Серия «Шептуны»

Приблизившись к его дому, мы поняли: что-то неладно. Овчарки, по кличке Полкаша, постоянно дежурившей возле дома, не было. Цепь возле будки висела оборванной. Ставни на широких окнах были раскрыты, а парадная дверь у крыльца скрипела, так как была не заперта.

- Беда, - просто сказала Дина, посмотрев на меня. Я кивнул, но, поняв, что она не видит, спросил:

- Зайдём?

В доме все спали как убитые. Натопленная с вечера печь давно остыла, и было холодно. Сквозняк гулял по дому, пробираясь через раскрытые окна и щель незакрытой двери. Бабка, в белой, длинной сорочке и чепце, закрывающем лоб, спала на полу и храпела, хоть из пушек пали - не разбудишь, а отец Иосифа, худой высокий мужчина, лежал на высокой кровати, стоящей напротив печного щита: раскрытый, в одних кальсонах, одеяло на пол съехало, а простыня, примятая, сбилась, складками уходя ему под живот, словно он ворочался, пока не заснул.

Они спали крепко, не слыша наших шагов и разговора, не ощущая холода раскрытого настежь окна.

- Ой, морок, Микко. Морок их сковал. Страшно-то как. - Дина поёжилась и спросила: - Что делать-то будем?

Я не знал, что сказать, просто спросил:

- Ты всё принесла?

- Ага, - кивнула она, снова сосредоточившись. Отличница Динка, собравшись, прекрасно соображала. - Мы в рощу пойдём?

- А то, - бодро произнёс я. - Ты ж сама надумала. Раз все, что ты мне рассказывала, правда, то тогда Иосифа спасать надо.

- Эх, ты, шутник, сомневался? А я же говорила тебе.

- Говорила. Давай лучше ещё одну керосинку у них поищем. До лесу долго идти. Заплутаем ещё в темноте.

Она пошла на кухню искать керосинку, а я стоял в коридоре, возле двери. Тени гуляли по комнате, превращаясь в фигуры. Смотрел на чистый деревянный пол, пока шторы и занавески то взмывали в воздух, то замирали, еле двигаясь; пока с ними, озорничая, играл ветер. Мне было жутко, и, несмотря на две тёплые кофты и фуфайку, холодно. И сердце билось так часто, что пульс колотился в горле. И всё же страх и азарт приключения жили во мне, двигая горячую молодую кровь по жилам.

Дина принесла бутыль с керосином, маленькую - всего на пол-литра.

Мы вышли за дверь и, не сговариваясь, взялись за руки и побежали, благо дорога шла напрямик, через широкое, длинное поле, кажущееся бесконечным в эту холодную, тёмную ночь. Пробирались сквозь бурелом: с кочками, сорной пожухлой травой и репейником, высоким, разросшимся, устремлённым к небу.

Бежали, жадно хватая воздух, тяжело дыша, пока не выскочили к остановке и к лесу.

Поднялся ветер, из-за которого в лёгких огнём горело. Скоро Динка заныла, что идти больше не может, а я продолжал её тащить за руку, уговаривая потерпеть чуток - полегчает. И бодрил её и самого себя одновременно. Мол, что мы справимся и что она смелая. Говорил много того, что в обычной жизни сказал едва ли. Моя речь вдохновляла её, вскоре она бежала уверенно и не тряслась от страха, как поначалу.

Остановка, а за ней лес. Тёмный, наполненный шёпотом сухих листьев, скрипом еловых ветвей и тенями. Жутко было продираться через него, жутко до усрачки. Корни деревьев цеплялись за ноги, кусты орешника, будто раздавая  злые пощёчины, хлестали по лицу. Листья берёз и дубов, мокрые от дождей, на земле начинали загнивать и скользили, не давая опоры уставшим ногам.

Я бежал, и мои колени дрожали. Свет керосиновой лампы служил нашим единственным ориентиром в тёмном безмолвном лесе, а горячая ладошка Дины в моей руке отрезвляла, давала уверенность, что всё взаправду, прогоняла дикие мысли, что всё нереально, всё сон.

Обогнув кладбище, забор которого во многих местах покосился, а на крестах сидели чёрные вороны, мы побежали дальше, углубляясь в самую глухую чащу, - тропой, укрытой листьями и ведущей к плавучему островку посреди воды.

Старики говорили, что плавучий остров населяют призраки. Призраки, которые пробираются в голову и шепчут голосом сладким и паточным, убеждают, приказывая, заставляя бросать всё и уходить в лес.

По россказням, на островке таились те, кто не мог уйти насовсем, застряв между мирами. Это место будто притягивало заблудшие, убитые горем души.

А Дина сказала мне совсем другое, ещё более жуткое. Мол, остров населяют души людей, забранные шептунами, - теми, кого вызвала ведьма извне.

Первая версия казалась мне более обнадёживающей. Вторая версия, если предположить, что всё так и есть, на самом деле не оставляла ни единого шанса на спасение.

Но я решился, взял волю в кулак, заставив сомнения исчезнуть, и продолжал бежать, подталкивая и Дину вперёд.

Керосинка догорала. Языки пламени лизали остатки янтарной жидкости. Требовалось заполнить лампу, и мы остановились.

Было на удивление тихо, словно готовилось появиться нечто. Ветер напрочь отсутствовал. Иллюзия нереальности вернулась. Мы молчали, только крепче сжимали наши ладони. Не сговаривались – чувствовали: за нами наблюдают.  

Это такое чувство, словно кожей ощущаешь давление взгляда, обволакивающего со всех сторон; взгляда, давящего злобой. Стало так страшно, что я стиснул зубы.

Лёгкий порыв воздуха донёс до меня зловоние: озеро зарастало ряской, и газы, образованные под торфяником, всплывали, резко булькая.

Дина обернулась, я вместе с ней. Шорох ветвей - словно птица, пролетая, крылом задела. Дальше – озеро. Оставалось сделать два шага - и мост: простое широкое бревно, перекинутое между оврагами.

- Ты готов? - с вызовом спросила девочка, но я почувствовал: так Динка себя подбадривала.

Высохшее, полусгнившее березовое бревно служило мостом. Опоры не было Мы кое-как, медленно, цепляясь руками и ногами, ползком перебрались на остров и очутились по самые уши в листьях.

На островке росли одни осины, словно специально посаженные. А возле кромки воды усохшие, словно древние стражи, стояли дубы, обожженные частыми грозами, но даже мертвыми не падающие.

Тонкие корявые стволы осин окружали поляну. И везде листья: чёрные в темноте и коричневые в отблесках янтарного пламени.

Мы остановились, не зная, куда идти, когда я ЭТО почувствовал. Холод прокрался сквозь одежду, добрался до сердца, кольнув и заставив поёжиться.

Здесь было ещё холодней, чем в лесу.

А потом услышал. Кто-то шепчет, и не один - быстро-быстро, бессвязно, захлёбываясь этим странным, жутким шёпотом.

Мы сами зашушукались, словно боялись быть пойманными с поличным. А может, чувствовали, что громкий звук привлечёт внимание. Затем медленно обходили поляну по кругу - как вдруг я обо что-то споткнулся. Я закричал, падая на землю. Дина взвизгнула. Мгновение тишины, потом сова заухала, будто издеваясь над нами. И снова зашептались вокруг - быстро и лихорадочно, шелестом трав ли, шуршанием ли сухого листа под ногой.

Я споткнулся о тело. Белое, худое, без одежды. Иосиф. Узнали сразу.

Минуту я колебался. Дина опередила меня, подойдя к нему потрогать кожу.

- Он холодный, - сказал она.

У меня пропал дар речи, а в уши снова толкнулся торопливый шёпот, вслушаться в который и понять я не умел.

- Что ты стоишь, помоги! - резко шепнула девочка, глянув так, что мое оцепенение рассеялось.

- Что делать? - спросил, выходя из ступора и стараясь не слушать шорохи вокруг, которые приближались с каждым мгновением.

- Помоги: доставай рушник, укутывай. Время ещё есть. Она ещё не успела...

«Успела что?» - хотел переспросить я и вздрогнул, когда - показалось - зашептали совсем рядом, в траве под осиной. Порыв ветра разогнал тучи. Полная луна купалась в зловещем беззвёздном небе. И я смог разглядеть, что под осиной - никого. Но шёпот...

- Ты чего? - спросила Дина, сама доставая рушник и набрасывая Иосифу на голову.

Я застыл столбом, не в силах обернуться. То, что я увидел, многие годы спустя не давало мне спокойно заснуть, являясь в кошмарах.

От воды шёл пар, белый, молочный. Он клубился, извиваясь змеями. Я стоял и смотрел, как нечто ползёт под ним. Нечто огромное.

Стон привёл меня в сознание. Признаю: ещё бы чуть-чуть - и я бы описался. И не надо смеяться, посмотрел бы я на вас, очутись бы вы на моём месте.

Стонал Иосиф. Он открыл глаза и хрипел, спрашивая:

- Что происходит? Микко, ты здесь. Что я тут делаю?

Мой друг стал подниматься. Листья, скрипя, шуршали под его ногами, заглушая зловещие шепотки вокруг. Дина расстегнула свою фуфайку, сбросила, а потом сняла длинную кофту, накидывая ему на плечи.

- Бежим! - крикнул я, увидев приближение двухметровой корявой тени. У этой тени было женское лицо; волосы извивались корявыми прутьями, но самыми страшными казались её глаза - лишённые зрачков, напоминающие дупла, в которые клубилась размытая, теряющая очертания синеватая тьма с красноватыми искорками, то мелькающими, то исчезающими, появляясь по кругу, словно кольцо. Тень плыла в молочном тумане бесшумно, но шепотки зачастили, зашуршали, точно радуясь её приходу!..

Хотелось кричать. Нечто всё приближалось. Шёпот становился всё пронзительней и насмешливей... Дина схватилась за голову.

- Больно, - шепнула она. - Сопротивляйся. Не верь её словам.

Внезапно резкая боль взорвалась в голове фейерверком. Виски горели огнем. Шёпот липкой паутиной коснулся сознания, словно осьминог пробирался мне в голову, пачкая, щупая, разглядывая мои воспоминания.

- Интересно, - сказал в моей голове чуждый, холодный голос.

Я чувствовал, что теряю себя.

- Держись, - явно преодолевая боль, сказала Дина.

Я поднял глаза, рассматривая её в колеблющемся пламени.

Она взяла меня за руку. Её глаза блестели. Я увидел в ней силу, древнюю, несокрушимую.

- Не бойся, доверься мне, - прошептала она, и я вдруг понял, что не с Диной я разговариваю: перед глазами промелькнул образ её бабушки, с седой косой, с приятным морщинистым лицом и самыми добрыми на свете глазами.

Дина, распахнув кофту, достала крестик. Молитву читать собралась или так, для уверенности?

Туман обступил нас со всех сторон, скрыв деревья и траву. Как обступили и шелестящие, кровожадно хихикающие шепотки.

- Не отпущу, - резко произнёс женский, смутно знакомый голос.

Я узнал его, Иосиф - тоже. Он вздрогнул и прошептал:

- Мамочка!

- Да, сынок, Иди ко мне, я вернулась. Пришла за тобой. Иди же. Теперь мы будем с тобой всегда, мой маленький медвежонок.

- Нет, - сказала Дина, которой руководила бабушка. - Ты его не получишь.

- Он мой! - завыл ветер, наполненный шелестом странных голосов. - Он мой по праву.

- Не твой, - возразила девочка голосом своей бабушки и улыбнулась.

Опять на её лице проступили черты старушки.

- Преданность, бесстрашие победило тебя, ведьма. Ты знаешь правила: кто не побоится прийти за призванным и тот, у кого сердце не дрогнет, получает жертву злых чар обратно.

- Ха-ха. К чёрту правила! Никто ничего не узнает!

Ветром донесло ледяной голос и режущий нервы оглушительный шёпот. Запах сырой болотной воды залепил ноздри. Живот скрутило тугим узлом, и вся моя скромная недавняя трапеза приблизилась к горлу. Я сглотнул, слюна отдавала горечью.

- Я забираю его! - крикнула Динка. Бесстрашная и воинственная. - Мы уходим. Отпусти нас по-хорошему!

- Попробуй! - завыл ветер. Луна скрылась за тучами. И мы остались одни.

Туман подступил к горлу. Мне казалось, что я тону, погружаюсь в сырую зловонную бездну. Наверное, я отключился, но голос Дины, прорезавший шепчущий туман, привёл меня в сознания, став маяком.

- Микко, ты сильный, веди его к свету.

И мы пошли, не чувствуя земли, шли, словно плыли на свечение. И вдруг вынырнули в просвет, жадно дыша, будто бы задыхаясь. Сердце стучало. Пот стекал по лицу холодными каплями... Мы с Иосифом переглянулись.

Стояли мы возле Дины, на обрыве, где корни осин переплелись с трухлявыми, полусгнившими дубовыми. Высокие деревья, почерневшие у корней, серой корой сужались к макушке. Всегда без листьев. Мертвые, ждущие. Шепчущие призывно и жадно.

- Идите смело, мальчики. Держитесь за руки, - напутствовала нас Дина голосом своей бабули. - И пусть ваши сердца не дрогнут. Помните об этом.

- А ты? - спросили мы одновременно.

- Я задержу её.

- Мы тебя не бросим.

- Уведи его, а я справлюсь,- обратилась ко мне. - Третьи петухи пропоют, и всё будет кончено. Иди же! - крикнула. - Ждать недолго.

У неё был такой взгляд, мы не осмелились спорить.

Перейдя по бревну назад - будто подталкиваемые возмущёнными шепотками, стараясь не глядеть себе под ноги, я обернулся на слабый крик. Увиденное яркой картиной застыло в моей памяти. Мёртвые деревья обступили Динку со всех сторон. Они вцеплялись в неё корнями, окутывая её, постепенно приближаясь. Они нависали над нею, сдавливали её, скрывая за собой. Маленькая фигурка боролась, крича, и видно было, как ей тяжело.

Иосиф упал на землю, его трясло. Руки наши были крепко сжаты, и он невольно потянул меня за собой. Я отвлекся, поднимая его и впервые радуясь, что он такой тощий.

Оглянувшись с поляны, я увидел: Дина уже шла по бревну к нам.

Корни расцепились, вода бурлила в озере. Ночь огласилась пронзительным карканьем. Небо потемнело. Тьма стала кромешной. Стаи чёрных, как лепестки сажи. ворон слетались к острову со всех сторон.

Я подошёл к бревну, протягивая Дине руку, видя, как она обессилела. Ей оставалось преодолеть всего ничего.

Внезапно бревно покачнулось! Я успел схватить девочку за ладонь. Наши пальцы переплелись. И тут из воды выстрелом, поднимая холодные брызги, взметнулась ветка. Гибкий прутик обхватил Дину за пояс, хотя я продолжал тянуть. Из воды показалась голова, а потом выплыла вся фигура. Мне бы стало смешно, если бы не было так жутко.

Библиотекарша напоминала призрачную деву вод, о которой я читал в сказках. Обнажённая, с блестящей кожей, с зелёным венком, будто короной украшающим голову, и с тонкими, гибкими прутиками, скрывающими грудь.

Вспоминая тот день, я признаю: да, она была красива жуткой, нечеловеческой красотой, и я, только повзрослев, понял, что в ней находили мужчины. Соблазнительная, гибкая хищница. Ведьма, служащая силам зла.

Мы ещё не победили - она пришла за нами! - понял я тогда.

Я тянул Дину за руку, но её мокрая ладонь выскальзывала.

- Отпусти её, брось! - слышал я в дикой какофонии всех звуков, смешавшихся в один громогласный рёв.

- Нет, не отпущу, - шептал в ответ. - Я спасу её!

Смех резал сердце моё, точно стекло, в виски впились холодные гвозди.

- Отпустишь. Ты, Микко, ещё маленький. Ты слаб. Тебе не справиться.

Я падал на землю, и рука Дины выскальзывала. «Всё, проиграли! Всё, конец, не могу больше!» - кричало внутри меня. И нет никого рядом, кто бы перетянул чашу весов.

Пауза. Тишина. Секунда. Пар вырвался изо рта, застыв на мгновение в холодном воздухе. Время застыло, и вдруг Иосиф каким-то чудом оказался у бревна, сдёрнул с головы освящённый церковный рушник, дающий ему защиту.

Никто не ожидал того, что сделает слабый, замерзавший в лесу Иосиф! А он только что просто стоял - и вот те на: швырнул рушник, накидывая его ведьме на голову!

Я только успел заметить её удивлённый взгляд. А затем её глаза увеличились раза в два, напоминая рыбьи. Волосы лжебиблиотекарши заклубились, вспыхивая белым пламенем, разгораясь всё ярче, пока не зашипели, взметнувшись искрами, словно бенгальские огни-фейерверки, чёрной сажей опадая в воду.

Ведьма завыла и со всплеском упала в озеро!

Я перетащил Дину к нам. За озеро, за спасительную черту. Девочка помолчала, а потом просто выдохнула:

- Слышишь: петухи пропели?

Мы бежали домой, словно за нами гнались черти, и смех ведьмы звенел в моих ушах, а может, это был ветер. Не знаю, как добрались. Не знаю, что случилось с ведьмой.

- Итак, всё закончилось, да, деда? - спросил Александр. Его лицо побледнело. Он и Дима выглядели ошеломлёнными.

- Почти, - ответил Микко. Он тоже зевнул, закрывая рот ладошкой. - Пара слов - и конец истории. Тогда мы спаслись, победив её. А Милена Станиславовна просто исчезла. Словно и не работала в деревне долгих пятнадцать лет, а может, намного больше. Никто не знал, куда она пропала и что с ней произошло. Слухи ходили разные. Думали, что её забрал с собой один богатей из Москвы и что она вышла замуж. А может, она стала актрисой и сейчас выступает в театре.

Но мы знали. Мы с Диной знали страшную правду, хотя Иосиф практически ничего не помнил.

После всего пережитого Дина и я стали друзьями не разлей вода, и можно даже сказать, что я испытывал к ней нежные чувства. Хотя такие девчонки, как она, мне никогда не нравились.

- А почему? - спросил Дима.

Микко посмотрел на него, затем на Александра.

Наступила тишина.

Дедушка устал. Он говорил где-то час, и в его горле пересохло. Микко допил давно остывший кофе одним большим, последним глотком. Прокашлялся и продолжил. Кресло под этим мужчиной-горой протестующе скрипнуло, когда он дотянулся до земли поставить чашку.

- Потому, что она такая же несносная, как и ваша бабуля.

Братья переглянулись, взявшись за руки, без слов понимая друг друга.

Микко продолжил:

- А через год мы уехали. Мне было почти двенадцать. Поэтому я так и не знаю, чем всё по-настоящему закончилось. Возможно, ведьма ещё жива и тогда...

- Дед, ты гонишь, - сказали мальчишки.

- А вот и нет. Я правду говорю. - Микко улыбнулся.

- Всё, пошли спать, - сказал Микко. - Бабушка заждалась уже, да и время позднее.

Дед посмотрел на часы - было без пяти двенадцать.

Когда мальчики заснули, уложенные и заботливо укутанные пуховым одеялом, Микко сказал свое жене, сидевшей на диване:

- Я надеюсь, они усвоили урок, что не всё в этом мире так просто, как кажется на первый взгляд. Есть страшные тайны, которые лучше не разгадывать, а есть настоящие чудеса, которые заставляют задуматься, давая надежду, что, несмотря ни на что, добро победит и жизнь наладится.

- Я тоже надеюсь, милый, - сказала жена, беря его за руку, - что твои рассказы не станут для них просто историями. Ты только будь терпелив, не требуй от них слишком многого. Они ведь ещё маленькие мальчики. Со временем они всё поймут. Я знаю.

- Ну, сейчас я вам задам, негодники. Я же говорил вам не беспокоить меня!

Он поднялся, глядя на внуков, которые уже уселись на бревно напротив.

- Ну пожалуйста! - заныли они.

Микко снова сел в кресло-качалку. Он внимательно и серьёзно посмотрел в глаза внуков.

- Хорошо, но это в последний раз. Пусть вам мама сказки рассказывает. Она же писательница, как-никак.

- Ну, деда, мамины книжки - полный отстой. А ты так рассказываешь! - Светловолосый мальчик, задумался, словно вспоминая, а затем восторженно продолжил: - Дед, сказать по правде, когда ты говоришь, мы с братом будто бы переживаем всё вместе с тобой. Правда, Димон?

- Ага, - кивнул младший брат.

- Ладно, уговорили. Умеете задобрить старика.

Еловое полено треснуло. В воздухе запахло горящей смолой.

Мальчики замолчали, затаив дыхание, а Микко вдохнул пропитанный еловым духом воздух и начал рассказ.

- Расскажу я вам сказку. Второй раз повторять не буду, так что слушайте внимательно, - предупредил он. - Мне стукнуло одиннадцать, а может, чуть больше годков, когда родители временно переехали в Россию. В маленькую деревеньку, в ста километрах от Смоленска.

Так мы оказались в Богом забытой глуши, где нас ожидала маленькая избушка и место лесника для отца.

С работой отцу в то тяжёлое время помогла ваша прабабка Янина, живущая в деревне Столбцы.

Так вот, приехав туда, я понял одно: нам здесь не рады. Я не знал русского языка, лишь отдельные фразы, да и те с трудом мог понять.

- Ваша прабабка, - обратился он к внукам, хотя те и так всё знали, - была наполовину немка. Ей тоже в своё время пришлось нелегко: после войны она осталась в России, так как была военнопленной. Она-то и помогла мне выучить русский, а немецкий стал моим вторым языком, - с гордостью вспоминая, рассказывал Микко.

Сделав паузу, дед закряхтел, качаясь в кресле, посмотрел на огонь, беспощадно высвечивающий его глубокие, словно борозды, морщинки на волевом худощавом лице. Затем слегка наклонился, шаря кочергой в костре, ворочая догорающие еловые поленья. В воздух взметнулся столб искр.

- Что дальше, деда? - спросил Александр. Неспешная, плавная речь Микко навевала на него сон.

- Не мешай рассказывать, - толкнул его в бок Дима.

Александр надулся и замолчал, отодвигаясь подальше от брата.

Микко посмотрел на внуков и улыбнулся, вспоминая свои молодые годы.

Рассказывать занятные истории у костра - своеобразная семейная традиция, а Микко рассказывать умел. Голос хорошо поставлен. И говорил Микко, увлекая собеседника, заставляя его погружаться в свой мир. Вынуждая поверить безоговорочно, что всё рассказанное - чистая правда. Просто поверить на слово.

Месяц показался на небе, ветер подул, отгоняя серые облака в сторону, открывая майские звёзды. В доме, во всех комнатах, горел свет. Внутри, за большими окнами, было тепло и уютно. Но уходить мальчикам не хотелось. Слегка ёжась от холода, застегнув свои ветровки, они продолжали слушать рассказ.

- В школе, в которую пришлось мне ходить, был всего один кабинет. Самые младшие дети, лет шести и восьми, учились вместе с юнцами лет тринадцати. Маленькое серое помещение еле вмещало всех учащихся. Узкие окна впускали мало света. Теневая сторона, сырость, да и пола не было. Вместо него - чёрная земля, натоптанная. Школа находилась возле заброшенного конезавода, окружённая густым лесом, напротив остановки и одноэтажного магазина «Сельпо», с решётками на окнах.

Классы обучали две учительницы, а сам директор, Дмитрий Петрович, вёл русский язык. Важный, солидный мужчина за сорок, у которого плешь на затылке напоминала пятно, а квадратное лицо не знало улыбки. Он был злющий-презлющий. А в пыльной маленькой библиотеке перебирала стопки книг в потёртых обложках словно бы вышедшая из одной из них настоящая королева волшебной страны, по какой-то причине потерявшая своё королевство.

Библиотекарь, молодая женщина, была очень красивая и стройная, с длинными густыми волосами, заплетенными в косу, изящно уложенную короной на голове. Внимание всех привлекали высокий лоб, белая, как молоко, кожа и чёрные глаза, пронзительные, будто у хищной птицы.

Её взгляд мне не нравился, но общее впечатление не портил. Я был заинтригован: такая красавица!

Никто не знал, сколько ей лет и почему она работает в этом захолустье.

Но симпатию она внушала всем.

Её нежный голосок напоминал колокольчик, тонкий и очень приятный. Только её взгляд, задумчивый и какой-то странный, слишком пристальный, порой неприятно холодил кожу. Иногда она вглядывалась в лица детей, словно что-то выискивая. Но что?

Первая четверть подходила к концу. Осень не спешила сдавать позиции. Листья ещё не осыпались и устилали дорожки золотистым ковром, а солнце всё ещё согревало наши детские лица, когда мы зевали на уроках при взгляде в окно.

Часто вечерами я ходил к одинокому мальчику. Иосиф - так звали его. Тощий, нескладный, сутулый застенчивый мальчик напоминал бездомную собачонку. Он никому не нравился, все обходили его стороной, потому что его семья была одной из богатых.

У них всегда хватало в доме еды.

А я тоже сначала дразнил его, потому что он никогда не умел давать сдачи.

Сам не знаю, почему подружился с ним. Возможно, потому, что с другими детьми общаться было ещё сложней. Все в классе на пару лет меня старше, а этот, невзрачный и хилый, был мой ровесник. А может быть, просто потому, что однажды он меня угостил картофельными пирожками, испечёнными его «буббе», то есть бабушкой - толстой, некрасивой женщиной, которая слишком сильно любила его, единственного внука - сына своей болезненной дочери.

От школы через лес - минут сорок ходьбы, да и то быстрым шагом, минуя парк и кладбище возле лесной реки. Ветер там то замирал, то продувал насквозь, и говорили, что странные голоса шепчут там вечерней порой. А может, людям это только чудилось?

Места, по слухам, здесь были гиблыми.

В тот памятный солнечный день мы дружно сдавали книги. В подвале было пыльно, и паутина висела под подоконником. Милена, библиотекарь, всем улыбалась и была очень довольна, словно знала что-то, чего не знали мы. А Иосифа не было. Я только позже узнал, что его мать заболела. И, когда он пришёл после недельных каникул, я понял: дела совсем плохи. Иосиф был бледный. Его рубашка, всегда тщательно накрахмаленная, выглядела примятой, словно он в ней и спал, волосы спутаны, немытые. Под глазами появились чёрные круги, и, кажется, он похудел. Стал таким тонким, что в серый дождливый день напоминал привидение.

- Моя мать, - прошептал он тогда, - умирает, - и заплакал.

Такие грустные у него были глаза, что у меня сердце сдавило железным обручем. Я обнял его, не зная, чем ещё помочь, и всё шептал:

- Не плачь, не плачь.

Неделю спустя его мать умерла. Высокой температуры не выдержало слабое сердце. Тогда я почему-то подумал, что Иосиф слишком слабый, чтобы выдержать такой удар. Он оказался сильнее, чем меня удивил, но стал совсем нелюдимым, закрылся, возведя между собой и миром высокую, молчаливую стену.

Книги стали ему утешением.

Я пытался, поговорить с ним, но он тихо качал головой. Учителя практически не обращали на его причуды внимания, так как он исправно учился, только его частые блуждания по лесу казались всем странными.

За пару дней до конца октября к моей парте впервые подошла Дина Мартынова, девочка лет восьми. С русыми косами, плотная, румяная, она напоминала матрёшку. Вот она-то и предупредила меня, обронив пару слов как бы случайно:

- А Иосифа шептуны заберут. Не пускай его в лес тридцать первого. Сможешь?

Мне показалось, она сказала это издеваясь.

И я сказал ей, чтобы замолчала. В бабушкины сказки я не верил.

Она слегка улыбнулась и вернулась в девчачью компанию, а я никак не мог забыть её улыбки. Грусть и разочарование читались в глазах Дины, и я понял: она не шутила.

Двадцать девятого октября я сам подошёл к ней на маленькой перемене, когда все обедали тем, что принесли из дома. Я подошел, когда она в компании девчонок ела сало с хлебом и огурцом.

- Чего тебе? - презрительно окинула взглядом.

Тоже мне принцесса.

Я спросил:

- Расскажи, почему Иосифа должны забрать шептуны?

Она посмотрела на подруг. Затем прижала палец к губам.

- Тсс... Все, что я сейчас расскажу, останется между нами. Наша Библиотекарша положила на него глаз.

- И что? - удивлённо переспросил я.

- Ты что? Действительно ничего не понимаешь или только прикидываешься таким тугоухим?

Сказала и нахмурилась, краснея. Поднялась с широкой лавки в буфете и нависла надо мной, словно маленькая гора, в лаптях, в пёстром цветастом платье, толстом шерстяном свитере и большом платке.

- Расскажи мне всё, - возмутился я её порывистости. - Ты же знаешь – никому не расскажу.

- Расскажем? - спросила Дина, обращаясь к подругам. Те замолчали, пугая меня, а потом дружно закивали.

Дина улыбнулась и сразу стала мне симпатична. Я уже знал: её настроение менялось в одно мгновение. Про таких людей говорят: семь пятниц на неделе.

- Приходи после уроков на остановку. Там и поговорим.

Я кивнул, уходя в класс. Голод мучил меня. Один лишь кусок хлеба всухомятку ни на грамм не насытил меня.

Уроки проходили медленно, словно время застыло, превратившись в кисель, а может, всё замедлилось просто оттого, что я был голодный. Мой желудок урчал недовольный, ведь я даже воды не попил. Но на это никто не обращал внимания. В классе привыкли. Лёгкий голод был нормой. Даже у учителей часто животы урчали, требуя еды.

… Остановка. Маленькая деревянная скамейка, зелёная краска которой облупилась и вспучилась. Здесь всегда нужно было сидеть осторожно, чтобы не заскоблить себе ненароком занозу.

- Пришел всё-таки, - сказала, а у самой глазёнки зелёным огоньком поблёскивают. Дина в этот момент напомнила мне кошку, такая же холёная.

- А где подружки твои, потеряла? - спросил я, чтобы скрыть, как урчит у меня в брюхе. Не вышло. Она услышала, а я чуть не сгорел от стыда, краснея и жутко злясь на себя из-за этого.

- Голодный, небось, - сказала и улыбнулась. А на щеках показались ямочки. Милые такие и веснушчатые.

- Голодный, - ответил я, кутаясь в серую фуфайку.

Пронизывающий ветер продувал насквозь. В ноябре ожидались заморозки.

Ни с того ни с сего она вынула из сумки яблоко, протянула мне, робко сказав:

- Угощайся. И не смотри на меня, я сыта, а ты ешь и слушай.

Я куснул красное яблоко. Сочное. Зимний сорт, крепкая кожура. Было так вкусно и так сладко стекал по губам сок, что я облизнулся.

Дина начала историю.

- Микко, ты недавно приехал сюда и многого не знаешь. Я тебе вот что скажу: мне моя бабушка рассказала, что библиотекарша - ведьма и лучше держаться от неё подальше.

- Как? - изумился я.

- А вот так запросто. Ты слушай и не перебивай, а то я разозлюсь и уйду. Сама не знаю, почему помочь решила. Жалко тебя, и Иосифа жалко. Хоть он и богатей, но всё же маленький ещё. У нас говорят: у кого печаль выела сердце насквозь, а глаза запали от горя в глазницы - в тот момент, когда человек падает духом, он становится добычей. Не важно, сколько ему лет, сколько денег имеет. Шептуны чувствуют его боль и призывают. А библиотекарша - их проводница. Все знают об этом, но молчат. Боятся ведьмы. Но я так не могу больше, я не могу чувствовать себя виноватой. В позапрошлом году в лес ушёл Антон, у которого трактором задавило пьяного брата. Теперь Иосиф. Его мать умерла, и его приметили.

- А как же его отец, бабка?

- А ну их. Они старые. Ведьма выбирает, кто повкусней, помоложе - так сказать.

- А… - открыл было я рот и замолчал. Во всё это верилось с трудом. Сказка она сказка и есть. Былью здесь и не пахнет. - А что делать-то? Я тут при чём? Вы боитесь ведьмы, а я что - леший? Как я могу ему помочь?

- Я думаю вот что. Если ты не пустишь его в лес в особый день, то она его отпустит. У нас же как всё получается? Уходят всегда строго по порам года. Так, если не ошибаюсь, моя бабуля говорила. Последний день октября, сочельник, первого мая и вот - вспомнила - двадцать первого июня, когда день самый длинный.

- Ты так много знаешь, - удивился я.

Я растерялся, и, признаюсь, мне стало любопытно. А вдруг всё правда, а вдруг не врёт и искренне помочь хочет? Верить или нет - времени обдумывать нет. Месяц заканчивался через два дня.

- Я помогу тебе, только обещай, что пойдём караулить Иосифа вместе. Засиделась я. Скучно.

- Книжек много читаешь, - буркнул я, - совсем как Иосиф. Ну что мне делать с тобой? А, была не была. Радуйся, Динка, уговорила, встретимся в десять!

- … И что было дальше, дедушка? - спросил светловолосый Александр, вставая с берёзового пня, подходя ближе к деду. Микко улыбнулся. Он любил своего внука, совсем не похожего на его сына.

- Интересно? - спросил он, глядя на Диму.

Он молчал и хмурился, а Александр, сказал, обнимая его за шею:

- Ну, продолжай, пожалуйста!

- Одну минутку, - сказал дед, кряхтя и вставая с кресла. - Подождите чуток, я отлучусь и мигом приду обратно.

Микко пришёл с большой кружкой кофе и парой штук овсяных печенюшек.

- Держите, балбесы, угощайтесь, - ласково сказал он подошедшим внукам. Дед и сам отпил глоток, зажмурил глаза, наслаждаясь, а потом продолжил рассказ. - Так, на чём я остановился? Ах да, вспомнил, - почесал он седеющую макушку. Волосы у деда, несмотря на возраст, были чёрными и только буквально пару лет назад, когда ему исполнилось шестьдесят восемь, стали слегка седеть на висках и затылке. - Конец месяца наступил внезапно. Уроки, школа, домашние обязанности пролетели, закрутились, как карусель, промелькнули, словно мгновение. Казалось, сегодня я проснулся, а на дворе уже вечер. И страшно, и боязно идти следить за Иосифом.

Но обещания надо выполнять, иначе сколько тогда стоит моё слово?

И вот - часиков в десять, когда мои уставшие родители видели третий сон, я выбрался через окно в крохотной спальне, погладив по голове Бима – это гладкошёрстный пёс, дом наш сторожил. И пошёл, направляясь за дом, чтобы перелезть через забор там, где возле парника находилась старая рама. На неё удобно ставить ногу. Ведь я невысокий, и до верхушки забора мне трудно достать.

Перелез, подтянулся - и вот я уже на улице, широкой, с длинными канавами для сточных вод и глиняной колеёй.