Серия «Там, где дуют злые ветры»

- Что с Макаром Игоревичем? - встряхнул Володю Егор Петрович.

- А что с ним, - всхлипнул Володя. – Бредит в спальне. Совсем крыша у старика поехала, потный весь да бормочет хренотень всякую без умолку.

- Соберись, парень! - ударил по щеке Володю, пока не добился более или менее осмысленного взгляда. Затем велел пойти поискать соль и консервацию на кухне.

Макар Игоревич лежал на постели. Без своей шапочки, в свете прикроватного бра он выглядел плешивым стариком с измождённым лицом. Егор Петрович взял друга за руку, вытер носовым платочком слюну с уголка губ и попытался что-то сказать, да не мог найти слов, только слёзы предательски защипали в глазах.

Макар Игоревич что-то тихо сказал, и от его слов Егора Петровича насквозь пробрало: «Великан пробудился, и цепи его спадут с темнотой. Дом - это улей. Они все - рой. Вылетят с  ветром в ночь, свободные, голодные…» Макар Игоревич забулькал, забился в конвульсиях.

- Я вытащу тебя, друг, - сжал его сухую ладонь Егор Петрович.

В закромах у Макара Игоревича не водилось солений, поэтому рассол для пульверизатора пришлось делать, смешивая обычную соль и воду. Володя оживился и вовсю задавал вопросы: что, для чего и зачем. Попутно рассказывал, как пытался звать на помощь, стучал и звонил соседям, а из квартир вылетали парящие в воздухе вещи, да синие точки носились вместе со сквозняком. Из подъезда выбраться ему не удалось. На первом этаже толпились голые люди, и одного взгляда на их бледные лица с распахнутыми ртами хватило пареньку, чтобы бежать без оглядки обратно, в квартиру. Запереть дверь и долго с отчаянной надеждой смотреть в окно, чтобы, возможно, позвать на помощь кого-нибудь проходящего поблизости.

С помощью Володи вместе одели Макара Игоревича, которого затем бельевой верёвкой привязали к спине Егора Петровича, чтобы не упал. Сделали ещё примитивные прыскалки из найденных под раковиной бутылок, пробив в пробках раскалённым на плите шилом дырки.

Из глазка в двери видно, что площадка пустая. А дальше. План перебраться в третий или четвёртый подъезд через крышу, пришлось отклонить из-за Макара Игоревича. Решили идти, пусть с боем, но хотя бы на второй этаж и там с площадки  выбраться на улицу через окно, прилегающее к торцу навеса над подъездной дверью.

Всё бы хорошо, но как только двинулись, на них напали. Из квартир вылетали вещи. От дикого сквозняка спёрло дыхание, мешая идти.

Отбивались, с криками поливая вокруг себя солёной водой, несколько раз попав на голых существ, едва напоминающих соседей, отогнав их прочь.

Макар Игоревич что-то мычал и хныкал.

Синие точки неимоверно быстро стекались по потолку, по стенам, сливаясь в огромную фигуру, растопыривающую в захвате руки. Запас солёной воды в пульверизаторе и брызгалках стремительно таял. Но, наконец, добрались до второго этажа. Открыли окно, в лицо дохнул снежный ветер, настолько невероятно сильный, что выбраться наружу не представлялось возможным.

Егор Петрович выдохнул, озираясь по сторонам, пытаясь подавить зреющую панику. Володя не выдержал и закатил истерику: мол, всё бесполезно, подохнем все здесь.

Один Кирюша молчал, а затем, насупившись, за руку потащил дедушку к ближайшей приоткрытой двери квартиры. Макар Игоревич замычал, забился в повязках, замедляя шаг всех, - и это спасло от того, что пряталось за дверью.

Огромное, раздутое тело изнутри пульсировало синевой, наполовину высунувшись из дверного проёма. Оно раскрыло острозубый рот и выстрелило языком, обвив руку Володи. Парнишка заорал. В ход пошла брызгалка, но от паники и ужаса на существо попадали лишь слабые капли.

Хитрющее, оно втянуло Володю в квартиру и хлопнуло дверью. Тонкий крик ужаса взлетел агонией боли и затих, тут же сменившись жадным урчанием и чмоканьем.

Кирюша захныкал, уткнувшись головой в живот Егора Петровича.

Не было сил идти дальше, руки пенсионера колотились. А снизу на шум шустренько подтаскивались твари. Егор Петрович чертыхнулся. Макар Игоревич вдруг заговорил, забулькал и жестами дал понять, чтобы шли в соседнюю, двенадцатую квартиру. Еле слышно выдавил – мол, там пусто.

Без раздумий ворвались в незапертую дверь, Егор Петрович сразу запер замок, в котором то ли по случайности, то ли по дикому везенью торчал ключ.

Старушку в халатике обнаружили на кухне сидящей на стуле, с опущенной на грудь головой. Разбитый стакан, вода на полу. Разворошенная сумка и таблетки. Может, она просто не успела их выпить?

Квартира действительно оказалась пуста, вот только что-то жадно урчало в ванной. Проверять, что именно, не хотелось. Нужно было выбираться.

Окрыли балкон, заставленный разным хламом: сломанными стульями, торшером, книгами и журналами в полиэтиленовой плёнке, горшками с землёй. Чего тут только ни было…

Наконец, Егор Петрович подобрался к окну, подсадил Кирюшу. Сказал, чтобы не боялся, что упасть на снег – нестрашно и небольно, что дедушка сразу полезет за ним. А  Кирюша вдруг заявил, что уже не маленький и не глупый, что всё понимает, - и обнял Егора Петровича крепко-крепко.

- Ну, лезь, давай, Кирюша.…

А за окном всё молочно-белое, снежинки вихрятся в воздухе таким плотным кружевом, что сквозь него ничего не видно, оттого жутко.

Не получилось. Сколько ручки малой не отцеплял от рамы, сколько ни прыгал в окно, точно в пружинистую стену головой упирался. Егор Петрович и сам не раз попробовал. Да всё без толку. А вот стул, удивительное дело, выбросить наружу удалось. Макар Игоревич забулькал, вещая:

- Идёт, он идёт.

Тряхнуло сильно, зазвенели стёкла, лампа с потолка слетела, грохнулось что-то в коридоре. Враз потемнело.

Кирюша упал, ударился обо что-то, захныкал. Егор Петрович осел на колени, прикусил губу. Макар Игоревич затих. Хотелось выть волком, а лучше бы водки выпить. Водка-то… Его вдруг осенило.

Велел внуку развязать Макара Игоревича. Тяжко стало, враз ощутил костями, что выдохся весь.

Как положили инвалида на ковёр, то Кирюша больше ничего не спрашивал, а у самого руки трясутся, левое веко дёргается, но не плачет. Молодец, крепким мужиком будет, когда вырастет. А Макар Игоревич лежит холодный, серый, и пульса нет.

Вот так, отмучившись, друг умер.

Вздохнул Егор Петрович да закрыл балкон и стал искать по шкафчикам – вдруг повезёт. Нашёл початую бутылку водки ещё советского производства. «Пшеничная». Экий раритет. Глоточек выпил, согрелся. Про себя помянул друга.

Кирюша ссыпал соль из солонки в карманы. Затем деловито растворял в воде то, что не влезло для пульверизатора. Во входную дверь всё чаще скреблись. Осторожничали  или просто растягивали удовольствие.

В крохотной спальне, в тумбочке у кровати, стояли травяные настойки, ликёр и бальзам в пол-литровых бутылочках. В кладовке нашлись пустые стеклянные банки. Всё пригодится.

Старенький телефон тарахтел и попискивал, в тоскливом гудке шелестел ветер - и чудилось, что на линии молча слушает кто-то неведомый и страшный.

Егор Петрович смешал все спиртосодержащие жидкости. Вместо фитилей использовал бинт и порванные на лоскутки тряпки. Затем, превратив сие занятие в игру, на пару с Кирюшей стал подпаливать и кидать зажигательные бомбочки в окно. Ведь должен же кто-то увидеть все это безобразие и вызвать полицию?

Когда в окно неожиданно стала пролезать рука в фуфайке, старик чуть губу не прикусил, резко отпрянув назад. Затем, когда вторая рука и голова показалась, от радости чуть не подпрыгнул. Только круглое лицо женщины в шапке-ушанке выглядело уж больно неприветливым. Все равно по шапке узнал, ту самую мелкую фигурку,  рыскающую вчера на детской площадке.

- Жертва с тебя будет, мужичок, за внучка своего, согласен? - гыкнула женщина.

От слов раскалёнными угольками ожгло сердце. Нутром почуял, что в доме и помрёт, а словам поверил, и без раздумий кивнул.

- Согласен.

- Тогда давай мальца сюда, вытащу.

Голос вдруг сорвался на хрип, поэтому Егор Петрович прошептал что-то ласковое растерявшемуся Кирюше, враз молча посмотревшему на деда с таким укором, что сердце екнуло. Затем наказал ехать в старую квартиру, дал ключи в руки вместе с кошельком, нехотя шмыгнул носом и поднял малого, просунул в окошко, отдавая в загребущие руки женщины в фуфайке.

Скупая слеза стекала по щеке, в горле саднило от подступающей горечи и тугой болезненной пустоты в груди. Снежная белизна в окне беззвучно скрыла в себе внука.

Дом снова тряхнуло, Егор Петрович упал на колени. В окошке показалась голова женщины, затем плечи и руки. Срывающимся на фальцет голосом она рявкнула: мол, тяни, быстрее помогай, а то поздно будет.  

Очутившись в квартире, женщина назвалась Фирузой Яковлевной и сразу сняла с головы шапку, обнажая редкий седой ёжик волос.

Маленькая, худенькая, что та дюймовочка, в одежде, словно с чужого плеча:  грязная серая фуфайка, мужская шапка-ушанка в руках, да замызганные валенки на галошах. За узкими плечами прятался пятнистый, неопределённого цвета рюкзак. Она совсем не походила на обладательницу грубого фальцета. Но все же было в её позе и в ясных, светло-голубых глазах что-то такое грозное и внушительное, что заставляло слушать.

- Помогай, мужичок, делай всё, что скажу, иначе не успеем.

Достала из рюкзака пучок сушеных трав, запалила. Полынная горечь вызвала першение в носу, а от женщины вблизи воняло ещё пуще: немытым телом, чесноком и перегаром.

Фируза Яковлевна достала из рюкзака связку ключей, как насквозь проржавевших, так и блестящих новёхоньких. Были в связке и ключи от домофона, и от автомобилей. Она перебирала их, закрыв глаза, что-то бормотала. В обрывках слов слышалось: «Хороший мой ключик, золотой, верный, нужный, найдись сам, отзовись!» На выдохе она резко открыла глаза, в пальцах сжала маленький ключик, тонкий и ничем не примечательный.

- Вот он, проходимец.

- Бери соль, мужичок, клади по карманам, обороняться будешь. Да полынь подпали, вон второй пучок на самом дне рюкзака. Дым-то они шибко не любят.

Безоговорочно подчиняться приказам Егор Петрович не привык. С жарким гневом пришли вопросы. Он насупился и резко выпалил, обвиняя Фирузу Яковлевну в том, что раз она такая сведущая, то почему раньше помощь не вызвала да сама не помогла.

- Столько жизней на вашей совести, Фируза Яковлевна!.. - прошипел, нависая над ней горой, в пальцах сжимая пучок травы…

- Не тебе меня судить, мужичок. Скажу так, что не успела я вовремя. А потом, потом снова поддалась уговорам зелёного змия, болбочащего в моей голове. Но я всё же пришла, и будь уверен, что внучок твой выживет, твоя кровинушка. Не серчай, мужичок, соберись с духом. Многое нам с тобой предстоит сделать. А иначе… - вскинула на него свой взгляд, глядя в упор пронзительными светло-голубыми глазами, и тяжко да совестно вдруг стало на душе Егора Петровича. Вздохнул, а на выдохе весь гнев ушёл.

Фируза Яковлевна поведала про прадеда своего Никанора, хранящего на своих угодьях, где нынче этот дом построили, тайну страшную: чудовищное создание, замурованное под землёю, цепями и жертвами да заклятиями скованное. А Никанора-то алчные изверги загубили, землю к рукам прибрали, дом с землёй сровняли да бульдозерами своими треклятыми, роющими, заклятие порушили. «А я ведь в самой Казани была, училась, замуж собиралась! Как во сне, Никанор явился, глаза мне открыл, слабую кровь мою расшевелил, обучать стал. Возился долго со мной, ведь слабой я оказалась, поэтому умом слегка тронулась, говорить всякое стала, а молчать бы надо. Так, стараниями несостоявшегося супруга в дурку упекли, в овощ почти превратили, а потом сбежала я, скиталась долго, память почти-то отшибло, да потом всё разом вспомнила, сила кровная помогла, но пить стала по-чёрному. Благо Никанор снова во сне явился, помог пагубного зелёного змия присмирить, обучение довёл до конца, а после исчез, приказав ехать на родину: мол, беда пришла. А я пока добиралась, извелась вся, а потом испугалась, ибо слишком далеко всё здесь зашло. Наконец решилась, собралась, разузнала, что и как, ключ раздобыла…» Замолчала да повертела ключ в руках.

Дом снова тряхнуло. Загудело, завибрировало всё – от стен до потолка, даже кости и зубы заныли.

- Ох, пошли мужичок, - криво улыбнулась, Фируза Яковлевна, показав редкие зубы.

Жжёная полынь и соль расчищали дорогу, отпугивали существ, шустро юркающих по раскрытым настежь квартирам. Так и спускались вниз, проходя этаж за этажом. От холодного ветра стучали зубы, хлюпало в носу, мёрзли пальцы.

Первый этаж оказался забит под завязку.

Голые существа напирали толпой, левитировали, жужжали, свистели, щёлкали языками. Обороняясь, старик и ведьма израсходовали почти всю соль, опустошили брызгалки, спалили уйму пучков полыни, но с боем таки прорвались.

На полу первого этажа  растекалась розоватая слизь с синеватыми прожилками, чавкала и липла к подошвам туфель. Дверь в техническое помещение, смежное с подвалом, находилась возле лестницы. Поковырявшись с замком, Фируза Яковлевна, первой зашла внутрь.

Дом снова тряхнуло с удвоенной силой, расползлись глубокие трещины на стенах, посыпалась с потолка штукатурка.

Нащупав выключатель, женщина зажгла крохотную лампочку в стеклянном плафоне. Тут же крякнула и ругнулась, отряхивая руку от синих точек, попавших с выключателя на кожу.

Затем, осмотревшись, хрипло завопила: «Бежим!» и потащила Егора Петровича мимо труб, вглубь подвала, по бетонной лестнице вниз.

Сыпали во все стороны соль против скоплений синих точек, массированно атакующих их с потолка и стен.

Внизу возле кабелей, проводки и сплетения труб, в бетоне, подрагивала, вздымаясь и опадая пузырями, вязкая синяя масса. Пузыри лопались с едкой вонью, внизу что-то проталкивалось наверх. Что-то неимоверно-большое.

Остатками соли Фируза Яковлевна начертила круг. Затем достала крохотный пучок полыни и рассказала, что Егору Петровичу предстоит сделать.

- Когда снова тряхнёт, то Великан прорвётся, тогда моя магия окажется бесполезной.

И, вытащив из сумки щипцы, велела молиться, но перед этим вспомнить имена отца, деда, прадеда, мол, только у предков жертвующего по мужской линии имеется сила связать и снова заточить великана в цепи.

Егор Петрович едва не терял сознания от боли, перед глазами взрывались чёрные точки, холодный пот пропитал всё тело. Он стонал, выл, ругался и даже визжал. Зубы женщина рвала ему беспощадно и быстро, криво ухмылялась, точно говоря: боль – это значит, ты ещё жив, боль - это ничего, пройдёт.

После экзекуции Фируза Яковлевна сложила зубы в круг, перемешивая с солью, на самой кромке подступающего синего свечения. Затем на ощупь жёстко вырвала остатки своих зубов, пополнив круг.

Желчь внезапно подступила к горлу, от боли мир перед глазами стал вертеться, и Егор Петрович едва не упал. Женщина шикнула, гневно и гортанно рыкнула, чтобы не смел терять сознание. Затем с жестами, щелчками и подпрыгиваниями начала приплясывать, шептать, то и дело, сплёвывая кровавую слюну на пол.

Снова тряхнуло. Синяя плёнка в бетонной трещине вспузырилась и лопнула, забрызгав их круг омерзительной слизью. Дохнуло смрадом, и из провала в бетоне выпросталась кисть. Чёрные, грязные ногти, широкое запястье и… голова.

Лысая, яйцевидная, чёрная, с бугристыми наростами на лбу, она замерла в проёме, на уровне лба, не доходя до области глаз. Колени Егора Петровича затряслись.

Фируза Яковлевна достала нож, чиркнула по ладони и кровью плеснула в центр круга, что-то заверещала - и вдруг Егор Петрович всё понял и шепеляво, с отчаянной мольбой стал повторять снова и снова имена отца, деда и прадеда. Анатолий, Лукъян, Станислав. Фируза Яковлевна охрипла, читая без остановки. Воздух заколебался, значительно потеплев, – и вдруг остро повеяло ладаном и свечным воском.

За спиной дало о себе знать потустороннее, кровное и незримое.

Вторая рука с усилием высунулась из проёма. Когти лязгнули по бетону. Егор Петрович увидел всю голову целиком.

Под чёрной кожей висков извивались тонкие синие вены. Три глаза под прозрачной перемычкой, как у рептилий, смотрели с рьяной ненавистью и любопытством. Хищные ноздри зашевелились, пасть раскрылась. Щелкнул, стреляя язык, ухватил Фирузу Яковлевну за руку и потащил к проему. Она успела лишь крикнуть:

- Жертвуй!

Её маленькое круглое лицо поместилось в пасть, точно спелое яблочко. Сомкнулись челюсти, влажно хрустнуло, на тонкие губы великана брызнула кровь.

Егор Петрович закрыл глаза. Понял вдруг, что всё: он обречён, озябший и смертельно усталый. Медленно истаяла теплота за спиной, и стало не к кому обратиться.

Нож, обронённый Фирузой Яковлевной, лежал за кругом, стены и потолок облепили синие чёрточки, мигающие, точно глазки. «Ну же, старый хрыч, давай, смелее, чего ты ждёшь, не боишься же?» - подначивал себя Егор Петрович и, тяжко вздыхая, переступил круг.

Пальцы сомкнулись на рукояти ножа. С потолка стекла синева, враз окутав густым слизистым потоком, вяжущим, жгущим киселём из соплей. Он задержал дыхание, разом потеряв и зрение, и все остальные чувства. Только жжение растекалось по коже, и скреблись, проникая все глубже в ноздри, уши, синие точки.

Егор Петрович закричал, чувствуя, как задыхается. Ногу обвило подобие хлыста, сжимающее и тянущее. Левая рука дернулась и нащупала контуры соленого круга, пальцы сжались, сгребая в кулак соль.

Он бросил соль наугад и неожиданно попал, ибо с рёвом ногу отпустило. Пополз, целясь к кругу, к спасительной соли. Ещё щепотка. Пальцы протёрли крупинками, сметая захваченные синими точками веки.

Егор Петрович открыл глаза и от беспомощности заплакал: великан руками вытаскивал себя, из проёма. Его могучая грудь застряла. Очередной раз тряхнуло. Наконец, пол вспучился, трещина разошлась, взметнулись вверх крошево и пыль.

Егор Петрович, забрался в круг: со свистом и шипением синие точки стремительно убегали прочь с его тела, лопаясь взрывом слизи.

Только внутри гортани Егора Петровича противно шевелилось, пробираясь всё глубже, скопление синевы, но всё уже было не важно.

«С тебя жертва», - так ведь сказала она. Так он обещал в обмен на жизнь внука.

С пыхтеньем и рёвом великан высунул ногу, затем вторую. Когти почти упёрлись в круг, игнорируя остатки соли. Еще один рывок, и великан проглотит Егору Петровича, точно мышь, наполнив исполинское брюхо. Так или иначе, но смерти не избежать.

Поднатужившись, Егор Петрович схватил и сжал в ладони ряд из зубов, своих и Фирузы Яковлевны. Пот заливал глаза, кружилась голова, во рту дёргало и пульсировало.

Перед глазами, как наяву, предстали Валентина, Кирюша и сын. И на мгновение показалось, что всё происходящее – просто кошмарный сон. И стоит только ущипнуть себя и проснуться, как всё станет, как раньше, нормальным.

Губы очертили горькую усмешку, горячие слёзы текли помимо воли. Времени нет сожалеть да гадать, поможет или нет. Егор Петрович мысленно попрощался с Кирюшей.

Казалось, секунды тянутся вечность. Рука, державшая нож, вспотела.

Тяжкий, сиплый вдох, в мыслях осталась только ярая просьба предкам о помощи.

Всего на мгновение, но он уловил в глазах великана отблеск паники и страха. Дрогнул в улыбке краешек рта. От громогласного, яростного рёва великана лопнули барабанные перепонки.

Выдох - и Егор Петрович резко перерезал себе гортань. В сердце язычком тёплого света воспарила уверенность: его жертва остановит этот кошмар.

- И вот что хуже всего: словно яма та находится под нашим домом, - с придыханием добавил Макар Игоревич.

- Ох. Вот жуть же какая! - Егора Петровича пробрало. После пережитого в квартире в рассказ друга поверилось легко.

- Не знаю: что делать? - всхлипнул Макар Игоревич. – Денег до конца месяца в банке не получу. Сестре же звонить бесполезно, постоянно вне доступа.

- Так, - крепко задумался Егор Петрович. - Есть у меня одна идея.

Он предложил Макару Игоревичу пожить в его старой хрущёвке, сам-то Егор Петрович больше в своей новой квартире ни за какие коврижки ночевать не намерен. Дождавшись вечера, велел другу собирать вещи, а сам в тапочках Макара Игоревича отправился к себе в квартиру. Невестка с Кирюшей должна уже была вернуться, а сына он убедит, уж постарается, даже если тому всё покажется бредом. Ну и пусть, отказать любимому бате не посмеет. Уедут.

В зеркале лифта увидел позади своего отражения кого-то еще. Испугался, поэтому решил спускаться по лестнице.

На всех площадках воцарилась тревожная тишина, от воя ветра и невесть откуда взявшегося сквозняка поскрипывали двери незапертых квартир, и Егор Петрович поглядывая на эти двери с всё возрастающей тревогой. Стылый холодок шевелил волосы на затылке, и отвратительный змеиный шёпот прокрадывался в уши, когда мигала и гасла лампочка, оставляя идущего в темноте.

Холодный ветер из раскрытых окон тянул знакомой чайной пряностью и сыростью.

Он еле открыл дверь подъезда – так сильно ревела вьюга. Тапочки увязли в снегу, скользили, грозя потеряться. Согнувшись, Егор Петрович добежал до своего подъезда, позвонил в домофон.

Что-то насмешливое и холодное почудилось в словах Снежанны: «А мы вас заждались». Покачал головой, зашёл в подъезд и вздрогнул от холода. Ругнувшись про себя, захлопнул раскрытое кем-то окно. Кому же надо так хулиганить-то в такую погоду. Вон, на подоконник сколько снега намело. Поёжился, приложив пальцы к горячей батарее. Лифт открылся сам по себе, и он чуть не вскрикнул, кинулся вверх по лестнице, не оглядываясь. Бежал, пока не вспотел. Отдышался на пятом этаже, слушая, как стучит сердце.

Темно-то как… Свет на площадке приглушённый, синевато-мертвенный. Повертел головой, отгоняя наваждение, моргнул. Всё снова в порядке, свет как свет, лампочки как лампочки. Пошёл дальше, чувствуя щелчки в колене, намекающие о подступах треклятой боли. Так всегда бывало при переменах погоды. В спине свербело от пристального взгляда. Егор Петрович вздрогнул, но не стал оборачиваться.

Дверь в квартиру оказалась не заперта. В коридоре было прохладно, и всё вроде как обычно, только тихо.

- Снежанна? - позвал Егор Петрович, снимая мокрые тапки и носки, надевая свои тёплые тапочки. Ух, хорошо и комфортно. Принюхался: лёгкая шипрово-кедровая нотка парфюма, ни с чем не спутать - и сердце затрепетало: неужели приехал Виталик? Мельком бросил взгляд на вешалку: так и есть. Чёрный пуховик сына. Только почему так небрежно задвинуты под обувной шкаф ботинки? Достал. Так и есть - мокрые, нужно просушить.

На кухне щёлкнул свет, и Егор Петрович чуть не закричал. Ветер сквозь открытое окно шевелил штору.

Снежанна сидела на стуле, уставившись в одну точку. Закатившиеся глаза, сплошные белки… Губы шепчут. Мокрые волосы, и на лице то ли капельки пота, то ли слизи. Лампочка моргнула – и снова всё стало нормально. Окно закрылось, штора в порядке, только холодно вот и в воздухе тошнотворная, навязчивая до горечи во рту пряная нота. Плеча коснулась рука. Он чуть не подпрыгнул, сердце ухнуло вниз…

- Вы в порядке Егор Петрович? - заботливый голос невестки.

- Всё хорошо. Снежанна, когда Виталий приехал?

- Не приезжал он, вы перепутали даты. Завтра с утра приедет, звонил, сказал, что подарки купил, денег заработал. Ужинать будете? Или хотя бы мой травяной чай выпейте, - настойчиво предлагала невестка.

Егор Петрович понял, что пятится, когда прислонился к стене. Покачал головой, переспросил про куртку и ботинки. Она объяснила, что куртку собиралась постирать, что в шкафу моль обнаружила, а на ботинки пролила воду, когда убиралась.

- Вы устали, наверное, Егор Петрович, где-то так загуляли, что про ужин забыли. Нехорошо так семью подводить, - и посмотрела пристально, немигающе, зловеще.

Время словно играло с ним в игры. Моргнул, а невестка уже в руках чай держит. Может, действительно он сошёл с ума, и всё только в его голове в кошмар превратилось?

- А Кирюша где?

- Спит. Где же ему быть так поздно? - спокойно, ответила Снежанна.

«А уроки?» - хотел добавить Егор Петрович и неверяще посмотрел на время: десять вечера. Как же он так?

Она поставила ему чай, вытащила из буфета ванильные сушки, улыбнулась и вышла. Егор Петрович зажмурился: что-то было не так. Ведь так быстро с ума не сходят, верно? Где-то читал про это. Нужно позвонить Макару Игоревичу, извиниться, что подвёл, обговорить дальнейшее.

Заглянул к Кирюше, убедился, что внук действительно спит с включённым ночником, как стало привычным в новой квартире. Направился было к телефону, но увидел в спальне краешек чёрной сумки. Ну уж нет, именно с этой сумкой Виталик и поехал. Он помнит, так как собирал сыну харчи в дорогу, и решительно зашёл в спальню.

Щёлкнул выключатель. Лампочка на мгновение вспыхнула и с жужжанием перегорела. Кровать перевёрнута, подвинута к стене. Шкаф открыт, и все вещи набросаны в угол. Подбородок Егора Петровича отвис, рот приоткрылся от удивления. На торшер было накинуто коричневое полотенце, приглушая свет.

- Виталик? - прошептал старик.

С кучи в углу раздалось мычание. Шорох. Скрип окна, ветерком приподняло штору. Ноги застыли на месте, идти вглубь спальни совершенно не хотелось, но он снова услышал, а может, померещилось в шёпоте слово: «Батя…»

Хотел закрыть окно, но оно распахнулось от порыва ветра. Жахнуло лютым холодом в лицо, закружились в воздухе снежинки. Куча пошевелилась. Егор Петрович замер на месте, забывая дышать. Первой отскочила подушка, затем съехало одеяло. Свитера, платья, бельё полетели во все стороны, словно шалил кто-то невидимый. Острый пряный запах раздражал ноздри. «Да что же это я, как маленький!» - говорил себе Егор Петрович, пытаясь справиться с паникой. «Всему же имеется разумное объяснение, верно?» - прочно засело в мыслях.

Серовато-белая, сплющенная листом кожа – рука выпросталась из груды вещей. Старик, как загипнотизированный, смотрел на подёргивающиеся, как от тока, плоские пальцы. С торшера ветром сдуло полотенце, от яркого света стало больно глазам. Шрам от глубокого пореза, старый, сморщенный, прямо на сухожилии пальца, поглядывал укоризненно. Пальцы на полу дёрнулись снова. Раз. Другой. Руку сына он бы не перепутал ни с чьей другой.

Егор Петрович опешил, сделал шаг назад, испуг кольнул позвоночник тысячью ледяных игл. Взгляд, зацепился  за всполох синих искорок, ползущий изнутри кожи по сплющенным венам, цвета графита, расширяя и наполняя их.

Снова запахло пряностью, от которой уже мутило. Порыв ветра разметал все вещи по комнате. Егор Петрович прикрыл лицо выставленными руками.

Оно ползло по ковру, вытянув впереди руки. Тощее, обнажённое, на глазах заполняющееся синевой существо - с головой его сына.

- Батя… - от этого хрипа Егор Петрович дёрнулся, животный страх стянул в жгуты кишки. Инстинкт вопил: беги, беги, беги!

На пороге спальни появилась невестка. Она левитировала над полом и дико хохотала. Юркий, с раздвоенным кончиком язык с шипением выскальзывал изо рта. В словах женщины чудился реющий над погостом ветер и хриплое карканье воронья.

- Сладенький Егор Петрович, мы ждём вас…

Он схватил торшер, бросил прямо в невестку, но она с хохотом исчезла. Затем кинулся в комнату внука. Кирюша спал на спине, ночник слабо освещал комнату жёлтым светом. У потолка ураганом кружился тонкий рой синих точек, таких же, как под кожей существа, забравшего его сына.

Окликнул Кирюшу – не отозвался. Егор Петрович схватил внука в охапку. Прижал к груди, вздрагивая от холода худенького тельца. Кирюша дышал так слабо, а в дыханье так ощущался мерзкий запах пряности, что старик не на шутку испугался.

«Да, будь всё проклято! Давай, старая калоша, сделай же хоть что-то!»

В коридоре Егор Петрович едва успел надеть туфли, стащить с вешалки куртку и шапку Кирюши, натянуть на босые ноги внука сапоги... Повернулся на звук.

Существо, выдающее себя за его сына, спокойно стояло, забросив руку на плечи Снежаны, и хладнокровно ухмылялось: мол, всё равно никуда от нас не денетесь.

С воем ветра замигал свет в коридоре, ковровая дорожка начала подниматься, отрываясь от пола.

До двери беглецы так и не добежали. Шлёпнуло ковром из-под ног. Егор Петрович поскользнулся, чудом не упал, схватившись за комод.

Простонал во сне что-то бессвязное Кирюша. Усиливающийся ветер превращал коридор в хаос взмывающих в воздух вещей.

Снежанна каракатицей прицепилась когтями к потолку, вывернув шею. С языка капала синеватая слюна. Виталик лёгким пёрышком взмыл в воздух, следом за женой.

Продираясь сквозь ветер, стиснув до скрежета зубы, лишь чудом Егор Петрович с внуком заскочил в кухню и закрыл за собой дверь, умудрившись сразу же придвинуть к ней холодильник. Прислушался, ожидая чего угодно, как и прорыва чудовищ, но было тихо, и оттого до дурноты тревожно и страшно.

Зацепился взглядом за настенный телефон, выдохнул с облегчением, уверенный, что полиция приедет и во всём разберется.

Посадив на стул Кирюшу - и сорвав со стены трубку телефона, Егор Петрович набрал номер полиции. Но в ответ лишь долгие гудки, проклятые долгие гудки... Он нажал кнопку автодозвона и вооружился ножом и сковородкой. На улице бушевала метель, застилая обзор плотной белой пеленой колючих снежинок.

Ах, была – не была! Егор Петрович открыл окно и заорал: «Помогите, пожар!» Напрасно кричал, надрывая горло. Видимо, даже на другой стороне улицы редкий прохожий сейчас поднимет спрятанную под капюшон голову. А бешено воющий ветер, скорее всего, приглушил крик до шёпота. Егор Петрович, в сердцах захлопнул окно.

Кирюша извергал на пол пряное месиво из слизи и синей жижи. И, кроме воды, Егор Петрович ничем не мог помочь, внуку, сходя с ума от беспомощности, в слабой надежде на чудо. Наконец, опустошив желудок, внук прошептал, осмысленно поглядывая на дедушку:

- Что случилось?

- Всё хорошо, родной, ты только не бойся, я тебя в обиду не дам! - ответил Егор Петрович, снова слушая долгие гудки в телефоне. Ну что же это такое творится?!

За дверью тихонько заскреблись. Засвистел, по-мышиному шурша, ветер в вентиляции, пробиваясь сквозь решётку на кухню. В ветре струилось синеватое свечение маленьких искорок-точек.

- По-плохому будет больно, больно будет, ха-ха-ха!.. - зазвучал мерзкий голос чудовищ.

Сердцем чуял, что в синих, роящихся под потолком точках надвигалась беда.

Поднатужившись, Егор, Петрович отодвинул холодильник, но дверь упрямо не поддавалась, словно к ней с той стороны прислонили гору.

Точки из вентиляции муравьями целенаправленно ползли по стене, подбираясь всё ближе и ближе.

Кирюша закричал: синие точки потекли на него цепочкой с потолка. Егор Петрович не успевал. Схватив полотенце, другой рукой взял сковородку. Он, как безумный, стал отмахиваться от синих точек, точно от мух, что совершенно не помогало.

Что же делать? Неожиданно воздух на кухне наполнился невыносимой запахом пряности, разъедающей глаза, щиплющей ноздри. Кирюша забился под стол. «Ааа!» Егор Петрович щёлкнул плиту, включил газ, подпаливая полотенце.

- На, сука! На, подавись! - вёл синие точки на себя, отмахиваясь дымом.

В шипении и свисте из вентиляции прорезывался смех. Внезапно точки изменили направление, снова устремившись к Кирюше.

Внук выскочил из-под стола, цепляясь руками за скатерть. Солонка и сахарница, салфетки в стакане – всё резко полетело на пол, крупинки соли и сахара взмыли в воздух. Егор Петрович истерически захохотал: огнём удалось-таки опалить частичку синевы.

- Дедушка! - тонко позвал Кирюша. - Смотри!

- А?

Егор Петрович оглянулся. На полу растекалась синяя слизь. Кирюша подбрасывал в воздух смесь сахара и соли, радостно покрикивая:

- Пли, пли!

«А ну-ка, если?» Старик бросил горящее полотенце в гущу роя и подобрался к внуку. Схватив щепотку сахара, сыпнул в рой. Не помогло. Так, опорожнив на ладонь солонку начал, наступление солью.

Не веря собственным глазам, Егор Петрович наблюдал, как чудно потрескивал воздух при соприкосновении синих точек и соли. «Ух, ты!» Возникший боевой запал подавил былой страх в корне. Рой синевы стремительно сдавал позиции, возвращаясь обратно в вентиляцию.

- Кирюша? - позвал Егор Петрович. - Внучок помоги, поищи соль в шкафчике.

Рой исчез. Соли в шкафчике не оказалось. Пришлось собирать с пола соляную смесь с сахаром и просеивать сквозь крупное сито.

Расфасовав соль по карманам, вышли в коридор. Снежанна и Виталий исчезли. Егор Петрович быстро оделся сам и, в темпе экипировав внука, схватил сумку с документами и только поспешил к двери, как в голову пришла рискованная идея.

- Дедушка? - взволнованно пискнул Кирюша. - А как же мама с папой?

- Стой на месте Кирюша, я сейчас вернусь.

В кладовке свет работал. Выбрав несколько банок с маринованными корнишонами, Егор Петрович забежал в ванную, по пути мельком поглядывая в сторону спальни. Там было темно и тихо. Решать сейчас что-то с превратившимися в чудовищ сыном и невесткой не было сил.

Опустошив бутылку из-под жидкости для мытья окон, Егор Петрович щедро налил туда рассола. Так же поступил и со средством для мытья плитки. Глубоко вздохнул и опрометью выбежал на крик Кирюши.

Они выползали из кабинета, оба подрагивающие, обнажённые, не до конца заполненные синими точками. Влажные волосы невестки липли к полу. В провалы глаз, на трепещущем, медленно набухающем лице с воздуха цепочкой влетали синие точки.

- Отвернись! - велел внуку и, поддавшись импульсу, начал действовать. - Получай! – и, точно спуская курок, Егор Петрович нажал на распылитель.

Кожа чудовищ при соприкосновении с рассолом шипела и съёживалась, расползаясь на глазах булькающим от нагрева жиром на сковородке. Егор Петрович всё кричал и кричал, поливая существ рассолом, пока не опустошил бутылку.

И затих, запыхавшись до хрипоты, когда на полу осталось месиво из слизи и волос. Синие точки тараканами ползли по стенам и по потолку, играя зловещими переливами синевы, точно переговариваясь.

С грохотом открылись окна, и ветер заполнил квартиру рёвом. Подхватив в охапку Кирюшу, бросив на плечо сумку, Егор Петрович выбежал на площадку. Лязгнула, громко хлопнув за спиной, дверь.

Отметая прочь раскрытый нараспашку лифт, старик во весь дух побежал по лестнице вниз. Со скрипом открывались двери квартир, а по стенам расползались во все стороны синие точки.

Несколько раз без толку нажал на магнитную кнопку подъездной двери, но дверь не открывалась. В горле разросся противный комок, сердце заныло. Паника грозила утопить в безрассудных действиях.

В гневе Егор Петрович стукнул кулаком в стену, ногой заехал в дверь, чувствуя резкую боль в колене. Всхлипнул и осел у стены, хватаясь за голову. Кирюша присел рядом, серьёзно посмотрел на деда и обнял, а затем совсем по-взрослому сказал, что дедушка обязательно что-нибудь придумает и спасёт их.

Так и сидели в обнимку пару минут, в тишине, слушая завывания ветра снаружи. Егор Петрович гладил Кирюшу по голове и думал, думал…

В чужую квартиру на первом этаже он войти не осмелился и только после запоздало понял, что ошибся.

К тому же Егора Петровича не покидало беспокойство за Макара Игоревича. Мобильник внука вёл себя так же, как городской телефон, до отчаяния нервируя долгими гудками занятой линии, как в МЧС, как и в скорую помощь, так и на номер друга.

Во вспотевших руках бренчали ключи, благо все, даже универсальный от чердака,  были на месте. Но теперь расползшиеся по стенам и потолку синие точки не давали подступиться к чужим квартирам. Наверное, деда с внуком заманивали в лифт, но что было делать?

Егор Петрович насыпал Кирюше соли в ладони. Сам же взял последнюю бутылку с рассолом. Зашли в лифт и поехали вверх. В зеркалах замерцало синим, вырисовывая подобия лиц с провалами глазниц. С ужасом Егор Петрович узнавал в лицах родного сына, невестку, соседей. Зажмурился. Пришёл в себя от крика Кирюши:

- Получайте, вот вам!

Внук бросал соль, целясь в синие точки. Где крупинки соли попадали в цель, там точки блекли, морщились и таяли, оставляя на стене слизкие разводы. Остатки точек Егор Петрович загасил из пульверизатора. Шумно выдохнул на пару с Кирюшей. Наконец дзинькнули, открываясь на девятом этаже двери.

На чердаке было пыльно, сухо и очень тепло, а вот света не было. До двери на крышу пробирались с включённым на мобильнике фонариком. Затем осторожно брели по крыше, держась за руки, пригнувшись от злющего ветра и снега. Связи на крыше, к огорчению, тоже не было.

Универсальный ключ подходил ко всем дверям чердаков в доме, на случай визита коммунальщиков и наладчиков Интернета.

Спуститься на два этажа вниз удалось без проблем.

Седьмой этаж, заселились высоко, как у птицы в гнезде, не сравнить с первым этажом бывшей хрущевки. А что будет, если лифт сломается и придётся подниматься пешком? «Ну, успокойся, чего тоску развёл? Обживёмся», - утешал себя Егор Петрович.

Шампанское было полусладким, и пузырьки, растёкшись по языку, сразу ударили в голову. Настроение поднялось.

Все с энтузиазмом пошли обживать свои комнаты. Даже шестилетний Кирюша в кои-то веки забыл о мультиках.

Егору Петровичу досталась самая тёплая и светлая комната – со слов сына, да ещё с балконом. Кровать возле стены, рядом комод, напротив большой шкаф, совмещающий в себе гардеробную и полки для книг и фотографий. Кресло-качалка и письменный стол подле окна, где старик может с удовольствием почитывать вечерами и пить чай.

Балкон, правда, оказался незастеклённым, но был весьма просторен, по весне можно и загорать, и заставить его горшками с цветами…

Егор Петрович вздохнул и стал аккуратно раскладывать вещи, увлёкшись и не заметив, как стемнело. С кухни своим строгим, учительским голосом позвала к ужину Снежанна. В свете торшера старик некоторое время разглядывал фото Валентины, своей покойной жены, мысленно спрашивая:

«Что скажешь, душечка моя, как тебе новая квартира?» Затем, бережно переставил фото на полку, чтобы можно было видеть прямо с кровати, и отправился на кухню.

Снежанна готовила плохо, но никто, кроме капризничающего и вылавливающего в манной каше комки и изюм Кирюши, вслух не возмущался. В обычные дни, когда Виталик пребывал в командировках, с любовью к делу кухарил Егор Петрович. Пресная каша невестки не лезла в горло.

- Может, это, дедушкины блинчики на десерт, а? - пробасил Виталик, которому с его габаритами и новая просторная кухня, казалась малой.

- Да, да, пусть дедушка спечет блинчики, пожалуйста, - оживился Кирюша.

Снежанна невозмутимо жевала капустный салат, хрустела диетическим хлебцем. Егор Петрович закатал рукава, накинул висящий на крючке фартук и принялся за дело.

… За окном стучал по карнизу дождь. Егор Петрович пил чай и читал стихи Лермонтова. Зевал, понимая, что ещё ложиться рановато, и посматривал на фотографию Валентины и вёл односторонний диалог. «Что, родная, нынче за молодёжь пошла? И готовить никто не научил, и на детей времени нет в этой бесконечной работе, и в погоне за деньгами?»

И сам не заметил, как заснул в кресле. Проснулся от хлопка, словно что-то на пол упало. Открыл глаза и некоторое время озирался, выискивая знакомые предметы, не понимая, где оказался. Встал с кресла-качалки. Как же замлело тело. Вздрогнул: даже сквозь шерстяные носки холод с пола кусал за ступни. Поскользнулся и чуть не упал, но вовремя схватился за край шкафа. Наконец включил свет, различив на старых наручных механических часах время: полвторого ночи. Пол поблёскивал, как от растаявшей изморози. Балкон оказался слегка приоткрыт: но не с него же так на пол натекло?

Егор Петрович закрыл дверь, чувствуя сухость во рту, и долго искал, что могло упасть на пол, но так и не нашёл. Снял влажные носки, надел тапки, повесив носки на горячую батарею. Недоумевая про себя, расстелил кровать, мельком бросая взгляд на шкаф. Застучало сердце. Фотография Валентины лежала на полке плашмя. Покачал головой, предполагая, что, может, виноват сквозняк. И аккуратно поставил снова.

Спать совершенно не хотелось, пришлось идти на кухню и пить горячий чай с ромашкой и мёдом.

Поутру все были не в духе. Снежанна зевала и единственная из всех как всегда пила чёрный кофе. Виталик хмурил кустистые брови и вяло жевал омлет. А вот Кирюшка, напротив, лопал овсяную кашу и говорил, что во сне приходил страшный чернокожий дядя и рассказывал сказки. А ещё от ветра было очень холодно.

- Глупости какие вечно снятся детям, - встряла Снежанна.

Виталик что-то буркнул, глянул на время, допил свой кофе и побежал собираться в очередную командировку.

Снежанна перевела сына в школу, в которой преподавала английский язык, таким образом, предоставив Егору Петровичу полную свободу по дому. Раньше скучать ему не приходилось. Он водил в детский сад малого Кирюшу и забирал его, посещал все утренники, пёк торты и печенье для тех же утренников, переодевался дедом морозом на Новый год. Ходил в гости к дружелюбным соседям, таким же старикам, проживающим в хрущевке, а в хорошую погоду совершал обязательные прогулки. Чем же заняться в пустой квартире теперь, Егор Петрович не знал, а к телевизору и современным телепрограммам был равнодушен. Он вздохнул, включил радио и пошёл печь печенье.

За окном лишь к обеду выглянуло солнце. Егор Петрович пообедал, сделал заготовки из рыбы для ужина. Затем надел любимый твидовый костюм, завязал галстук и, обувшись, вышел из квартиры с чашкой в руках.

Его старомодного метода знакомств то ли никто не понял, то ли просто знакомиться с Егором Петровичем никто не хотел. Сахара, связующего звена при знакомствах, старик так и не получил. Только раз за разом громко хлопали двери, закрываясь перед самым носом. А развязная молодёжь и вовсе откровенно посылала пенсионера на три буквы, пуская в лицо клубы едкого сигаретного дыма.

Многие в его подъезде и вовсе не открыли двери, хотя он слышал шаги внутри квартир, громкую музыку, шум телевизора. Егор Петрович пожимал плечами, уговаривая себя не делать поспешных выводов. Вернувшись, он накинул пальто и шляпу и, чтобы избавиться от осадка на душе, отправился изучать окрестности.

Вокруг дома располагались узкая детская площадка, качели и беседка, дальше находилась стоянка для машин. За ней вела к мосту дорога с редким потоком транспорта. Пешеходный переход сбоку от остановки, за навесом которой выглядывал холм и прячущиеся в ельнике и задичавших садах – заброшенные, погоревшие хаты. Сын обронил в дороге, когда ехали в новый дом: пожар лютый здесь был, ещё когда дом строили. А жильцы тех хат без вести пропали. Мол, тёмная история.

Вот и где тут выбирать маршрут для прогулок?

Гнетущую тишину, которую время от времени сменял нарастающе-убывающий ровный гул машин, то и дело пронизывал свист ветра. Егор Петрович вздрагивал, несколько раз оборачиваясь: между лопатками пекло от тяжёлого взгляда. Но, как ни оборачивался, пытаясь найти неизвестного наблюдателя, только мохнатые лапы елей насмешливо колыхались на ветру. Егор Петрович немного походил по прямой дороге к мосту, но настойчивый ветер постоянно бил в лицо, грозя снести шляпу. Снова начался дождь, окончательно испортив настроение.

… Пожилой мужчина в инвалидном кресле разместился под козырьком подъезда. Тощий, невзрачный, с острым носом и в вязаной шапочке, он придерживал руками шелестевшую страницами на ветру книгу. Егор Петрович глянул на часы, потом ещё немного потоптался на месте и всё же решился подойти.

- Здравствуйте, меня зовут Егор Петрович, я живу в первом подъезде.

Инвалид поднял голову. «Какое же у него измождённое лицо!» - подумал Егор Петрович. А мужчина улыбнулся.

- А я во втором. Макар Игоревич, - протянул для знакомства руку.

- Что читаете? - спросил Егор Петрович.

- Да так, ничего особенного. - Показал обложку «Трёх мушкетёров».

Глаза у Макара Игоревича были запавшие, слезящиеся, но неожиданно добрые. Именно это и подкупило Егора Петровича и заставило продолжить знакомство.

- Я тоже люблю читать классику. Телевизор не смотрю, а вот сейчас внук Кирюша в школу пошёл, и время свободное появилось.

- Так заходите на чай. Погодка, - поёжился Макар Игоревич, - сегодня не для прогулок. А я живу один, на попечении сестры, и только медсестра пару раз приходит для осмотра.

В просьбе мужчины проступала такая отчаянная мольба, что Егор Петрович просто не мог отказаться.

Однокомнатная квартира Макара Игоревича оказалась обставлена скупо, но было чисто и довольно уютно. Много книг на полках, ноутбук на кухонном столе, современный телефон, как у невестки и сына, который Егор Петрович даже в руки не брал, побаивался испортить.

За чаем выяснилось, что таким же упертым технофобом был раньше и сам Макар Игоревич, но как остался в одиночестве (сестра в столицу уехала, переселив его сюда), то пришлось научиться пользоваться, чтобы не помереть с тоски смертной от скуки.

- Хотите и вас научу использовать современные гаджеты? - за чаем с пряниками предложил Макар Игоревич. - Да не бойтесь, - начал он уговаривать, глядя на озадаченного Егора Петровича, - ничего не сломаете, а вдруг когда и пригодится? - И новый знакомый стал показывать, как включать ноутбук, вставлять флешку, а затем, когда вдоволь напились чая, в общих чертах объяснил, как обращаться с телефоном.

Так и время незаметно пролетело, что Егор Петрович чуть не хлопнул себя по лбу, вскакивая с кресла:

- Домой мне пора, ужин готовить, - и словно оправдываясь, добавил, мол, невестка его совсем стряпать не умеет.

- Конечно, не смею задерживать, только приходите ещё в гости. Так приятно было поболтать.

- Зайду непременно, - протянул для пожатия руку Егор Петрович, быстренько оделся и убежал.

Так и подружились, обнаружив в характере друг друга общие склонности и интересы: бывшие коммунисты, идеалисты, не доверяющие нынешней власти, к тому же однолюбы.

Виталий зачастил с командировками. Приезжал домой всего два раза в месяц, объясняя тем, что нужно ковать деньги, пока горячо.

Снежанна записала малого в бассейн при школе, и оба теперь приходили поздно вечером. Всё свободное время Егор Петрович пропадал у друга: играли в картишки, гоняли чаи, разговаривали и медленно гуляли против ветра по мосту, когда проглядывало солнце. Зато он выучился сёрфить в интернете, пользоваться смартфоном и флешкой.

Вот только внезапно новообретённому другу стало хуже. Всё чаще приходила на дом пышнотелая медсестра, а с первыми холодами и вовсе запретила визиты гостей.

Оставшись в одиночестве, Егор Петрович стал замечать, что странности в квартире участились, пугая и тревожа. И не с кем было об этом поговорить: сын в командировке и вне доступа сети, а невестка приходила поздно, и если Егор Петрович начинал разговор, то она сразу меняла тон на свой учительский, как разговаривала с капризничающим Кирюшей, объясняя, что с возрастом бывают и не такие причуды. Затем советовала записаться к невропатологу и развеяться наконец, рекомендуя поездку в профсанаторий... А он всё чаще просыпался среди ночи замёрзший, со сползшим на пол одеялом, с открытой балконной дверью. Затем, не в силах заснуть, пил чай на кухне, слыша то ли свист ветра, то ли шёпот. К тому же Кирюшка тоже стал спать плохо, не раз с закрытыми глазами приходил в комнату деда и стучал лбом в дверь, а потом говорил, что так сказал ему сделать страшный чернокожий дядя.

Снежанна, и без того не склонная к полноте, совсем похудела, но на вопросы свёкра отмалчивалась. И Егор Петрович сам вынес вердикт, что это происходит, наверное, из-за работы. А Кирюшу с его лунатизмом записала к невропатологу. Так в ход пошли успокаивающие капли и таблетки.

Но Егор Петрович всё чаще слышал, как ночами невестка с кем-то разговаривает в своём кабинете. Стена-то его комнаты – стена и её кабинета. К тому же она враз прекратила доходное репетиторство на дому. И чай вместо кофе стала пить, пряный, с дурманящим запахом, пропитывающим намертво всю квартиру. Да ещё приобрела отвратительную привычку сидеть с открытыми глазами, уставившись в одну точку.

… В высотках ведь день-деньской жизнь кипит. Хлопают двери, подростки и дети бегают по лестницам, народ движется до позднего вечера. Но с первым снегом дом словно опустел, наполнился мёртвой, звенящей тишиной: ни тебе звуков телевизора, ранее слышных порой на лестничной площадке, ни ссор, ни детского смеха и плача – стало непривычно тихо. Почтовые ящики переполнились, потому что никто не забирал почту. Никто не выносил мусор, не выгуливал собак... Поутру на стоянке оставалось всё больше машин, а в подъезде и во многих квартирах круглые сутки были приоткрыты окна.

Когда в ожидаемый день не приехал сын, Егор Петрович забил тревогу, но невестка сухим учительским тоном уверила, что всё в порядке, и принесла за завтраком планшет, чтобы связаться с Виталиком по скайпу.

Сын улыбался, но как-то натянуто. И вроде и голос был его, но Егор Петрович словно разговаривал с чужим человеком. «К тому же вот что было странно, - моя посуду, думал Егор Петрович, - Виталик весь разговор не моргал!» Да и не помнил Егор Петрович, о чём конкретно сын говорил. Бред какой-то. А от чая, которым поутру угостила невестка, пропал аппетит и подташнивало. И не мог понять он, то ли сходит с ума, то ли творится вокруг нечто странное. Нужно будет попросить Макара помочь связаться с Виталиком.

Выключил воду. А когда вытирал тарелки полотенцем, то услышал скребущий звук вперемешку со стуком. Так могли скрести о железную перемычку двери звериные когти, или птица стучать клювом. От звука засвербело в костях.

На секунду-другую Егор Петрович оцепенел, затем положил тарелку на полку, качая головой и несмело направляясь к двери. Посмотрел в глазок. Никого. Разозлившись на себя, открыл дверь. Пустая площадка и тишина. Никаких тебе царапин, ни птиц. Только вот холодно. В лицо дохнуло ветром. Он резко закрыл дверь, повернул ключ и некоторое время просто стоял, прислушиваясь, словно тот, кто издавал звук за дверью, снова выдаст себя…

Чтобы успокоиться, Егор Петрович щедро плеснул в чашку коньяка, выпил. Полегчало. Зевнул, чувствуя умиротворение и тепло. Может, действительно таким вот нелицеприятным образом подкрадывается проклятый Альцгеймер, которым на каждом приёме пугали врачи и соседи по хрущёвке?

Задремал в кресле-качалке. Скрипнула дверь балкона, по ногам повеяло холодом. Он проснулся, когда одеяло сползло на пол и взлетело к потолку, наполненное воздухом. Вскочил, ошарашенно наблюдая, как с тихими хлопками попадали книги с полок шкафа на пол. Закричал, когда упала на пол фотография Валентины. Бросился к двери, боковым зрением следя, как под потолком колышется, стягиваясь за ним вслед, одеяло, вздымаясь и опадая, точно дыша.

Дверь не открывалась, сколько Егор Петрович ни дёргал ручку. Задрожал, чувствуя, как стекает пот под рубашкой, не смея обернуться.

Одеяло упало сверху – вонючее, как тот пряный чай невестки, холодное и жаркое одновременно. Егор Петрович пискнул – так стиснуло меж рёбер сердце, забил руками и ногами, пытаясь сбросить с головы душащую темноту. От удушья весь взмок, сердце панически колотилось о рёбра - и вдруг услышал громкий рёв сирены. Звук разрушил наваждение. Мгновенно сбросил одеяло, с лёгкостью открыл дверь и, как был в носках, выбежал из квартиры. Позабыв про лифт, спустился по лестнице, открыл дверь подъезда.

В тягучем сумраке дождливого осеннего дня во дворе стояли три машины скорой помощи, из-за угла подъехали полицейские и тёмно-зелёный фургон с крестом на боку. Не чувствуя ни холода, ни дождливой мороси, Егор Петрович, единственный, кто вышел из первого подъезда, просто тупо смотрел, как из третьего и второго подъезда на носилках выносят тела в пластиковых мешках. «Боже, что же там произошло?»

Он, наконец-то почувствовал дискомфорт от холода и мороси, бьющей в лицо. Начал переминаться с ноги на ногу, носки утопали в грязи, мёрзли ноги. Но вернуться обратно в квартиру не мог. Нет, ни за что.

Потом скорая помощь уехала, полиция скрылась в подъезде. Дверь подпёрли кирпичом, поэтому можно было не звонить в домофон.

Стоя возле карниза, Егор Петрович случайно бросил взгляд на окна дома. Приникнув к стеклу, там стояли люди, сосредоточенно наблюдая за происходящим: все как один с приоткрытыми, словно в жадном нетерпении, ртами.

Он вздрогнул, отвернулся и вдруг мельком увидел, как за детскую площадку юркнула и исчезла мелкая фигурка в фуфайке и меховой ушастой шапке.

- … Открывай, Макар, это я, Егор, - приговаривал в домофон Егор Петрович.

Щёлкнул замок, усталый голос друга тихо сказал:

- Привет, Егор, заходи.

В квартире пахло лекарствами и болезнью.

- Что случилось? - обеспокоенно спросил Макар, разглядывая растрепанный вид всегда собранного и опрятного друга.

Егор Петрович вздохнул и выпалил:

- Понимаешь, вот какое дело!.. - и перечислил скороговоркой всё, что произошло.

Макар закашлялся, вытер слезящиеся глаза и повёл его на кухню. Достал из шкафчика бутылку водки, щедро налил другу, на два глотка отмерил себе.

- Пей и успокойся. И послушай, что я тебе скажу.

Так Егор Петрович и узнал о скрытой шизофрении друга, о его видениях с самого детства и о нетрадиционных, экспериментальных методах лечения в психушке, на которые Макара подписали родители. Методы, подавившие видения, но навсегда лишившие его подвижности.

- Прости, что не сказал всего тебе раньше. Я опасался, что, узнав о болезни, ты сбежишь, - скупо усмехнулся Макар.

Егор снова молча налил себе ещё водки, до самых краёв.

- Вот только сразу после переезда мне стало хуже. Видения снова вернулись, таблетки не помогают. Но, пока медсестра не получит разрешение сестры, меня не госпитализируют. А я боюсь, жутко боюсь того, что вижу, и за свою жизнь тоже, - тихонько признался Макар, снова утирая глаза. - К тому же техника барахлит. Тот же скайп. Там, вместо друзей, словно разговаривают со мной абсолютно чужие люди. Не моргают. А в телефоне я слышу шёпот и вой ветра, от которого пробирает до костей.

От слов друга Егор Петрович поёжился, вспомнился последний разговор с сыном….

- А что у вас случилось в подъезде-то? Не знаешь, отчего скорая и полиция приезжала?