Что же касается реальности, то переживаний хватает с избытком, впрочем как и душевных порывов. Но начинается все со страданий. Да, именно страдания ты испытываешь в первую очередь, поднимаясь в пять утра. Потом идет сильный душевный порыв – плюнуть на все и поспать дальше, который заканчивается неизменным морально-этическим выбором – идти или нет? И вот наступает тонкая грань, зависящая от удачливости рыболова и благосклонности звезд. Если сейчас лечь спать, то потом можно сделать вид, что не прозвенел будильник и все поймут, но выходные будут упущены. Можно проснутся, пойти на рыбалку, поминутно называя себя идиотом и вернутся хорошим уловом, который сразу компенсирует и раннюю побудку, и превратности жизни, и утреннее неуважение к самому себе. А еще можно пойти и ничего не поймать. И тогда ты действительно будешь выглядеть как идиот. Я думаю именно из-за боязни этого ощущения некоторые рыбаки берут с собой спиртные напитки. После анестезии страх неудачи сменяется веселой расхлябанностью, которая на утро может вылиться в головную боль и все то же стойкое ощущение, что ты все равно идиот, но уже страдающий от похмелья. Скорее всего, некоторые рыбаки покупают живую рыбу, лишь для того, чтобы приглушить это тревожное чувство, а никак не для отчета перед женой.

В сущности рыбак очень смелый человек, он знает, что его ждет, но все равно идет вперед не взирая на трудности. А трудностей хватает, да таких, что ранний подъем забывается напрочь. Честно говоря, я никогда самостоятельно не выбирал место для рыбалки, меня приводили. Видимо из-за того, что я сразу оказывался на рыбном месте, у меня сложилась определенная иллюзия – летом умереть от голода нельзя. Да, нет гарантии, что ты поймаешь крупную рыбу, но натаскать кучу мелочи можно буквально за час. И если ты не привередлив, то эта рыба в скором времени превратится в изумительную уху. Или рыбную кашу, но для этого надо пожалеть воды или забыть о том, что у тебя что-то варится. Однако эту рыбу надо еще поймать. Навесить нужную снасть, выставить глубину, повесть на крючок червя, забросить удочку, поймать себя за штаны, отцепит штаны, загнать крючок в палец, вынуть, в сердцах плюнуть на червя и все же забросить все это дело в ближайшие кусты. Вот тут и начинаются первые отличия профессионала от любителя. Профессионал делает все то же самое, но незаметно для постороннего глаза. Крючок так же цепляется за палец, но маскируется ловким движением, и вот казалась бы он просто поправил поплавок. Заброс в кусты сопровождается убедительным «может под корягой кто прячется», а полные ярости плевки в ничем неповинного червя вообще не комментируются, создавая впечатление сложного ритуала, необходимого для лучшей акклиматизации наживки в неблагоприятных условиях водоема. Любитель же сопровождает свои действия громогласными проклятиями и криками о помощи, чем провоцирует появление еще одного рыбацкого мифа, о том, что кричать нельзя, а то рыбу распугаешь. Поверьте мне, рыбе глубоко пофиг, когда и как ты вступал в сексуальные связи с давно почившей матушкой дождевого червя, а так же ей совершенно фиолетово на чем ты вертел эту рыбалку, удочку, снасти и тракториста дядю Колю, случайно проезжавшего мимо. Зато ей интересно зачем ты съел прикормку? Причем остальным тоже интересно, но как объяснить этим простым людям, что на вкус, цвет и запах – эта субстанция напоминает растворимый несквик, который ты так любил есть в детстве. И да, тот кто придумывал эту прикормку – извращенцы, забывающие о стойких ассоциациях простых граждан.

Далее выясняются новые подробности, оказывается поплавок не стоит на месте! Нет, если это озеро, а на улице полный штиль, то он так и зависнет в метре от берега, во всех остальных вариантах поплавок, медленно покачиваясь, поплывет по течению. В данным случае полезно уточнить порядок действий, а не тупо бежать по берегу, спотыкаясь, но не отводя взгляд от поплавка. Вот тут добавляется новый факт – это не покачивания. Это поклевка. Да, надо было дергать. Сильно. Как человек прошедший это могу добавить, больше всего изумляет не упущенная рыба. Поражает, что крючок до омерзения гол. Его сожрали! Подло, нагло сожрали. В смысле червя. И рыба даже не подумала зацепиться.

Но со временем приходит опыт. И вот ты уже стоишь на облюбованном участке берега, закидываешь удочку, ждешь пока поплавок пройдет мимо тебя по течению. Снова забрасываешь, периодически снимаешь рыбу, отпуская мелких, складывая в садок крупных, причем все они не длиннее ладони, и ждешь настоящей, большой рыбы, такой какую видел на фотографиях в журналах. И тебя не смущает, что это рыба из журнала была выловлена в море, а твоя удочка вряд ли выдержит более пяти килограмм. Ты наслаждаешься. Вода, природа, птички поют – идиллия. Вот оно единение с природой! И тут появляются комары. Единение с природой начинается с новой силой. Она буквально внедряется в тебя, находя малейшие незащищенные участки. И вот ты уже немного меняешь установленный ритм. Забросил, хлопнул себя по лицу. Помахал у уха, почесал ногу, вытащил. Забросил снова, дернулся от укуса в шею, случайно подсек рыбу. Выкинул на берег, снял с крючка. И размазал чешую со слизью по щеке. Мазь конечно помогает, но как бы ты не старался, всегда останутся незащищенные участки. Причем если комары чувствуют репелленты на расстоянии, то мошка тупо тычется и тут же отскакивает. Наиболее удачливые залетают в нос и уши, но продолжают завидовать залетевшим в глаз – этим уделяется куда больше внимания.

И вот тут можно почувствовать настоящий азарт. Ты словно охотник и жертва одновременно. Поймать самому, и не дать поймать себя. Отмахнутся и не потерять удочку. Но все же главным остается рыба – она действительно ловится! И в этот время может наступить еще один ключевой момент – кто-то сильно тянет за леску. Ты напрягаешься. Это точно, кто-то крупный. Вот леска пошла в одну сторону, в другую. Ты тянешь на себя. Удочка выгибается дугой, но все же поддается. Ты медленно подводишь к берегу. И вот, сквозь толщу мутной воды видно, что это окунь. Большой. Полосатый. С остроконечным плавником. Он сильно бьет хвостом, рыская из стороны в сторону и каждый раз твое сердце обрывается. «Только бы не сорвался, только бы не сорвался» - думаешь ты, держа удочку. И вот, когда ты практически вытащил его на берег, он срывается. В диком прыжке, забыв о мелочах, ты ныряешь за ним, но уже поздно. И вот ты стоишь по колено в воде. С тебя течет. Штаны грязные, в руках бесполезная удочка. А окуня нет. Он уплыл. И ловить дальше не хочется, потому что вся остальная рыба кажется непростительно мелкой. И домой идти не хочется, потому что обидно. А хочется найти эту заразу и поджарить на сковородке, чтобы разом отомстить за все мучения. И вот тут, по классике драматического кино начинает идти дождь. Мелкий, противный, холодный. И точно знаешь, что дальше будет только хуже. Если пойдешь пешком, то обязательно поскользнешься и придешь домой грязный. А если поедешь на машине, то обязательно встретишь старую копейку. Водитель её – обладатель широкой русской души, не ждет приключений, он их ищет. Поэтому и выехал в дождь, непонятно куда, непонятно зачем, но полностью прогретый изнутри по старинному рецепту – так чтоб в глазах плескалось. А дорогу уже развезло. И вот наступает священное сочетание двух извечных русских проблем. И бросить этого бедолагу жалко, на его заглохшем драндулете, и высовываться неохота. Но ты все равно достаешь свой трос из багажника, По уши пачкаешься в грязи, машину таскает, копейка усиленно пытается сползти в кювет. Но ты все же куда-то доезжаешь. Получаешь полные перегаром благодарности, совершенно тебе ненужные и весьма неприятные. После чего едешь домой. А вот дома появляются новые мучения. Ты не можешь понять, зачем тебе столько рыбы? Ты же ее не любишь! А на рыбалку пошел за компанию. Еще её надо чистить и потрошить, пачкая уютную кухню. И жарить. А еще лучше раздать владельцем котов, чтобы окончательно спихнуть с себя это бремя на чужие плечи. Или сварить уху. Уха в данном случае наиболее предпочтительный вариант. Если все сделать правильно. А для правильности нужно довести воду до кипения, закинуть рыбу, подождать пятнадцать минут, вынуть рыбу, закинуть картошки, под конец добавить репчатого лука, затем налить в тарелку, щедро сыпануть зелени и черного перца. Так вы получите чудесно благоухающую уху, обволакивающую рот изумительным вкусом и приятно разливающуюся теплом, по всему телу. Если же вы еще выпьете немного холодной водки, и тут же закусите её ухой с черным хлебом, то вполне возможно испытать гастрономический оргазм. Сочетание умопомрачительно вкусное. Для тех, кто не любит водку, я советую просто попробовать. Один раз. Только водка должна быть хорошей и обязательно холодной. Если не понравится, можете больше не пробовать, я не настаиваю.

Пришлось покупать спиннинг. И катушку. И блёсны. И воблеры. И коробочку для блёсен и воблеров. И рюкзак, чтобы класть в него коробочку для блёсен и воблеров. И, конечно, рыбу. Понятно, что рюкзак нужен побольше, чтобы смог вместить хотя бы малую часть всей пойманной рыбы.

Примерно на середине выбора блёсен я впервые поймал рыболовный азарт — а что ещё делать, когда ты выбираешь непонятно что непонятно из чего и ориентир у тебя только один: «Представь, что ты лосось — какую блесну ты бы атаковал?». Три часа я мысленно атаковал блесны, пожирал крючки, бросался на воблеры, бил хвостом и путался в подсачке. А, да, нужен был ещё подсачок.

Спиннинг я вообще выбрал чисто по названию — смотрел, смотрел, потом хмыкнул: «О, Довлатов пойдёт» — и купил спиннинг под названием «Компромисс». Надеялся, что он как-то будет успокаивать лосося и меня, работать на доверие, мол, я не агрессивный рыбак, у которого вода всегда стоит на самой границе вейдерсов, а просто неплохо провожу время и не прочь вас поймать, если вы, конечно, не слишком заняты нерестом или чем-то вроде того.

Ещё, конечно, меня немного взволновали медведи. Предполагалось, что они там водятся и знают, что иногда на реку приезжают вкусные рыбаки, которые в первые секунды приятно пружинят на зубах. Это неопрен пружинит, из вейдерсов.

Подруга спросила меня, насколько я готов к рыбалке, и я отрапортовал, что купил и блёсны с воблерами, и удочку, и рыболовные перчатки, и дуделку от медведя... Подруга ответила, что я молодец и дуделка особенно важна. Возможно, последнее, что я успею сделать в жизни — это подудеть на медведя.

После этого она сразу спросила, чтобы как-то отвлечь меня от мысли об огромных зубах, чем рыболовные перчатки отличаются от каких-то других. Так вот, у них обрезаны большой, указательный и средний палец. «Так это ж перчатки для цифровых художников!» — воскликнула она. Ну и зашибись, подумал я, пусть лосось думает, что я его рисую.

В результате заказанная дуделка от медведя (или для медведя) мне прийти не успела, зато успели прийти файеры, тоже для медведя. Чтобы у него был, так сказать, ужин при свечах.

В общем, я собрал всю тёплую одежду в доме, сложил рыболовные снасти, после недолгой борьбы свернул непослушные вейдерсы и мы поехали в Кузомень.

Деревня Кузомень лежит в подбрюшье Кольского полуострова и в ней нет вообще ни единого ровного места. Она извивается вдоль берега реки и постепенно сползает в неё с обрыва, подталкиваемая песчаными дюнами.

Вы наверняка спросите меня, откуда на Кольском полуострове песчаные дюны. А я отвечу — это же знаменитые Кузоменьские пески, их каждый знает. Речка Варзуга в месте своего впадения в Кандалакшский залив образует маленький дочерний полуостров, на который однажды пришли люди и теперь там пустыня. Вечная история, банк Империал. Был лес, его вырубили, почва эрозировала и теперь там эрозированная почва. На которой стоит наполовину эрозированная деревня и посреди деревни стоит почти полностью эрозированный Уазик. И скрипит на ветру последней не до конца эрозированной дверью.

Когда вы только выезжаете из кольского леса на простор Кузоменьских песков, то если взять немного левее, переключиться на пониженную передачу, поддать газу на подъеме и внатяг ехать вдоль берега, то скоро вы заметите маленькую табличку. На табличке человечество самонадеянно написало «Сад памяти 2024», а за табличкой ожидаемо ничего нет, всё зачахло и умерло. Только песок и из него в трёх местах еле заметно торчит то, что год назад, вероятно, должно было быть садом. На Марсе у них будут яблони цвести, ага.

Деревня Кузомень в некотором смысле рыбацкая, потому что туда всё время приезжают разные рыбаки — ну, из тех, которые физически могут туда доехать. Поэтому выглядит всё довольно эклектично: кривенькие деревянные домики, между которыми тут и там стоят люксовые внедорожники.

При этом в деревне есть небольшое, но всё-таки собственное население, школа, церковь и несколько магазинов. По крайней мере я видел магазин №1 и магазин №3. Магазин №2 найти не удалось — возможно, его поглотили пески или унесло течением.

Лучший вид на деревню открывается с кладбища. На песчаной горе небрежно набросаны могилки, и покосившиеся кресты на вершине отбрасывают длинные, как столбы, тени в долгом северном закате. Если же пойти вдоль полуострова к мысу, где река Варзуга окончательно сдаётся Кандалакшскому заливу, то на середине дороги становится не видно ни деревни, ни мыса, ни моря. Только на головой, опасно снижаясь, начинают кружить и орать чайки, возмущенные тем, что человек приближается к их гнездовьям. В тот момент ещё налетел туман, скрыл остатки пейзажа и вокруг остались только шум ветра, шум моря, крики чаек и тусклый свет пробивающегося через облака солнца. Так обычно в кино показывают персонажей в коме — место, где ничего нет и висит молочная пелена.

В Кузомени всё закрывается на лопату. Если что-то закрыто — поперек входа будет стоять лопата. Например, магазин №1 старенький и там стоит обычная штыковая лопата. А магазин №3 побольше и его даже можно назвать современным — там вход надёжно заперт на большую снеговую лопату. Ни тот, ни другой магазин за несколько дней обнаружить открытыми мне не удалось — расписание у них почти каждый день разное, оно учитывает поздний завтрак, сиесту и «да ладно, всё равно сегодня уж никто не придёт».

Неизменно открытым — это было видно по лопате, которая гостеприимно стояла рядом с резной калиткой — был только «Пункт продажи лицензий». Туда нужно было регулярно носить деньги, иначе рыбнадзор засечёт тебя с противоправной рыбой и пристрелит, как бешеную собаку и ничего ему за это, небось, не будет. Наоборот, ещё награду какую-нибудь дадут, «За спасение сёмги». Рыбнадзор по рассказам — хуже медведя, потому что на них не действуют ни файеры, ни дуделка. Разве что разозлят только.

Мы вдевятером поселились в доме на берегу реки и я ожидал, что поутру мы будем выходить на берег с удочками и прямо вот ловить, но нет. Видимо, это как с хождением за грибами — у опушки ничего нормального не соберешь, надо обязательно лезть в самый бурелом.

Утром к берегу подошла надувная лодка с мотором, чтобы на весь день увезти нас через широкую речку Варзугу в речку Кицу и еще там немного подальше, и ещё подальше, и вот там кусты, вылезай, приехали. Это называлось энергичным десантным словом «заброска», хотя очевидно, что выглядело это больше как «маршрутка». Тем более, что за проезд мы тоже передавали.

И вот мы плыли, а я смотрел по сторонам и вдоль Кицы по берегам были равномерно расставлены другие рыбаки с многообещающе разочарованным видом. По их виду и ещё по тому, что рыба не запрыгивала в лодку сама и на хлестала нас килограммовыми хвостами по лицам, я понял, что мне явно придется скорректировать свои ожидания.

Оказавшись на берегу, я скинул рюкзак и принялся наблюдать, что делают остальные — единственный доступный способ понять, как вообще ловить эту дурацкую рыбу. Под конец, когда спиннинг был собран, мне быстро провели ликбез по рыболовству: «Вот это катушка, тут стопор щёлк-щёлк, вот фрикцион — его туда-сюда потуже-послабже, смотря какая рыба, вот так бросаешь, отпускаешь, потом защёлкиваешь и крутишь и смотри, чтоб блесна играла».

Ну и всё, дальше я просто делал, как сказали, забрасывал и крутил. Следил, чтобы блесна играла, что бы это ни значило, и время от времени деловито менял сами блёсны. Потому что каждая блесна должна успеть поиграть в реке, иначе что я, зря их сюда пёр, что ли?

Блёсны играли играли в глубине, солнечные блики играли на поверхности, а я стоят и размышлял о своём, наблюдая, как течёт речка Кица и постепенно затекает спина. А потом отходил на берег, прислонял спиннинг к дереву, ложился на прибрежную траву в тени деревьев и дремал.

Единственное, в чем мы были жестоко обмануты — так это в погоде. По прошлогоднему опыту остальных рыбаков обещалось, что стылый дождь будет падать здесь на снег, мы будем страшно мерзнуть, лица будут покрываться инеем, а красно-синие пальцы с трудом надевать новую блесну на шнур. Но светило солнце, куртки были сброшены, а пот из под кофты медленно наполнял вейдерсы.

За первый день мы вдевятером поймали две рыбы на всех. И сожрали их в тот же вечер сырыми, макая в соевый соус и запивая вкусной водкой. Четыре дня я вообще пил водку во все приёмы пищи, кроме завтрака. Но так — с усилием начинающего рыбака, чтобы не терять концентрации и не пытаться брататься с медведем или тем более с рыбнадзором, если бы они вдруг заглянули на огонёк.

Я, как и было заявлено вначале, решительно ничего не поймал — кроме одного движения подсачком, чтобы зафиксировать рыбу товарища. Но это не считается, конечно. За всё время рыбалки клюнуло у меня ровно один раз — рыбина подергала немного, потом прыгнула, сверкнув на меня глазом, сорвалась и ушла, хохоча и булькая, дальше вверх по течению.

Зато я успел, попеременно торча из воды и валяясь на берегу, передумать все имеющиеся у меня к тридцати девяти годам мысли. И выяснил, что их гораздо, гораздо меньше, чем я предполагал.