что у меня был оргазм от его глазных капель, и поэтому он предложил мне с ним встретиться в неформальном месте, когда я выздоровлю. Я сослепу согласилась.

Через пару дней всё прошло, и я поехала на какой-то маршрутке к чёрту на кулички в дальний конец города встречаться с добрым окулистом, потому что мне казалось, что он мне понравился, а также потому что я люблю незнакомцев и мне всё равно в тот вечер было больше делать нечего.

Свидание состоялось у доктора на квартире. Он приготовил мне пожрать, и это было очень кстати. У меня всегда в гостях аппетит хороший. Там было мясо и фрукты, а я в те дни была отвыкшая от таких деликатесов.

Окулист был студентом из Ирана, который учился в Питере и не спешил никуда уезжать. Он был тёмненький-кучерявенький, коренастенький и, кажется, он был хорошим как человек, в целом.

Через некоторое время я уже обдирала последние виноградины и всё ещё восхищалась видом новостроек из окна 12-го этажа. Неожиданно, доктор придвинулся поближе. Ну, началось...

"Эй. Эй! Я так сразу не могу. Со мной надо поговорить подольше, а иначе ничего интересного не получится," - говорю. "Мы уже два часа разговариваем!", - возмутился окулист-иранец с вдруг усилившимся акцентом. Одна его рука уже что-то искала у меня между ног, а другая пыталась нашарить лифчик. Ооой, я почти попала в его чары, но всё же отодрала себя от его щупалец, почему-то огорчилась и ушла.

Этот доктор был, действительно, добрым. Он проводил меня, как джентельмен, и только сказал: "Так зачэм же ты тогда с мужчынами встречаешься?"

Я не знаю. Чтоб пожрать, блин.

Я поехала домой. Там меня ждал мой друг Вовка. Мы с ним договорились жить как муж и жена. Было уже две недели как мы сняли квартирку и вселились, но у нас никак не получалось жить как полагается. То его дома не было, то меня. И вот, наконец, случилось. Мы оба были дома. Одни. Никаких гостей. Что делать? Я решила, наконец, отдаться любимому мужчине. Мне вдруг захотелось попробовать, как это с ним делается. Мы легли. Минут через 15 мы встали. Я не знаю, кто был хуже: я или он. Вовка решил, что я была девственницей, и полез искать мою потерянную честь на простыне. И сказал, что обычно он совсем не такой, каким он был со мной. Какой такой не такой? Это была наша с ним первая и последняя брачная ночь.

Мы с Вовкой продолжали жить и даже спать вместе, но как брат и сестра. Он стал совсем мне непонятным. Спросил, брошу ли я его, если встречу богатого мужика. Я сказала, что, возможно, да. Я стала заставать его в странном состоянии, когда он слишком много говорил, всё больше чушь, таращил глаза и размахивал руками. Он никогда не скрывал от меня, что он наркоман. Но я была абсолютной либералкой и верила в то, что это его личное дело и меня это не касается. Я с ним дружила несколько лет, и он мне всегда нравился. Через несколько дней после нашей брачной ночи я нечаянно нашла его коробку со шприцами. Мне стало дурно, и меня оттуда как ветром сдуло. Больше я его никогда не видела. Мне сказали, что он уже умер.

Сдуло меня в коммуналку, где жили отец и сестрёнка моего друга Лёши. У Лёши была любовь не со мной, а с моей подругой, но жизнь сложилась так, что его семья удочерила меня и разрешала мне жить с ними, сколько и когда мне хочется. Более гостеприимных, простых, чутких и заботливых людей я никогда в жизни не встречала. Благодаря Лёше и его семье я не скатилась на самое днище и нашла способ оставаться собой. Вот и тогда, Лёша срочно распределил моё приданое по разным трущобам города, и в очередной раз его отец и сестра обрели новое чадо, меня то есть. Я устроилась одновременно на три работы: в бистро -девочкой на побегушках, в новоиспечённую газету - журналисткой, и в казино - учиться на крупье. Через месяц меня выперли из школы крупье, потому что я не успела вызубрить какую-то там таблицу. Ещё через месяц меня уволили из газеты, потому что я постоянно cпала на рабочем месте. Из места общественного питания я ушла сама, потому что в иституте началась сессия. Денег у меня хронически не было. Но зато у меня было много друзей, а также знакомых, малознакомых, и совершенно незнакомых мне людей, которые меня кормили. И ещё, у меня появился тот самый богатый мужик, которого предсказывал мне Вовка: с Фордом, сотовым телефоном, пистолетом и толстым бумажником. И с сединой, в придачу. Не знаю, была ли это любовь или проституция. И то и другое, наверное. Любовь - потому что я была под большим впечатлением от него, и я точно знала, что это взаимно. Проституция - потому что он меня трахал и давал за это деньги. Я их не просила, но брала.

В середине июля в Питер пришло лето на несколько дней. Мы с подружкой пошли в парк купаться в грязном пруду. Когда мы проходили через мостик, я увидела группу мужчин, которые перелазили через перилла и прыгали в речку, Малую Невку. Мне тоже захотелось попробовать. У меня в то лето была поговорка: "Если я этого не сделаю, то никогда не увижу неба в алмазах". Но когда я перелезла через перилла, мне стало страшно. Мужчины в очереди начали высказывать нетерпение и презрение, и я прыгнула. Плавать я, вообще-то, не умела, но кое-как догребла до берега. Чего только в жизни не сделаешь, чтоб покрасоваться...

Так я провела лето 96-го.

На барной стойке яростно затрезвонило. С четверть минуты Игорь-бармен сидел неподвижно. Затем, он апатично обратился к допотопному телефонному аппарату, не снимая трубки:

- Здравствуйте, Елена Борисовна.

После чего снял трубку:

- Здравствуйте, Елена Борисовна. Да, Елена Борисовна. Да. Да. Да. Закажу. Да. Да. Да. Девочка? Девочка работает хорошо. Бегает... Да. Да.

"Девочка" - это я. Бегаю с подносом. Официантка я.

Меня только что наняли на старой питерской улочке в подвальный кабачок под названием "Трактир Девятка", и сделали из меня шестёрку в белой блузочке и чёрной юбочке.

В качестве официантки я хотела, не жалея сил, подзаработать деньжат, чтобы у меня было на что жить, когда начнётся моя сессия с заморочками дипломной писанины.

Елена Борисовна, толстая и крутая хозяйка заведения, вскоре появилась на ведущих вниз ступеньках подвальчика, заслонила собой парадный дверной проём, чтобы шумно войти, держась за перрильца, и проверить своё детище, свою страсть, свою гордость, то есть её ресторанчик. Её сопровождали муж и взрослый сын-прихлебатель. Все трое по-хозяйски, придирчиво обошли заведение и заказали поварам на кухне чего-нибудь пожрать.

- Почему у официантки спина голая? - спросила Елена Борисовна у Игоря-бармена и тучно взгромоздилась у стойки.

Моя поясница была слегка обнажена не специально. Просто мне была коротковата моя белая китайская блузочка, а другой у меня не было.

- Почему она опоздала на работу? - настучала на меня девушка, давно сидящая у бара и злобно посматривающая в мою сторону. Её только что за что-то уволили, а на её место взяли меня. Бывшая официантка дожидалась хозяйку, чтоб получить расчёт.

Я опоздала всего-то на пять минут, и меня за это простили и приобщили к обязанностям. Моя предшественница о чём-то переговорила с Еленой Борисовнoй и ушла огорчённая.

Я подала хозяйскому сыну прохладительный напиток.

- Принеси мне трубочку, - капризно скомандовал он.

Я погнала к бару.

- Игорь, Сынок хочет трубочку, - отрапортовала я.

- Трубочку? - задумчиво повторил бармен.

Он открутил от телефона трубку на спиральном проводке и положил её на круглый поднос, который я держала перед собой. С серьёзной миной он погладил свой шнобель, тоже напоминавший мне телефонную трубку, и отправил меня к Сынку.

- Вот Ваша трубочка, - по-придворному полуприсев, показала я свой поднос хозяйскому отпрыску и закатила глаза к потолку.

Сынок соображал. Увидев у стойки покрасневшего от беззвучного смеха шутника-бармена, он, наконец, заржал:

- Ну как можно быть такой дурой!

Так весело меня приняли в трактирное общество.

И начались мои длинные трудовые будни прислужницы.

Мне новое место работы нравилось, но, вместе с тем, не очень. Например, меня кормили хорошим супом на кухне - но отбирали мои чаевые.

Интерьер кабачка мне импонировал: полумрак, камин, кирпичные стены, а в оконцах - ноги прохожих. Такая обстановка меня обычно умиротворяет и, одновременно, вызывает щемящее чувство ожидания чуда. Однако, меня печалила рабская роль, которую я подрядилась исполнять в этой очаровательной забегаловке. Мне ни разу там не доводилось посидеть за столиком, чтобы не спеша попить-поесть, расслабиться и слегка проникнуться классическим тихим уютом.

В бесконечные рабочие часы, когда посетителей ресторанчика было не много, меня развлекали бармены, Игорёк и Юрик. Один из них был брюнет, а другой - блондин. Во всём остальном они очень походили друг на друга и дружили между собой многие годы. Эти два одинаково носатых, упитанных жлоба в жилетках работали посменно, создавая иллюзию, что бармен один и тот же, и он никогда не покидает подвала и монотонно сыпет заученными анекдотами и цитатами из советского кино.

Их жизненные истории были почти идентичными. Оба женились, потом развелись, оставив детей и пригородные квартиры с дорогой мебелью и стеклопакетами своим бывшим стервам-жёнам.

Любимое приключенческое воспоминание у них тоже совпадало. Игорь с Юрием устраивались официантами на большой теплоход и уплывали в долгие круизы. Обслуживая богатых интуристов, они успели взглянуть на другой, заграничный, мир.

Все сюжеты их захватывающих автобиографических рассказов касались удачного мелкого воровства.

Также, отдельного упоминания хочу удостоить Семёна Михайловича, пожилого главного повара трактира "Девятка". Его кулинарное мастерство было на высоте. Лучшим блюдом он считал манную кашу, которую он полгода варил на Антарктиде на завтрак для бригады полярников. Таким способом Семён Михайлович вылечил гастриты y многих соотечественников, попавших под его поварскую опёку в стране пингвинов.

Этот повар был противником жирной пищи и пижонских блюд типа стэйка в пиве.

Я слушала его кулинарные саги, открыв рот от любопытства.

И вдруг он дал мне неординарный совет: подрабатывать мне следует не в этой занюханной "Девятке", а в Клубе Джентельменов на Невском. Он там готовил блюда для "джентельменов" и видел стриптизёрш. Семён Михайлович, такой

рассудительный, культурный и добрый дяденька, совершенно спокойно и серьёзно, по-отечески, рассказывал про умных и хороших разбогатевших девочек, но при этом голых.

Это был один из горьких имиджей о бездуховных 90-х годах в России: на табуретке сидел усталый хороший "папа"-повар и наставлял скромную девушку (меня) пойти в бордель и снять одежду, для общего блага.

Я искала моральную опору в Семёне Михайловиче, но она оказалась трухлявой.

А вот и Елена Борисовна. Когда-то она училась в консерватории, но теперь ей пришлось тащить на себе бизнес и семью.

Холопы Игорь и Юра её боготворили. Oни выслуживались, внимательно прислушивались к каждому её слову и бросались сломя голову выполнять все её приказания.

Мужа Елены Борисовны, повсюду её сопровождающего, я не помню совсем.

Можно сказать, что хозяева и персонал "Девятки" были интересными, по-своему положительными, симпатичными людьми.

А теперь о плохом. Присутствовал в нашем коллективе некий неприятный, необсуждаемый ньюанс, который я не сразу заметила. Жирная бизнес-леди Елена Борисовна имела обыкновение не платить своим работникам вовремя или не давать зарплаты вообще.

Повара, как выяснилось, работали в "Девятке", как и я, сравнительно недавно. Они ходили за Еленой Борисовной по пятам и слёзно канючили: "Дайте денег... У меня ж семья... Да что ж это такое..." На что хозяйка говорила им подождать. И повара терпеливо плелись на кухню греметь кастрюлями. Всё бросить и уйти они не решались, их не покидала надежда получить свою зарплату.

Барменов, Игорька с Юриком, казалось, такое финансовое неудобство вполне устраивало. Они компенсировали себе, обсчитывая клиентов, присваивая немалую часть моих чаевых себе, не доливая в рюмки и добавляя воду в водку и чай в виски. Я почему-то спокойно относилась к их буфетной изобретательности.

Через несколько недель у меня началась учёба, и я уволилась из "Девятки". Как было условлено с хозяйкой, я радостно пришла за расчётом в начале нового месяца, увидела в баре Игорька на его обычном месте, протирающего стаканчики. Улыбчиво потребовала свою получку. Игорёсик томно почесал свой большой горбатый нос и ответил: "Иди в бухгалтерию".

Фраза его показалась мне подозрительно знакомой. Но от жгучего желания получить зарплату я повелась на провокацию и пошла стучаться в железную дверь в подворотне соседнего дома, где помещалась счетоводство Елены Борисовны. Меня встретила сердобольного вида бухгалтерша, очень удивившись моему визиту. Елена Борисовна не давала никаких распоряжений насчёт меня. Пришлось уходить восвояси.

"Ссука Игорёк", - тихо ржала я, с опозданием припомнив, что "в бухгалтерию" посылали какую-то дуру в "Служебном романе". Мне хотелось плакать. В животе урчало.

"Кинули! Поимели! Облапошили! Такие милые, доброжелательные люди - и зажилили несколько несчастных вонючих рубликов на моё шаромыжное существование. Как так можно?! Сколько раз уже такое было?! Почему это случается именно со мной?! Когда моему нищебродству придёт конец?!" - сокрушалась и негодовала я в своих мыслях. "Я ещё вернусь! Вы ещё у меня побегаете!" - я никак не могла успокоиться и решила не сдаваться без боя.

Из-за проклятого трактирного кидалова в мою очередную сессию мне не довелось отмучиться по-человечески. Пришлось срочно устраиваться на новую, ночную, не менее тупую предыдущей, официантскую работу. А в дневное время я невминяемо, сонно умудрялась сдавать зачёты и экзамены, не читая учебников и путая имена преподавателей.

Несколько раз я забегала в "Девятку" и спрашивала материальной помощи. "А денег нету!" - доходчиво объясняли мне бармены. В одно из таких посещений я попала на Елену Борисовну, восседавшую за столом и пожиравшую что-то мясное, вкусно пахнущее. Я молча, немигающе уставилась на хозяйку своими ошалевшими, с красными прожилками от недосыпа, глазами. Елена Борисовна распорядилась выдать мне одну шестую от моей зарплаты и, довольная своим милосердием,

продолжила трапезу.

А потом прошло ещё два сумашедших месяца, за которые я успела получить очень многое. Меня заказал в жёны дальнобойщик из Лос Анжелеса, и мне дали визу невесты. Нужно было срочно ехать в Америку, пока пускали. Я прыгала от счастья.

По таким семейным обстоятельствам, в моём высшем учебном заведении мне разрешили по-быстрому, досрочно защитить диплом и кое-как досдать все оставшиеся экзамены. Так неожиданно, моя пятилетняя учёба была успешно выполнена в четыре с половиной года и сразу же забыта.

И вдруг уже пошла моя последняя неделя на Родине. Я прощалась с друзьями и знакомыми навсегда, при этом обещая скоро вернуться. Чем-то с кем-то обмненивалась. Ставила точки над "и".

За день до отъезда я позвала несколько самых лучших боевых подруг на отвальный ужин в трактир "Девятка".

Мы гурьбой ввалились в мой любимый сумрачный подвал и уселись за стол, такие смешные и весёлые девчонки в</p>нарядных платьицах и на высоких каблучках. Мы заказали дорогое вино и всякие диковинные блюда под незнакомыми нам соусами.

Персонал кабака узнал меня не сразу в моём новом прикиде гламурной свободной посетительницы, хохочущую, при тусклом освещении. Мы доели деликатесы и приступили к выполнению второй части нашей программы: "Сваливаем!"

Все девчонки дружно подскочили и просочились по ступенькам вверх на улицу.

Я подошла к барной стойке, расплачиваться. Игорёк и Юрик передавали друг другу смену и были заняты пересчитыванием. Мне предъявили счёт за банкет. "Охренеть, - удивилась я, - мы скушали на 300 рублей больше всей моей трактирной зарплаты..." Я честно протянула им мои 300 рублей. Одна из моих подруг вернулась с улицы, взяла меня за руку и потащила к выходу.

- Остальные деньги возьмите из моей получки! - объяснила я Игорю с Юрой и втопила оттуда.

За нами была погоня! Мы бросились врассыпную, в разные переулки и проходные дворы. Нас преследовали: два бармена, их друг-бандит с цепью на шее и милиция с мигалкой.

Бежать на высоких каблуках было крайне неудобно. Я отстала от остальных девчонок, свернула в какую-то подворотню и, проскочив через несколько колодцев, попала в большой, тупиковый, незнакомый мне двор со скамейками и деревцами.

Оглянулась - за мной никого не было. На лавочке у дома на меня с любопытством таращились интеллигентного вида сухонькие старушонки. "Красивый дворик. Наверное, надо уходить по крышам," - флегматично подумала я, поздоровалась с питерскими долгожительницами, наугад зашла в парадную и поскакала вверх по ступенькам. Через две минуты я уже топталась на последней лестничной площадке. Люк на чердак был на замке. Я звонила в двери квартир, пытаясь придумать, как заставить жильцов спрятать меня. Но никто не открывал.

Я подошла к окну и увидела во дворе двух ментов, разговаривающих с бабуськами. Чёртовы блокадницы охотно сотрудничали с представителями правоохранительных органов и указывали своими крючковатыми клешнями в сторону моего убежища.

"Сейчас меня поймают, арестуют, отберут документы, изнасилуют, запрут в каталажке и не пустят на самолёт. Гудбай, Америка", - вдруг испугалась я.

Я решила хотя бы спрятать деньги и документы. Низкий подоконник окна, в которое я выглядывала, был декоративно</p>засыпан мелкими камушками. Под ними я спешно похоронила свои дорогие бумажки. Шаги преследователей раздавались

совсем близко. Я спустилась к ним навстречу.

Меня вывели на улицу, посадили за решётку в страшную машину, отвезли в милицейский участок и повели на допрос. Мимо меня ходили служители порядка. "Она кинула кафе", - говорили они друг другу и хихикали. У меня сложилось впечатление,

что они вполне нормальные и юморные люди. Участковый, улыбаясь, составил протокол с моих слов и разрешил не называть имена подружек. Отпуская меня, он объяснил мне, насколько дебильно-рискованный поступок я совершила, и как мне повезло, что я попала к ним в милицию, а не к бандитской крыше. Он предупредил, что на всякий случай, для

безопасности, мне не следует появляться по адресу своего проживания, который я давала в трактир.

В общем, обошлось.

На следующее утро девочки прощались со мной в аэропорту. Они вручили мне кулинарную книгу, подписанную "В память о твоём званном прощальном обеде".

Ларьки с этой удивительной едой появились в Питере в 90х. Я не сомневалась, что готовят ее в антисанитарных условиях, но всё равно иногда покупала - вкусно и дёшево. Маринованное мясо со свежими овощами, завёрнутое в лепешку. "Как вы можете есть эту гадость?" - надменно морщился муж моей подружки, очкастый высокомерный сноб. "Эта гадость не содержит микробов, они убиваются при термической обработке," - придумывала я. Нравилась мне шаверма.

При очередной трудной ситуации, когда срочно нужны деньги на жильё, а с работы пришлось уйти, нужно было сразу идти в какое-нибудь новое место. И вот я подошла к ларьку шавермы у Балтийского вокзала. Хозяином был настоящий араб из арабской страны. Кажется, из Египта. Пару раз я видела его жену - настоящую арабчанку в шелковом покрывале и прочей национальной одежде. Она была очень молоденькой и красивой. Она не понимала по-русски, но зато она застенчиво улыбалась. Представляю, как холодно и одиноко ей было в зимнем Питере замужем за важным толстым предпринимателем. Мои полуголодные скитания по городу казались судьбой получше.

Хозяин шавермы отобрал у меня паспорт, взял его себе. Это чтобы я с выручкой не сбежала. Я должна была работать в ночную смену: стоять на кассе, а когда нет покупателей - заготовить к утру ведро огурцов, ведро помидоров, ведро лука. Овощи должны были быть мелко нарезанными. Овощерезки в ларьке не было. Видимо, нанимать живых овощерезок было дешевле, чем покупать кухонный комбайн. Также от меня ожидалось протирание окон и наведение чистоты. Утром мне полагалось жалование.

Работать - не моё призвание, тем более в таком качестве. В первое же утро я выползла оттуда с забинтованными руками - умудрилась порезать пальцы тупым ножиком и обожглась об печку, над которой жарится мясо на вертеле. Резать по-быстрому я научилась не сразу. Точнее, я так и не научилась это делать по-быстрому, и иногда я выползала из ларька не утром, а в обед, потому что оставалась дорезать положенное количество овощей. Уборку в конуре приходилось делать моему напарнику-повару. Напарники были разные каждую смену, но чаще всего мне доставался на ночь чёрный студент из Судана и русский пэтэушник. Суданец мне нравился: вежливый и добрый. Конечно, я расспрашивала его про Судан. У него умер отец, а мать работала в полиции. На свою зарплату она могла неплохо содержать свою кучу детей и даже отправить сынка учиться в Россию. У меня даже сложилось впечатление, что в Судане жить лучше. Там, кажется, пока не было войны, когда я с ним познакомилась.

С арабом-хозяином я тоже успела пообщаться. В один из вечеров он мне сказал: "У тебя сегодня День Рождения, да?" В паспорте моём прочитал, наверное. "Поехали посидим немножко, отметим." Я согласилась без колебаний - уж интереснее перспектива чего-нибудь пожрать с толстяком, чем полночи плакать над луком в свой День рождения. Но дяденька меня обломал. Покружил на машине вокруг привокзальной площади и предложил интим. Я отказалась. Тогда он почему-то стал читать мне нотацию о строгих моральных правилах в его ларьке. Оказывается, у них там были какие-то арабские сплетни о моём аморальном поведении, и он повёз тестировать мой бесстыжий облик. Бред какой-то. После нотации он подвёз меня обратно к овощам и сказал: "Рэжь!" Он также любил читать лекции о воровстве, и зачастую доводил до слёз мою сменщицу с дневной смены своими подозрениями. Девушка была очень чистой, хозяйственной, расторопной, и выглядела порядочной. Он говорил ей гадости для профилактики. Когда она уходила домой, заплаканная и измотанная, он с удовлетворением говорил ей вслед: "Настя - честная дэвушка".

Русского моего напарника звали то ли Паша, то ли Толя, то ли Колян. Он был свежим выпускником кулинарного училища. Рассказывал, что всё лето проработал в каком-то летнем кафе. Наконец, к сентябрю ему выдали зарплату - а ее хватило только на пару затрапезных модных джинсов. Паша / Коля был зол на весь мир, на свою нищую долю, на меня, на всех. В соседнем ларьке работала его двоюродная сестра. Однажды она пришла требовать у Толяна денег. Он занимал у нее, а отдать никак не мог. Обещал отдать в тот день - а нету. Он ее обругал и послал подождать до утра. Ночью я оставляла кассу на напарников, если нужно было выйти в туалет. Чтоб не пропустить покупателей, когда меня нет. Утром в моей кассе обнаружилась большая несостыковка. На Коляна я как-то не подумала и решила, что по рассеянности кому-то давала неправильную сдачу. Или это хозяин-араб зажадился и решил взять меня в рабство? Я не знала, что думать, но мне определённо не понравилось, что вместо зарплаты я оказалась должна ларьку денег.

Деньги были нужны, как всегда, срочно и катастрофически. Просто уйти и устроиться на новое место я не могла, потому что мой паспорт - у толстяка. Делать новый паспорт занимает много времени, а у меня его не было.

Русскому безденежному напарнику я предложила мухлевать. Можно купить упаковку этих экзотичных арабских лепёшек в супермаркете в одном месте, которое я помнила (в те годы они не были распространены в Питере), чуть-чуть недокладывать мясо каждому покупателю - и выручку от дополнительной упаковки лепёшек делить пополам. Пацан согласился. Но я не успела нажиться, потому что хозяин заметил, что одна упаковка с питами отличается от остальных. Не тот пакетик!

Толстяк разозлился не на шутку. Сказал, что в его стране мне отрубили бы руку. И добавил: "Рэжь!" Ему позарез нужна была овощерезка на ночь. Утром, естественно, я не получила ни денег, ни паспорта.

В придачу к моим расстройствам, рано утром меня в окошке "Шавермы" увидели одноклассники, и я чуть не умерла от стыда, ведь это такое непрестижное занятие. Они бы поржали ещё больше, если б узнали, сколько я там зарабатываю: вместо зарплаты остаюсь должна.

Я поехала домой, поспала, и вечером пришла за паспортом с охраной - Маленькой Леной. Хозяин всё-таки дал мне паспорт, но перед этим, конечно, прочёл нотацию. Я терпела. Маленькая Лена взорвалась, обругала его и обозвала жирным пенгвином. Жирный Пенгвин обиделся, разозлился, покраснел, выпучил глаза и погнался за нами. Мы с Леной забежали в метро. У нас были фальшивые школьные проездные, и мы без труда проскочили на эскалатор. Я обернулась и увидела, что Пенгвин застрял. У него не было навыков пользования подземным транспортом. Больше я его никогда не видела. Мы обсуждали способы мести: проколоть колёса на его машине? Заявить на него в какие-нибудь санэпидемстанции? Было не до него, и он остался безнаказанным.

Я подарила Пенгвину несколько недель своей жизни. Адский и стрёмный месяц.

Самое удивительное - я не перестала есть шаверму даже после того, как увидела своими глазами, что творится в таких ларьках. Я помню, в какой посуде маринуют мясо. Грязные жирные кастрюли и вёдра отдавали на мытьё привокзальным бомжам. Где бомжи мыли тару, я не знаю. Там рядом была большая привокзальная лужа. Это была их ежедневная подработка за горсть мелочи. Посуду они возвращали такой же мерзкой и жирной, как и до мытья. Ведь у бедолаг не было горячей воды и моющих средств. И тут же в этих же вёдрах мариновалась новая порция куриной вкусняшки.

И в тот месяц запах от меня шёл божественный. Мой кот меня обожал. Люди в общественном транспорте меня сторонились.

Учась на втором курсе института решил я найти себе подработку. График нужен был посуточный, поэтому одним из вариантов стала небольшая сеть игровых автоматов под названием Multigames.

Устраиваясь туда я не знал, что буквально пару недель назад в одном из залов этой сети расположенном на Сенной площади произошло убийство кассира и охранника. Поэтому работа там была, мягко говоря, непопулярной и меня легко взяли администратором зала.

В зале обычно работало трое человек: администратор, кассир, охранник и иногда ещё бармен. Одной из основных задач администратора являлось общение с клиентами, чтобы им не наскучило там сидеть. В свою очередь те делились с ним частью своего выигрыша - было такое неписаное правило.

В автоматах бывали представители всех слоев населения. Мужчины, женщины, учителя, рабочие, даже священники заходили. Условно посетителей можно разделить на две большие группы. Первая, это те кто зашли случайно, а во второй люди с устойчивой игровой зависимостью. Соответственно, люди из первой группы часто переходят во вторую, а наоборот почти никогда не бывает.

Регулярно бывал один мужик с полным конвертом денег. Он даже не садился, а просто стоял перед автоматом со своим конвертом и пихал туда деньги пока не кончатся. Через некоторое время приходил снова с тем же конвертом. К слову, "сливал" он по тысяч 25 за раз.

Один парень рабочего вида играл уже час или два, когда пришла его мама. Она стояла рядом и просто умоляла уйти, говорила что им не на что будет кушать. Парень же молча продолжал играть, постепенно проигрывая больше и больше. В итоге ему все-таки повезло, он выиграл крупную сумму, снял деньги и довольный ушел.

Заходила поиграть учительница младших классов. Просила и умоляла выгнать её в 12 ночи. Когда я подходил к ней в указанное время, она просила выгнать её в час, потом в два и так далее до самого утра.

Периодически бывала женщина, проигрывавшая довольно большие суммы денег. Рассказывали, что она однажды случайно зашла в автоматы и выиграла большую сумму денег. После этого у неё началась зависимость и в итоге она проиграла намного больше чем выиграла тогда.

Бывали и совсем чудаки. Например, один парень довольно внушительных размеров в кожаной куртке . Вечером, когда людей почти не было, он закинул сразу в 5 автоматов по 1-2 рубля и присел за один из них. Когда же я сбросил эти рубли, он встал и начал бушевать, угрожая чуть ли не убийством. Помогло только присутствие охранника-милиционера.

Про современные игровые автоматы нужно знать то, что в них легко настраивается процент выигрыша и отдают деньги они случайно. Естественно, забирают намного больше чем отдают. Всё-таки это бизнес.

Старые модели автоматов отдавали деньги по достижении определённого лимита вложенного. Рассказывали про парней, которые двое суток посменно играли не отходя от автомата, чтобы не упустить выигрыш. Один потом чуть не помер от истощения.

В конечном итоге эту сеть стали душить крупные конкуренты и они начали пытаться оптимизировать расходы. Мою должность совместили с должностью кассира, потом с должностью охранника и наконец меня сократили. Впрочем и сама сеть после этого протянула недолго.

Резюмируя, хочу сказать что автоматы это зло, а игровая зависимость может быть похуже любой другой. Страдают сами люди и их ближние. Поэтому запрет игровых залов является одной из редких законодательных инициатив, действительно направленных на благо общества.