Тропой из книг

— …А я говорю, вертай взад, как было, — орал покрасневший от натуги домовой, пытаясь оторвать банника, вцепившегося в лавку. — Не может он! Мне это, понимаешь, как белке горошина, ты это всё затеял, тебе и исправлять!

— Я?! — возмутился тот. — Это вон всё она придумала! — мотнул он косматой башкой в сторону кикиморы, сидящей на лавке у печи и чистящей свои коготки тонкой щепочкой. — С неё и спрашивай!

— С меня? — Гранька округлила свои маленькие чёрные глазки. — Я что сказала, что в бане проход есть, а ты их тудой поволок, — накинулась она на банника.

Прошка переключился на кикимору:

— Ходит тут, смуту водит. Ежели б не ты, она б туда совсем не пошла! — завопил он, пытаясь схватить кикимору за длинный тонкий хвост, торчащий из-под юбки.

— Так ты, значится, — уперла сухонькие ручки в бока увернувшаяся от него Граня. — Нашёл виноватую, а что ж ты её не остановил?

— Да-да, что ж ты не остановил? — поддакнул банник, за что домовой тут же вцепился в его растрёпанную бороду.

Сцепившись, духи покатились по избе, снося всё на своём пути, со стола, звякнув, упал горшок с молоком, отчего то разлилось по полу среди черепков. Ссора переросла в самую настоящую драку, и вскоре клубок орущих духов выкатился во двор, где играли Тишка и Торяша. Те благоразумно вскочили на плетень и оттуда смотрели, как Прошка мутузит банника.

— Проход им открыл, супостат проклятый! Эта ещё, жаба болотная, подсуропила, — запыхавшись, бурчал он, пытаясь вырвать клок бороды банному духу.

— А сам-то, сам, — вторил тот. — Что делал? Ночью в печь орал, водяной ему, видите ли, сказал, что позвать Вильку надо, всю ночь горланил, спать не давал!
Тишка сдавленно хихикнул, вспомнив, как Прошка после разговора с речным хозяином, крадучись, вышел из избы в ночь и отправился в баню в одних портах. Там он присел у печи и стал в неё орать, Вильфриду звать. До самых петухов кричал, а наутро сказал, что простыл, дескать, вот и голос сел. Услышав смешок, домовой переключился на упыря.

https://author.today/work/413377

Князь же на деревья засмотрелся, и ему, как наместнику, чудилось, что видит он средь листвы души людские, что руки из ветвей к нему тянут, но не кричали они, улыбались, радостные были. В водах и вправду увидел рыб дивных, яркая их чешуя, будто камни самоцветные, искрила в струях воды. Голоса батюшки и нянюшки услыхал, желали они ему победы скорой, шептали, что хорошо им живётся в мире Нави. И так тепло на душе у Светозара от того стало. Рассказал он ведьме о том.

— Тут каждый своё слышит и видит. Те, кто духом чист, хорошее увидят, а такие, как Гостомысл, страха натерпятся. Каждому своё Смородина показывает, каждый своё на её берегах чует. Но пойдём, нам пора, заждался нас уже небось страж моста.

— И кто же мост тот хранит?

— Василиск, кто ж ещё, к нему и пойдём, испытание он нам устроит, нешто сказки не слыхал? — Вильфрида подоткнула подол платья, чтоб по траве идти не мешался, и отправилась прямо к мосту через реку стоящему.

— Слыхал, — князь поспешил за ней. — Кормилица мне сказывала про князя Дадона, что на Смородине-реке с витязем-соколом бился, а потом змий им испытание устроил, но не прошёл его Дадон. Прогнал его василиск. Загадки вроде как разгадывать надобно станет.

— Ежели мы испытание не пройдём, не сносить нам с тобой головы, Светозар, — Вила остановилась и повернулась к нему. — А потому соберись, это не сказка, княже, тут нас с тобой змий изничтожит, коль не справимся.

Кивнул князь, понимал он, что жизнь не сказка.

Пока говорили, к мосту подошли и смотрят, а посреди него змей сидит. Голова у него петушиная, гребень огнём пылает, глаза огромные, на лапах когти острые. Смотрит на них, голову склонив, зубы скалит, а с зубов тех яд вниз на доски моста стекает, отвернулись в сторону, не смотрят на него, а то вмиг окаменеешь.

— Приш-ш-шел, княс-с-сь. Готов к моему ис-с-спытанию? — говорит, а язык будто змеиный так и мечется.

Отдышавшись, Гостомысл дальше побрёл, уже с осторожкой, а то, не дай чуры, опять кто из кустов выскочит. Вскоре вышел он на берег знакомый. Остановился, на воду смотрит, и чудится ему вновь, будто есть там кто. Еле глаза отвести смог и тут же на мост глянул, в голове ещё слова матушки всплыли:

«Стоит мост Калинов на границе Яви и Нави, охраняют тот мост три девицы-дочери Калины: Заря Утренняя, Заря Вечерняя и Полуночница. Сам мост сделан из дуба, а перила его — из чистого серебра. Покрыт мост коврами самоткаными, узорами расшитыми. По мосту этому идут души умерших, чтобы попасть в царство Навье. Но не все души могут пройти по мосту, лишь те, кто прожил жизнь верно. А под ним течёт река Смородина, воды ее кипят и бурлят. В реке этой живут чуды разные и нечисть всякая, которые не дают душам перейти взад».

И вот перед ним тот мост, и ни перил из серебра, ни дочерей не видать. Мост как мост, старый, крепкий, перила резные. Только души и есть. Даже чуд не видать. И река не кипит, течёт тихонько, будто сонная. Подивился, но то ведь сказы, а перед ним быль самая что ни на есть. Пока башкой вертел, слышит шорох на мосту, повернулся, а там…

Ужо восседает Василиск, змееподобный царь, с головой петушиной, с гребнем пламенеющим, будто жар. Чешуя его блестит, как жаркая медь, а взгляд его смертоносен, никто не смеет устоять, то знал наместник, потому в глаза змею не смотрел.

Змей нетерпеливо переминался, хвост его, как бич, свивался да по мосту лупил. Когти его остры, как бритвы, были, сидел, скалил пасть его, полную ядовитых зубов.

— С-с-с-сачем приш-ш-шел, с-с-смертный? — с шипящим присвистом спросил его василиск.

https://author.today/u/tatiana_smith/works/edit

...
— Сама, оно, сама, — передразнил он духа. — Да прикрой ты срам уже, — Прошка кинул в него веником. — Мало того, что пользы от тебя никакой, так ещё и срам по всей избе выставил. Всё-то у тебя само, а нам теперича как быть, где нам, я тебя, паскудник, спрашиваю, их искать. Ну князя, положим, искать и не стану, но ведьму мне чтоб возвернул!

— А ты будто сраму того не видел, — напустился на него банник. — Мне одетым быть и не положено. И как я тебе её верну-то, ежели нет туда хода никому, нет и всё!

Тишка с Коловершей сидели в дальнем углу и играли в бирюльки, решив в эту ругань, длившуюся уже почитай седмицу, не встревать.

— А ежели и видел, так что ж теперича везде им трясти? Да и было б чем там трясти, — домовой вновь заходил по избе. — Как вернёт он, хода нет. Они ж туда как-то попали, извернулися.

— Могу вобще не приходить. А то как не приду, ты только кричать и горазд, — обиделся дух.

— Правильно, лишь бы не помогать, — Прошка снова ткнул пальцем в банника. — Затаиться у себя и сидеть, а Вилька пущай сгинет непонятно где, куда ты её и послал. Смотрите, у меня проход есть, такой проход, что ни у кого боле не имеется. А толку-то? Толку! Ежели ты, жаба земляная, открыть его не можешь. А ну открывай, тебе сказано!

— Это кто это тут жаба, ах ты ж мышь болотная, — вскинулся банник и, скорее всего, вцепился бы в волосы домового, но тут распахнулась дверь, и в избу вошла кикимора.

— Вы это чего это тут устроили, оглашенные? А ты чего голый колобродишь? Там водяной к Светозару явился, письмо из Искоростеня принёс. Ну, я сказала как есть, письмо тебе покуда передать велели, — она сунула свиток Прошке и села на лавку, нащупала лапкой пирожок и понюхала. — Эт они у вас с чем, с тиной что ли?

— А вот пришла б да приготовила, — тут же переключился домовой на Граньку.

— А тебе что, жена, что ли, готовить ему ходить? — Не осталась та в долгу.

— Ну вот тогда положь, где взято, и не умничай, — вновь раздухарился Прошка. — Ходят тут умные все больно, а никто ничего дельного посоветовать не может. Вы там чего расселись, нашли время играть, — наконец заметил он притихших Тишку да Торяшку. — Целыми днями сидят, играют, будто и не пропадала наша Вилька. Будто у меня одного о ней сердце болит. А им всем хоть бы что. Говорил я, — он отпил кваса, смачивая пересохшее горло. — Не доведут эти её женихи до добра. Сразу его гнать надо было взашей. Уволок нашу Вилечку не пойми куда, так и сгинет она там, — запричитал он.
...

https://author.today/work/413377