Солнышко: В омут
Позже
Он не спрашивал, как она. Это было ни к чему. Она не интересовалась, сможет ли он. Это было излишне. Те, кто чувствовал себя неважно после рывка в пару сотен метров, давным-давно умерли. Как и те, кто не мог сходу перемахнуть через двухметровый забор. Нужда спрашивать, таким образом, пропала сама собой.
Две серые фигурки тихо шмякнулись на территорию посольства, припали к земле и немного полежали на брюхе - нет, они не отдыхали после очередного рывка, и уж точно не любовались видами. Они слушали.
Фигурка слева принадлежала женщине. У женщины были холодные злые серые глаза, и в целом немного звериное лицо. Довольно миловидную во всем остальном ее портил чрезмерно широкий, почти мужской подбородок, а еще крепко сжатые челюсти и по-животному расширяющиеся ноздри. А еще то, что вместо привычного, оставленного в прошлой жизни легкомысленного каре на ее голове появился короткий ежик. Ежик не пыхтел и не топотал милыми лапками, он был в спешке, под треск - слишком громкий треск - машинки на батарейках выстрижен два дня назад в чьей-то покинутой квартире. Кроме машинки в квартире не оказалось ничего полезного. Только вонючий прогнивший мясной суп в ванне, в котором уже давно наладило себе житье-бытье счастливое семейство каких-то мух и личинок. Фигурку звали Майя. Она отнеслась к насекомым с уважением и не стала им мешать, даже открыла пошире в квартире окна.
Фигурка справа была мужчиной. Глаза у него ничего не выражали - но только потому, что были зачитаны уже донельзя и просто устали что-то изображать. У мужчины была гетерохромия, и в прошлой жизни он успешно использовал это, чтобы завлекать любопытных самок. Один глаз у него был голубым, а другой - карим. Лицо выглядело истощенным, но скорее это была особенность внешности. Несмотря на глубоко запавшие щеки и невероятно острый, тонкий нос, тело его было поджарым и крепким. Прической ему на макушке притаился точно такой же ежик, родной брат того, что у спутницы. Близнец, родившийся с разницей в десяток минут. Старшенький. Борода пыталась оформиться легкой щетиной, но и с ней успешно справлялась маленькая машинка на батарейках. Мужчина откликался на имя Сергей. Насекомые ему не нравились, и он был рад поскорее смыться из той квартиры.
Посольство молчало.
Оно было промежуточным пунктом. Что там случилось внутри этого здания, никто и не собирался выяснять. Битые окна, кровь, щедро залившая подоконники и дорожки, и тишина - чертова тишина. Из посольства никогда не доносилось ни звука. Ни одно праздношатающееся уебище не окликнуло случайного прохожего, не завопило, не просунуло руку сквозь окна первого этажа. Посольство превратилось в свою собственную экосистему и никаких контактов с внешним миров не планировало. Это устраивало всех. Мнением тех, кто мог бы находиться внутри, никто не интересовался. Мнение тех, кто срезал через посольство угол до сраного Евроопта, было очень простым и понятным.
Им было насрать.
Главной опасностью была неизвестность. Сергей встал на ноги и потрусил в нужную сторону. Майя шла за ним следом. Уебища не поддавались никакой логике, без всякой системы шатались по городу, периодически прислушиваясь, не задел ли кто живым, теплым кроссовком старую консервную банку. И из дворика посольства они давно ушли. А может и не было их тут вовсе. Внутрь здания никто заглянуть так и не отважился, да и ни к чему это. Что там можно найти? Еду, припасы, лекарства? Да в любом магазине этого добра всяко больше. Оружие? Ага, конечно. Все достаточно ебнутые на голову, чтобы вспомнить оголтелые фильмы про живых мертвецов, где палили направо и налево, уже давно прошли крайне эффективный курс лечения от заблуждений.
А так как то, что обитало - или не обитало - внутри посольства, предпочитало сохранять тишину, это было чуть ли не самое безопасное место в округе. Если, конечно, не испытывать судьбу.
Да ее никто и не испытывал. Ни одна из команд, воспользовавшаяся этим путем, не издала ни звука.
Вообще, конечно, бесшумность сильно преувеличена. Шуршали по земле подошвы, густо гудело дыхание, да и просто одежда терлась о кожу. В прошлом любой из них бы удивился гробовой тишине, висящей над городом. Сейчас же все слышали самый разнообразный калейдоскоп звуков, отзвуков, пошаркиваний да потрескиваний.
Потому что не только люди слушали. И от того, кто и что услышит первым, зависело то единственное, что еще оставалось у одиноких путников. Их жизнь.
Раньше
Кузьмич уже даже не давил на клаксон. Кто-то хрипло ругался - наверное, все, но из приоткрытого окна фуры залетал только один голос. Да и не ругался Кузьмич уже тоже. А что толку. Другие его невольные соседи еще гудели что есть сил, вдалбливая кулаки в центр руля, но тут хоть бульдозером, хоть танком, ничем такую пробку не проймешь.
Пробка тянулась к кольцевой, а оттуда - к долгожданной, вожделенной трассе. На самом деле, к любой. Кузьмич давно решил, что если прямой путь будет все так же заблокирован (а это почти наверняка случится), то он просто вырулит на кольцевую и поищет съезд подружелюбнее.
Потому что никто тут не ехал никуда. У каждого в его личном навигаторе, зашитом в мозг, ярко горела одна и та же точка назначения: Куда подальше отсюда.
Ничего удивительного, что образовалась пробка. На своем маленьком пыжике Кузьмич бы, наверное, прорвался из города быстрее, да и свобода маневра уж точно не была бы лишней, но фура тащила за собой целый рефрижератор консервов Великим комбинатором, а уж тем более выживальщиком Кузьмич никогда не был (о существовании последних он даже не знал, предпочитая всему остальному содержимому интернета сериалы про ментов), но здраво рассудил, что в текущей ситуации фура жратвы - это слишком ценный актив, чтобы оставлять его позади.
Кроме того, ничего другого ему оставлять позади и не довелось. Семьи нет, друзей нет, вот только фуру тушенки и нажил. Которую надлежало перегнать в Смолевичи, но чутье, приобретенное еще в девяностые, подсказывало, что Смолевичи прекрасно обойдутся и без его тушенки, и без него самого. А за доставку все равно не заплатят, так что надо крутиться тем, что есть.
Кузьмич проехал вперед еще несколько жалких метров и остановился. Уже было видно мост - рукотворный, он не перепрыгивал через реку и не пересекал овраг. Он нависал над такой же дорогой, что сейчас пыталась вместить в себя все эти многочисленные автомобили, воняющие бензином, резиной и сталью, а еще кислым, прогорклым страхом.
***
- Я 1794, я 1794. Ответьте.
Молчание. Может, диспетчеру приперло по нужде, а, может, она сейчас чесала лясы с кем-то из отделения. А, может, ее кишки сейчас развешивал красивой гирляндой по стенам какой-нибудь некстати заглянувший гость. Хрен его знает. Да уже и вещий хрен ровным счетом ничего не знает. Но Димон продолжал долдонить в рацию.
Пальчик на соседнем сидении поглаживал свою Ксюху, автомат укороченный АКС-У, и зыркал в окна. Несмотря на жару, он облачился во все, что только у них было. И бронежилет, и каска, и стекло на ней было опущено, прикрывая лицо. Димону захотелось в душ - он не сомневался, что от него точно так же, как от напарника, воняло потом и кошачьими ссаками. Коты, разумеется, милиционеров не метили, но Димон так нанюхался этого запаха, что прекрасно знал, что не только коты могут быть его источником. Перепуганные до смерти, зажатые в угол бомжи, гопники и прочие маргиналы воняли так же.
- Я 1794, я 1794. Ответьте.
- Ебалово, - прошипел Пальчик.
Станислав Пальчик, капитан милиции. Слишком молодой для своего звания, нихренашеньки в жизни не видевший, кроме стен родной академии. Старший сержант Димон - то есть, Дмитрий Заяц, с неприязнью посмотрел на своего формального начальника. Когда вся эта плотина с говном прорвалась, стало ясно, кто тут на самом деле старший по званию. И тут рация ожила:
- Девяносто четвертый, вас слышу. Докладывайте.
- Блядь, Светка, тут пробка до горизонта.
- А, привет, Димон. И что теперь?
- Да того. Рапортую. Ребят по другим маршрутам пускай, тут и танк не проедет.
- Да сейчас везде так, - подтвердила его опасения диспетчер, - Что прикажешь, блокпосты ставить?
- В отделении как? - сменил тему Димон.
- Да по-старому, - из рации донеслись приглушенные хлопки, поразительно похожие на выстрелы, - Степаныч херни не допустит, ты же знаешь.
Конечно, не допустит. Вопрос был больше в том, допустит ли херня Степаныча. В том, что стрелял он и немногие оставшиеся вменяемые сотрудники отделения, Димон не сомневался:
- Много их у вас?
- Между нами, Дим. Рембо только не говори.
Рембо поджал губы под стеклом своего шлема, но смолчал.
- Пиздец нам, Дим. Вы уж там езжайте, куда сможете. Я… Я таблеток нажрусь.
- Каких таблеток? - машинально спросил Димон.
- Конфискованных. Не могу я. Как Надя, пулю в лоб. Не могу. А Степаныч меня обругал. Не хочу я так, Степа. Не хочу. Конец связи.
- Держись там, Света.
Его никто не слышал. Ну кроме Рембо, он же Пальчик. Милиционер проехал еще несколько метров и остановился. Снаружи была смерть. Разнообразная, но всегда мучительная. В машине было относительно безопасно. Но стремительно мчаться куда-то, несмотря на все желание, не получалось. На дороге образовалась пробка. Совершенно обычная ситуация в любой другой день. Чертовски опасная сейчас.
- Сука, блядь, - ударил по клаксону Димон.
Позже
- Рыл сто, - окинул быстрым взглядом толпу Сергей.
Толпы появились ко второму или третьему месяцу после пиздеца. Их называли по-разному. Кто-то ордами, кто-то скоплениями, один особо умный долбоеб назвал конгломерацией. С таким же успехом они могли уебищ называть ожившими мертвецами. Вроде и правильно, но пока выговоришь, в твоих кишках уже будет колупаться незваный гость.
“Осторожно, почтенные господа. Если позволите мне мою дерзость, то у нас тут конгломерация живых мертвецов. Предлагаю соблюдать осторожность.”
- Толпа в сто рыл. Хуево, - откликнулась Майя.
Вот это более практично.
До евроопта было рукой подать. От российского посольства, молчаливого уголка безопасности за Комсомольским озером, до вожделенного магазина, где ждали своего часа многочисленные продукты питания, их отделял только небольшой парк и та самая сотня живых мертвецов.
- Ебалово, - тихо, почти беззвучно, не громче шороха своих кроссовок прошептал Сергей.
Они все так сейчас говорили. А чаще вообще перебрасывались короткими жестами.
Казалось бы, магазины давно должны быть разорены и растасканы многочисленными выжившими. Только вот выживших становилось с каждым днем все меньше. А магазины стояли себе спокойно, а иногда даже и безлюдно. Оно и правильно, уважающему себя уебищу в магазине делать нечего. Только вот толпы действовали немного иначе.
Они целенаправленно собирались в каком-то месте - и если магазин еще можно было понять, все-таки, туда рано или поздно заявится порция свежего мяса, - то толпу возле Софийского собора Сергей даже не пытался объяснить. И даже когда собор сгорел, они все равно тащились к нему, становились рядом, и молчали.
Набожные мертвяки - это что-то, блядь, вообще запредельное. Впрочем, даже эти ошметки благочестия с них слетали мгновенно, стоило лишь обозначить, что где-то неподалеку обитает что-то вкусное, теплое, живое. Уж хрен его знает, как на уебищ действовал старый добрый опиум для народа, но вот опиум живой плоти они втягивали в себя, как любой наркоша долгожданную дозу.
Но они с Майей уже провели здесь достаточно времени.
Майя искала пути подхода. Можно было подождать - уебища иногда сходили с места, какой-нибудь незадачливый трупак топал в сторону, спотыкался, отчаянно вопил, и толпа приходила в движение. И вся эта орда, сраная конгломерация, ебучая толпа шла следом, тихонько подвывая. И перемещалась тихонько. неуклюже, даже растерянно, как тогда, от кафе на Свислочи на Зыбицкую, ну а оттуда хоть в ад на броненосце.
В новом мире у Зыбицкой была довольно хреновая репутация. Впрочем, и в старом тоже. Только тогда она очаровывала, влекла, а сейчас Майя знала, что что угодно - только не на Зыбицкую. Если понадобится, она сама себе кишки выпустит. Только бы не так, как с Алесей.
- Дохрена их стало, - заметил Сергей.
- Угу, - согласилась Майя.
Немига была не самым поганым местом. Большие здания, относительно мало народу. Большие здания - больше лута. Это слово, лут, ей привил Коля, склеивший ласты месяц назад. Добыча, то есть. Мало народу - меньше зубастых любителей помешать им добывать тот самый лут. Уебищ тут, конечно, было дохрена и трошки. Но их сейчас по всему городу было ровно столько же, а кое-где сверху еще вагон и маленькая тележка. Но с Немиги выжившие предпочитали валить.
И большинство успешно свалило. Ну или не успешно, но это уже проблемы той местности, где удача этих ребят покинула. Тут же ж какое дело. Если ты выжил, то молодец. Если есть чего полезного на обмен - то прям желанный гость. Во всех остальных случаях ты есть куча зубов, которые рано или поздно попытаются врезаться в плоть твоих вчерашних друзей. Чисто технически любому собеседнику было выгоднее проломить голову, а не общаться с ним. Это сразу избавляло от огромной кучи проблем.
Ну и те команды, что шныряли по городу, особого дружелюбия друг к другу не испытывали. Лишний раз никто на рожон не лез - себе дороже. Любой конфликт - от словесной перепалки до драки - это всегда шум и ненужная суета. Но бывало всякое. Сергей бы и сам - даже сейчас, спустя все это время, - не раздумывая бы раскурочил череп любого нового знакомого за пару банок тушенки. Такие вот они теперь.
Все остальные просто умерли.
Простой природный естественный отбор. Ты имеешь свое мнение ровно до того момента, как остаешься живым. А иначе - уебища тебя обглодали, или ополоумевший коллега отоварил кастрюлей по кумполу, - иди-ка ты на хуй.
- Хрен там мы прорвемся, - с сожалением прошипел Сергей.
Это становилось проблемой.
Раньше
Радио Кузьмич больше не включал. Так-то радио он любил: любая, даже самая гениальная пластинка твоего любимого исполнителя превратится в тыкву после двух-трех рейсов. А тут бубнеж под ухо, мешающий заснуть, разрывы рекламных пауз, незнакомые звуки. Иногда даже приятные. Но сейчас радио на всех волнах твердило одно и то же - сохраняйте спокойствие, помощь близко, террористы окружены и скоро все наладится.
Ну да, наладится оно. И в восемьсят шестом нихрена не наладилось, и в девяносто первом, и в девяносто четвертом. Да вообще за всю его жизнь ничто ни разу не наладилось. И пусть не все из этого сопровождалось заявлениями по радио, но одно Кузьмич усвоил четко. Когда тебе говорят, что поводов для паники нет, то нужно хватать манатки и сваливать к хуям собачьим куда подальше.
Чем он сейчас и занимался, загружая в магнитолу диск с любовными балладами. Сваливать с приемлемой скоростью не получалось, но даже при всем желании он поделать ничего не мог. Конечно, многотонная фура еще кое-как распихает по углам дороги ближайших соседей - вот то пошарпанное рено и полудохлую ржавую копейку, - но дальше не получится. Не хватит движка. Может, еще парочку осилит, буханку эту, да таксиста. Но рано или поздно увязнет, заглохнет, остановится. И людей погубишь, и сам пропадешь. Пропадать Кузьмич не собирался. Сколько раз он уже чуть не пропал - и все выворачивался.
Как тогда, в девяносто втором, когда тормознули, съездили по затылку трубой. Едва оклемался. Как в две тыщи десятом, с теми сигаретами чертовыми в Литве.
Сдохнуть просто потому, что надоело ждать, он точно не планировал.
Уебищ этих расхристанных на дороге не было. Он их видел - очень хорошо видел - по пути сюда. Он даже с ними встретился. Разок, но желания повторять этот опыт не было. В руках еще оставалась сила, несмотря на возраст, в ногах - прыть. Но лучше всего было то, что в руках у него оставалась баранка. Урчание мотора его старого трудяги добавляло уверенности. Он знал, что стоит лишь вырваться на простор, как мотор перестанет урчать, и взревет, как дракон, и вся эта многотонная мощь умчит его куда угодно, на край света, в космос, куда он только пожелает.
Осталось только совладать с чертовой пробкой. Он снова проехал пару-тройку метров, и точно так же неумолимо застрял. Как и все его товарищи по несчастью.
***
- 1794 вызывает диспетчера. 1794 вызывает диспетчера.
- Да толку нет нихера от этого, - буркнул Пальчик.
- Забейся, и без тебя тошно.
Их было четверо когда-то. Сработала сигнализация. Давно, утром. В прошлой жизни. Кто-то разбил окно. Может, детвора разошлась, может, алкашня за догонкой собралась, а ближайшие финансовые средства скрывались в квартире на первом этаже.
Хрен его знает, да Димону и не интересно было. Он натягивал сраный бронежилет и уже предчувствовал, как вспотеет в машине, как будет проклинать все на свете, и как никаких злостных рецидивистов они не найдут. Самое хуевое, если хозяин спьяну (или просто по глупости) решил открыть дверь, не обезвредив таблетку сигнализации. Это был самый частый и самый доставучий случай.
А еще хуже будет, если Рембо Пальчик начнет раздавать приказы - а он начнет, - и придется корячиться по углам, чувствуя себя полным дебилом. Почти тридцать лет в органах, и вот на тебе, - исполняй распоряжения молокососа, который только вчера вышел из академии. Рассредоточиться, поделиться на две команды.
Во времена Димона все было проще - он и сам, когда только начинал, ориентировался на Глеба Жеглова. Это было простительно. Но Жеглов не практиковал такой херни, как вынос двери, внутрь светошумовую гранату (это вообще, блядь, законно?), а потом на корточках, щелкая уже далеко не такими молодыми суставами, лезть в обычную квартиру.
Пизданутым был этот Пальчик. Боевиков пересмотрел.
Правда, в этот день граната бы им и правда пригодилась. Только не светошумовая.
Потому что первым в квартиру залез Федя, непонятно как умудрившийся застрять в старлеях дед, и тут же бесславно погиб. Стой он в полный рост, а не скрючившись по новомодным заветам Пальчика, может, и отмахался бы. Рука у мужика была крепкая. Но вышло что вышло. Винить молодого Димон не решался, но неприязнь затаил. Потом был побег - а кто бы не побежал? Последнее, к чему их готовили (да, если честно, вообще не готовили), это к нападению ебучих людоедов.
Бронежилет оказался штукой полезной. При том условии, что ты не запаникуешь и не схватишь нападавшего за грудки, за волосы, неважно. Бронежилет они могли жевать долго. Сунешь им руку - считай, пропал. В ближнем бою никто из милиционеров не имел ни малейшего шанса - может, какие краповые береты еще смогли бы отбиться от уебищ, но милиция точно нет. Выход был только один - держать дистанцию. Вторым блюдом уебищам стал Куля, низенький прапор, брюшком напоминавший куль с зерном. А они вдвоем - Димон и Пальчик - выбежали из подъезда и заперли его. Никогда вот не думал, что это знание ему понадобится. Что магнитный замок в подъездной двери способен выдерживать нагрузку в несколько сотен килограммов.
Этого как раз хватило, чтобы добежать до машины и рвануть куда глаза глядят.
Нет, они стреляли. конечно. За весь период службы это вообще был первый раз, когда им довелось стрелять вне полигона. И ксюхи, и макаровы щедро лаяли, но толку от них было, как от комнатной собачки против матерого уголовника. Димон свой автомат вообще потерял, только Пальчик прижимал его к груди, как любимое дитя.
В общем, к такому их никто не готовил. Это должно было успокаивать, но почему-то вызывало только злость. Димон понимал всю глупость этой эмоции - буквально вчера, если бы ему начали преподавать навыки ближнего боя против оживших ебучих трупаков, он бы ругался, как сапожник.
Но их все равно к этому не готовили. Это немного успокаивало и дарило чувство облегчения, потому что, когда он закрыл подъезд, Куля был еще жив. И Димон продолжал себе твердить, что иначе было нельзя.
Позже
Толпы для всех стали неожиданностью. Насколько уж неожиданностью стал большой пиздец, но со временем и к нему начали привыкать. Передвигаться лучше днем - днем уебища прячутся в теньке. Как следствие, избегать того самого тенька. Ну и, конечно, соблюдая полную тишину. Ночью тоже можно было передвигаться, не так сложно, на самом деле. Просто уебищ становилось кратно больше. А уж если на одного из них наткнулся, то тут сценарий от времени суток не зависел.
Уебища так-то были довольно смирные. Самые непоседливые куда-то ковыляли, постоянно спотыкаясь и падая, со скоростью нажравшевося в зюзю инвалида. Иногда поворачивали невпопад, то удачно попадая в улицы, то неудачно - в мусорные контейнеры, обломки машин, уличные фонари. Рано или поздно даже они останавливались и вели себя прилично - стояли, задумчиво глядя в небо, и пофыркивали. Иногда делали нервные, рваные жесты руками, да - совсем редко - взвизгивали.
А по большей части все они просто топтались на месте с вот этими самыми взмахами и визгами. Разумеется, когда рядом не было ничего интересного. Как только интересное появлялось, уебища мгновенно сбрасывали свое оцепенение и начинали орать, корчиться, бежать в сторону этого самого интереса. Увлекая, разумеется, с собой своих соседей.
Вели себя как обычно, короче. Все оставшиеся в живых сполна насмотрелись этой радости.
Толпы же были другими. Если оставить уебищ в покое - а это стремились сделать все в городе, то они со временем совсем замирают, и только что не падают на землю. Даже фыркать и дергаться перестают. Замирают неживыми столбиками и качаются только туда-сюда, как травинки на ветру. Ну и со временем эти травинки становятся настоящим морем - реально, как со стороны посмотреть - океан нелюдских голов, исходящий ритмичными волнами. Тот пиздец, который творился сейчас на Октябрьской площади, Сергей иначе и назвать не мог. Куда ни глянь - головы, головы. головы. И шатаются в едином ритме.
Толпу на Октябрьской никто не тревожил уже добрый месяц, а сам Сергей на нее посмотреть не ходил уже несколько недель. Если Немига была еще туда-сюда безопасным местом, то вот Октябрьская…
В общем, толпы в один прекрасный момент начинали двигаться. Не так, как обычно, - кто-то шатнулся в сторону, и потянулись все остальные. Они начинали двигаться куда-то. Октябрьская, Зыбицкая. Это где Сергей сам видел. Места известные, насиженные. Толпы двигались туда. Со всех концов города. Как будто уебища еще помнили что-то из своей прошлой и единственной жизни, и топали по старым адресам. Сто рыл из одного района, двести - с другого, целая тыща приперлась из пригорода.
И все эти толпы сливались в одну.
А стоило их побеспокоить - они возвращались в изначальную точку. Начинали орать, выть и бежать. И как уж могли попортить нервы, кожу и вообще жизнь десятки уебищ, то уж тысячи… После Зыбицкой Сергей на пушечный выстрел к толпам не хотел подходить. Пусть и сам там не был, только со стороны зацепил.
Да и активничали они иначе. Рассеять, сбить со следа, отвлечь - с обычной кучей сукиных детей это работало. С толпами - нет. Они или бежали все как один, или стояли все как один. Или жрали. Как один.
И вот одна такая толпа облюбовала евроопт. Конечно, там дальше по улице были маленькие соседи, но оттуда вычистили уже вообще все. Последний тухлый кусочек съестного уже давным-давно исчез в котомке очередного выжившего. Вероятность что-то найти, конечно, сохранялась, но в их с Майей случае это был дохлый номер. Им надо было пожрать здесь и сейчас, или проще будет расчехлить подарочек Коваля и уйти с помпой.
- У меня есть идея, - прошептала Майя.
Коваль притащил их обоих. Лидер - возможно. Формально командой управлял Семен, но жизненно важные вопросы определял Коваль.
Если у Семена получалось распределить ресурсы между всеми требовательными ртами, то добыть эти ресурсы мог только бывший солдат. Он же их и познакомил с толпами. Не по своему желанию, конечно. Просто пояснил то немногое, что о них знал.
У толп было одно уязвимое место, если знать, как его использовать. Одиночные уебища очень легко отвлекались. Просто неудачно вздохнув, можно было получить на свою голову пять-шесть любопытных каннибалов. С толпами это не работало. Они шли напролом. Если толпа поперла по улице, то хоть концерты играй на ближайшей крыше, никто даже не обернется.
Поэтому под Ковалем они в основном толпы и лутали. Бросишь им какую хлопушку, отсидишься, а потом - считай раздолье, нет никого. Завтра они вернутся - или через час, как повезет. Но в любом случае времени сделать свои дела хватит.
План был, конечно, рискованный, но и ситуация была отчаянной. Сергей вздохнул, убрал бинокль и положил его под куст. Стихийная нычка выживших - одинокий куст в сраном посольстве. Иногда под ним даже жратва появлялась, пусть и нечасто. Уж слишком многие пользовались этим перевалочным пунктом.
- Ладно, - беззвучно кивнул он.
/* Окончание в комментариях */