Вечер был сумрачным и как будто бесконечным. Разлившаяся снаружи чернота простукивала оконные отливы дробью дождевых капель. Над крышей соседней высотки висели во тьме два размытых пятна красных сигнальных огней.

Нетвёрдым размашистым движением Павел взял со стола бутылку и отхлебнул из горла. Дерущая горло амброзия действовала как анестетик, на короткое время замораживала душу, притупляя клокочущий там страх.

Пошатываясь, мужчина вошёл в ведущий к спальням коридорчик. В руке он держал одолженный у соседа Максима перфоратор с вкрученным в него буром для бетона. Приблизившись к стене, Павел попробовал нагло улыбнуться, пытаясь раздуть в себе смелость и кураж. Но вместо уверенной ухмылки негодяя его лицо исказила жалкая, квёлая гримаса, как будто он поел кислого. Павлу показалось, точнее, он был в этом уверен, что морда смотрела на него по-другому – Горбоносый словно развернул свою вытянутую башку так, чтобы не косить на наблюдателя, а разглядывать его почти в упор. Вытаращенные пустые глаза были пугающе живыми, из кривой трещины рта несло насмешкой и гнилью.

Морщась от уханья пульса в висках, Павел нажал кнопку на перфораторе и вдавил вращающийся бур в лоб чудища. Из дыры в уфоидном черепе Горбоносого выстрелила струя сыпучей крови. Её вид внезапно привёл Павла в неистовство. Через пять минут глядевшую со стены морду сожрал дикий энтропийный узор из продолбленных в ней отверстий.

Павла колотила дрожь, из носа у него пошла кровь, но он не замечал этого. Сам толком не понимая зачем, он схватил молоток и зубило и принялся откалывать куски бетона. Его руками двигал экстаз дикаря, надругающегося над трупом поверженного противника.

Внезапно под стальным языком зубила что-то клацнуло, какой-то новый, отличающийся от хруста кромсаемого бетона, звук вырвался на поверхность. Павел выпучил глаза, размазал пятернёй вокруг рта никак не останавливавшуюся кровь и продолжил терзать стену.

Наконец инструмент со звяканьем ткнулся в высунувшийся наружу арматурный хвост, и на пол полетел внушительный обломок панели. Павел занёс руку с молотком, но то, что открылось в образовавшейся посреди стены проплешине, заставило мужчину с воплем ошпаренного отскочить в сторону.

Из развороченной стены смотрело лицо. Потемневшая, изъеденная землистыми пятнами и разводами маска. Черты лица были стёртыми, будто за время, проведённое в бетонной толще, его обглодало что-то хищное и прожорливое. Нос выглядел как соструганный рубанком – от него остался треугольный бугорок с чернеющим посередине провалом. Пасть была скривлена спазматической гримасой, за оскаленными гнилыми зубами словно притаился рвущийся наружу рык. Мумия пристально смотрела в открывшееся пространство ямами глазниц, и её пустой окоченелый взгляд, казалось, мог просверливать преграды и огибать углы.

Тупая заторможенность сковала Павла, и он ошарашенно уставился на свою находку. Отвратительная мёртвая харя, вид которой вызывал тошноту, в то же время, тянула, звала к себе. И хотя её законсервированное лицо почти утратило всякие отличительные черты, странным потусторонним наитием Павел узнал в нём проступавшую на стене физиономию. И он не сомневался, что мертвенное оцепенение Горбоносого – видимость. А, возможно, и ловушка.

***

На всякий случай Павел ещё раз сверился с записанным на клочке бумаги адресом и надавил на кнопку звонка. За изгрызенной царапинами дверью ожило шарканье шагов, в глазке мелькнул свет.

Нервный женский голос из-за двери долго допытывался, к кому и с какой целью явился посетитель. Даже при всей нейтральности вопросов в интонации и тембре ощущалась визгливая истерическая примесь. Отвечая, Павел был искренним и убедительным: он хотел бы видеть Анну, приехал из её родного города. Этот визит очень важен для него, и он просит уделить ему пять минут.

- Уверен, что хочешь? – осведомилась невидимая собеседница. – Впущу, но только потому, что хочу посмотреть, как ты собрался с ней разговаривать.

Павел вздохнул свободнее: к счастью, эта хабалистая неврастеничка – не Анна. Было бы глупо отмахать две тысячи километров, чтобы уехать обратно, так ничего и не выведав.

После обнаружения страшной находки, он в тот же вечер сбежал из квартиры и поселился в гостинице. От одной только мысли об этих душных, изъеденных неведомой чернотой стенах сдавливало в груди, и прошибал пот. Всё чаще память и воображение подсовывали образ друга Андрея. Он улыбался - спокойный, уверенный, катящий по жизни как локомотив по рельсам. И, мелодично потряхивая пустой стакан с кубиками льда, изрекал: «Но ведь всё в этом рациональном мире имеет своё объяснение». Конечно же, он был прав.

Благодаря помощи соседа Максима удалось выведать адрес, и тем же вечером Павел уже всматривался в бесконечную осеннюю хлябь за окнами поезда.

- Я хрен знает, в каком она щас состоянии, - предупредил Максим на дорожку. – Может, так с приветом и осталась. Да и, знаешь, не сильно бы я вообще во всё это верил. Мало ли чего она там могла наплести?

Невысокая женщина с рыжим, почти панковским гребнем на макушке, впустив Павла, деловито осмотрела его, как будто проверяла, годится ли он на суп.

- Пошли, - призывно махнув рукой, она пошлёпала стоптанными сланцами по коридору.

Когда проходили мимо открытой двери в одну из комнат, Павел с удивлением заметил, что в ней, как и в прихожей, не было никакой мебели. При этом окно занавешивала величественная и явно дорогая портьера, что делало пустоту помещений ещё более странной.

Подойдя к ещё одной двери, из-за которой доносились гудение и скрежет, рыжеволосая деликатно постучалась и, не дожидаясь ответа, надавила на дверную ручку.

В открывшейся взгляду Павла комнате также не было ничего лишнего. У окна, над небольшим столиком скрючился человек в просторном чёрном балахоне. Его лицо скрывала непрозрачная маска – странный гибрид защитного щитка сварщика и шлема хоккейного вратаря. Затылок оставался открытым, на него спадали собранные в косицу волосы. Посреди стола лежала металлическая пластина размером со среднюю разделочную доску. Чёрный склонился над ней с жужжащей дрелью в руках. Видимо, не столько услышав, сколько почувствовав вошедших, он повернулся ко входу и выключил дрель. От обрушившейся тишины зазвенело в ушах.

- Вот, мужчинка пожаловал. Очень поговорить хочет, хехехехе, - осклабилась рыжая.

Человек с дрелью ничего не ответил и даже не поднял забрало шлема. Павел взглянул на женщину с гребнем и вопросительно вскинул брови. Та кивнула, и Павел, откашлявшись, заговорил:

- Анна, добрый вечер. Меня зовут Павел. Специально вот приехал к вам. Я не отниму у вас много времени. Только прошу рассказать мне кое-что, это для меня очень, очень важно.

Чёрное нечто продолжало молчать, как будто вовсе не слышало обращённых к нему слов. Павел скользнул взглядом по лежавшей на столе железке. Пластина было испещрена множеством отверстий, складывавшихся в изображение злобной кривоносой физиономии с брезгливо откляченными губами. Присмотревшись, Павел остолбенел: губастая морда очень напоминала его лицо. Только искажённое злобой, ассиметричное и безобразное. Каждый крохотный его изъян был масштабирован до состояния уродства, что превращало портрет в пугающую и, одновременно, завораживающую карикатуру. Павел зажмурился и мотнул головой. В конце концов, иллюзию сходства могло породить разгулявшееся воображение. Натужно сглотнув, Павел продолжил:

- Мне жаль, что приходится об этом говорить, но… В общем, я жилец квартиры, где ваш муж покончил с собой. В ней… в квартире творятся реально страшные и необъяснимые вещи. Они творились со всеми, кто жил там после вас. Анна, мне рассказывали, что вы что-то знаете. Я очень прошу вас помочь мне. Расскажите то, что вам известно. Наверное, от этого зависит моя жизнь. И жизни тех, кто войдёт туда после меня.

Анна и на этот раз не ответила. Склонившись над своей странной картиной, она сметала с неё щёточкой металлическую пыль. Павел в замешательстве оглянулся на тётку с нервным голосом. Та усмехнулась, сверкнув золотыми зубами, и махнула рукой:

- Да она не говорит. Вообще. Ну, то есть как… Может. Только не хочет.

Павел шагнул к чёрной женщине и сквозь муть смотровой щели в маске перехватил её взгляд. Глаза смотрели прямо на Павла, но в них гуляли стылые сквозняки удалённости, нахождения не здесь – как будто двери лифта открылись, а сама кабина не приехала.

- Ну, чо, мать вашу, нельзя по-нормальному, что ли? – почти оставив надежду хоть что-нибудь выцедить, Павел дал волю раздражению. – Я потерял там семью. Саму мою жизнь разорвало на куски. А вы всё равно никак не можете засунуть свои принципы себе в... в… Великая молчальница, тоже. Ничего не знаете? Ну так и скажите.

Выплёвывая эти слова, Павел впервые поймал себя на мысли, что жена и дочь, исчезнув, стали дорогими ему людьми, а не тяжёлым и не слишком необходимым багажом, который он вынужден был тащить на горбу по жизни. Как жаль, что он понял это только сейчас! Как жаль, что ничего уже нельзя вернуть и исправить. Теперь он не был бы такой эгоистичной свиньёй как тогда.

Павел уже собирался развернуться и уйти, когда Анна вытащила из ящика стола лист бумаги и принялась что-то быстро писать. Через полминуты она протянула листок Павлу. Начертание букв было острым, угловатым, колючим:

«Иногда надо оторвать свой зад от золотого унитаза, оглядеться вокруг и понять, что ветер дует не по твоей команде».

- Это что ещё за загадки, издеваться собираемся? – сверкнув глазами, Павел хотел было скомкать бумагу, но Анна странным образом, не приближаясь и не делая лишних движений, выдернула листок из пальцев мужчины. Её рука снова поползла по листу. Слова и фразы, сплетающиеся из резких, отточенных букв, напоминали частокол:

«Это ловушка для тех, кто решил, что всесилен. Кто считал, что может топтать жизни и обстоятельства во имя своего мнимого величия. Кто думал, что остальные для него – кормовая база. Такие видят ценность только в своей тушке. Живыми из этого капкана ушли только те, кто понял. Поздравляю!».

Оглушённый происходящим, Павел рывком расстегнул ворот плаща, так что едва не отлетела пуговица:

- Слушай, ты… Вы. Что, нельзя объяснить всё по-человечески, без этих вот розочек из говна?! То есть, вы намекаете, что мои жена и дочь сгинули из-за того, что я был мудаком и скотиной? Даже если представить, что это так, то где хоть какая-нибудь хренова логика, а? Почему за меня должны были отвечать они? Почему нельзя было тогда уж скормить этой дряни меня самого?!

Чтобы удержать остатки хладнокровия, в ожидании Павел принялся считать вдохи и выдохи. На восьмом дыхательном цикле в его руках зашелестел ответ:

«А никто и не обещал справедливости. Это жизнь, а не районный суд. Но понимание пришло, и это похвально. Жаль, что с опозданием. Случись это раньше, удалось бы избежать крови и потерь. Голова дочери не получила бы пробоин, не сгинула бы жена. Такой ценой усвоен урок».

Ярость сбила дыхание, оглушила звоном в голове, залила всё видимое зигзагами радужных пятен. Павел сжал кулаки и заорал:

- Какой ещё нахрен урок? Откуда ты всё это знаешь? Кто тебе всё это растрындел, твою мать?!

«Я наблюдаю за тобой. Давно. Мы хорошо знакомы. Ты не узнаешь меня?»

- Нет, не узнаю… - Павел впечатал кулак в стену, собираясь продолжить тираду, но увидел, что Чёрное уже протягивает ему лист бумаги, который он только что швырнул на стол.

«А так?» - успел прочитать мужчина и поднял удивлённый взгляд.

В ту же секунду Чёрное размашистым движением сорвало скрывавшую его лицо конструкцию. Комната заходила ходуном, пол стал зыбким и колеблющимся, и Павла обдало волной холода – как будто он провалился под лёд. Напротив него, заретушированная цветастой рябью в глазах, кривилась физиономия Горбоносого. Впервые она предстала перед Павлом не в виде созвездия пятен на стене или обглоданной временем посмертной маски. Теперь это было лицо живого человека – точнее, морда человекообразного. Нельзя было не узнать эти ввалившиеся, будто вдавленные в череп глаза, хищный, грубо вылепленный нос, раскрытую в людоедском рыке пасть. На вытянутой, сужающейся ко лбу башке Горбоносого не торчало ни волоска – нелепая сальная косица валялась рядом с отброшенной маской. Самое гнетущее впечатление производило то, что образина была напрочь лишена даже малейших примет пола и возраста – лицо будто собрали из частей какого-то дикого биологического конструктора, не озаботившись тем, как эти части сочетаются. Как он мог так легко дать себя обмануть? Почему сразу не заметил очевидного – его заманили в ловушку, никакой Анны здесь нет.

Всё это мозг Павла сканировал за те несколько мгновений, в течение которых Горбоносый позволил себя рассматривать. Через миг Чёрное молниеносно схватило дрель, с невероятной лёгкостью перемахнуло через стол и как голодный хищник ринулось к Павлу. Разматываясь, на полу змеёй зашуршал тянувшийся к розетке шнур инструмента. Из горла Павла вырвался отчаянный вопль утопающего. Мужчина бросился к двери, но кто-то, притаившийся сзади, с нечеловеческой силой заломил ему руки за спину и мотнул в сторону так резко, что клацнули зубы. «Ну, не эта ведь рыжая пигалица?», - пронеслась неуместная мысль, когда Павел мешком валился на пол. Перекошенная морда Горбоносого выросла над ним, заслонив весь остальной мир. Заходясь криком, Павел не слышал жужжания дрели. Вращающийся стальной стержень ткнулся ему в лоб, раздирая кожу и ввинчиваясь в кость. Нестерпимая боль взорвалась в мозгу и стала ручьями растекаться по телу. Спустя несколько секунд пытки, что-то важное, основополагающее внутри него заглохло, остановилось, потухло, и Павла вышвырнуло в чёрное бесконечное ничто.

***

Было холодно, и Павел открыл глаза. Он лежал на кровати в одежде, голова трещала как с похмелья. Вокруг разливалась темнота, но проступающие из мрака очертания предметов выглядели знакомыми. По помещению бродил сильнейший сквозняк, больше похожий на ветер. Из тьмы прилетал неритмичный раздражающий стук. Морщась и обхватив себя за локти, Павел поднялся на ноги и сделал несколько неуверенных шагов. Через полминуты он уже точно знал, где находится.

Нашарив на стене плитку выключателя, мужчина зажёг свет. Он был в своей комнате. С того дня, как он сбежал отсюда, здесь ничего не поменялось. Поток стылого воздуха гонял по ламинату напоминавшие перекати-поле валики из пыли, хлопал незапертой створкой окна. Снаружи по карнизу скатывалась снежная крупа, которую как будто кто-то сыпал пригоршнями с крыши.

Прижав ладонь ко лбу, словно пытаясь потушить этим боль, Павел прошёл в коридорчик возле спален и включил лампу. Стена, которую он разворотил в свой последний вечер здесь, была целой. Павел долго всматривался в темневшие на ней пятна. Но, как ни силился, в изображение лица они так и не сложились.

***

- А чё, кстати, здесь насчёт звукоизоляции? – с чавканьем гоняя во рту жвачку, покупатель обшаривал углы под потолком дотошным взглядом. Он был владельцем не то сети колбасных лавок, не то «разливаек». Владелец изредка бросал на Павла рассеянные взгляды, в которых, как жир в бульоне, плавало концентрированное ощущение своего превосходства.

- Стены не пропускают звук, - отрубил Павел. – Если будете сверлить кому-нибудь голову дрелью, никто из соседей ничего не услышит.

Жвачное посмотрело на Павла как на клинического идиота. Жена покупателя хмыкнула. Презрительная гримаса, с которой она переступила порог квартиры, прорисовалась ещё отчётливее. Взглянув на Павла как на прилипший к подошве окурок, она заверещала голосом, которым могла выкрикивать: «Свободная касса»:

- Макар, Доброжир… Вы можете посидеть хоть пять минут спокойно, а?! Задрали уже носиться, не дома!

За стеной звенели детские голоса, раздавался заливистый смех. Отец семейства скривил губы, поморщился, как будто ему жали ботинки.

- А чё в спальне за ржавчина на радиаторе? – брюзгливо спросил он.

- В объявлении написано: «Панорамный вид на реку». А здесь что? Кусты какие-то загаженные и всё! - махнула рукой в направлении окна супруга колбасника.

В дверном проёме показалось лицо Дианки. Дочь мячиком пропрыгала в комнату и плюхнулась Павлу на колени:

- Пап, долго еще, а?

Павел шутливо ущипнул девочку за подбородок:

- Щас идём, котёнок. Закончим тут дело и пойдём.

Подошла Маргарита, опустила ладони Дианке на плечи и, улыбнулась мужу. Павел молитвенно сложил руки перед грудью:

- Скоро, Маргош. Минут десять-пятнадцать.

Потенциальные покупатели обменялись выразительными взглядами. Глава семьи покачал головой, его жена-кассирша многозначительно цокнула языком.

- Это с кем вы щас разговаривали? – спросила она, скривив губы в язвительной ухмылке.

- Да, если дойдёт до сделки, хотелось бы сперва вашу справочку о дееспособности, - заявил мужчина со жвачкой. - Лишним, знаете, не будет.

За окном сгущались ранние декабрьские сумерки, по карнизу шуршал снег.

- Пап, мам, - донёсся тонкий мальчишечий голос из-за двери. – Идите сюда-а-а. Тут дядя на стене нарисован.

Павел вздохнул и посмотрел на чету колбасных небожителей с сожалением:

- Это Засушенная Голова.

- Кто-о-о? – протянул колбасник, собрав в морщины лоснящийся жирный лоб.

- Горбоносый, - пояснил Павел. – Задумайся о своей жизни, дружище.

Через пять минут осмотр был закончен. Хотя визитёры и пытались спрятать это за ширмой въедливых вопросов, всё же было заметно, что квартира им понравилась. В отличие от её подозрительного хозяина. Павел запер дверь снаружи и подмигнул ожидавшим его у выхода на площадку с лифтами жене и дочери:

- Идём!

Когда спустились на улицу, Павел снова увидел колбасного короля и его семейку. Король шумно спорил с женой о том, не будет ли ударом по репутации приобретение квартиры в доме, где нет консьержа. А их сыновья с гоготанием носились по двору друг за другом как молодые собаки – пока ещё беспричинно-счастливые и беззаботные.

© Братья Ливер

Вид с высоты шестнадцатого этажа был чудесным: золочённая закатным солнцем река, зелень рощицы на берегу. Чуть в отдалении – похожая на радугу арка моста, теряющаяся между деревьями магистраль, а если взглянуть в другую сторону – элитные многоэтажки и башни бизнес-центров. Сама квартира тоже сразу понравилась Павлу. Просторная, светлая, со множеством полупотайных шкафчиков и кладовок. У дочери будет огромная комната, жена Маргарита получит целое хранилище для своего тряпья, и обе они будут меньше мозолить Павлу глаза.

Супруга и дочь, которые увязались вместе с ним на осмотр квартиры, кажется, тоже остались довольны увиденным. Марго не кривила неестественно пышные губы и не заводила глаза к потолку. Дианка с воплями носилась по комнатам, распахивая двери.

- Так вы говорите, не холодно здесь зимой, да? А со звукоизоляцией как? – вопросы хозяину квартиры по имени Виктор Густавович – немногословному лысому мужичку, похожему на уставшего тюленя – Павел задавал, глядя сквозь него. Припаркованная у подъезда старенькая «Мазда», на которой «тюлень» приехал сюда, давала законные основания говорить с ним свысока. Павел презирал всех тех, кто строил из себя жертв обстоятельств – сам он кроил эти обстоятельства по своему усмотрению.

Мысленно Павел уже руководил расстановкой мебели в комнатах. Когда договорились о новой встрече для обсуждения деталей сделки, семейство покинуло своё будущее жилище.

Уже выходя из лифта, Павел похлопал себя по карманам – его удобной обрезиненной рулетки с карабином на месте не оказалось, видимо, оставил на подоконнике. Не дарить же хорошую вещь этому тоскливому хмырю.

- Идите в машину, я щас, - бросил Павел, ныряя обратно в утробу лифта.

Дверь в квартиру оказалась не запертой, и Павел вошёл без звонка.

- Это я опять, рулетку забыл у вас, - объявил мужчина свежеоштукатуренным стенам.

Никто не отозвался. Павел направился в комнату, где замерял ширину декоративной арки. Свернув в небольшой коридорчик, мужчина дёрнулся от неожиданности и замер. Виктор Густавович стоял у стены, уткнувшись в неё лбом и неестественно вывернув шею. Хозяин квартиры был неподвижен как мумия.

Павла обдало холодной волной страха. Ещё неприятнее было то, что эта волна принесла с собой приступ сильного головокружения – возникшего без видимой причины и от этого ещё более пугающего. Перед глазами замельтешила болезненная круговерть, затягивая Павла в чёрную воронку. Кое-как удерживаясь на её краю, мужчина ухватился за дверной косяк и выкрикнул:

- Э, это я… Вы слышите меня?

Хозяин молчал, и не думая оборачиваться на голос. Павел шагнул к Виктору Густавовичу и схватил его за ворот. Неподвижные глаза с перегоревшими лампочками зрачков какое-то время ещё продолжали смотреть в ту же точку. После этого хозяин вдруг часто, судорожно задышал, как будто дав волю задерживаемому дыханию. И, наконец, увидел, что он не один.

- Что за… Что это за цирк ещё вы тут устроили? – с раздражением спросил Павел, чувствуя, как пространство вокруг него перестаёт быть зыбким и ненадёжным.

- Засушенная голова, - пробормотал Виктор Густавович с видом только что проснувшегося человека, который пытается выпутаться из притащенных за собой в реальность обрывков сна.

- Чо-о-о? – сморщился Павел.

- Засушенная голова, - уже отчётливо повторил продавец квартиры и смерил посетителя долгим унылым взглядом.

***

- Кстати, Паш, я тут познакомилась с соседями, - Маргарита поставила бокал с латте и уютно устроилась рядом с мужем на диване.

- Да? – Павел не пытался изобразить интереса. В жидкокристаллической панели на стене он разглядывал своё отражение, и это занимало его больше, чем болтовня жены.

- Угу, - кивнула Марго. – С четырнадцатого этажа женщина. М-м, не помню, как звать. Но это не важно. Так она, прикинь, говорит, что где-то, наверно, год назад у нас тут пожар был. Ну, в квартире в нашей.

Павел почувствовал, как жирный сгусток неприятных вибраций вынырнул откуда-то из глубин сознания. За неделю, прошедшую после вселения, он уже сделал очень многое, чтобы оживить бетонную плоть квартиры духом своего логова. И теперь мысль о возможном пожаре вызывала тягостное волнение.

- Да ты чё, - с раздражением отмахнулся Павел. – Чешет твоя женщина с четырнадцатого этажа. Ты где тут хоть какие-то следы этого видишь, а? Да и продавец бы не стал скрывать, смысл ему?..

Павел замолчал, понимая, что доводы до конца не убедили в первую очередь его самого.

- Ну, не знаю, - пожала плечами Марго.

Взяв телефон, Павел вошёл в социальную сеть, намереваясь полистать ленту любимого сообщества «Грязный джентльмен». Но восстановить эмоциональную гармонию помешал донесшийся из-за стены смеющийся голосок дочери:

- Ма-ам, па-а-п… Идите сюда-а. Тут горбонос!

Павел поморщился и свесил ноги с дивана: мелкая всё равно не отстанет, пока не добьётся своего. Вся в мамашу. Та тоже, случайно познакомившись когда-то с перспективным и презентабельным Павлом, упрямо путалась у него под ногами, пока в какой-то момент он не дал слабину и не позволил себя захомутать.

Дианку он обнаружил в коридорчике между прихожей и спальнями – том, где в день осмотра квартиры случилась нелепая сцена с её бывшим хозяином.

- Ну что у тебя тут ещё? – стараясь не раздражаться от тупой детской непосредственности, спросил мужчина.

Дочь заулыбалась, сверкнув кривенькими зубами, и ткнула пальцем в стену:

- Это горбонос. Он сам меня позвал, и я его увидела! Да вот же он, папуля, ну куда ты смотришь?!

Павел удивлённо вскинул брови. Приглядевшись, он увидел только россыпь бледно-серых отметин, пятен и разводов на оштукатуренной стене. Они попадались на глаза и раньше – прежний владелец квартиры, видимо, отнёсся к предпродажному ремонту прохладно, то тут, то там Павел находил скрытые недоработки.

- Ты видишь его, а? Ну папа-а-а… - продолжала надоедливо мяукать Диана.

«Надо будет купить рулон обоев и заплатить мужикам, пусть залепят эту порнографию нахрен», - подумал Павел, и тут же мазня на штукатурке вдруг сгустилась в отчётливое анаморфное изображение. Посреди стены ожил профиль странного существа. Вытянутый, как головка молотка, череп, впадины глазниц, раззявленная будто в крике пасть и нос, похожий на указывающий вниз неимоверно толстый крючковатый палец. Павел восхищённо присвистнул и усмехнулся: картинка была настолько чёткой, даже чеканной, что оставалось удивляться, как он не замечал её раньше. Казалось, физиономия косит глазом в квартиру, пытаясь незаметно высмотреть что-то. Павел почувствовал на себе её взгляд и к собственному удивлению отвернулся. Через миг он посмотрел на стену снова: морда никуда не делась, не рассыпалась на отдельные пятна.

- Увидел! Ты увидел горбоноса! – ликуя, Диана потянулась ладошками к удлинённому лопатообразному подбородку того, что косилось со стены.

- Не горбоноса, а горбоносого тогда уж, - поправил её отец. – Увидел, увидел, успокойся.

«Такой портрет и прятать-то жалко», - решил Павел и довольный тем, что удалось быстро покончить с глупостями, вернулся на диван, к прерванному занятию.

***

Сладкое забытье развеяла налетевшая откуда-то тряска и доносившийся сквозь пелену сна размытый голос. Павел открыл глаза и увидел сидящую на постели Маргариту. Заметив, что муж проснулся, та отцепилась от его плеча и, тревожно оглянувшись на дверь спальни, затараторила:

- О, проснулся, наконец. Паш, там ходит кто-то.

- Где ходит? Что ты несёшь? – спросонья тёр лицо Павел. – Спи давай, а.

- Там, в комнатах ходит, - продолжала упорствовать женщина. – Я слышала, шаркал кто-то и даже как бы подошвами скрипел. Сходи посмотри, чё там, а… Там Дианка одна же в спальне, Паш, я боюсь.

Чувствуя, что в голосе жены закипают слёзы, Павел раздражённо сполз с кровати, всунул ноги в тапки и пошлёпал к двери.

- Если никого не найду, получишь по жопе, - пообещал он супруге и вышел из комнаты.

Оказавшись в коридорчике около спален, мужчина выругался: от стены отошла полоска наклеенных вчера обоев. Отклеившись, полотно свернулось так, что его верхний край понуро свешивался к полу. Шёпотом матеря криворуких отделочников, Павел шагнул к стене. Вырвавшийся из флизелинового плена Горбоносый вглядывался в пространство коридора бессонными глазами, и Павел с досады впечатал костяшки в его уродливый кривой нос.

Для очистки совести мужчина включил лампу в гостиной, прошёл в прихожую, заглянул в кухню. Естественно, никого постороннего нигде не обнаружилось, входная дверь была заперта.

- Вот дура, - выплюнул Павел.

Часы отстранённо высвечивали 3:22. Удастся ли теперь уснуть до будильника?

- Нет там никого, - процедил мужчина, вернувшись в спальню. – Нервы тебе, мать, лечить надо. И бредятины всякой меньше по телеку смотреть.

Жену это, кажется, не успокоило – улеглась она так, чтобы держать дверь в поле зрения, хотя для этого пришлось развернуться чуть ли не поперёк кровати. У Маргариты вообще в последнее время разболтались нервы. Когда Павел смеха ради показал ей сплетающиеся в нелепый портрет разводы на штукатурке, супруга призналась, что боится этой дряни и потребовала принять любые меры, чтобы она немедленно исчезла. Поэтому Павла не удивило, когда наутро после ночного пробуждения, увидев Горбоносого на прежнем месте, Марго шарахнулась от стены и заявила:

- Я с этим одна дома не останусь!

Внезапно расцветшая неврастения жены раздражала всё сильнее. Чтобы отвести душу и восстановить привычное чувство полного контроля над происходящим, Павел наорал по телефону на бригадира ремонтников. И, успокоившись, долго смотрел с лоджии на несущиеся по небу клубы сизых туч.

***

Из ресторана, со дня рождения друга семьи, вернулись ближе к полуночи. Павел был на взводе от выпитого. В дороге он устроил перепалку с таксистом, в котором не увидел достаточного уважения к своей персоне. Победа в вербальном поединке далась легко, но и оппонент был уж слишком невзрачен. Пьяная Марго канючила и поминутно требовала чего-то, тут же забывая, чего именно.

Пошатываясь, Павел с пятого раза попал ключом в замочную скважину. Отпер дверь, нашарил в темноте выключатель. По прихожей разлился тёплый, уютный свет, и лицо Павла растаяло в глупой улыбке. Никогда ещё ощущение дома, своей территории, берлоги, где он был единственным и полноправным хозяином, не накрывало его в этих стенах с такой силой.

Втыкаясь плечами в дверные косяки, мужчина прошёл к себе в комнату и открыл шкаф. Какая-то перемена в выверенном порядке расположения предметов сдула с Павла пьяное умиротворение, придала собранности. Дёрнув на себя выдвижной ящик, хозяин берлоги выкопал из-под груды носков кожаную барсетку и запустил в неё пятерню.

Жар ударил в голову, грудь сдавила чугунная тяжесть, заухало в висках. Обливаясь пОтом, мгновенно протрезвевший Павел перевернул барсетку и начал трясти её. На пол облетевшими лепестками спланировали несколько мятых бумажек, да высыпалась небольшая горка трухи. Отбросив опустошённую барсетку, Павел принялся вышвыривать из шкафа рубашки, свитера и брюки. Через две минуты всё содержимое полок было свалено посреди комнаты. Павел, задыхаясь, уткнулся в стену, обхватил голову обеими пятернями и вдавил пальцы в затылок с такой силой, что, казалось, вот-вот хрустнут кости…

В комнате жены пахло модной кофейней и перегаром. Маргарита, всё ещё не снявшая вечернее платье, лежала на диване и возила наманикюренным ногтем по экрану айфона.

- Ты лазила в мой шкаф? – выпалил Павел, ворвавшись в комнату. – В мой одёжный шкаф, а? Лазила, нет?

- Пашечка, я хочу мороженого. И сала, - с шаткой артикуляцией выдавила Маргарита, не поднимая взгляда.

- Соберись! Соберись, твою мать! – взвыл мужчина и, подскочив к дивану, с силой тряхнул жену за плечи. – Заглядывала туда сегодня?

- Не-е-ет, - на лице жены появилась тень испуганной осмысленности. – Чё случилось-то?

Павел не мог стоять на месте и продолжал метаться по комнате от стены к стене.

- Случилось… Да, блять, случилось. Из барсетки куда-то делись кредитки, деньги, документы на машину, квартиру и всё остальное. Всё, всё, нахрен, исчезло. Куда?! Кроме нас здесь никого нет, и не было. Кто мог это сделать?! Кто?!

Маргарита резко уселась на диване, в ужасе косясь на дверь комнаты. В голове Павла вился рой лихорадочных мыслей. Когда они вернулись домой, квартира была заперта, и никаких следов чужого вторжения в глаза не бросалось. После заселения Павел врезал новый замок, ключи от которого были только у них с Маргаритой.

- Кто мог сунуться сюда? Кто? Как? – невозможность ответить на эти вопросы разрывала Павла, клокотала внутри и лавой выплёскивалась наружу. На лице Марго не мелькнуло ни отсвета поддержки и ободрения, оно выражало лишь тупой животный страх. Шкура беспокоилась только о себе, о своём благополучии и о безопасности для своей накаченной в элитном фитнес-клубе жопы. Он знал это и раньше, с самого начала совместной жизни, но сейчас получил вызывающе-яркое, кричащее подтверждение. Павел сжал губы так, что они побелели, и звучно влепил жене пощёчину.

***

- Андрюх, я боюсь, - Павел отхлебнул из стакана и принялся тереть лоб ладонью. Каждое его движение было натужным как в замедленной съёмке.

Друг Андрей, практикующий психолог, старался излучать беззаботность, но в его улыбке сквозила тревога. Никогда ещё он не видел Павла таким разбитым и сломленным.

- Паш, вот я всё понимаю, но такое бывает в жизни хоть у кого, - Андрей щедро плеснул виски в стакан друга и осторожно, чуть ли не отсчитывая капли, подлил себе. – Я чувствовал себя примерно так же, когда, помнишь, у меня надувную лодку из гаража спёрли, а Настюха с квадроцикла загремела, прямо в больницу с переломом.

- Не смешно, дружище, - скривился Павел и снова с жадностью припал к стакану.

Андрей примирительно поднял руки:

- Да я понимаю, что тебе всё сейчас кажется каким-то адским кошмаром, и ты думаешь, что никто, конечно, такого не испытывал. Но это не так, просто мне поверь, угу? Давай лучше расскажи, как это с Дианкой случилось. Если хочешь, конечно. Я сам охреневаю до сих пор, Светке рассказал, так у неё вообще истерика была.

Павел поднял на товарища мутные глаза, но, кажется, не видел его. В рассеянном взгляде мужчины стояла пустота - густая и неподвижная, как болотная жижа.

***

Это произошло через несколько дней, после того, как у меня пропали деньги из шкафа. Был выходной, суббота. Я сидел у себя в комнате. Маргоша собиралась к подруге, размалёвывалась у зеркала в ванной. Я радовался, что меня не трогают, что никто не орёт и не жужжит под ухом. Когда в доме сопливая спиногрызка и избалованная баба, покой, знаешь ли - редкость.

Я уже почти задремал с телефоном в руках, когда услышал этот крик. Сложно представить, что такие звуки мог издать человек. Скорее, это было похоже на вопль раненого животного – когда из распоротого брюха утекает жизнь. Совершенно невыносимый гортанный рёв.

Всё моё тело, с макушки до пяток, дёрнула судорога. Я выпучил глаза, выскочил из комнаты и метнулся на этот звук.

Всё случилось в коридорчике между гостиной и детской. Марго примчалась туда раньше меня, она скрючилась на полу на корточках и выла во весь голос, по её лицу ручьями стекала только что нанесённая тушь. Когда я подбежал, от ужаса поплыло в глазах, меня забила крупная дрожь, и обдало холодом откуда-то изнутри. Как будто сердце стали ковырять ледяным металлическим прутом. Не помню точно, кажется, я тоже заорал как полоумный.

Дианка… Она лежала с проломленной головой и странно вывернутой шеей, как будто кто-то огромный наступил на неё чугунной подошвой. Вокруг расползлась багровая лужа. Раньше я думал, что столько крови бывает только в дешёвых голливудских киноподелках – она лилась не только из пробитого черепа, но и изо рта и даже из ушей. Меня затошнило, и чтобы не упасть, я схватился за стенку.

А дальше… Скорая, равнодушная суета врачей, носилки. Сейчас она в реанимации. Повреждён мозг, образовались гематомы, шок от кровопотери. Врачи сказали, что такую травму может вызвать удар тяжёлым, габаритным предметом. Они сообщили в полицию, и к нам уже являлся хренов инспектор по делам несовершеннолетних. Допрашивал, состряпал какую-то казённую писульку и ушёл, крыса. Пригрозил, что проблемы для нас только начинаются. Но я клянусь, что никто её и пальцем не трогал! Рядом с ней не было ничего, что могло свалиться ей на голову. Самой ей тоже упасть было неоткуда. Этот удар – чистейшей воды сраная мистика, я не могу найти ему даже малейших объяснений.

Окончательно я понял, что дома творится какая-то душная дрянь, что-то тяжёлое и непостижимое, когда на следующий день заглянул в барсетку и обнаружил там всё, что исчезло из неё накануне.

Я никогда и ничего в жизни так не боялся. Я не сплю уже четыре дня, жена перестала разговаривать, только ревёт и смотрит с лоджии вниз, во двор. Мне страшно, Андрюх. Не за дочь страшно. За себя.

Павел залпом осушил очередной стакан, вытер со лба крупные капли пота и уткнул лицо в ладони. Озадаченно помолчав, Андрей встал с кресла и приобнял друга за плечи. Заговорил он, стараясь придать голосу успокаивающие интонации, но Павел дёрнулся, как будто его ткнули лезвием.

- Держись, дружище, - наигранно усмехнулся Андрей. – Тебе сложно поверить, но всё это пройдёт, развеется как дым, как кошмарный сон. Слушай, ну у тебя есть хоть какие-то предположения? Злых духов, призраков и вурдалаков исключаем сразу. Но ведь всё в этом рациональном мире имеет своё объяснение.

Павел отнял пальцы от влажных глаз и долго, с остервенением кусал прыгающую нижнюю губу. И наконец выдавил:

- Морда на стене… Теперь я почти уверен, вся эта муть идёт от неё, расходится по квартире как излучение. Но я вытравлю эту мерзость.

- Па-аш, ну мы же с тобой современные люди, - Андрей смотрел на друга с сожалением, как на тяжело больного. – Щас двадцать первый век, всех демонов уже победили человеческий разум, смарт-часы и адронный коллайдер. Тут либо какие-то фатальные неудачные совпадения, либо обычная задачка для криминалистики.

В зрачках Павла заплясал холодный огонь. Хрустнув костяшками пальцев, он медленно повторил:

- Не-ет. Я вытравлю эту мерзость.

***

Марго объявила войну еде. Она осунулась, под глазами набрякли сизые мешки, щёки ввалились как у беззубой старухи. С каждым днём женщина слабела и в конце концов почти перестала вставать с кровати. Павел пробовал кормить её насильно, но Маргарита как могла сопротивлялась, оплёвывая мужа непережёванной пищей. Тот не стал упорствовать и оставил свои попытки. Отвечать на любые вопросы супруга отказывалась. Только иногда начинала бормотать горячечную скороговорку: «Давай уедем… Давай уедем… Надо бегом бежать отсюда… Давай уедем».

За полмесяца после похорон дочери Павел ни разу не появлялся на работе, перестал отвечать на любые звонки и всё это время почти безвылазно просидел дома. Как-то вечером он попробовал уйти, чтобы до утра бродить по кабакам, заказывая в каждом из них всё больше выпивки и превращаясь в животное. Он мечтал хоть на время высвободиться из своей жизни, как из старого, изношенного костюма. Но жена, которую энергия отчаяния подбросила с постели, кинулась ему под ноги, вцепилась в них, завывая и в панике оглядываясь на дверь в тёмный коридорчик.

После того случая кое-что поменялось. Маргарита, по всей вероятности, всё-таки поняла, что слишком зависит от мужа. А тревожный лихорадочный блеск в его глазах делал её положение особенно шатким. Осознание этого положило конец бессмысленной, непонятно во имя чего объявленной голодовке.

К женщине возвращались силы, и теперь время она проводила в основном на лоджии, высунувшись в проём и неподвижным взглядом уставившись вниз, на серый пятак асфальта перед подъездом.

Супруги почти не разговаривали, обмениваясь за весь день двумя-тремя фразами. Но как-то дождливым вечером Маргарита, не постучав, вошла в комнату мужа. Павел был поглощён привычным делом – возил пальцем по экрану смартфона.

- Что? – процедил мужчина, не поднимая головы.

- Почему ты не хочешь уехать отсюда? – сдавленным голосом спросила Марго.

- А зачем? – Павел в раздражении скривил губы. Неопознанная, уродливая муть опрометчиво решила, что сможет поставить его раком, растереть как плевок, сделать жертвой обстоятельств. Объявила ему войну, и он этот вызов принял. А глупая, трусливая баба хочет, чтобы он сбежал, поджав хвост и поскуливая.

- Зачем? Тебе ведь не страшно жить в этой проклятой, страшной квартире… Всё время чувствовать рядом эту черноту, эту плесень, которая убила нашу дочь. Не страшно.

Павел устало закрыл глаза. Перед внутренним взором тут же ожила хищная физиономия со стены в коридоре. Вспомнился день, когда она вдруг отчётливо прорисовалась поверх только что переклеенных обоев, вылезла, как сорняк, из-под слоя побелки. У жены была истерика, не прекращавшаяся весь день. А Павлом овладело нервное, больное веселье – как в бреду.

- Нет, не страшно, - ответил мужчина, хотя в голосе жены не было вопросительной интонации.

- Конечно, ещё бы, - Маргарита посмотрела на него с ненавистью. – Зачем тебе бояться? Ты же на одной стороне с этой дрянью.

- Чего-о-о? – выпад был настолько неожиданным, что Павел впервые за время разговора оторвался от телефона.

- Что слышал, тварь! – захлёбываясь слезами, выкрикнула Марго. – Ты специально всё это устроил, козёл! Не ты выбрал эту квартирку, а? Не ты притащил нас сюда?

Павел изумлённо смотрел на жену и не мог узнать её. Перед ним бесновалась, размазывая сопли по щекам, незнакомая злобная баба. Растрёпанная и безобразная гарпия. Павлу захотелось ударить её, свалить на пол, пинать ногами по лицу, пока оно не превратится в кровавую кашу, и он не без труда перекрыл кислород этому ядовитому внутреннему пламени.

- Из-за тебя погибла дочь, урод, - продолжала бушевать ведьма. – У тебя нет ничего святого, мразь, ты даже на чужую память срать хотел - не побрезговал спереть из моего шкафа мамины драгоценности, куда ж ещё они могли деться?

- Ты чё несешь, коза? – каждое новое абсурдное обвинение того, что вылупилось из оболочки Маргариты, оглушало Павла всё сильнее. – Заткнись, я тебе сказал!

- Я всё про тебя знаю, - не унималась вторгшаяся в его пространство фурия. - Ты и меня держишь здесь на привязи, чтобы убить, избавиться от меня, только ждёшь подходящей возможности. Да, псина вонючая?! Ненавижу тебя, чмо, ненавижу!

Хлопнув дверью, баба выскочила из комнаты. А вскоре из-за стены донёсся звук разрываемой бумаги. «Обои», - догадался Павел и зло усмехнулся.

Плевать он хотел на эту безмозглую истеричку. Причём, не только хотел, но и плевал – прямо со дня свадьбы. Он и связался-то с ней исключительно ради статуса, чтобы не выпадать из компании друзей-женатиков. Но годы семейной жизни сделали его умнее. Уже давно крепла уверенность, что на самом деле ему не нужна ни эта бесполезная кукла, ни её соплюха. Которую он заделал по глупости, и от которой его, к счастью, избавил Горбоносый.

Далеко за полночь мужчина забылся тяжёлым, похожим на наркоз сном – вереницей перетекающих один в другой тягучих кошмаров. Когда он открыл глаза, в комнате хозяйничал яркий свет утра, в приоткрытое окно втекала свежесть, оставленная ночным дождём.

Павел поднялся с кровати и вышел из комнаты.

- Эй, ты здесь? - негромко позвал Павел у двери спальни жены.

Никто не отозвался. Мужчина заглянул внутрь – в комнате было пусто.

- Маргарита, - выкрикнул Павел, но его возглас, как брошенный в воду камень, утонул в мёртвой тишине квартиры.

Жены дома не было, хотя все её вещи никуда не девались. Телефон, без которого Маргарита не ходила даже в туалет, лежал на прикроватном столике. В злосчастном коридоре на полу валялись клочья содранных обоев. Но Горбоносый был на своём обычном месте – выкристаллизовался из тёмных, жирных пятен на свежей извести.

Для очистки совести Павел позвонил паре-тройке родственников и подруг Маргариты, которых знал, набрал наугад и несколько незнакомцев из её списка контактов. Ни у кого из этих людей супруга не объявлялась, и никто не знал, где она. Обеспокоенная тёща засыпала Павла вопросами, на которые у него не было ответов. Общая знакомая по университету заявила, что она бы на месте Маргоши уже давно слиняла от такого самодура и мужского шовиниста. Абонент, занесённый в память телефона под именем «Бывший Паша», сказал, что не видел Маргариту лет семь, и, к счастью, забыл, как она выглядит.

В полицию Павел заявлять не стал. Он не чувствовал никакой ответственности за судьбу этой женщины, и его с ней ничто не связывало. Ощущалось даже какое-то болезненное облегчение – как будто ему больше не нужно было отбывать повинность, которая долго не давала вздохнуть. К тому же, Павел догадывался: то, что утащило жену, не боится задержаний и арестов.

***

Сосед по лестничной клетке изумлённо поднял брови, когда увидел Павла на пороге своей квартиры. Раньше они лишь иногда встречались на площадке у лифта, обмениваясь еле заметными кивками. Вообще-то сосед недолюбливал Павла, потому что тот часто занимал его место на парковке. Но ещё больше его удивило, когда надменный тип, душевно улыбаясь, пригласил его заглянуть на минутку в гости, пропустить по рюмашке «Ред Лейбла». Ведь это не дело, когда соседи сидят каждый в своей скорлупе, и понятия не имеют, кто живёт у них за стеной.

Вначале беседа пробуксовывала, но после второго тоста заскользила с лёгкостью.

- Я так понимаю, давно живёшь здесь, а? – улыбнулся Павел, наполняя рюмки.

- С заселения, - кивнул сосед Максим. – А ты, значит, месяца три?

- Четвёртый. И всех знаешь уже, да?

- Ну, как сказать, всех… Тебя вот щас только узнал.

Павел расхохотался, стараясь казаться расслабленным и дружелюбным. На самом деле, прокатившийся тёплыми волнами по пищеводу алкоголь нисколько не размягчил его. Слишком большое значение имело то, что он пытался выудить из соседа.

- Да-да, - согласился Павел. – Но всё-таки, ты тут дед, всё видел, всё слышал. Например… Что б спросить-то у тебя, чтобы ты мог показать свою осведомлённость? Ну вот, по-любому знаешь, сколько у этой квартиры владельцев сменилось.

Максим наклонил голову, перестал улыбаться и сощурил глаза:

- Не соврать бы, по-моему, ты пятый. Ведь так? Здесь никто не задерживался дольше, чем на год. Не знаю, надо тебе это говорить или нет, но ты сам спросил… Прошлый владелец тебе, конечно, ничего не рассказывал?

- Нет, - подался вперёд Павел.

- Ну, в общем, у квартирки твоей не очень хорошая история. Первый хозяин, мы вместе заселялись, я его неплохо, в общем знал… Наложил на себя руки как-то по осени. Просверлил себе черепушку сверлом толщиной с вот этот палец. Охереть, ну. Вдова квартиру продала модной, распиаренной художнице с тараканами в башке. Та, через какое-то время окончательно умом поехала: стала с чертями общаться, в простыне ночью по подъезду бегать, на дверях какие-то знаки красным рисовать, ну и всё в таком духе. После того, как её на принудительное закатали, был ещё мужичок. Вроде, коммерс какой-то. Точно не знаю, очень скрытный типец был - ни «здрасьте», ни «до свидания», ни с кем не контачил. Тот просто ласты склеил, не знаю, от чего. Хотя и не старый был. Недели две, что ли, пролежал, пока вонь по этажам гулять не пошла. Тогда только дверь вскрыли.

Блеснув мутными огоньками в глазах, Максим отправил в пасть кусок сыра и продолжил:

- Ну и тот, кто тебе продал - Густавыч… С большими странностями был мужик. У того в пожаре сгорел тут кто-то. Я не расспрашивал, кто, а он не говорил. То ли жена, то ли, говорили, старух каких-то он к себе таскать стал, я хрен знает зачем, и одна из них, типа, и погорела. Вот так как-то, дружище. Но ты эт всё сильно-то в голову не бери. Ну и это… шапочку из фольги начинай носить, что ли, хахахахаха.

Павел не поддержал смех гостя. Изображать беззаботность уже не получалось.

- А ты же с этими хозяевами общался? - спросил мужчина. – Ничего странного они не говорили? Ну, про квартиру…

- Да они ж все с припиздью были, - отмахнулся Максим. – Ты вот первый тут нормальный. Чего только не несли, я ж эту муть не запоминал. А чё это ты спрашиваешь? Голоса из розетки слышать начал?

Гость снова сально расхохотался. Павел уже с трудом удерживал в берегах бурлящее желание пинками вытолкать его за дверь.

Когда Максим наконец засобирался домой, Павел завёл его в коридорчик, где обитал Горбоносый, и указал на стену:

- Смотри, прикол. Видишь эту рожу на обоях?

Сосед недоумевающе вглядывался в россыпь тёмных отметин:

- Какую ещё рожу? Пятна вот вижу какие-то…

- А-а, ладно, забудь, - махнув рукой, Павел улыбнулся с видом человека, который не хочет объяснять очевидный смысл шутки.

- Что-то хозяйку не видно твою, - уже перешагнув порог, заметил сосед. – Куда делась-то?

- Отправил на перевоспитание. К матери, в деревню, - отрубил Павел и захлопнул дверь. С полминуты постоял, привалившись к стене в прихожей, и ему казалось, что он отчётливо слышит гулкие ухающие отзвуки собственного голоса.  (окончание в комментариях)