
ВПитере
Последний раз, как я не сдержал депрессию, описан в "Медном Всаднике". Было весело.
Мы сидели, курили - и снова пошел дождь. Так все время - стартует, когда от него не ждешь. Я чертыхнулся, вынул новую сигарету и сказал:
- Чувак, не мог обойтись без этого?
А он тупил, качал ногой неритмично, повернулся - и не ответил. Ну, как обычно.
Но мне это надоело, сигареты переводить, я огрызнулся:
- Чего молчишь?
- Не нуди.
- Ну правда, все время льет, постоянно льет.
- А то, что дело, думаю, не твое...
Он, в общем, закрытый парень, сколько я зависаю с ним. Не любит больших компаний, никакой никогда тусни. И даже вдвоем замыкается, как полезешь немного вглубь - сразу становится необычайно груб. Но при этом отходчивый - посидел, помолчал, выбросил сигарету, прямо под ноги, на причал, сфокусировал взгляд поодаль, на корабле, и говорит:
- Настроение на нуле.
- А почему?
- Не знаю. Штормит меня. Наверное, три, а то и четыре дня.
- У вас, столиц, вообще тяжелая жизнь...
- Вот только ты с сочувствием отвяжись.
- Ну держал бы, не знаю, как-то себя в руках.
- А я и держу. Не видишь? Держу пока.
- Это вот? - я кивнул на сереющий небосклон, - Это держишь?
- Держу-держу, - ухмыльнулся он. - Последний раз, как я не сдержал депрессию, описан в "Медном Всаднике". Было весело. Это стоит неэпического труда... И я полюбил смотреть, как течет вода. Люблю стоять под дождем, чтоб текло за шиворот, - это лучше бухла и всякого там ширева, люблю, как ливень шумит, а потом стихает, люблю, как все вокруг говорят стихами, как капля бьется на две, касаясь травы... Смотрю - и ощущаю себя живым...
Тут он понял, что выражается поэтично и сбил эффект:
- Врубаешься? - апатично.
- Д-да. Вроде да. И ты так четыре дня?
- Четвертый век. А впрочем, одна фигня. Ты все, докурил?
- Де-ю'ре или по факту?
- Ты к мусорке что ли?
- Ну да. Неудобно как-то...
- Чего тебе неудобно? Я разрешил.
- А может, я воспитанный.
- Не шурши.
Он тоже встал, задернул пальто на'туго.
Вышло солнце.
И началась радуга.
Признаться городу в любви.. Так глупо...
Признаться городу в любви..
Так глупо. Город ведь не может
Любить ответно. Эти фонари
Не греют кожу, тлеют перманентно.
И серый дождь за окнами стучит,
Как монотонный метроном блокады.
И день как день по графику бежит.
Мне 27, мне ничего не надо...
Я убежал из дома. Столько лет
Как в карты проиграл, дурак и только.
Лечил простуду, баловался горькой,
И рос во мне сомнительный поэт.
Я пару раз любил, но оба мимо.
Но мне не жаль потраченной любви.
Пускай я падаль, гнида и скотина,
Но я сегодня передам привет Мари.
Привет Мари! Ты замужем, я знаю.
А я не спился. Видишь — молодец!
Но, если честно, на худой конец,
Я о тебе частенько вспоминаю.
Да, ерунда. Всё утекло, родная.
Хотя, тебя нельзя так называть.
Я обречен другую обнимать,
Ни капли не жалея, не страдая.
Я как и прежде, не менял коней.
Пишу стихи, какие есть, без фальши.
И путают с Есениным, как раньше,
От лени, и от глупости своей.
Я избегаю встречи, и людей.
Мне хорошо на кухне на кровати.
В своей уютной, каменной палате,
Среди центральных белых батарей.
Гляжу в окно, и след не нахожу.
Года ушли неведомой дорогой.
Вся эта жизнь записана у Бога,
Вся эта жизнь подобна миражу.
Признаться, всё же, городу в любви?
Возможно. Только не особо громко.
И собирая память по осколкам,
Он в ней прекрасен, что не говори.
Всё на местах, роскошный на века,
Будь то открытка, или вид случайный.
Но, между тем задумчиво-печальный,
Монументальный образ старика.
Течёт Нева артерией холодной,
Обрывки дней, как всадники теней.
Ты был мечтой моей неугомонной,
Ты стал легендой в памяти моей.
Прощаться, всё же, очень тяжело.
Мой милый друг, мой Петербург - до встречи!
Ты не заглянешь осенью в окно,
И не расплачешься в него под вечер.
Мой путь проторен от 6-й Советской.
Я буду там, среди ночных огней.
Прощай Исаакий, и прощай мой Невский,
Прощай мечта моих наивных дней...
Александр Злищев
Метаморфозы
Лютеранская церковь Святых Петра и Павла на Невском проспекте.
В 1962 году здесь был открыт плавательный бассейн с двумя 10–метровыми вышками для прыжков в алтарной части и трибунами на 800 зрительских мест. Бассейн просуществовал до 1992 г., когда здание было передано Евангелическо–лютеранской церкви. Чаша бассейна так до сих пор и находится под полом, убрать ее невозможно по техническим причинам.





