О, какая дорогая моему сердцу тема! Как говорится, как вспомню, так вздрогну.
Хозяйка одного моего временного жилища, ласково называемая мною Жаба Гадюковна, сдавала мне комнату в двухкомнатных апартаментах на ул. Рубинштейна (3 шага от Невского проспекта), проживая при этом в пригороде с душевным названием Отрадное. Наезжала изредка и ненадолго, чем радовала меня до опупения. Конец блаженству наступил однажды осенью. Бабуля решила не заготавливать дрова на зиму и перебраться в город («Ни дров, ни воды таскать не надо, да и ты, если что, под боком»- сказала она, глядя в мои офигевшие глаза.)
Что из этого вышло, я не забуду никогда!
Во- первых, она была патологически нечистоплотна, и это не смотря на изобилие той самой воды. После ее кашеварения на кухню войти просто невозможно- или в уроненную вареную картошину вляпаешься, или на какой-нибудь гадости поскользнешься. Как всякий старый человек, она ужасный «Плюшкин»- собирала все, что не приколочено: яичные скорлупки для курочек, упаковки от сметаны и ряженки для рассады, полиэтиленовые мешочки хрен знает для чего и так до бесконечности. Все это «добро» хранилось тут же, на кухне, вызывая у меня то рвотный рефлекс, то нервную почесуху попеременно.
Во- вторых, опять же, как всякий старый человек, она страдала долговременной забывчивостью. Поставит вариться что-нибудь, и забудет. Шмон от ее забывчивости три дня витает по квартире и никаким гадом его не вывести, не говоря уже о том, что те же три дня загубленная кастрюлька стоит на «лобном» месте и пугает своими сгоревшими останками. Бабулька явно не страдала брезгливостью, поэтому процесс травления моего хрупкого организма был практически безостановочным. Особая веселуха начиналась по вечерам, когда из потайных мест доставались многочисленные баночки, мази и притирания. «Тонкий аромат» змеиного яда, корвалола и других, неизвестных мне лекарств медленно расползался по всей квартире, заползал во все дырочки, пробирал до печенок и висел в воздухе до самого утра, когда я обливалась духами, уходя на работу.
В- третьих, порой я фигела от ее вопросов.
- Знаешь, я вот все спросить у тебя хотела… чем ты глаза подводишь? (приехали!)
- Ничем.
- Вообще ничем?
- Ага…
- Что, совсем никогда не подводишь?
- Ну да…
- Странная, ты, какая то (клянусь, она готова была перекреститься).
А иногда просто, уже зная мою неразговорчивую с чужими людьми натуру, начинала о чем-нибудь рассказывать, и ей даже все равно, слушала я, или нет. Хотя порой ее перлы были достойны и моего одобрения. Однажды, глядя на вентиляционную коробку от кондиционера на противоположной стороне дома, заявила: «Вот! Радио повесили, а музыка не играет!» Я чуть в голос не заржала.
Описывая все "прелести" нашего совместного проживания, не могу не упомянуть и о телефонных разговорах. Начинались они, как правило, вечером, когда мне, приползшей с работы, хотелось тишины и покоя, но общительные бабкины подружки никогда не позволят молодому рабочему организму расслабиться и уснуть раньше полуночи (а я-жаворонок). Не смотря на то, что я поставила радио-телефон, позволяющий даже мусор выносить с трубкой в руках, Змея Мымровна не спешила запереться в своей комнате. Зачем?! Уж лучше в коридоре, да так, чтоб громче телевизора, и понеслась… про погоду, детей, внуков и правнуков, цены, магазины, щемление в боку, теснение в груди и стреляние в жопе! И все это сначала Зине, потом Люсе, потом Кате, потом Кире Александровне, при этом заканчиваются все разговоры…мужайтесь… прощанием ДО ЗАВТРА! Каково? И ведь точно, не врала, на следующий вечер повторялась та же фигня. Сдуреть! А стоило ей куда-нибудь уйти, как все эти Кати, Зины и черти лысые вопрошали с меня: «А не сказала она, куда пошла? А когда вернется? А ты не знаешь, что ей доктор то сегодня сказал?»
В общем, я с ней не то, что весну, я с ней и первый снег не встречала – сбежала подальше от такого милого соседства.