Серия «Тризна»

Наручные часы показывали ровно четыре часа дня.

Смена Воронцова начиналась в шесть вечера, когда работяги ещё только собирались домой. Старший смены, дряхлый нудноватый старик, обходил с Воронцовым территорию завода и сдавал ключи.

- Не балуй тут, - грозил он корявым старческим пальцем, больше похожим на совиный коготь, - а то знаю я вас, молодёжь!

- Ага, - кивал головой Воронцов, - не буду.

И не баловал. Только изредка, после завершения трудового дня, приходили к нему в комнату охраны ребята, с которыми завязалось общение - выпить пару бутылок пива.

Войдя на территорию ровно в пять тридцать, первым делом Воронцов рванул в цех. Подмигнул парням и кивнул в сторону своей каморки, мол после смены посидим. Те подмигнули в ответ и, приободрившиеся, поторопились в раздевалку.

Старший медленно делал обход, скрупулёзно всё проверял что-то рассказывал, но слушать Воронцов его не мог. Перед глазами стояла бутылка пива, по запотевшему боку которой сбегала прохладная капля.

Обход закончился, старший сдал ключи, по обычаю на прощание погрозил заскорузлым пальцем и скрылся за железными воротами.

Не удержавшись, Воронцов потёр ладони, в предвкушении приятного вечера.

В комнате охраны ребята, уже сбегав в магазин, накрывали на стол.

На расстеленной вместо скатерти газете стояло блюдце с нарезанными шматками сала и чесноком, прямо на газету выложили огурцы и хлеб, банка шпрот была неаккуратно вскрыта - большое масляное пятно заливало газету.

- Ого! Да стол накрыли, как на свадьбу! 

- И это ещё не всё! - торжественно поднял палец вверх Мишка – рыжий парень из ремонтного отдела.

Театральным шагом кремлевского курсанта он дошёл до холодильника, открыл дверцу и, щёлкнув каблуками как гусар, торжественно изрёк:

- Вуаля!

На дверце холодильника брякнули, стукнувшись пузатыми боками, две бутылки водки,

- Завтра суббота! Сегодня нормально посидим, а пиво на опохмел оставим.

За столом тут же появились рюмки, наполнились до краёв и были выпиты. Воронцову обожгло гортань и он, закашлявшись, пробежал глазами по столу, высматривая чем закусить.

- На, - протянул Мишка бутерброд из куска чёрного хлеба с салом, - водку лучше закусывать салом.

Быстро откусив кусок и практически не жуя, Воронцов проглотил его, чтобы сбить горечь.

- Эх вы, городские! - хохотнул Мишка, - совсем пить не умеете! То ли дело мы, деревенские! Нам хоть бензину налей, мы и не поморщимся! Да, Костян?

Костян, без энтузиазма пережевывающий огурец, только кивнул головой.

Костя первый, с кем я начал общаться здесь - простой парень, приехавший из деревни учиться на тракториста и проходивший практику на этом же заводе. Таких называют «рубаха-парень» - открытый, добрый, немного наивный. Умел травить истории так, что слушатели до слёз хохотали и хватались за живот.

Была в его внешности одна особенность, о которой он никогда не рассказывал, предпочитая отшучиваться. Большая седая прядь под левым ухом. Ребята пару раз интересовались откуда она взялась, но тот всегда, махнув рукой, говорил, что это жизненный опыт проявляется.

- Что-то наш Костяныч сегодня совсем грустный. Баба что ли не дала? - громогласно рассмеявшись от своей шутки, Мишка чуть не опрокинулся вместе со стулом.

- Угу, - снова кивнул Костян и потянулся вилкой за очередным огурцом.

- Ну, между первой и второй перерывчик небольшой, - быстро налив в наши с ним рюмки, Мишка покосился на Костю, - а тебе может не в рюмку надо? А в стакан гранёный? Так сказать, горе залить? - он расхохотался, перемешивая свой смех с хрюканьем. Костя даже не посмотрел в его сторону, только сдвинул рюмку к нашим.

Что-то он и правда задумчивый, может случилось чего.

- Миш, много говоришь, давай выпьем уже! - Костя поднял рюмку.

- Да это мы всегда пожалуйста, - наигранно вскинул брови Миша и, поднявшись, отвесил неуклюжий реверанс, опрокинув рюмку в себя.

Так и продолжался наш вечер – под болтающего без умолку Мишку, шутки которого с каждой рюмкой становились всё пошлее и грубее. После первой бутылки Воронцов захмелел и уже смеялся над его прибаутками. Лишь Костя был всё таким же угрюмым и почти не реагировал, изредка рассеянно улыбался.

- Так, это уже совсем не смешно, - пьяно подперев щёку рукой, толкнул Мишка Костю в плечо, - я что, один отдуваться весь вечер должен? Давай рассказывай, что случилось? Может мы помочь чем-то можем?

Костя поднял на него глаза, перевёл взгляд на Воронцова, словно ожидая его одобрения. Воронцов утвердительно кивнул. Если у товарища горе, помочь нужно обязательно.

Тяжело вздохнув, Костя бросил пустой взгляд на банку шпрот и, выдержав паузу, тихо произнес:

– Она умерла.

Ребята оторопели.

- Кто?

- Ведьма умерла, - тихим голосом проговорил Костя и спрятав лицо в грязные ладони, расплакался.

Только после второй рюмки, влитой подряд, он смог успокоиться и внятно говорить.

Глава 2

- В нашей деревне, в доме, что поближе к реке, - начал Костя рассказ - жила женщина, Авдотья.

Она ничем не отличалась от сельчан, простая, не злая, но с каким-то особым взглядом – завораживающим и проницательным. А ещё Дуся умела лечить, лечила и людей, и скотину.  О ней ходили глупые сплетни и сказки, а может неглупые и не сказки, но суеверный деревенский народ побаивался её и за глаза крестил ведьмой.  Наверное, поэтому родители строго-настрого запрещали своим детям подходить к её дому.

Помню, как-то, у почтальонши бабы Кати корова заболела после отёла. Вымя опухло, молоко доилось с кровью и гноем, рогатая маялась и мычала.

Ветеринара в деревне не было, поэтому все к Дусе обращались за помощью. Пошла к ней и баба Катя. Собрала немного еды и отправилась на поклон.  Ведьма не отказала – продукты занесла в дом, а затем пошли в хлев. Осмотрев коровье вымя, Дуся задумалась, хмыкнула, сказала принести ей ведро, а бабе Кати выйти.

Что уж она делала с Зорькой, никто не видел, но мычала корова жалобно и часто, да так, что тем, кто слышал, сдавливало грудь и щемило сердце.

Вскоре она замолкла.  Баба Катя, всё это время перепуганно крестившаяся, вдруг сложила руки на груди. Уж не померла ли её кормилица?

Вышла Дуся, утирая руки о длинные юбки.

- Ну что там? Как моя Зоренька? Сглазили? Не померла?

- Никто корову не сглазил. Застоялось молоко в вымени. Делай ей компрессы из отвара ромашки с мятой, да выдаивай каждые три часа. Быстро поправится. Только молоко, выдоенное, не пейте, сливай в отхожее место, плохое оно пока. И теленку не давай!

- Сколько же мы без молочка - то будем? Теленок маленький совсем.

-У деда Ивана тоже корова отелилась, води теленка к ней, пусть кормится. Через три дня проверю корову твою.

Развернулась и пошла.

Как рассказывали люди, баба Катя выполняла в строгости все наказы ведьмы, но шёпотом говорила, что порча всё-таки на корове есть, поэтому корову перед дойкой крестила. Даже говорили, что Дуська сначала портит скотину, а потом сама лечит. Не знаю, как там на самом деле было, но через три дня, опухоль сошла, а корова выздоровела. Спасибо ей никто не сказал. В деревенской среде её боялись, поэтому и просили о спасении  души на воскресных молебнах.

Мы тогда были совсем пацанами, самому старшему из нас, Сашке, было пятнадцать лет, а мне должно было исполниться четырнадцать. Я считал себя взрослым.  Нам хотелось острых ощущений, а где их взять? Чем можно заняться подросткам в деревне?

Самое веселое развлечение летом – гулять на природе, сбивать палкой крапиву и драть сорняки на огороде. Как-то раз, в очередной скучный день кто-то из ребят предложил сходить ночью к ведьме Нюре домой.

В деревне тема нечистой силы была самой неиссякаемой. Часто, по вечерам, мы любили слушать взрослые разговоры про ведьм, домовых, водяных, леших и чертей, кто такие колдуны и ведьмы, как они могут нанести порчу….  Было страшно, но интересно. Причём, мы искренне верили в эти рассказы.

- Представляете, сколько всего у неё можно увидеть?  Мой дед говорит, что дома у неё петух чёрный. И в сарае банки с козьей кровью, которую она приносит в жертву чертям, чтобы они оборачивали её кошкой. Чёрной, конечно же.

В наших детских головах, взбудораженных таинственностью и неизведанностью, быстро созрел план. Нам казалось, что мы совершаем подвиг.

Дома, после ужина я сказал, что хочу лечь спать на веранде. Родители не возражали и, как только из их комнаты донесся храп, я вылез в окно и рванул на место встречи. Ребята уже собрались и мы, разгоряченные, подстёгиваемые азартом, направились к дому ведьмы. Передвигались вдоль заборов, старались держаться вблизи деревьев, как настоящие разведчики. Постепенно мы погрузились в полную темноту.  Бледная луна наводнила всё вокруг неясными и жуткими тенями. Глаза испуганно всматривались в пугающие переливы.  И так жутко стало мне от этой луны! Страшно, ноги не идут, дрожь в теле. Невмоготу дальше идти.  Я посмотрел на парней и понял, что им тоже страшно.

У калитки мы остановились. В окнах было темно, значит, ведьма спит. Переминаясь с ноги на ногу, глядя друг на друга, все молчали. Никто не решался первым лезть через забор.  Одно дело обсуждать это днём, и совсем другое стоять у её калитки в полутьме и решиться перелезть через забор. Никто не показывал страх, не хотел упасть лицом в грязь.  И тогда я предложил ребятам скинуться на «камень-ножницы-бумага». Все согласились и быстро раскинули на руках.  Андрею выпало первым лезть. Мне вторым.  Мысленно я поблагодарил судьбу, что не я первый, и стал подсаживать Андрея на высокий забор.

Оказавшись по ту сторону, мы засеменили к сараю, пригибаясь у кустов. Страх и ужас быть пойманными ведьмой щекотал нутро.

- А где же эти банки, кровь, коза мёртвая? - Сашка подсвечивал полки сарая спичками. На них лежала различная банная и домашняя утварь, мешки с чем-то твёрдым внутри и огородный инвентарь. Мы осматривали полки, пока не догорела последняя спичка, и единственным источником света остался лунный луч в приоткрытой двери. При таком свете полки разглядеть было невозможно, и разочарованные, мы направились к выходу, но вдруг встали как вкопанные. У ворот сидела чёрная, как уголь кошка.  Несмотря на темноту, глаза её словно светились и отливали изумрудной зеленью. Она не шевелилась, неотрывно смотрела на нас, и только кончик её хвоста, обёрнутый вокруг лап, нервно подрагивал.

- Ведьма! - Крикнул Сашка, и все кинулись к забору. Мы сиганули через него один за другим. Очень проворно, быстрее, чем до этого.

Остановились только у моего дома.  Тяжело дыша после бега, смотрели друг на друга и неожиданно я засмеялся. Это был нервный, дёрганный смех, переходящий в гогот, остановить который было выше моих сил. Следом за мной расхохотался Андрей, а потом и Сашка. Просмеявшись, мы, так и не сказав друг другу ни слова, разошлись по домам.

Утром, наскоро позавтракав, я побежал в наше условное место на берегу речки. Ребята были уже там.

Долго, перебивая друг друга, мы пересказывали вчерашние события. Говорили одновременно и громко, перебивая друг друга, эмоционально жестикулируя. Рассказывали, кто как себя вёл, кто боялся, кто сжимался от страха, когда входили со спичками в сарай, пока разговор не перерос в ссору. И тут Сашка, перекатывая с важным видом из одного уголка губ в другой сухую травинку, сказал:

- Мамка моя сказала, что ведьма уехала на три дня в город. Чего спорить? Можем сходить ещё раз. Тот, кто сможет зайти в дом ведьмы и пробыть там час – тот и победит.

Мы немного оторопели от предложения. Идти снова к Дусе и тем более лезть в дом, было по-настоящему страшно. Одно дело сарай, который не закрывался, оставляя пути отхода, но в дом….

- Ну я так и знал, - Сашка выплюнул травинку и расправил плечи, - зассали.  Я пойду, а вы можете идти обратно к мамке, сиську сосать.

Стерпеть такое унижение было нельзя, поэтому мы без особого энтузиазма, но согласились.

Как только на деревню опустились первые сумерки, я выбрался из дома и направился к оговоренному месту.

Глаза у пацанов, как это было в первый раз, не горели. Мы поговорили на отвлеченные, совершенно неважные темы, оттягивая время, и понимая, зачем мы это делаем, но никто не решился предложить отказаться от идеи Саши.

- Ну что, идём? – в голосе Сашки слышалась издёвка.

- Идём, - кивнул я. Андрей нервно сглотнул и промолчал.

Мы пошли к дому ведьмы. Чем ближе подходили, тем сильнее дрожали коленки. В какой-то момент я хотел развернуться и уйти домой, но потом мне всю жизнь пришлось бы жить с унизительным клеймом труса. Я так не хочу.  А может трусость – не предложить ребятам вернуться домой? Каждый из нас об этом думал, но ни у кого не хватило смелости сказать об этом вслух?

Зная, что Дуси нет дома, через забор мы перелезли гораздо быстрее, чем вчера. Но как только ступили на крыльцо, нас начала накрывать тихая паника - в голове стучали тревожные мысли, участился пульс, и заметно сбилось дыхание.

- Ну, кто первый пойдёт? - Сашка смотрел надменно и с легкой усмешкой. Мы молчали. Я взглянул на дом и мурашки побежали по спине. Дом смотрел на меня пустыми глазницами тёмных окон, как будто наблюдал за нами и выжидал - решимся мы войти или нет.

- Ну? - Поторопил нас Сашка, - давайте уже!

- Мне страшно, - сдался Андрей, - я пойду только, если все вместе.

В глубине души у меня теплилась надежда, что Сашка откажется, и мы вернёмся домой. Но нет. Помедлив пару секунд, он махнул нам рукой и толкнул входную дверь.

Дверь оказалась незапертой, оно и понятно – в деревнях никто не запирается, не от кого, а в дом Дуси точно бы никто не влез.

На цыпочках мы прошли по коридору и оказались в кухне. Припасенным фонариком освещали себе путь и осматривали помещение. Кухня оказалась самой обычной – печка, стол, два стула, полки с посудой и старый, сильно потёртый половик. От кухни в разные стороны расходились две комнаты. Не сговариваясь, мы пошли сначала направо. Рассохшийся пол под ногами скрипел, чем сильно раздражал. От страха нервы, казалось, звенели, как натянутые струны, напряжение всё больше нарастало. Андрей шёл последним, вцепившись в рукав моей спортивной куртки. Я шёл за Сашей, стараясь особо не смотреть по сторонам. Неожиданно луч фонарика сильно заметался и Сашка, с грохотом и матом, свалился на пол. Сердце моё рухнуло в штанину, и я вскрикнул от испуга. Андрей отпустил рукав, закричал, бросился было к выходу, но споткнулся обо что-то и упал, продолжая кричать. Пару секунд в моих глазах было темно – то ли от окружающей черноты, то ли от страха. Андрей перестал кричать и сидя на полу, громко всхлипывал. Сашка, чертыхаясь, ползал на коленках по полу и искал отключившийся и завалившийся куда-то фонарик. Когда фонарь включился и его луч осветил комнату, я облегчённо выдохнул.

- Ну что, герои, обосрались? - Зло хохотнул Сашка. - Говорить вы смелые, а чуть что коснулось, и в штаны наложили! А я вот не боюсь! Не напугаешь меня!

Свет фонарика метнулся по комнате и остановился на аккуратно сложенных подушках на кровати. Секунда – и Сашкина нога в кроссовке чётким ударом снесла их, разбросав по кровати. Мы замерли.

- Не напугаешь меня! Не напугаешь! - Сашка уже прыгал ногами по подушкам, разбрасывая их по комнате – а вы мелкие ссыкуны!

Неяркий свет фонаря выдернул из темноты стол с кувшином, наполненным водой и стакан. Недолго думая, Сашка всё скинул на пол. Грохот стоял такой, что мы боялись, как-бы не разбудить соседей.

- Ссыкуны! Ссыкуны! - Всё больше расходился Сашка.

- Я не ссыкун! - Андрей подскочил и, схватив деревянный стул за спинку, поднял его и с силой опустил на пол. С треском отлетело сидение и одна ножка. Андрей захохотал.

- Ребят, вы зачем? Нас же родители потом убьют! - Я смотрел в полутьме на силуэты бесновавшихся друзей.

- А как они узнают, что это мы? Как вообще кто-то узнает? Родители думают, что мы дома спим. Так что, если вы никому трепать не будете, то и не узнает никто!

А ведь верно!

Не знаю зачем, но я взял остатки стула, сломанного Андреем, и швырнул в противоположную стену. Зазвенело бьющееся стекло, слышно было, как осколки сыплются на деревянный пол. Я захохотал. А это весело!

Как объяснить то, что было с нами в те минуты – я не знаю. В нас словно бес вселился. Мы крушили, ломали, рвали и уничтожали. Мы были перевозбуждены, мы не осознавали реальность, не чувствовали опасности.  Мыслей о том, что это чужое имущество – не было. Именно сейчас, в эту секунду мы были сильны, всемогущи, у нас появилась возможность проявить себя! Столько лет ведьма пугала всю деревню, а мы сейчас сильнее, чем она, мы мстим!

Когда в комнате не осталось ничего целого, мы, не сговариваясь, направились в другую комнату. Чтобы попасть в неё, нужно было вернуться и пройти через кухню. В проходе Сашка резко остановился, не сводя глаз в того места, которое осветил луч фонарика.

- Саш, ты чего? - Я испугался, думая, что наши «игры» разбудили соседей, и они пришли проверить, что происходит. Нам капец.

- Идите сюда, - негромко позвал нас Сашка.

Значит не соседи, это хорошо. Практически на цыпочках мы подошли к нему со спины и посмотрели, куда указывал луч. Направлен он был на печку, на которой сидела кошка и внимательно рассматривала на нас. Хвостом она также обернула лапки, кончик которого слегка подрагивал.

- Ведьма кошкой обернулась! -  Крикнул Андрей и кинул в неё чем-то, что глухим стуком ударилось о печь. Увидев замахивающегося Андрея, кошка одни прыжком скрылась в темноте.

- Убьём ведьму! - Крикнул Андрей и кинулся в темноту, туда, где скрылась кошка. Мы, не раздумывая, бросились следом. Безумие, творившееся тогда, мы так и не смогли потом объяснить сами себе. Ловля кошки втянула нас настолько, что мы больше ни о чём другом думать не могли.

- Поймал! - Крикнул Сашка, и мы бросились к нему. Он держал её за хвост. Бедное животное мяукало и угрожающе выло, но вырваться не могло никак, Сашка вцепился крепко.

Глаза его, светящиеся безумием, накрепко врезались мне в память.

- Убьём ведьму! - Злобно зашипел он.

- Да!

Он попробовал переложить животное в другую руку, взять за загривок, чтобы было удобнее держать. И это было большой ошибкой. Кошка извернулась и вцепилась зубами и всеми когтями в его руку. Взревев от боли, Сашка с силой бросил кошку. Ударившись о стену, она обмякла и мешком свалилась на пол.

- Сука, руку мне поцарапала! - Сплюнув от злости, Сашка придерживал исполосованную когтями ладонь.

Мы с Андреем замерли, смотря на бездвижную кошку. Только сейчас до нас начало доходить, что же мы наделали.

- Саш, - дрожащим голосом позвал я, - Саша!

- Чего тебе? - Зло огрызнулся он.

- Пойдём отсюда, а?  - Я не сводил глаз с кошки и страх мерзкими щупальцами пробирался по нутру от пят до макушки.

Не сказав ни слова, Сашка направился к выходу, мы засеменили следом. В полной тишине вышли из дома, перелезли через забор, дошли до нашего места. Молча посмотрели друг на друга, наспех попрощались и разошлись по домам.

Придя домой, я влез обратно на веранду, укрылся одеялом с головой и расплакался. Пережитое выходило из меня потоком слёз.  Мне приходилось сдерживать рыдания, чтобы не разбудить родителей. Когда слёзы кончились, я забылся глубоким, тяжёлым сном.

Утро не задалось. Не было настроения, погода испортилась: массивные тучи висели над головой, моросил дождь.  Есть не хотелось, я не выходил из своей комнаты. Мама даже начала переживать – не заболел ли сын?  Но я не заболел, у меня был страх от мысли, что нас поймают, и расплата неизбежна.  Я искренне раскаивался в содеянном.

Гулять я не пошёл, да и ребята не заходили. Так прошло два дня, на третий показалось солнце, погода наладилась. Мама шла на рынок и спросила, не хочу ли я пойти с ней.

- Сашка заходил утром, пока ты спал. Попросил передать тебе записку.

Она протянула неровно оторванный тетрадный лист и вышла. На листке корявым почерком было выведено «на нашем месте в три часа». Бросив записку на пол, я отвернулся к стене. Идти не хотелось. Но всё же к указанному времени пошёл. Там уже сидели Андрей и Сашка. Когда я подошёл, Сашка бросил «привет», Андрей только кивнул головой.  О чём говорить – было совершенно непонятно.

Первым завёл разговор Сашка, сказал, что нас никто не подозревает.  Мол, соседи слышали шум в доме ведьмы той ночью, но списали на то, что черти бесновались. Мы договорились, что никогда и никому не расскажем о произошедшем в том доме.  Да и сами постараемся забыть. Без энтузиазма ударили по рукам и разошлись. На душе было тяжело и грустно, не хотелось ни с кем говорить.  Наш уговор меня вполне устраивал.

А через два дня Сашка умер. Утонул. Зачем он пошёл на озеро один - никто не знает. Нашли его у берега, синего и опухшего, словно он пролежал в воде не меньше недели. Хоронили всей деревней. А через неделю хоронили Андрея. Полез по лестнице на чердак дома и сорвался. Разбил голову и умер до приезда фельдшера.  

Пошли слухи, что ведьма молодых ребят изводит. Толпа была непреклонна. А я со страхом понимал, что я следующий. 

Спустя пару дней я вышел во двор кормить пса, а его во дворе нет. Зато сидит чёрная кошка на крыше будки и вылизывает лапку. Вдруг она подняла голову, выровнялась и напряглась. При этом кончик её хвоста подёргивался, а зрачки зелёных глаз сузились до иголочек, словно она гипнотизирует.  Жуткое подозрение сковало меня напрочь, я не знал, что мне делать. Я вытянул шею вперёд, пытаясь облегчить глотание слюны, но мышцы не слушались, сердце колотилось, всё тело, несмотря на жару, обдало холодом.

Не знаю, сколько времени мы смотрели друг на друга, но тут из-за дома выскочил наш пёс и скуля, подбежал ко мне. Это вывело меня из ступора.

Я бросился в свою комнату с головной болью, вызванной отчаяньем, беспомощностью и горечью, запрыгнул на кровать и с головой укрылся одеялом.

Как выжить? Надо ли рассказать близким о том, что произошло? Я считал себя самым несчастным человеком. Так и пролежал до возвращения родителей.  Единственное, что мне оставалось – это бежать из деревни. Подальше от дома, в котором не спрятаться от ведьмы, от ужасающей кошки с зелёными глазами.  Я принял решение уехать в город, к тётке. Родителям сказал, что хочу поступать в тракторный колледж.

Они удивились моему решению и поспешности. Но перечить не стали, отец сказал, что учиться дело хорошее и толковый тракторист всегда в деревне пригодится.

На следующий день я, с небольшим чемоданчиком, сел в старенький москвич соседа деда Ивана, который за помощь в копке огорода согласился отвезти меня в город. Тётка согласилась, чтобы я пожил у неё какое-то время, а в случае успешного поступления на учёбу, я надеялся получить место в общежитии.

Поступить получилось без проблем, выделили общежитие, а потом я нашёл и подработку на заводе. Так прошло 5 лет, я успокоился, про ведьму и наши злостные приключения вспоминал редко, но вспоминая, содрогался. В душе надеялся, что ведьма меня отпустила.  Как-то приезжали родители проведать, говорят, померла ведьма. Тяжко умирала, в муках. Кричала так, что кровь стыла в жилах. А потом как-то смолкла. Пошёл к ней егерь наш, проверить. Он один её не боялся, закалённый мужик. Проверил, вышел на крыльцо и, сняв шапку, сказал, что померла Авдотья.

Вороны тут же поднялись над деревней, оглушительно каркая. Народ крестился, в домах перевесили иконы над входной дверью. Чтоб ведьма не могла войти и забрать с собой.

После рассказа родителей о смерти Дуси, она вдруг почти каждую ночь стала мне сниться. Улыбается и говорит, что скоро заберёт меня к себе…

Вот и страшно мне. Думаю, может помянуть её и попросить прощения? А может поставить свечку в церкви? Как вы думаете, мужики?

Костя, запрокинув голову, влил в себя очередную рюмку водки и, закурив, остановил безразличный взгляд на заветренных шпротах.  Из его глаз бежали двумя ровными дорожками слёзы…

- Нуууууу…, протянул Мишка, почёсывая затылок, - я человек неверующий, но в ведьм верю. Проклятья там разные, сглазы. Говорят, в деревнях всегда бок о бок жили люди со сверхъестественными способностями. Мать моя, по молодости, ездила к какой-то бабке. Сколько врачи не бились с её головными болями, а вылечила только та бабка. Пошептала над головой, травки какой-то дала, сказала заваривать и пить. Так уже десять лет почти прошло, а матушка до сих пор ни одного дня не страдала головной болью. А вот тебе что сказать – совсем не знаю.

- Да бред это всё! - Воронцов хотел засмеяться, но не стал, видя состояние Кости. -Какие проклятия? Какие сглазы? Мы живем в двадцатом веке, на заре двадцать первый, век науки и прогресса! А вы как будто из пещеры вышли!  Извини, Костян, но глупости это! Подумаешь, корову ваша Дуся вылечила!? Да сейчас все знают, что любое воспаление лечат отваром из ромашки! Воспалилось горло? Полощи ромашкой.

Мишка молча протянул Воронцову и Косте по полной рюмке, не перебивая монолог. Выпив, Воронцов откинулся на спинку стула. Многовато выпил, подумал он, чувствуя, что опьянел.  Костя тоже немного расслабился, развалился в кресле и вместе с Мишкой слушал не перебивая.  Воронцова понесло.

- Может у неё образование есть ветеринарное, поэтому она знает, как животных лечить? Вы хоть раз её спросили? Ну, была чёрная кошка, так у многих кошки чёрные. Что же теперь, все они ведьмы? - распаляясь всё больше и больше, Воронцов уже почти орал.

- Ну не добили вы кошку тогда, вот ты и видел её. Либо живучая оказалась, либо тётка эта её выходила. Да и в сарае вы не нашли ничего, ведь так?

Костя утвердительно кивнул.

- Вооооот! - Поднял поучительно указательный палец вверх Воронцов.

- А вороны тогда что? Все сразу над деревней летали просто так? А снится она ему тоже просто так? - Мишка ехидно прищурился.

- Да мало ли что могло ворон напугать? Взлетели и взлетели, не забивайте голову ерундой. А то, что снится она – так вообще не удивительно! Столько времени думать о ней, переживать, бояться….  А тут рассказали о ней, чувство вины и обострилось - Воронцов постучал указательным пальцем по виску, - пси-хо-ло-гия!

Мишка пьяно усмехнулся.

- А ты у нас значит человек науки? Что, совсем не боишься?

- Пфффф, нет, конечно! Я же не «темнота дремучая»!

- Что, и в дом ведьмы бы зашёл?

- И зашёл бы. А что такого? Обычный дом. Суеверия - глупости, только наука поведёт нас вперёд.

- И переночевать бы смог? Не испугался бы?

- Смог бы! - Мишка начал раздражать Воронцова.

- А давай, - хохотнул Мишка, - забьёмся с тобой. Если сможешь переночевать там три дня - я тебе ящик «Жигулевского» поставлю!

- Не вопрос! - Пухлая ладошка перекинулась через стол и почти уткнулась Воронцову в лицо.

- Забились, - взяв его ладошку, Воронцов икнул - Костян, руби!

Костя наблюдал за спором, широко раскрыв глаза.

- Мужики, вы чего?!

- Давай, давай, разбивай!

Костя ударил ребром ладони, закрепив спор.

- Ну, собирай вещи. Не забудь парочку икон взять и портки запасные, - Мишка явно глумился, - а то обосрёшься с перепугу, будет хоть во что переодеться и кому помолиться.

- Иди ты, - отмахнулся Воронцов, - давай наливай лучше!

Да, куда запропастился, этот чёртов билет? И тут, вдруг вспомнил! Воронцов даже прихлопнул себя по лбу – прямо у кассы он вложил его в паспорт!

Сунул руку во внутренний карман куртки, выудил оттуда красную книжечку и раскрыл. Действительно, билет лежал там, сложенный пополам.

- Пожалуйста, – протянул его контролёрше.

Худой охранник, тут же потеряв интерес, обошёл Ирину и неторопливым шагом направился в конец вагона.

Поставив отметку, контролёрша отдала билет назад. Лицо её смягчилось, отчего показалось даже милым.

- Анфимово, прибытие через 20 минут, не проспите, – улыбнувшись, она направилась к следующему ряду сидений.

За окном монотонно бежал один и тот же скучный пейзаж – деревья, поля, кусты. Изредка в поле можно было видеть маленькие домики, но в основном это были зелёные поля и редкие перелески.

Воронцов протёр глаза и вытянул затекшие ноги. Правильно говорят, что язык мой – враг мой. Вот какой чёрт дернул его спорить с Мишкой? И ведь не отвертишься от него. Теперь, вместо уютной кроватки дома Воронцов вынужден три с половиной часа трястись в электричке, в Богом забытую деревню и жить там три дня без удобств. Хорошо хоть портативное радио взял с собой, хоть какой-то островок цивилизации. Не будет чувствовать себя так одиноко.

Насмотревшись в окно, Воронцов принялся разглядывать других пассажиров электрички.

Их оказалось немного. Более всего выделялись толстая женщина, державшая на коленях сумку-переноску с таким же упитанным котом.  Рядом худой мужчина и девочка в пёстрой курточке, с бантиками на шапке, видимо, их дочь. Сидели они через два ряда от него. Мужчина увлечённо читал газету, женщина смотрела в окно и изредка поглядывала за девчушкой, которая в свою очередь никак не хотела сидеть спокойно и сыпала вопросами. А почему? А как? А скоро мы приедем?  Мать изредка шикала на неё, но безрезультатно.

На противоположном ряду сидела пожилая женщина, держа кого-то за пазухой.

- Кота, наверное, везёт. Вон как бережно придерживает, как дитя.  Воронцов умилился этой картине.

Старуха что-то говорила себе за пазуху, поглаживая шевелящуюся выпуклость тёплой куртки. Вот она залезла в карман, что-то вытащила оттуда и просунула за пазуху.

-Кушай, кушай, мой хороший, - улыбнулась она.

-КУ-КА-РЕ-КУ! – хриплый выкрик заставил вздрогнуть пассажиров и Воронцова в том числе. Все повернулись в её сторону. Девочка, елозившая рядом с родителями, замерла.

- Митька, не горлопань! – сказала старуха в сторону пазухи и оттуда показалась совершенно чёрная голова петуха с ярко красным гребнем.

-КУ-КА-РЕ-КУ!

Митька, похоже, был не очень воспитанным, и второй его выкрик получился гораздо громче первого.

Девочка восторженно разглядывала неожиданного пассажира. Не сводя глаз с яркого гребня, она осторожно приблизилась.

— Это ваш петух?

- Мой, дочка, мой, - улыбнулась старуха.

- Можно погладить?

Старуха хлопнула рукой по соседнему сидению, приглашая девочку сесть рядом.  Недолго думая, та сразу взобралась на сидение с ногами и немного наклонилась, чтобы лучше видеть петуха.

- А знаете, - затараторила она, - меня Аней зовут. Мы к бабушке едем. У неё тоже есть петух, только я его боюсь, он злой. А ваш злой?

- Митька-то? – наигранно удивилась старуха, - нет, совсем не злой.

Аня опасливо потянула пухлую детскую ладошку к голове петуха. На лице девочки застыл восторг, кажется, она даже не дышала в эту минуту.

Воронцов наблюдал и улыбался. Как же мало нужно, чтобы порадовать детей. Взрослым надо учиться радоваться жизни у них. То ли дети искреннее нас, то ли мы требовательнее к чудесам.

-Анфимово, - прохрипел динамик под потолком, - осторожно, двери открываются!

Воронцов встал, подхватил рюкзак и направился к двери. Краем глаза заметил, что старушка тоже засобиралась – сунула голову петуха поглубже за пазуху и начала складывать котомки. Значит, она тоже приехала в Анфимово. Отлично, будет у кого дорогу спросить.

Выйдя на перрон, он остановился, ожидая старуху.

Наконец та появилась в дверях.

- Давайте помогу, - протянул руки Воронцов. В одну взял её котомки, другой подхватил под локоть.

- Спасибо, сынок, - крепче придерживая петуха под курткой, она ступила на перрон.

Двери с шумом закрылись, электричка, свистнув на прощание двум одиноким пассажирам, умчалась дальше.

- Скажите пожалуйста, бабуль, а вы случайно не из Анфимово?

- Оттуда, сынок.

- Можно я вас провожу? Первый раз приехал, дороги не знаю.

- Проводи, милый. Только я туда сейчас не пойду. До развилки доведу тебя, а оттуда уже близко будет, сам дойдешь.

- Хоть так, - мысленно согласился Воронцов.

Они двинулись по перрону в сторону касс, где находились выходные ворота. Бабулька, несмотря на возраст, двигалась достаточно шустро. Да так, что Воронцову приходилось нехило ускорять шаг, чтобы оставаться с ней наравне.

-Сынок, ты к кому приехал-то? -  Бабуля резво перепрыгнула огромную выбоину в неровно уложенном асфальте.

Так. Сказать ей, что приехал погостить к родственникам? Бред. Она спросит к кому, а тут уже врать бессмысленно. В деревнях люди друг друга знают в лицо. Сказать, что приехал ночевать в доме ведьмы потому, что проспорил по пьяной лавочке? Тоже не вариант - либо дурку вызовет, либо милицию.

- А я студент бабуль, на филологическом учусь. Вот приехал дипломную работу писать, про деревенский фольклор, - ложь была достаточно правдоподобной. Я действительно студент, хоть и не имел никакого отношения к филологическому, но не будет же она требовать мой студенческий билет.

- Фольклор, говоришь, - бабка улыбнулась, хитро взглянув на меня из-под ресниц, — это про какой именно фольклор ты собрался писать?

- Ну, разный. Сказки там какие, байки деревенские.

- Байки, - эхом повторила она, больше для себя, а не для продолжения диалога и на пару минут задумалась.

Это хорошо, значит моя небольшая ложь прошла и приставать с расспросами она не будет.

- Меня Маришкой зовут, - подняла она голову, - вообще я Мария Павловна по батюшке, но все зовут меня Маришкой. И ты так зови.

- Очень приятно, - растянулся в улыбке Воронцов, - Сергей.

- Надолго к нам?

- Дня на три, не больше.

- Если захочешь, приходи ко мне. Мы с петушком моим Митькой одни живем, одиноко иногда бывает, хочется поговорить с живым человеком. Я и вареньица из подпола достану, сама закрывала.

- Спасибо, - немного замялся Воронцов. Отказывать приветливой старушке не хотелось.

- Ты как в деревню войдешь, магазин продуктовый увидишь, мимо не пройдешь. Спроси Катьку продавщицу, она тебе покажет мой дом. А сейчас тебе туда – махнула она рукой вперёд.

Воронцов повернулся. Ну, надо же, как быстро они дошли до развилки. Одна дорога, на которую указала Маришка, уходила прямо и очень скоро уткнулась в первые домики. Вторая уходила в лес.

- Давай, - ещё раз махнула рукой. Это был прощальный жест.

- Вечером заходи, - и, развернувшись, направилась в лес.

Приятная женщина.  Немного странная и смелая – приглашает в дом совершенно незнакомого человека.  Может и зайду к ней как-нибудь, чаю попить. Всё лучше, чем сидеть одному в заброшенном доме. Бросив последний взгляд на быстро удаляющуюся фигуру, Воронцов поправил рюкзак на плечах и двинулся в сторону домов.

Войдя в деревню, мужчина словно ощутил прозрачность и свежесть воздуха. Небо нежно-голубое – бездонная синяя глубина. Поднимешь голову, а по нему, словно кудрявые барашки, плывут пушистые белоснежные облака. Зелёные поля, раскинувшиеся по обе стороны деревни, радовали глаз. Воронцову хотелось сбросить рюкзак с плеч и побежать изо всех сил. Бежать, насколько хватит дыхания, а когда лёгкие «закончатся», упасть в траву и кожей почувствовать прохладу росы. Пришлось подавить в себе этот мальчишеский порыв и Воронцов бодро зашагал вперёд.

Деревня оказалась маленькой, всего одна улица - широкая дорога между домами.

Если верить Косте, стоит она минимум сто лет, но выглядит вполне сносно. Дома деревянные, ухоженные, с раскрашенными ставнями – приятно посмотреть. Позабавило, что все заборы выкрашены одинаковой голубой краской.

В памяти Воронцова всплыл деревенский дом почившей бабушки, который всегда пах уютом и пирогами. К сожалению, это единственное оставшееся воспоминание, остальное с годами стёрлось из памяти. Он уже не вспомнит расположение комнат и что росло в огороде, но аромат свежих пирогов и сена неизменно возвращали его мысли туда, где было так счастливо и беззаботно в детстве.

Воронцов крутил головой налево и направо, восхищённо оглядываясь вокруг. После городского, серо-грязного пейзажа, здесь были сочные краски зелени и цветов за заборами.

Из-за немного покосившейся калитки, с веселым лаем, выскочил щенок – рыжая дворняжка с хвостом-бубликом. Сделав несколько кругов вокруг нежданного гостя, он улёгся у его ног.

- Какой хороший! – умилился Воронцов, почесывая теплое пузико, подставленное собачьим ребенком, - Ладно, рыжая, пора мне, - ласково потрепав собаку по холке на прощание, он двинулся дальше.

Скоро он уперся в выцветшее здание с небольшим крыльцом в 3 ступеньки и с косо висящей над входом облупленной вывеской «Продукты». На фоне ухоженных домов и чистой улицы, магазин смотрелся небрежно, как кусочек пазла из другой картинки.

Поднявшись по выщербленным ступенькам, Воронцов вошел в душное помещение. В магазине не было ни одного покупателя. Только продавщица за дальним прилавком листала газету. Увидев Воронцова, она оживилась, отложила чтиво и пошла навстречу со своей стороны прилавка. Воронцов застыл – прямо на него шла огромная грудь, размера, наверное, двадцатого. Если такой существует. Колыхаясь в такт шагов хозяйки, она гипнотизировала, не давая возможности оторвать глаз. Нет, Воронцов не был любителем больших размеров, наоборот, ему нравилась маленькая, аккуратная грудь. Сейчас же он так завис только потому, что ничего подобного ещё не видел.

Продавщица заметила его взгляд и тут же кокетливо взмахнула густо накрашенными ресницами.

- Добрый день, что вам продать?

Воронцову пришлось приложить усилие, чтобы побороть ступор и выдавить:

- Хлеба, пожалуйста. Белого. И консервы, - голос неожиданно пропал, и он, что называется «дал петуха».

- Одну минутку, - бархатным голосом промурлыкала продавщица и, покачивая бёдрами, неспешно двинулась к стеллажу с консервами.

Воронцов выдохнул. Мозг включился, как только из поля зрения пропала необъятная грудь.

-Что-то ещё? –  кокетливо хлопала ресницами продавщица.

- Да, водки. Две бутылки.

Около пяти минут Воронцову пришлось ждать, пока коварная соблазнительница дойдёт до полок с водкой, демонстрируя со всех сторон фигуру.  Потянувшись на верхнюю полку за бутылкой, аки серна, она бросила взгляд на Воронцова через плечо.

- Сколько с меня?

- Пятнадцать рублей, - проворковала она, навалившись на прилавок своей безмерной грудью.

Рассчитавшись, Воронцов было развернулся было уходить, но остановился.

- Вы мне не покажете, как пройти к дому Авдотьи?

Женщина удивлённо вскинула брови.

- Да подскажу, че не подсказать. Идите прямо, до речки. Выйдете, и аккурат по правую руку дом будет. Увидите, он один там.

Поблагодарив, Воронцов вышел из душного магазина, оставив озадаченную продавщицу, и направился к дому.

Обив ноги о порог, Воронцов распахнул деревянную дверь на кованых петлях и вошел в сени. Но стоило только сделать первый шаг, как чувство тревоги завладело им всецело. Всё вокруг, казалось, покрыто налётом необъяснимого траура, да и общая обстановка в доме была похоронной.

Окна плотно зашторены, солнечный свет совсем не проникал внутрь.  Пройдя практически наощупь по длинному коридору, Воронцов нащупал и сдёрнул какую-то штору. Свет выхватил половину комнаты из мрака.

Помещение было похоже на кухню. Внутренняя обстановка ничуть не удивила. Старая печь ручной кладки, угол с иконами, простой деревянный стол, такой же стул. Полка с посудой - самая простая деревянная доска, прибитая кое-как. Видимо, даже это ей пришлось делать самой. И сухие травы. Много пучков с различными травами. Они были везде – свисали с потолка, гроздьями висели на стенах, окнах, печке. Из-за них на кухне стоял какой-то терпкий, сладковатый аромат.

Поставив рюкзак на стул, Воронцов не утрудил себя стереть с него прежде пыль и огляделся. Электричества в доме не наблюдалось, а наручные часы показывали четыре часа дня. Скоро наступит вечер, нужно придумать что-то с освещением, чтобы не остаться в полной темноте уже через несколько часов. У печки на полу нашлась коробка с огарками. Уже что-то. Поковырявшись, Воронцов достал из коробки самую большую свечу, прогоревшую лишь наполовину. Нужно осмотреть дом и определиться со спальным местом.

От кухни коридор расходился на две стороны. Недолго думая, он двинулся вправо. Освещая себе путь свечой, пробирался в предполагаемую сторону окон. Стоит ли говорить, что пламени свечи хватало лишь для того, чтобы не врезаться в крупные предметы мебели, настолько слабым был её огонек. Под ногами всё время скрипел рассохшийся от времени пол и что-то хрустело. Ощутив, что вытянутой вперёд рукой наткнулся на плотную ткань, Воронцов с радостью дёрнул. Видимо сильнее, чем требовалось, потому что вместе со шторой на голову тут же посыпалась штукатурка и что-то, сильно ударив его по спине, с грохотом упало на пол. Прикрыв голову рукой, он отскочил назад. Дневной свет заполонил комнату, освещая безрадостную картину. Как Воронцов и предполагал, вместе со шторой он оборвал гардину. Она только называлась гардиной. На самом же деле это была старая палка, невесть как крепившаяся над окном. Неудивительно, что она обвалилась, и так на ладан дышала.

Комната оказалась вариантом гостевой, если в этом доме вообще когда-либо были гости, или залой. Во всю стену, противоположную окну, стоял громоздкий шкаф. Такой был, наверное, у всех, кто жил в СССР – крепкий, с кучей полок для книг, отделениями для верхней и нижней одежды, и непонятно для чего маленьких отделений и неизменными вензелями на дверцах. В шкафу лежали вещи бывшей хозяйки. Много было вещей, которые были ей дороги при жизни и по сей день лежали на своих местах. На верхних полках сохранились фотографии – хозяйки в молодости и её родственников. Чёрно-белые, уже практически выцветшие, но под стеклом, в аккуратных рамочках.

Особое внимание привлекла книжная полка.  Там стояли «Основы ботаники, агрономии и кормопроизводства. Практикум», «Зоогигиена с основами ветеринарии и санитарии», «Справочник ветеринарного терапевта» и ещё целых три полки подобных книг. Воронцов хмыкнул. Вот тебе и ведьма – человек имел за душой образование, а с ней вот так вот. Не по-людски. Особое внимание привлекла большая книга в кожаном блинтовом тиснении[1]. Смахнув пыль рукавом, Воронцов аккуратно снял её с полки и раскрыл. «Труды по болезням и эпидемиям у рогатого скота и лошадей». Ниже было оттеснено – 1764 год. Глаза полезли на лоб. Да это же настоящий раритет!

Да такая книга сейчас, наверное, стоит больших денег! Повертев её в руках, Воронцов аккуратно убрал на место, но не задвинул до конца, оставив корешок немного выступающим из всего ряда. Сейчас он осмотрится, разберет вещи и после уже можно будет изучить книжную полку детальнее. Все равно ему тут три дня сидеть, будет развлекать себя чтением.

Вторая комната оказалась гораздо меньше по размерам. Открывать шторы Воронцов старался аккуратнее – саднящее место между лопатками призывало быть осторожнее.

Как и в основной зале, в этой комнате было самое простое убранство – аккуратно заправленная кровать, две подушки на которой аккуратно сложены друг на друге и сверху накрыты вышитым тюлем. Воронцов улыбнулся. Точно также складывала подушки бабушка в его беззаботном детстве.

У кровати тумбочка, очень похожая на комплектную от шкафа – тёмно-коричневого цвета с вензелями. На ней – красиво вышитая салфетка и фото в рамке. Воронцов взял рамку и подошёл ближе к окну, разглядеть. Красивая, улыбающаяся девушка в светлом платье держала под руку угрюмого мужчину в простом костюме. Вынув фото из рамки, он обнаружил на обороте надпись простым карандашом – Авдотья и Иван, свадьба.

Хоть фото и выцвело с годами, но счастье, лучащееся в глазах Авдотьи, никуда не пропало. Улыбнувшись, Воронцов вернул фото в рамку и поставил обратно на тумбочку.

Эта комната больше всего подходит для сна. Принеся рюкзак из кухни, он принялся разбирать вещи. Вещей было мало – комплект сменной одежды и нижнего белья убрал в тумбочку, зубную пасту, щетку, расчёску, мыло и помазок для бритья поставил сверху на тумбочке. Пару минут подумал и, взяв рамку с фото хозяев дома, отнёс в зал. Хоть он и не был суеверным, но не очень хотелось спать и чувствовать на себе взгляды почивших хозяев. Вот и все, вещи разобраны, вопрос со светом хоть временно, но решен. Огарков в коробке точно хватит до завтра, а завтра уже купит в магазине новые свечи.

Поскольку электричества в доме так и не обнаружилось, портативное радио отправилось обратно в рюкзак. Делать было совершенно нечего и Воронцов отправился осматривать дом.

Первое, что удивило его с самого порога – чистота и порядок. Все вещи аккуратно сложены на своих местах, словно хозяева ненадолго отлучились и скоро вернутся. Только слой пыли на мебели и окнах говорил о том, что дом пустует уже давно.

Обычной практикой было, когда хозяин дома умирал, а дом оставался пустовать, не проходило и трёх дней, как его разворовывали чуть ли не под основание. Причём свои же, деревенские. Мол, хозяина нет, чего добру пропадать, так хоть вещи ещё на пользу послужат, а не сгниют впустую. Тащили всё, что не приколочено. А здесь все на своих местах и полный порядок. Суеверный деревенский народ не решился брать вещи из дома ведьмы даже после её смерти.

Побродив немного, Воронцов решил, что пора бы и перекусить. Съеденный ещё на завтрак омлет давно переварился и желудок настойчиво потребовал к себе внимания, издав урчание, больше походившее на рёв умирающего кита.

Смахнув наконец рукавом пыль с кухонного стола, он выставил купленные в магазине консервы и хлеб. Эх, сейчас бы картошки, да с луком, как у бабушки в детстве. Воронцов оглядел печь. А почему бы и нет? Растопить её, кажется, несложно. В коробке с огарками лежал коробок спичек и рядом небольшая стопка газет для растопки. Вот и отлично.

В дровнице на улице он вытащил пару поленьев, загнав себе занозу. Чертыхнувшись, подцепил её зубами и вытащил.

Под половиком на кухне обнаружилась небольшая дверь, ведущая в погреб. Приподняв её за кольцо, Воронцов заглянул внутрь. Темно. Опустив свечу, он поводил ею из стороны в сторону. Хозяйка была женщиной запасливой – с одной стороны стояли ящики с овощами, с другой банки с заготовками на зиму. Пламя свечи лишь отражалось на их пузатых боках, но что внутри – понять с такого расстояния невозможно.

Погреб оказался неглубоким. Воронцов в принципе никогда не отличался высоким ростом, но сейчас, встав на пол погреба, он умещался там ровно по пояс. Согнувшись практически пополам и держа одной рукой свечку, он старался второй набрать картошку из ящика и только сейчас понял, что нужно было взять ёмкость для овощей. Много в одну руку не наберёшь, а вылезать, искать таз и лезть снова не хотелось, поэтому Воронцов просто брал несколько картофелин и бросал себе под ноги. Когда набралось количество, необходимое для приготовления, он переместился к банкам и взял первую попавшуюся. Спина ныла от неудобной позы и разглядывать содержимое не было желания. Что бы в ней не было – он съест. Дотолкав тяжёлую трехлитровую банку к ногам, Воронцов не без усилий вылез из погреба, тут же лёг на пол и уже руками вытащил сначала банку, а потом картофель. Она подвяла от долгого хранения и местами проросла, но все ещё была пригодна для готовки.

Столовые приборы стояли прямо на столе, в металлической подставке. Консервного ножа в ней не оказалось и банку пришлось открывать обычным. Внутри, в прозрачном рассоле, лежали плотно уложенные помидоры, один из которых Воронцов тут же, поддев пальцем, вытащил и сунул в рот. Стон удовольствия как-то сам по себе вырвался. Казалось бы – обычные помидоры, обычный рассол. Все так делают. Но, почему-то именно деревенские особенно вкусные. Оторвав руками кусок от булки, Воронцов сунул его в рот и вытащил ещё один помидор. Но съесть не успел. Три тяжёлых стука в дверь заставили его вздрогнуть всем телом.

Воронцов замер. Стараясь не издавать лишних звуков, он даже перестал жевать. Кто это мог быть? Может продавщица рассказала о приезде любопытного незнакомца участковому и тот пришел проверить личность?

Стук повторился. Громкий и настойчивый он заставил Воронцова поежиться.

- Выходь! – скомандовал низкий, хрипловатый голос из-за двери.

Колени Воронцова подкосились. Если это действительно участковый, настроен он недоброжелательно.

- Выходь, кому говорят, погань! – повторили из-за двери.

Сердце провалилось. Ну всё, сейчас местные его убьют, закопают в лесу, и никто никогда его не найдёт.

Пройдя на полусогнутых ногах по длинному коридору до входной двери, он осторожно приоткрыл дверь и выглянул. Угрюмый старик в фуфайке стоял у первой ступени крыльца и целился в дверь двустволкой.

- Не стреляйте пож..ж.. жалуйста.

- Хто такой? Чего забыл тута?

- Я тут случайно! Правда! Я просто переночевать хотел, а дом пустой стоит, вот я и решил, - Воронцов, скороговоркой протараторив, судорожно выдохнул.

Старик, прищурившись, внимательно посмотрел на Воронцова, но двустволку не опустил.

- Покажись весь, чего кочерыжку одну высунул.

Воронцов открыл дверь пошире и шагнул вперёд, втянув немного голову в плечи. Ему было некомфортно под суровым взглядом старика. Но ещё больший дискомфорт причиняла двустволка, теперь направленная прямо в грудную клетку. Сам того не желая, Воронцов весь подобрался, чтоб казаться меньше и незаметнее. И чтобы чёртова двустволка не смотрела в упор.

Неожиданно старик рассмеялся – низко, зычно, и опустил, наконец, оружие.

- Ну что ты сжался весь, как воронёнок под дождём? Вижу, что грабитель из тебя, как из меня балерина. Пойдем в дом.

Закинув оружие на плечо, старик бодрым шагом поднялся по ступеням крыльца, отодвинув одной рукой все еще трясущегося Воронцова и по-хозяйски вошёл в дом. Вытерев пот со лба рукавом свитера, наполненный чувством собственной ничтожности, Воронцов засеменил следом.

- Так что ты говоришь тут делаешь?

Старик обходил весь дом, внимательно оглядывая хозяйское добро.

Уже немного успокоившийся Воронцов решил не отступать от легенды, которую рассказал Маришке.

- Студент я, с филологического. Вот дипломную приехал писать. Про сказки там, фольклор деревенский.

- А в чьём доме находишься, знаешь?

- Ну, - отвел Воронцов глаза в сторону, - примерно только. Говорят женщина, что здесь жила, Авдотья, скот лечила.

- Брешут, - рыкнул старик, - ведьма она была! С бесовской силой якшалась, вот они и прибрали её к себе. За душу чёрную горит сейчас на адовой сковородке!

Старик, внимательно изучая лицо Воронцова, свёл брови над переносицей, отчего и так суровое лицо превратилось в злобное. Теперь он был похож на филина. Сам не понимая, как ему это удалось, но Воронцов выдержал этот взгляд. Может ему помогло, что мысленно он считал внутри до десяти. А может и то, что двустволка спокойно болталась на плече старика.

Лицо последнего разгладилось и стало приветливее.

- Ладно. Вещи Дуськи в порядке, всё на своих местах. Значит не вор. Меня Михалычем кличут, —старик протянул заскорузлую ладонь.

- Очень приятно, - вложил в нее свою Воронцов, - Сергей. Сергей Воронцов.

На секунду лицо старика удивлённо вытянулось, а затем он снова рассмеялся низким, зычным смехом.

- Точно воронёнок!

Подойдя ближе, Михалыч хлопнул Воронцова по плечу.

- Смотри, хлопец. Я в этой деревне как бы за старшего. Участкового у нас нет, да он нам и не нужен. Ежели что случается – дуй ко мне, я подсоблю. Дом мой по правой руке, с Дуськиного крыльца видно. Захочешь – приходи вечером, покормлю тебя. Ты ж, студент, поди и печку топить не умеешь?

- Да как же, - стушевался Воронцов, - разберусь, неглупый.

Михалыч посмотрел с хитрым прищуром, но это был добрый взгляд.

- Ладно, Серёж, пошёл я, а ты гнездись тут. Зови, ежели что, - ещё раз пожав ладонь Воронцову, на этот раз на прощание, старик вышел из дома. Воронцов устало опустился на колченогий табурет. Ну и встреча. Он всего пару часов в деревне, а его уже чуть не пристрелили.

Прослонявшись бесцельно по дому, Воронцов накинул куртку и вышел на крыльцо. Ещё днём по-майски тёплая погода резко изменила настрой. Хмурое небо опустилось ниже, деревья с молодыми листьями словно потеряли цвет и, казалось, всё вокруг укрыто серым покрывалом. Воздух, пропитанный влагой, был густым и тяжёлым. Глубоко вдохнув, Воронцов спустился с крыльца и пошёл к калитке. Прогулка к озеру перед сном показалась ему хорошей идеей. И время скоротает и спать будет крепче.

Со стороны озера гнали небольшое стадо коров с выпаса. Коровы брели устало, понурив рогатые головы. Вяло погоняя их тонкой хворостиной, скорее для порядка, чем для придания скорости, за ними шёл мужчина в грязной плащёвке. Глубоко накинутый капюшон не давал разглядеть лица. У его ног крутился знакомый рыжий щенок с хвостом-бубликом, задиристо лаял на других собак за заборами и шустро возвращался к ногам погонщика, когда на него лаяли в ответ.

- Добрый вечер! – приветственно помахал Воронцов высоко поднятой рукой. Чёрные, злые глаза блеснули из-под капюшона.

- Кхм, кхм- громко прочистив горло, погонщик смачно сплюнул желтой слюной и, ударив хворостиной корову сильнее нужного, отвернулся.

- Пошла, пошла, - подгонял мужчина несчастную Бурёнку или Зорьку.

Воронцов проводил его взглядом.

- Странный какой-то, - пожав плечами и выйдя за калитку, плотно запер её за собой.

От земли тянуло сыростью и пахло навозом. Тяжёлые тучи быстро расползались по небу, закрывая собой последнюю светлую полоску и опускались к воде.

Воронцов подошел к кромке. Озеро было огромным, сколько он не старался, разглядеть дальний берег не удавалось.

Старая деревянная лодка привязана к стволу плакучей ивы. Одна её половина вытащена на берег, вторая уходила в воду – местами прогнившая и пропускающая в себя мутноватую воду. На дне, в зеленоватой воде беспрестанно носились водомерки, оставляя за собой дорожки на поверхности, а снаружи лодка обросла бурыми водорослями.

Когда-то она принадлежала местному рыбаку, но сейчас, ненужная и разваливающаяся, едва заметно покачивалась на лёгких волнах.

То здесь, то там хлопают хвостами по воде рыбы. На выступающем прибрежном островке из камней копошились лягушки. Хором они издавали истошное кваканье.

Заметив Воронцова, самая крупная их них, вытаращив глаза и надув брюхо, сделала неуклюжий прыжок и плюхнулась в воду. Вслед за ней врассыпную нырнули и остальные.

И наступила тишина. Абсолютная. Ни дуновение ветерка не тревожило замершую природу, ни звуки леса, раскинувшегося по левую сторону от озера, казалось, даже плеск небольших набегающих на берег волн прекратился. Откуда-то спереди пахнуло гнилью. Пейзаж, всего минуту назад очаровывавший Воронцова, сейчас стал жутким, неестественным. Безотчетная тревога распространилась в воздухе.

Чтобы немного разрядить напряжение, Воронцов поднял увесистый камень и размахнувшись посильнее, бросил его в воду. Тот упал в сторону камышей, которые заглушили всплеск. И тут же миллионы брызг взмыли в воздух. Яростные удары по воде повторялись, ломая камыши и сопровождались приглушённым звуком, как если бы человеку на выдохе ударили в живот.

Воронцов, долго не думая, развернулся на пятках и дал такого стрекача, что ему мог позавидовать самый быстрый спортсмен. Сбавил темп он только когда впереди показались первые домики. Оглянувшись и не увидев за собой никого, остановился перевести дыхание.

- Во, дурак, - ругал он себя за трусость, - там может собака какая-нибудь зашла попить. И её напугал, кинув камень и сам испугался. Ну, дурак же!

Оглянувшись ещё раз, для уверенности, что никакой озерный монстр за ним не гонится, Воронцов пошёл к дому, решив, что хватит на сегодня приключений. Ему хотелось вернуться, поужинать и лечь спать. Шёл быстрым шагом, поскольку дождь усиливался и, когда он поднялся на крыльцо, ливень ударил в полную силу.

В доме, пробравшись по темноте до кухни уже более уверенно, он зажёг огарок свечи и поставил на обеденный стол. Света от небольшого, трепетного огонька было совсем мало. Собрав все свечи из коробки у печи, зажёг их тоже, расставив по кухне. Вот теперь намного лучше.

По крыше дома и окнам стучал дождь. Падающие капли разбивались о деревянные ставни на кухонном окне. Где-то недалеко послышался раскат грома и тут же дом щедро окатило усиленным потоком воды. Уютно. Как у бабушки в детстве. Он любил во время дождя лежать на застекленной веранде и под шум дождя читать «Айвенго», представляя себя тем самым храбрым рыцарем, отстаивающим честь и завоевывающим сердце прекрасной дамы.

Провозившись с печкой добрых сорок минут, Воронцов понял, что своими силами не справится. Печь не топилась, как он ни старался. В доме было холодно, но и идти за помощью к соседям уже поздно. Найдя в коридоре старый тулуп, Воронцов натянул его и застегнул на все пуговицы. Разложив на столе простенький ужин, сделал бутерброды и старался отвлекать себя собственными мыслями. Тишина в доме, на фоне колотящего по стенам и крыше дождя была ему непривычной. Это в городской квартире всегда шум, если не создаваемый Светланой, то доносившийся от соседей через тонкие стены их панельки. Регулярно доносились с улицы шумы проезжающих автомобилей, голоса прохожих. И не только вечерами, но и ночью можно было услышать песни пьяниц под окнами или редкий сигнал проезжающего троллейбуса. Здесь же была абсолютная тишина. Слух инстинктивно пытался поймать хоть какой-то звук, но дом был молчалив.

Ночь здесь - она другая. Таинственная, загадочная, она глухая и опасная, вызывала желание только бежать, куда глядят глаза, подальше от неё, поближе к людям.

Вспомнились Гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки».

- Так, стоп! – Воронцов потряс головой, стараясь вытряхнуть пугающие мысли. Это уже ни в какие ворота. Взрослый человек испугался, как ребёнок. Если не получается переключиться самому, значит нужно заставить мозг работать в другом направлении.

Подхватив свечу со стола, он развернулся к печке. Там, ближе к стене, лежала стопка старых газет и каких-то потрёпанных книг без обложек, которые он заприметил ещё днём.

Снял со стопки первую книгу. В ней отсутствовали, помимо обложки, двадцать первых страниц.

- Ну, так неинтересно, - Воронцов отложил книгу в сторону. Следующие три были аналогичны первой – страниц не хватало либо в начале, либо из середины было вырвано крайне неаккуратно.

Переложив их на пол, он хотел было уже перейти к газетам, но тут, в дальнем углу, за стопкой газет заметил что-то ещё. Любопытство взыграло и Воронцов вытащил объёмную тетрадь, исписанную ровным, красивым почерком, до самой последней страницы.

- О, это уже интереснее! – вернувшись к столу, он сунул бутерброд в рот, откусил половину и открыл первую страницу.

На ней был нарисован простой шариковой ручкой непонятный символ. Большой, состоящий из ромбиков и линий, очень походил на человечка, упершего руки в бока. Поднеся свечу ближе, он смог рассмотреть полустёртую от времени надпись «чур».

На следующей странице был только текст, немного поплывший от времени, но читаемый.

«Чтоб анчутку[2] прогнать, надо солёной водой пол с ведра окатить и веником вымести на улицу. Также они боятся брани. Если и после такого не уходит, призывай Чура, он поможет»

Опа! Вот это новости. Неужели баба Дуся всё-таки промышляла сомнительными практиками?

Прочие записи были примерно одного содержания.

«От нечисти в доме жги ладан или чертополох»

«Ежели ребёнка из люльки берёшь – мужнин правый сапог сними, вонь бесов отгонит»

«Головки чеснока в косу связать и у красного угла развесить».

«Если в лес идёшь, Хозяину в подношение обязательно сухих ягод или грибов положи, чтоб дорогу обратную найти».

«Коли русалка увязалась, отдай ей булавку и уходи, не оборачиваясь».

Пролистав тетрадь до конца, Воронцов закрыл её и положил перед собой на стол. Интересные правила.

Неожиданно на чердаке, прямо у него над головой, раздался скрип. Два отчётливых шага. Дыхание сбилось. Медленно подняв глаза к потолку, он напряжённо вслушивался в тишину, боясь снова услышать пугающий звук. Секунда. Следующая. Ничего не происходило. Медленно выдыхая, Воронцов пытался унять бешено колотящее сердце.

Громкий звук удара чего-то тяжёлого о пол из большой комнаты прозвучал как гром канонады. Подскочив со стула и инстинктивно прижавшись спиной к стене, ища опоры, он судорожно глотал воздух. Вытаращенными глазами вглядывался в темноту коридора. От страха даже моргнуть не получалось. Казалось, что, если он хоть на мгновение закроет глаза, огромное чудовище выскочит из этого мрака и сожрёт его, не подавившись.

Чем дольше Воронцов вглядывался во тьму коридора, тем чернее она ему казалась. Она словно колеблющаяся, живая субстанция клубилась на границе с кухней, не в силах поглотить жидкий свет свечей.

В самом низу, справа что-то шевельнулось. Это точно не обман зрения. Дёрнувшись всем телом, Воронцов громко ойкнул. Из темноты вышла чёрная кошка и, усевшись рядом с высоким порожком, обвила хвостом лапки, уставившись на незваного гостя.

- Твою мать, - простонал он обессиленно и опустился на стул, - кошка, ты чуть меня до инфаркта не довела! Ты как сюда попала?

Дёрнув ухом, кошка встала, вальяжно прошла через кухню и одним прыжком оказалась на столе.

- Не, не, не, подруга, кошкам на столе не место, - подхватив под животик, Воронцов аккуратно поставил её на пол.

Недоумённо посмотрев, кошка снова запрыгнула на стол.

Видимо хозяйка позволяла ей так делать и теперь остается только смириться с привычками животного.

- Ладно, я тут недолгий гость, потерплю, - сдался мужчина.

Аккуратно переступая лапками, кошка изучала выложенные продукты.

- Что же ты там уронила такое тяжёлое? До смерти меня перепугала. И на чердаке тоже ты была? По дереву забралась на чердак и оттуда спустилась в комнату, я тут чуть концы не отдал.

Не обращая на него никакого внимания, кошка вытащила шпротину из банки и усердно жевала.

- Поздравляю, теперь они все твои, - брезгливо отодвинув консервы, Воронцов налил себе рюмку водки и выпил.

- А знаешь, кошка, я тебе рад. Одному тут совсем грустно.

За печью завозились и зашуршали, мелко подскрёбывая тонкими коготками.

— Вот такая ты значит хозяйка, - усмехнулся мужчина, - непонятно, где гуляешь, а у самой в доме мыши. Эх, ты!

Мужчина протянул было руку погладить кошку по голове, но та отстранилась.

- Так ты ещё и не ласковая, - потянулся он за бутылкой и налил вторую рюмку, - ну и не больно то хотелось.

Кошка внимательно следила за каждым движением на случай, если к ней снова потянут руки.

- Да не буду я тебя трогать, если не хочешь, не переживай.

Кошка не переживал. В её взгляде скорее читалась надменность. Как этот жалкий человечишка посмел трогать её своими грязными руками?

Воронцов усмехнулся. Он слышал, что кошки горделивы и самолюбивы, но такую еще не встречал.

Видя, что на шёрстку больше не претендуют, кошка зевнула и принялась вылизываться.

- Правильно, - потянулся за бутылкой захмелевший мужчина, - ещё по одной и спать.

Как только Воронцов положил голову на подушку, он моментально провалился в тёмную яму, пропустив привычные этапы засыпания. Размышления, убаюкивание себя тихим бормотанием, чем вначале семейной жизни пугал Свету, а затем начал жутко раздражать. И, наконец, момент, когда ещё спишь некрепко, но уже видишь лёгкие сны, словно неуверенными нитями, вплетенные в сознание. Это был любимый момент Воронцова – тело кажется невесомым, лёгким, парящим над постелью, даря ощущение эйфории. Но сейчас, на фоне усталости, он просто провалился в пустоту, глухоту и тишину. Несколько раз за ночь от просыпался то от топота маленьких ножек по потолку, то от тяжёлых вздохов под кроватью.

-Кошка блин, спи уже, - дрыгал он ногой и снова проваливался в сон. Воронцов поморщился. Что-то ему мешало, нервировало. Он оглядывался в темноте сознания, искал раздражитель, но никак не мог понять, что так тонко покалывает его слух. Звук нарастал, то приближаясь, то отдаляясь, как назойливая муха, множась и становясь беспрерывным. Он напрягал, вынуждал выныривать из сна, приходя в себя. Проснувшись окончательно, Воронцов потёр было глаза спросонку, готовый взорваться злостью на пробудившего, но рука не пошевелилась. Ни рука, ни нога, а попытка перевернуться или встать с кровати не сработали – полностью парализованный, беспомощный и насмерть перепуганный, он попытался закричать и позвать на помощь, но даже голос его не слушался. И только сейчас он понял, что заставило его пробудиться. Вся комната была наполнена часами. От больших напольных, до маленьких наручных. Они плотно висели на стенах, стояли на тумбочке, табурете, полу и тикали. Все одновременно.

Новая тишина воцарилась в комнате. Она не была привычной уху, расслабляющей, она была звенящей, как натянутая струна и нагнетающей, вводившая в сильный ступор. Только тиканье часов нарушало воцарившееся безмолвие.

За секунду у Воронцова по всему телу прокатились электрические импульсы – прямо за стеной, на кухне, он чётко услышал посторонний звук. Больше всего он напоминал быстрый, сердитый шёпот. Хотелось броситься бежать из этого дома, хотелось орать во всю глотку, но единственное, на что он был способен – нервно дышать, во все глаза таращась на проход в комнату. Болезненно-мучительная тревога накрыла его. Он жаждал увидеть того, кто так злобно бормочет, но в тоже время панически этого боялся.

- Такую чистоту оставила, а этот пришёл и всё засрал, - грузная старуха в переднике и домашних тапочках вышла с кухни и быстрым, решительным шагом, направилась к кровати, на которой лежал, забыв от страха как дышать, Воронцов.

Оцепенение спало и мужчина, подскочив на кровати, заверещал так, что засаднило гортань.

В первую секунду ему пришлось закрыть ладонью глаза, настолько ослепительно било солнце через распахнутое окно. Когда глаза попривыкли к свету, он огляделся – ни часов вокруг, ни старухи.

- Твою мать, приснится же, - нервно сглотнул Воронцов.

- Не сквернословь в моём доме! – резкий окрик старухи из кухни, подкреплённый сильным ударом в стену, напугал Воронцова так, что он подпрыгнул на месте.

-Бежать, бежать, бежать! – пульсом билась в голове мысль. Куда? Как? Через дверь не получится, там призрак старухи. Только окно было единственным доступным вариантом. Как был, в одних трусах, Воронцов забрался на подоконник и сиганул в высокую траву, растущую внизу. Пробежав на другой конец небольшого участка, он остановился и сел под дерево перевести дыхание, не сводя глаз с дома. Сейчас он не казался ему обычным. От него исходила опасность, казалось, он внимательно наблюдает за каждым движением Воронцова.

Воронцов вздрогнул – чёрная кошка прыгнула на окно, из которого минуту назад он бежал без оглядки. Потянувшись и глубоко зевнув, кошка села, обернув лапки хвостом и посмотрела на Воронцова.

- Эй, студент! – неожиданно окликнули его.

За забором стояла Маришка. В светло-голубом платье и белом платочке, она приветливо махала ему рукой.

- Маришка! – бросившийся было к единственному живому человеку Воронцов тут же присел назад в траву, стыдливо прикрывая пах. Он всё ещё был в одних трусах.

- Загораешь? – женщина приветливо улыбалась.

- Да, то есть нет… В смысле не совсем, - заикаясь, Воронцов пытался найти правильный ответ.

- У тебя всё в порядке? – лицо собеседницы стало озадаченным.

- Не совсем, - сдался Воронцов, - помогите мне пожалуйста.

Без лишних разговоров, женщина обошла дом и вошла в калитку. На пару мгновений она пропала из зоны видимости, что взволновало Воронцова, но вскоре вышла из-за угла дома.

Подойдя практически вплотную, Маришка усмехнулась сконфуженному Воронцову и махнула рукой на трусы.

- Чего застеснялся-то? Я столько лет на свете живу, что готова спорить - ничего нового там не увижу, - смешливый тон немного расслабил Воронцова и он улыбнулся.

- Ну, вы как скажете тоже.

- Чего у тебя случилось, студент?

-Да не студент я, Мария Павловна. Я дурак, - потупив взгляд, Воронцов старательно подбирал слова. Как ей объяснить, что он до смерти перепугался и теперь боится заходить за своими вещами внутрь?

Маришка смотрела на него с хитрым прищуром.

- Давай так, студент. Сейчас ты наденешь штаны, а потом мы пойдём ко мне. Чайку попьём с вареньицем, и ты мне всё расскажешь.

Глава 5

Быстро собрав свои вещи и убрав остатки ужина со стола, Воронцов с облегчением вышел из дома. Маришка закрыла дверь, и они побрели вниз по улице, вдоль домов. Выйдя из деревни, они дошли до развилки и свернули на ту тропинку, по которой ушла Маришка в день их знакомства.

- А вы разве не в деревне живёте?

- Я то? Нет. У меня дом чуть дальше, там в лесу. Сейчас увидишь.

Узкая, извилистая тропинка уводила вглубь леса. Она то терялась за деревьями, то выныривала, то становилась уже, то расширялась. Старушка бодро шагала вперёд, в то время как Воронцов уже устал. И тут тропинка уперлась в деревянный забор.

- Ну вот мы и пришли, - Маришка открыла калитку и отошла в сторону, пропуская парня.

Воронцов ахнул. Он ожидал увидеть разбитую лесную избушку, но перед ним предстал практически дворец. Огромный, двухэтажный дом, окруженный цветущим палисадником и кустами сирени.

- Ну чего встал, рот раззявил? – легонько подтолкнула она в спину, - иди давай, успеешь еще рассмотреть.

Дом был светлым и уютным. На стенах полки с глиняными горшочками и берестяными туесками, много вышитых салфеточек, а на кухонном столе, на белой скатерти расположился большой, до блеска начищенный самовар.

- Иди мой руки и будем пить чай, - старушка отодвинула дверцу маленького шкафчика у печки и вытащила баночку варенья.

Быстро справившись, Воронцов вытер руки о белое полотенце, висевшее рядом с умывальником.

- Как у вас красиво, - сев за стол, не удержался от комплимента.

- Спасибо, милый, - суетилась Маришка, выставляя на стол угощения.

Когда всё было готово и ароматный травяной чай дымился в красивой чашке, она села напротив и подтолкнула ему блюдце с малиновым вареньем.

- Давай, рассказывай.

-Ну, в общем обманул я вас, никакой я не студент, - стыдливо опустил голову мужчина.

- Дык, это и ежу понятно, - усмехнулась старушка, - ты давай с правды начинай.

- Поспорил я с друзьями, что смогу три ночи в доме ведьмы переночевать.

Вот. А спор — это святое, да и Мишка бы не отстал, вот и пришлось подмениться на работе с напарником и ехать сюда.

Старушка, сделав большой глоток чая, поставила чашку на стол и внимательно посмотрела в глаза.

- На что хоть спорили?

Щёки Воронцова залились румянцем.

- На пиво.

- Пиво — это хорошо, - кивнула она и улыбнулась легко так, добродушно, - ох и глупые вы, молодежь. Ну куда ж вы лезете то?

- Я не верил никогда. Да и сейчас не верю, если честно.

- А чего тогда в одних трусах из дому тикал[1]? – хитро прищурившись, старушка набрала варенья в ложку и намазала на хлеб, - и почему в доме Авдотьи? С чего решили, что она ведьма?

- Костик сказал. Она в детстве напугала его, да и родители говорили. И вороны там взлетали, и иконы вешали, - Воронцов выдохнул, - в общем долгая история.

- Все мы говорим, да не по говорённому выходит, - старушка разгладила руками и без того ровную скатерть, - не была Дуська ведьмой, обычная она. По молодости красивая баба. Так вот повадился к ней сарафанник ходить. Всех баб по деревне знал, каждой сарафан поднимал, а Дуська дала от ворот поворот. Выгнала его с позором, он и пустил слух, что ведьма. А потом как обычно - один дурак скажет, второй повторит, а потом разве ж остановишь злые языки.

Маришка подлила себе чая из самовара.

-Зря ты приехал, милок, ой как зря. Пасха только прошла, сейчас русальная неделя начинается, опасно тут. Леса наши непростые и вам, городским, их не понять.

- В смысле непростые? – не понял Воронцов, не успевший переключиться с разговора об Авдотье.

- Ты не вдавайся. Собирай лучше вещи свои да уезжай, провожу тебя на электричку.

- Ну нет, Мария Павловна, это невозможно, - замотал Воронцов головой, - меня ж Мишка засмеёт. Я тогда спор проиграю. Я лучше останусь.

- И в дом опять пойдёшь ночевать?

Воронцов поёжился, вспомнив утреннее пробуждение.

- А у вас нельзя остаться? Я вам и по хозяйству помогу.

- А что мне помогать? –удивлённо старушка развела руками, - у меня и дом и двор в порядке. Есть у меня помощники.

Воронцов сник. Возвращаться в жилище Авдотьи действительно не хотелось.

Неожиданно дверь в дом с силой распахнулась, как от сильного удара и в него ввалился большой, дерущийся клубок. Чёрный петух с красным гребнем сидел на спине непонятного существа и с силой бил его крыльями по спине. Второй участник драки, отчаянно верещал и старался увернуться от ударов мощного клюва. Ошарашенный Воронцов подскочил на стуле и подтянул под себя ноги, когда клубок ввалился на кухню.

Маришка вскочила, сдернула с печки полотенце и с силой ударила по драчунам.

- А ну разошлись, паскудники! – прикрикнула она.

Клубок развалился на две части. Петух отскочил в сторону и злобно кудахтал, кося глазом на полотенце в руках хозяйки. А от вида второго Воронцову поплохело. Странное животное, покрытое густой тёмной шерстью, имело короткую мордочку и очень длинные чёрные уши, похожие на заячьи. Короткие лапки непонятным образом доставали до земли и огромный живот. Под мордой был объёмный кожаный мешочек, похожий на зоб, как у пеликана на картинках из школьного учебника.

Странный зверь тоже заметил Воронцова.

- Ох ты ж ёпт, - вскрикнул он низким басом и метнулся за печку, откуда через секунду, с другой стороны, вышла чёрная кошка и аккуратно села.

Петух не сводил глаз уже с кошки, всё также недовольно кудахча.

- Пошли вон отсюда! – замахнулась хозяйка ещё раз полотенцем и кот с петухом рванули наперегонки на улицу.

— Это что такое было?

- Ой, милый, паскудники это, - махнула рукой Маришка, - по отдельности они нормальные, но вот ужиться в одном дворе никак не могут.

Воронцов встал, прошёл через кухню и заглянул за печку, где скрылся чёрный зверь. Там было пусто.

- Я про него говорил, - ткнул он пальцем за печку, - который туда убежал.

Старушка улыбнулась.

- Коловёртыш. Помощник мой, - старушка испытующе смотрела прямо в глаза, - но я не буду тебе рассказывать. Всё одно, не поверишь, чего впустую языком чесать.

- Нет уж, Мария Павловна, Будьте добры, - Воронцов сел за стол и подтолкнул свою пустую чашку ещё подрагивающими руками, прося долить чаю и давая понять, что готов к диалогу.

- Ну хорошо, раз так, то слушай. Всю жизнь на мою сестру Авдотью деревенские грешили, хотя она была чистой душой.

- Сестру?

- Сестру, да. Мы с ней по крови родные. Только её мать родила при муже, а меня нет. Как отец наш помер, мамка и понесла мною. От кого не знаю, да и спросить уж некого. Только родить в деревне без мужа это значит поставить клеймо и на себе, и на ребёнке. Всю беременность мать скрывала, а как время пришло, ушла в лес, там и разродилась. Оставила меня на полянке и ушла. Рука у неё не поднялась дитя убить, надеялась сама помру. А потом два дня проплакала и вернулась, чтоб предать ребёнка земле по-человечески. А я живая. Слабая очень, но живая. Перекрестилась мать, подняла меня и к груди приложила. Говорила я целый день молоко сосала, такая голодная была. А как наелась, так и уснула. Не выдержало сердце материнское, отнесла она меня в старый охотничий домик, подложила шаль в короб, положила меня туда и ушла. Так я и росла в том домике. Мать прибегала пару раз на дню, кормила меня, пеленала, потом игрушки начала приносить. Когда мне было пять годков, она пришла с Дусей. Познакомила нас и наказала – любить друг друга и беречь. Больше она не приходила, померла той ночью. Как чуяла свою смерть и обо мне позаботилась. Дусе тогда уж было двенадцать, она и сготовить могла и за домом присмотреть и за мной. Пыталась Дуська меня в деревню жить увести, а я уж не хотела, не нравилось мне среди людей, чужое всё было. А в лесу хорошо, легко. Так я и осталась тут. Как смогли построили мне с Дуськой да несколькими парнями деревенскими этот дом. В деревню то я ходила, с людьми зналась, в Дуськином доме желанным гостем всегда была, да только душно мне среди людей, неуютно. Пришла как-то к ней повидаться, а она сидит на крыльце да заливается горькими слезами. Спрашиваю, чего случилось то? Она говорит, мол скот весь болеет, деревья не плодоносят, уж сколько она с ними билась, печка разваливается, а подлатать некому. Я глянула глазом – пустой двор, нет хозяина. И говорю ей – так у тебя ни домового нет, ни амбарника, чего ж ты хотела? Повыводила всех хозяев, вот и рушится хозяйство. Она глаза, заплаканные на меня, подняла и спрашивает – как это нету? Откуда знаешь? Я и говорю – вижу. Они ж, когда в доме есть, всегда ко мне поздороваться выходят, а у тебя пусто. А ты что, не видишь? Нет, говорит, никто их не видит. А у тебя дар божий значит. Только ты о нём никому не говори, не поймут люди, будешь, как и я, с клеймом ведьмы маяться. И я помалкивала. Помалкивала, но Дуське помогала, как могла. И домового ей в дом пригласили, и амбарника приманили, наладилось у Дуськи хозяйство. А потом и коловертыша ей подселила, пусть будет, каждый помощник не лишний под старость лет.

- То есть ведьма, получается, это вы? – Воронцов был потрясен.

- А кто такие ведьмы?

- Ну, - замялся он, пытаясь сформулировать мысль, - наверное те, кто порчи там делает, привороты.

- И всё?

- Ну не знаю даже. Наверное.

-Тогда я точно не ведьма, - хохотнула Маришка.

- Но подождите, а как же тогда этот, как его…. Вёртыш? Я ж его видел сам, вот этими глазами!

— Это просто живое существо, лесной обитатель. Их я вижу и могу общаться. Тут много таких в лесах обитает. Но это не делает меня ведьмой.

Воронцов положил голову на руки. Услышанное никак не укладывалось в его голове.

- Погодите-ка, я сегодня утром в доме видел призрак вашей сестры! Она на меня ругалась сильно, потом пропала. Это я от неё через окно убегал, когда вы меня увидели.

- Как привидение? – подняла брови Маришка, - почему ты его видел?

- Бухал, потому что, ахахаха, - рявкнул низкий бас из-за спины Воронцова. Подскочив, мужчина быстро обернулся и увидел чёрную кошку, сидящую на трюмо.

- Хватит, - сурово оборвала смех существа Маришка, - доведёшь человека. Ты пугал, поганец?

- А чё его пугать, он сам пуганный, - почти оправдываясь, кошка нервно заметала хвостом и уже через секунду вместо нее на трюмо снова сидел ушастый, мерзкий зверёк с трясущимся кожаным зобом, - я чуть по чердаку походил, в комнате стул уронил, так этот малахольный чуть в Бога не уверовал. Ахах. А утром сон ему нагнал, он и сбежал.

- Ты мне это прекращай, - погрозила пальцем Маришка, - Сергей наш гость.

- А я откуда мог знать, что гость? Мне ж никто не сказал. Приперся какой-то, трясётся от каждого шороха, как хвост заячий, по хозяйкиной квартире ходит, вещи её трогает, в кровати спит. Ты ж сама меня следить приставила, я и слежу, - кожаный мешочек под мордочкой надувался и сдувался, выражая негодование владельца.

-Все, все, хватит уже, - Маришка сунула под пузико существа конфету со стола, - Сергей побудет недолго в доме Дуси, ты уж его прими как хозяин.

Неуклюже завозившись, зверек достал из-под пуза сладость, шустро вытащил из обертки и, раззявив зубатую пасть, бросил ее туда. Воронцова передернуло от этого зрелища.

-Давайте подытожим, - решил он расставить все точки над «И» - что мы имеем. Авдотья не ведьма. В ее доме безопасно. Зато вы ведьма, но вы не злая и опасаться вас не стоит. Пока все верно?

Маришка кивнула.

- Далее. Все, что происходило в доме совсем не мистика и никакой призрак меня не выгонял. Зато это делал вот этот, - Воронцов показал рукой на замершего коловертыша, брезгливо сморщив нос - этот плод любви кролика и рукава от тулупа. Так?

— Вот падла! – зверек возмущенно засопел, кожаный мешочек нервно задергался.

- Тоже, верно, - Маришка снова согласно кивнула и погладила зверька по голове, успокаивая.

- Есть ещё что-то, что мне стоило бы знать?

- Как я сказала, на носу русальная неделя, милый. Самое опасное время года. Русалки весь год сидят на дне озер и рек, но после Пасхи у них есть дни, в которые им дозволяется выходить на берег. Они кажутся красивыми девами, весело танцующими и поющими на берегу, но они беспощадные хищники. Завлекут, затанцуют, защекочут и утащат с собой на дно. Местные не ходят в лес и на озеро без молитвы. Тебе же вообще лучше никуда не соваться, ты не подготовленный.

Внимательно слушающий Воронцов отодвинул от себя чашку с остывшим чаем, наклонился и шепотом спросил:

- Скажите честно, что за траву вы в чай добавили?

- Обычная бузина, очень полезная, - Маришка понимала, к чему клонит мужчина, - от нее только польза, здоровье крепче будет.

- Простите, мне сложно принять то, что вы рассказываете.

- А можно я его за зад укушу, чтоб быстрее понимание пришло, - рявкнул откуда-то снизу все еще обиженный Коловёртыш.

- Вертяк, - прикрикнула на него грозно Маришка и указала пальцем на дверь, - иди на улицу, не доводи до греха.

Бурча что-то нечленораздельное себе под нос, зверек мелко засеменил короткими лапками к выходу.

- Ты его не слушай, он хороший, только ворчливый иногда.

Маришка села за стол напротив Воронцова.

- Слушай, милый. Ты, зря сюда приехал. И лучше всего будет сейчас сесть на электричку и уехать обратно. Такие как ты тут не приживаются. Ты хороший парень и мой тебе совет – уезжай.

Воронцов внимательно смотрел на старушку. В голове его роилась куча мыслей, которые никак не могли обрести определенную форму, чтобы он ее выразил.

- Вы же сами сказали, если не лезть никуда, то мне ничего не угрожает.

- Да, сказала.

- И в доме Авдотьи безопасно, так?

Маришка кивнула, заметно сникнув.

- Так может я тогда просто переночую еще 2 ночи и уеду? Просто из дома уходить не буду и все. И спор выиграю и мне никто не навредит.

- Ну и упертый ты, парень, - горько усмехнулась она, - хорошо, твоя взяла. Ты можешь остаться, но я буду тебя навещать. Держись меня и все будет хорошо. Из дома Авдотьи выходи только днем и только в случае необходимости. Я завтра приду к тебе. А сейчас иди, у меня тоже есть дела.

- Что хотите? У нас нового ничего со вчерашнего дня не появилось, но я напекла вкусных булочек, с яблоками. Хотите угощу?

Девушка снова навалилась необъятной грудью на прилавок и кокетливо улыбалась.

- Спасибо, - Воронцов вежливо сделала шаг назад. Сегодня необъятные размеры уже не действовали на него так, как вчера. Голова была забита другими мыслями, и он смог сохранить рассудок, - мне бы водки. Две бутылки.

Очарование в секунду слетело с ее лица.

- Щас, - буркнула она.

Воронцов потянулся за деньгами. Расплатившись, он сунул бутылки за пазуху, придерживая одной рукой, в другую подхватил пакет с продуктами.

- Спасибо, - он все-таки старался быть вежливым.

Девушка сложила руки на груди и ничего не ответила. Только у самых дверей до слуха Воронцова долетело:

- И этот алкаш.

Ну, алкаш так алкаш. Так даже проще. Он усмехнулся – водка оказалась оберегом от домогательств.

Когда в конце улицы показался дом Авдотьи, по телу Сергея прошла легкая дрожь. Ему не было страшно, но столько всего произошло с момента его приезда, что казалось не одна ночь, а несколько дней.

Открыв ногой калитку, он прошел к крыльцу, поставил продукты на лавочку и закурил.

- Серёга! – услышал он окрик из-за спины. У хлипкой калитки стоял Костя, немного растерянно поглядывая то на Воронцова, то на дом. Отбросив сигарету, Воронцов пошёл встречать друга. Обменявшись рукопожатием, Костя скинул рюкзак с плеч и направился к крыльцу. Воронцов последовал за ним.

- Как ты добрался? Не заблудился? - Бросив рюкзак у порога, Костя сел на лавочку и закурил.

- Нормально, мне бабка помогла, до деревни довела. А ты чего здесь, почему решил приехать?

Запрокинув голову, Костя выдохнул сигаретный дым в небо.

- Да я подумал и решил, что не по-пацански отсиживаться дома, пока тебя тут будет ведьма на части рвать, - Костя грустно усмехнулся, — это же из-за меня всё-таки.

Воронцов решил промолчать. Все, что он узнал за последние сутки в его-то голове не укладывалось, не стоит с порога вываливать это на друга. Да и он был рад видеть Костю, хоть будет с кем перекинуться парой слов.

- Вещи занеси в дом, - сказал он, как бы невзначай, когда Костя притоптал бычок докуренной сигареты ботинком. Тот лишь рассеянно кивнул и, подхватив рюкзак, неуверенно шагнул на крыльцо.

Костю Воронцов знал уже много лет. Еще со школьной скамьи, откуда взяла начало их дружба. Он только перешёл в девятый класс, а Костя перевёлся из деревенской школы.

Примерным он был всегда. В школе - учился хорошо, все задания выполнял в срок. Никогда не связывался с сомнительными личностями, за что, собственно, и был любимцем учителей. И, конечно же – девочек. Он повеса, каких мало. Противоположный пол просто не мог устоять перед его каре-зелёными глазами, манерами и воспитанностью. А он, в свою очередь, ни разу не преминул этим воспользоваться. В классе спорили, кто будет делать для него домашнее задание, а девочки из других классов угощали яблоками и вкуснейшими медовыми пряниками.

В техникуме и институте ничего особо не изменилось. Костя начал ходить в спортивные секции, возмужал и стал похож на Аполлона.  Девушки всего потока были поголовно влюблены. Воронцов же на его фоне выглядел совершенно невзрачно – среднего роста, русые волосы, бледно-серые глаза. Обычный, ничем непримечательный. Особых успехов не имел ни в науках, ни в спорте. И, соответственно, у девушек тоже успехом не пользовался. Видя это, Костя без конца водил его собой на «свидания». Воронцов на встречи ходил неохотно, поддаваясь на уговоры лучшего и единственного друга, заранее зная конец. И, конечно же, оказывался прав. Костя купался в женском внимании, а Воронцов сидел на диване один и скучал.

Позже он научился развлекать себя такими вечерами – сначала носил в кармане кубик Рубика[1], и, как только о нём забывали после второго бокала вина, тут же принимался за головоломку. Немного позже появилось чудо науки и техники – тетрис.

Воронцов никогда не думал, что Костя делал это для того, чтобы потешить самолюбие. Нет. Он искренне переживал за судьбу друга, и всячески пытался найти ему девушку, но это было абсолютно бесполезно, и Воронцов давно смирился с своей участью

Тут Воронцов резко хлопнул себя по лбу, чем немного напугал Костю.

- Ты чего? – удивился тот.

- Да я забыл, что обещал найти телефон и позвонить Светке, как приеду, -Воронцов чертыхнулся и с надеждой посмотрел на Костю, - не знаешь, есть у вас тут телефон? Может на почте?

Костя рассеянно развёл руками.

- Да здесь и почты-то нет, Серёг. В райцентре есть, раз в неделю машина привозит корреспонденцию по деревням и в нашу тоже.

- Может в магазине есть? Должны же они как-то заказывать товар, - Воронцов понимал, что если он не дозвонится Свете, то слёз и переживаний будет целое море, потом обида и заглаживать свою вину ему придётся перед ней долго. Хоть Светлана инфантильная и капризная, но всё же любимая.

Костя только развел руками.  Воронцов глянул в окно – там уже начинало смеркаться.

- Схожу в магазин, спрошу у продавщицы, ты со мной?

- Да закрыт он уже. Я сейчас мимо проходил, замок висит размером с кулак, - и Костя сжал кулак, показывая размеры замка.

- А ты знаешь Михалыча? Странный мужик, конечно, тыкал мне вчера ружье в нос, но он сказал, что главный тут, может у него телефон есть?

- Михалыч? – округлил глаза Костя, - он жив ещё, что ли? Конечно, знаю его, егерем был раньше. Я думал ему лет сто, не меньше. Всё детство мы с пацанами крутились вокруг него, когда он с охоты возвращался. Классный мужик.

- Он меня в гости приглашал, может сходим?

- Давай, - оживился Костя, - буду рад увидеть старика.

Сложив в рюкзак водку, хлеб и консервы, мужчины вышли из дома и направились в сторону леса, по правую руку от которого должен был находиться дом Михалыча.

Глава 7

Дошли быстро.  Дом его не отличался от остальных – такой же внешне хилый, но основательный, чувствуется рука хозяина. Поднявшись на крыльцо, Костя постучал. Когда дверь открылась, Воронцов немного отпрянул – их встретил человек небольшого роста, тщедушного сложения, с чёрными глазами, всклоченными волосами, одетый довольно бедно. После вчерашнего визита, Михалыч в восприятии Воронцова был огромным и грозным. То ли из-за толстой телогрейки, то ли из-за ружья, смотрящего прямо ему в нос.

Тепло поприветствовав Костю, Михалыч шагнул в сторону и движением руки пригласил в дом.

- Михалыч, а ты чего дверь не запираешь? Воров не боишься? —спросил Костя.

- Кого мне бояться? Красть у меня нечего. Да и кому здесь красть? В деревне все свои, все друг друга знают.

- А если залётные? Охотники там… ну или зэки беглые? - не унимался Костя.

- Я здесь не боюсь никого. Я с Хозяином леса дружу - его лес берегу, животину охраняю.  Помощник я ему. Он того, кто злой умысел имеет, из лесу не выпускает. Наказывает.

- Хозяин леса? Это кто? Депутат местный?

- Да Господь с тобой! Чиновники сюда носа не кажут. Приезжали раньше – гульбанили, костры большие жгли, зверя почем зря убивали. Научил их наш батюшка не хулиганить в лесу…

Михалыч продолжал что-то бубнить себе под нос.

Костя посмотрел на Воронцова и покрутил пальцем у виска. Тот кивком согласился. Чокнутый старик. И неудивительно – столько лет прожить вдали от людей…. Тут хоть у кого мозги плавятся.

Естественно, Костя с Воронцовым знали русские образы лешего, лесных обитателей, ведьм, но всё это было в сказках, в детских кинофильмах, были литературные персонажи. Знали и о народных поверьях и философских размышлениях, облачённых в простую разговорную форму, но, чтобы наяву, из уст взрослого человека….

Внутренняя обстановка ничуть не удивила. Старая печь ручной кладки, несколько больших поленьев у стены, угол с иконами, простой деревянный стол, такой же стул, вместо матрацев на железных, панцирных кроватях – мешки с сеном. И сухие травы. Много пучков с различными травами, как и в доме Авдотьи. Они свисали с потолка, гроздьями висели на стенах, окнах, печке. Из-за них в доме стоял какой-то терпкий, но умиротворяющий аромат.

- Ну, - сказал Михалыч, - вы пока вещи разбирайте, да отдыхайте. А я печь затоплю и на стол соберу.

Особо распаковывать было нечего – поставили на стол нехитрую закуску, две бутылки «Столичной» и легли на импровизированные кровати. Мешок с соломой оказался на редкость удобным, не то, что нынешние ортопедические матрацы. Платишь кучу денег, а толку. …  А на этот «матрац» прилёг – и как будто утонул. Каждая косточка, каждый сустав лежит так, как нужно. И непередаваемый запах соломы обволакивает, расслабляет. Воронцов сладко потянулся и, подняв голову, посмотрел на Костю. Тот лежал на своём мешке, закрыв глаза и блаженно улыбался, отвечая на расспросы Михалыча о семье.

- Пусть лежит, не буду отвлекать, - подумал Воронцов.

Да и говорить особо не хотелось. Закрыв глаза, он погрузился в свои мысли. Сначала подумал о доме, а потом чередой понеслись воспоминания, унося всё дальше в детство. Вот передо ним сидит Костя, с разодранной штаниной и сильно оцарапанной коленкой. Сидит и чуть не плачет. Им по пятнадцать лет, они только закончили девятый класс и считали себя невероятно взрослыми. Вспомнилось, как летом мама Кости, продав дом в деревне и переехав с отцом в город, купила ему новые штаны, жутко дорогие и модные. Но запретила их надевать. Дескать, для выхода «в люди» их прибережём. На следующий день, едва дождавшись, пока мать уйдёт на работу, Костя натянул штаны, и они с Воронцовым рванули щегольнуть обновкой. Он постоянно старался попасться на глаза дворовым товарищам.  Во времена дефицита найти подобные брюки было чудом. Костя, словно павлин, расхаживал среди охающих мальчишек, а некоторым  позволял потрогать мягкую ткань штанов, но только за леденец, или один круг на велосипеде вокруг дома. Сначала ездил аккуратно, стараясь не испачкать штаны. Но позже, войдя в азарт, принялся выделывать финты. Мальчишки смотрели на него восхищённо, разинув «варежки». Однако произошло нечто неожиданное и трагическое. На очередном круге, он хотел проехать без рук, не держась за руль. Но, видимо, колесо наехало на камень, и Костя улетел с велосипедом в кусты. В этот момент было ощущение, что вместе с ними замер весь мир. Воронцов первый пришёл в себя и бросился к другу. Костя сидел в кустах, держась за коленку. В его глазах читался ужас.  Присев рядом, Воронцов убрал его ладони с колена. Догадки оправдались – на штанах зияла дыра с грязными разводами от дорожного покрытия. Сама коленка была разодрана и из раны сочилась кровь.

На Воронцова смотрели полные слёз глаза Кости.

- Больно?

- От мамки влетит по первое число, - жалобным голосом сказал он и всхлипнул. Воронцов увидел, как задрожала его нижняя губа. Он не знал, как помочь другу.

- Знаешь, что! - решительно сказал Воронцов, - я с тобой пойду к матери. Я скажу, что я тебе помешал, когда ты ехал на велике! Если уж влетит, то двоим. Я тебя не брошу!

- Спасибо, но я один виноват – один и пойду. Зачем тебе со мной ходить? Тебе ведь тоже влетит.

- Ну и пусть. Я всё равно пойду. Я твой друг.

Воронцов запомнил его глаза, светящиеся благодарностью. В тот день они поклялись дружить навеки. И хранят клятву до сих пор.

Как-то Воронцов спросил у Кости: «зачем я тебе нужен? Ты яркий, красивый, умный! Зачем тебе дружить со мной? Я же неудачник». Костя рассмеялся и похлопал друга по плечу:

- Какой же ты неудачник? Ты просто не нашёл ещё своё призвание! И ты мне нужен. Очень нужен. Ты ведь мой друг! Ты единственный, кому я доверяю, и на кого могу положиться.

И этот взгляд, исполненный благодарности….  Как тогда, в кустах, с разодранной штаниной.

Влетело тогда обоим сильно. И вдобавок, Костина мама рассказала всё матери Воронцова, и оба были наказаны.  Зато, по истечении недели, встреча была бурной и радостной. Ребята вновь повторили клятву, и закрепили её, вырезав свои имена на дереве.

Много лет прошло, но приезжая навестить своих матерей, они неизменно приходят к «своему» дереву и вспоминают детство, видя почти нетронутую временем надпись «Костя + Сергей = друзья навек».

- Серёг!  Эй, проснись!

— Вот, теперь можно и за стол, - сказал Михалыч и сел во главе. Больше стульев в доме не наблюдалось, ребята взяли два самых крупных пенька у печки и уселись с двух сторон. Сначала ели быстро и молча, сказывался голод. Но после первой бутылки захмелели, расслабились и пошли неторопливые, застольные разговоры.

- Михалыч, а всё-таки, кто этот хозяин леса? Расскажи! – разливал Костя в рюмки.

Михалыч откинулся на спинку стула, сложил ладони на животе и посмотрел с хитрым прищуром.

- А на кой вам, хлопцы?

- Да просто интересно. У каждого охотника своя байка. Расскажи свою.

- Наш Хозяин-батюшка – не байка.

- Ну, кто это? - не унимался Костя, - медведь? Дух? Человек?

- Ни то, ни другое, ни третье. Его никто не видел. Кто-то уверяет, что видели, но врут. Он не показывается никому и всегда держит в порядке свои владения. Всяка зверушка у него накормлена, место своё имеет.  Как задобришь его – он и поохотиться позволит, и места грибные да ягодные укажет, и дорожку мягкую из лесу покажет. А ежели ты с дурными мыслями в его лес пришёл – жди беды. Так заплутает нерадивого путника, что вовек ему не выбраться – сгинет в глуши, да болотах лесных. Пропадёт в объятиях Хозяина лесного.

Старик замолчал, явно не желая продолжать разговор.

- Ладно, - сказал вдруг Михалыч, - вы отдыхайте, ложитесь, завтра рано подниматься будем, а мне уже пора.

- Как пора? – удивились парни, - ты разве не здесь ночуешь?

- Нет, мне в деревню идти надобно, друзей навестить. А вы отдыхайте, хлопцы.

- Какие друзья? Глубокая ночь уже! Разве не спят твои друзья?

- Мои - не спят, меня ждут! А вам велено отдыхать – так не спорьте!

Глаза Михалыча блеснули, густые брови, съехавшие к переносице, сделали его угрюмым.

Решив не спорить со стариком, Костя улегся на лежанку, а Воронцов остался сидеть за столом. Пока Михалыч собирался в дорогу, они молча наблюдали за ним. Вот он подбросил дров в печку, чтобы дом к утру не остыл, снял со стены несколько пучков только ему одному известных трав, сунул в карман старой, изношенной телогрейки, перекрестился перед образами и направился к двери.

- Михалыч, а зачем дров добавил, лето же? – Ляпнул Воронцов и тут же осекся.

Михалыч остановился, посмотрел на него через плечо и сердито буркнул, не сводя глаз:

- Ночи холодные.

Неуютно под его пристальным взглядом.

- Ну, хозяин – барин, - примирительным тоном сказал Воронцов.

- Хозяин-барин, - повторил Михалыч и вышел.

Как только закрылась дверь Воронцова заколотило мелкой дрожью.

- Не, ну ты видел? Дед совсем с ума сошёл. Кто его ждёт ночью? Ещё и зыркнул на меня так! Не, ну ты видел?

Костя зевнул.

- Да ладно тебе. Раскудахтался, как баба. Ну, ушел и ушел - Бог с ним. Давай спать лучше, завтра вставать рано.

И отвернувшись к стене, тут же захрапел. Хорошо, когда сон здоровый. Выдохнув, Воронцов улегся на спину, и принялся считать пучки с травами, висящие с потолка, в надежде скорее уснуть.  Один, два, три…. Сон, как назло, никак не шёл… шесть, семь…. Интересно, а зачем Михалыч взял с собой эту траву? Восемь, девять, десять…. Не помогает. Он встал с постели, прошёлся по дому. Что делать?  Натянув старые валенки, стоявшие у дверей, вышел на крыльцо. Прохладный ночной воздух тут же заполнил лёгкие и приятно защекотал ноздри. Красиво в деревне в сумерках. То здесь, то там в деревенских избах видны яркие точечки огня. Полной грудью вдыхаешь воздух, а деревенская тишина успокаивает. Время от времени раздаётся лай собак – он только подчёркивает эту тишину. Свет от фонарей стремится высь и превращается в световые столбы. Похлопав по карманам брюк, Воронцов не нашёл сигарет и пришлось возвращаться в дом.  

От первой затяжки закружилась голова. Может бросить? Давно пора, да не хватает силы воли. Да и бросить едва ли получится – постоянная нервотрёпка –то по учёбе хвосты, то Светка капризничает, то родители жизни поучают. Надоело. Воронцов курил и размышлял. Что он делает со своей жизнью?  Что он делает не так?  Куда двигаться дальше?  Здесь, в этой тишине, он впервые почувствовал, что в жизни что-то идет не так, что пора разобраться. Или всё так? Почему у него появились сомнения? Ведь у каждого свои трудности.  Воронцов смотрел в черноту тайги, она отвечала ему молчанием.

— Вот и я не знаю.

Бросил бычок за забор и вернулся в дом. Быстро сбросил валенки, набрал в металлическую кружку воды и поставил на печку. Нужно выпить чаю и сон сам придёт.

Пока нагревалась вода, Воронцов рыскал в поисках сахара и чая. Как назло, из дому не взял, как-то не подумал.  На полке обнаружил баночку, закрытую сверху бумажкой и перетянутую ниткой. Может это варенье? Нет, это мед. Отлично, мёд – это даже лучше! А вот чая нет нигде. Ну, ничего страшного, сейчас заварим травку Михалыча. Воронцов подумал, что старик не разозлится, если он возьму пару листов. Перенюхав почти все пучки, выбрал самый приятно пахнущий и оторвал две веточки с листьями.

Воронцов не прогадал – чай из них оказался вкусный, ароматный. Каждый глоток разливался теплом по телу, расслабляя и даря наслаждение. Допив замечательный напиток, он ещё раз вышел покурить перед сном. Надо будет попросить у Михалыча этой самой травки – буду дома пить.  Бросив, бычок ближе к забору, Воронцов отправился спать. На этот раз уснул быстро.

Сон был тяжёлый, липкий.  Вроде что-то снилось, что толком не понял.  Страх, чувство паники и безысходности. Проснулся в холодном поту. Сел на кровати, огляделся вокруг. Ничего не изменилось – потрескивают дрова в печи, Костя спит, отвернувшись к окну. Фу-х, слава Богу. Воронцов снова лёг, натянул лёгкое покрывало и только приготовился уснуть, как показалось, что недалеко от него раздался звук, ни на что не похожий. Может это угли скачут в печке? Да, это просто угли. Но только положил голову на подушку, он тут же её поднял. Звук повторился, только это уже точно было не полено.  Звук шёл с улицы. Вряд ли это был Михалыч, он бы не успел так быстро вернуться. Чёрт, а может Костя был прав и это беглые зеки? Вот уж, повезло, так повезло, съездили в деревню, называется. Минуты три стояла тишина, и, набравшись храбрости, или глупость дала о себе знать, Воронцов решил проверить, что же это было. Тихо крадучись, на цыпочках он приблизился к окну. Никого. Вздох облегчения сам вырвался из груди.

- Проверю ещё двор для успокоения и буду ложиться, - решил он.

К двери двигался уже более уверенным шагом. Дёрнул ручку. Дверь не поддалась. Почему?  Ничего не понял, дёрнул ещё раз, посильнее. Опять ничего не вышло. Видимо, старая дверь немного съехала с петель, нужно просто сильнее потянуть. Упершись ногой в стену, Воронцов принялся изо всех сил тянуть ручку на себя.

«Только бы не оторвать!» - промелькнуло голове. В этот момент дверь поддалась, и Воронцов отшатнулся назад вместе с ней. Но стоило обрадоваться тому, что упорство принесло плоды, как дверь тут же сама захлопнулась обратно. Да что за чёрт!  Тихо выругавшись, он снова взялся за ручку. На этот раз дверь открылась без труда. Воронцов выглянул из-за угла. Никого. Только тёмная и молчаливая тайга. И никаких зеков. Правду говорят, у страха глаза велики. Воронцов тихонько усмехнулся над самим собой.

Он уже собрался возвращаться в дом, как взгляд зацепился за что-то на земле. В темноте было плохо видно, поэтому пришлось подойти поближе, чтобы разглядеть, что же это. Но стоило приблизиться, как волосы на затылке зашевелились и всё внутри похолодело. Прямо у крыльца, ровной цепочкой шли медвежьи следы. Огромные, как два человеческих следа в длину и огромные когти, взрывшие землю. Развернувшись, он за доли секунды ворвался в дом, захлопнул дверь, выскочил из валенок и бросился под одеяло. Укутавшись с головой, он зажмурился и, даже не шевелясь, прислушивался к звукам снаружи. Сон пришел незаметно.

Когда Воронцов открыл глаза, за окном уже пробивались первые солнечные лучи, в печи потрескивали поленья. Интересно, который сейчас час?  Приподнявшись на локте, посмотрел на наручные часы. Без четверти пять утра.  Рановато, а сна ни в одном глазу. О произошедшем ночью нужно рассказать Михалычу, пусть примет меры предосторожности, чтобы не встретиться с медведем.

Дверь тихонько скрипнула, и в дом вошёл Михалыч. Повесил тулуп на вешалку, снял валенки и, перекрестившись перед образами, сел за стол, подперев щёки. Взгляд его был глубоко печальным. Пока сонный Костя набирал воду и грел её на печи для чая, Воронцов быстро убрал постели и собрал на стол остатки вчерашнего ужина. Михалыч перебирал деревянные чётки с крестиком и бормотал себе что-то под нос. Воронцов с Костей сели за стол, а он, не замечая их, словно их тут и нет, продолжал смотреть в одну точку.  Он был сам по себе наедине с собственными мыслями.

-Что с ним такое? - наклонился Костя к уху Воронцова.

-Не знаю. Он таким пришёл. Угрюмее, чем вчера, бормочет что-то под нос.

-Может у него случилось чего?

Протянув руку, Воронцов легонько коснулся плеча Михалыча.

-Михалыч!

Тот вздрогнул и повернул голову. Было ощущение, будто он не сразу понял, кто такой Воронцов и что он здесь делает.  Но уже через минуту он смотрел на него вполне осмысленно.

-Чего? - Голос его был отрешенным.

-Давай завтракать. Мы на стол уже собрали, чайник закипел.

- Да, да, хлопцы.

Начинать без него не хотелось. Ребята почувствовали неладное, нарастало напряжение, оно ощущалось в воздухе, стало практически осязаемо. Тревожное чувство зашевелилось внизу живота, и холодными волнами разливалось телу.

Михалыч тяжело поднялся, словно на его плечах лежала целая гора. Также тяжело выдохнул, повернулся к образам в углу, перекрестился, склонившись в земном поклоне и произнес:

- Матерь Божия, заступница, спаси душу грешную.

Воронцов с Костей переглянулись.

- Слушай, Михалыч, - начал Костя, стараясь придать своему голосу уверенности, - мы с тобой не чужие люди. Я с тобой вместе вырос, ты мне почти второй отец. Если у тебя проблемы – ты говори, я для тебя всё что угодно сделаю.

Михалыча по-отечески потрепал его по макушке.

- Авдотья приболела, если помнишь её, - сказал он, но всё равно оставался каким-то отстраненным, - врач ей нужен, а за ним нужно в Дмитровицы ехать. Как я могу её оставить совсем одну? Родная она мне, понимаешь? – Михалыч горестно вздохнул.

- Авдотья?!

Костино лицо выражало отчаяние. Тихое, молчаливое отчаяние и ужас.

- А родители говорили, что она умерла, - одними губами произнёс он, но Михалыч его услышал.

- Она долго мучилась, болезная. Я сказал всем, что померла, что б не лезли, а сам по ночи перевёз её на телеге в свой зимний дом в лесу. Выхаживаю её, лечу, прошу у Хозяина ей ещё немного пожить.

Несколько минут Костя просидел в молчании.

- Так мы с Серёгой можем смотаться, у нас всё равно много свободного времени. Да, Серёг? – толкнул он Воронцова локтем под ребра.

- Давай, - выразительно посмотрел на него Костя.

Воронцову, тоже не ожидавший услышать такое, сидел ошарашенный. Ему не нравилась идея куда-то тащиться, Маришка четко обрисовала опасности, поджидающие в лесу, но старик был добр к ним, ещё и Костю одного отправлять не по-дружески. Ему ничего не оставалось, кроме как согласно кивнуть.

- Не найдёте вы дороги, хлопцы, - покачал головой Михалыч, - там глухим лесом идти надо, через буреломы. Я бы сам сходил, ежели вы за Авдотьюшка присмотрите.

- Конечно, присмотрим, Михалыч, какой вопрос, - обреченно ответил Костя, - пойдем?

- Ох, спасибо вам, сынки, - засуетился Михалыч и принялся снимать пучки трав с оконной рамы, - ох, спасибо, родные.

Воронцов не показал недовольства в отношении неожиданно свалившихся на них обязанностей. Лишь внутри у него всё неприятно ворочалось, словно ледяная рука сдавливала желудок. Кажется, женщины именно это ощущение называют неприятным предчувствием. Уже через пару минут троица вышла из дома.

Глава 8

Михалыч, обив ноги о порог, распахнул деревянную дверь и по-хозяйски вошёл в сени, которые были чудовищно запылёнными и затянутыми паутиной.  Следом за ним Костя и, тяжело вздохнув, Воронцов.  Но стоило только ступить в дом, как чувство тревоги завладело им. Затхлый дух старого жилища вызвал лёгкое головокружение.

Электричества и в доме не было. Окна были плотно зашторены, солнечный свет совсем не проникал внутрь.  Пройдя практически наощупь, Михалыч отодвинул штору и тусклый свет выхватил половину комнаты из мрака. Внутренняя обстановка казалась обычной, но было в ней что-то невероятно зловещее.  Обшарпанные стены и потолок, грубо сколоченные стол и стулья, покрытые ржавчиной часы на стене, истертая половая тряпка.

Пройдя коридор и кухню, троица оказались перед маленьким коридорчиком, который выходил в крохотную комнатку.

Бабка лежала на кровати, укрытая пуховым платком и тяжело дышала. Единственным источником света была горящая печь, которая из общего полумрака выхватывала только профиль лица больной.

Михалыч неуверенным шагом направился к постели. Воронцов с Костей переглянулись и остались стоять у дверей, не зная, что делать дальше.

Как только он присел на край кровати, бабка открыла глаза и, слеповато щурясь, произнесла:

- Хозяин? Пришёл за мной?

И вдруг, неожиданно резво для больной села и из глаз её покатились слёзы. Воронцов видел бледный овал лица с чёрными впадинами глаз. В блёклых отсветах печи блестела плёнка пота.

- Тише, тише, Авдотьюшка, это я. Ложись-ка, сейчас я тебе отвар приготовлю, он мигом жар собьёт.  Поднимем тебя на ноги, рано тебе ещё к Хозяину отправляться.

Он бережно обхватил её плечи и попытался уложить, но её спина, подобно стальному стержню, не поддавалась.

- Ну-ка, хлопцы. Не стойте увальнями.  Подсобите.

Парни неуверенно приблизились. Костя взял бабку за одно плечо, Михалыч за другое и легонько надавили. Она поддалась, но металлический стержень из спины никуда не исчез.  Воронцов попытался разглядеть её лицо, но не смог увидеть ничего, кроме пота. Бабка не обращала на посетителей никакого внимания, словно их здесь и не было. Взгляд её приоткрытых век был устремлен к иконам в изножье, она всё время что-то бормотала и перебирала сухими пальцами уголок укрывающего её платка.

- У неё высокая температура, - тяжело выдохнул Михалыч, приложив ладонь ко лбу, - я сварю ей отвар, попробуем сбить жар.

- А нам что делать?

- Не мешайтесь пока, - бросил он через плечо и вышел на кухню. Находиться в комнате было некомфортно – тяжёлый запах мочи, полумрак и сипение больной нагнетали.

- Давай окна откроем, - наклонившись к Воронцову, шепотом предложил Костя, - дышать нечем.

Воронцов кивнул и показал пальцем в маленький коридорчик, давая понять, что пойдёт во вторую комнату.

Михалыч уже приготовил отвар для Авдотьи и, сидя на краю кровати, дул в чашку пытаясь его остудить.

- Давайте, помогите мне, - голос его был глухим и хриплым.  Неудивительно. У него на глазах угасал дорогой ему человек.

Воронцов никогда не сталкивался со смертью. Да, за годы жизни он, конечно же, бывал на похоронах. Видел и почивших, и рыдающих и всё полагающееся при подобных мероприятиях. Только там всё было подготовлено.  Напудренный покойник лежал в красивом гробу, окружённый огромным количеством цветов. Люди, пришедшие проводить его в последний путь, в чёрных, нарядных одеждах. Красивые проводы, с грустными, неизменно хорошими словами и духовым оркестром. А сейчас было очень жутко и неприятно. Не хотелось видеть эту умирающую женщину, слышать её хриплое, прерывистое дыхание. Запах, витавший в комнате, просто убивал. Смесь пота, немытого тела и мочи – так пахла смерть. Настоящая.

Не желая подходить, Воронцов умоляюще посмотрел на Костю, но тот замахал руками и одними губами произнес: «не я!».

- Хлопцы! - Настойчивее повторил Михалыч.

Тяжелым шагом Воронцов подошёл к постели больной и аккуратно приподнял голову Авдотьи за затылок. Дыхание её было крайне слабым и прерывистым. Ни один мускул на лице не дрогнул, никак не отреагировав на его манипуляции.

Михалыч набрал немного отвара в ложку и попытался влить ей в рот, но он выливался обратно. Раз за разом, пробуя снова и снова Михалыч терпеливо пытался её напоить, но Авдотья не сделала ни глотка и отвар неизменно растекался по подбородку и впитывался в пуховый платок. Глотать она уже не могла или не хотела.

- Михалыч, - Воронцов поднял на него глаза.

Тот остановился, поняв бессмысленность, поставил кружку на табурет у кровати и сел за стол, отвернувшись к окну.

Воронцов успел уловить едва заметное движение рукой – Михалыч утёр слезу.

- Ладно, раз так, - грузно поднялся он, - я пойду за врачом. Вернусь через пару часов. Если у неё начнется кашель – переверните на бок.

Воронцов, не зная, что на это ответить, просто кивнул.

Когда на деревню начали опускаться полупрозрачные сумерки, вернулся Михалыч. Воронцов с Костей как раз накрывали на стол. Ужин получился небогатый – сковородка жареной картошки и купленные Костиком в магазине булка хлеба с кетчупом. Украшала стол бутылка «Столичной».

- Как она? –  отстраненным голосом поинтересовался егерь.

- Спит, - Костик жестом указал на стол, - садись с нами, отец. Целый день не ел.

Усевшись за стол, каждый положил себе в тарелку горячий, ароматный картофель, Воронцов налил по рюмке. Никто не обронил ни слова.

Костя неопределённо пожал плечами. Выждав небольшую паузу, Михалыч продолжил.

- Может и видел, а может и нет. Но рос я в уважении к лесу. Отец рассказывал, что каждый год на Ерофея, хозяин в спячку зимнюю впадает, вместе с медведями. И перед спячкой лютый он – ветер гонит такой, что деревья ломает. Звери из лесу бегут, а человеку и подавно туда соваться не стоит. Каждый год, четвертого октября носили мы дары в лес, чтоб задобрить хозяина. Кто орехи, кто мёд, кто сало свиное. Оставляли у кромки леса, поясно кланялись и уходили домой. Сколько помню, в эту ночь неизменно в доме горела лампада в красном углу и мать с отцом до раннего утра читали молитвы, прося уберечь наш дом от немилости хозяина.

Когда мне было шестнадцать, пропал отец. Ушёл в лес и больше не вернулся. Мать плакала днями и ночами, отказывалась есть, сошла в лице. Тяжело в деревне без мужских рук. А через неделю разбудила она меня ночью. Хоть и давно это было, а та картина до сих пор перед глазами стоит. Бледная, исхудавшая мать, в одной ночной сорочке, коса распущена. Переступает босыми ногами в сенях и радостно мне так говорит: «Сыночек, я к папке пойду! Ты спи, не переживай, а я уж к нему пойду, зовёт он меня». Спросонок я не понял ничего, а когда утром проснулся в пустой хате, смекнул. Не вернется она уже.

Хоть и был я ещё мал, но делать было нечего. Чтобы не умереть с голоду, пришлось вести хозяйство самому. Местные женщины жалели меня. То на обед к ним в хату зазовут, то дров принесут, то помогут одежду подлатать. Каждая горестно называла меня сиротинушкой и норовила прижать да обогреть. Благодаря им я пережил первую зиму. А дальше уже было проще. Не забывая отцовские наказы, каждый год, на Ерофея, носил дары к лесу вместе с остальными жителями. Только теперь, рядом со свиным салом, я клал букетик засушенных васильков. Уж очень их любила моя мать.

Михалыч замолк. Шумно выдохнув, он одним махом влил в себя рюмку и прижал пальцами покрасневшие глаза. Мы молчали. Тишину нарушало лишь шумное дыхание Авдотьи из комнаты да лёгкое потрескивание поленьев в печи. Наконец Михалыч взял себя в руки.

- Долгие годы с того момента прошли. Многое менялось. Я встретил двадцать годов, женился, дочка у меня родилась, Василисой назвали. Умница да красавица росла, вся в мать. Бойкая девчушка. А потом пришла война и голод. Тяжёлые были времена. Урожая почти не было, а что было, отдавали на фронт солдат кормить. Скотину, ту, что сама не сдохла, поели.

Летом жили за счёт леса, а зимой туго приходилось. Схоронил жену тем годом. Не выдержала. Остались мы втроём – я, Васёна и Звездочка, кобыла моя. Да и та скоро пала. Мяса с неё вышло немного, кожа да кости, но месяц протянуть она нам дала. И тут, в самые лютые январские морозы заболела Васёна моя. Да не просто заболела, слегла чуть не при смерти, бредила. В деревне бежать было не к кому, ближайший фельдшер в райцентре. И он бы ничем не помог – лекарств дефицит. Уж какими отварами я её не поил, какие корешки не давал – ничего не помогало. Дочка угасала на глазах. Помогла мне тогда Авдотья, – кивнул Михалыч головой в сторону комнаты, – первая красавица на деревне. Молодая, высокая, чернобровая девка с толстой косой, перекинутой через плечо. Пришла она вечером в мой дом, посмотрела на Васенку и говорит: «Знаю я, Григорий Михайлович, как девочке помочь». А я, замученный голодом и горем, всю ночь глаз не сомкнувший, как обозлился, как будто бес меня одолел. Возьми, да и гаркни на неё: «Да что ты можешь знать?! Туеса малолетняя! Вчера ещё сиську мамкину сосала, а сегодня учить меня пришла! Своих детей нарожаешь, их лечи как хочешь!». А она меня успокаивает, да ласково так приговаривает:

- К Хозяину тебе идти нужно, помощи у него просить. Он не оставит, да не просто идти, а с дарами. Возьми хлеба, ещё еды какой, сходи на кроличью опушку с Васькой, посади её на пень, еду ей в руки отдай и громко, чтоб Хозяин услышал, попроси дочку подлечить. И уходи, не оборачиваясь. Ночь пережди, а утром дочку заберёшь здоровую.

Почесал я затылок, а делать нечего. Уже и так всё испробовал, хуже все равно не будет.

Заглянул в плошку – муки осталось на 2 раза, и то если делать по одной лепешке. Горсть гороха и два мешочка грибов – вот, собственно, и все запасы. Испёк две лепешки, взял мешочки с грибами, посадил Васену в телегу, взятую у Кузьмы, соседа, и повёз на кроличью поляну.

Ехал и думал, как же я её одну там оставлю? А ежели звери дикие? Разорвут ведь, почем зря разорвут. И что я слушал эту оголтелую Авдотью? Может, обманула она, а я, пень, поверил. Целых два раза хотел развернуться и увезти дочку домой. Укрыть теплым тулупом на лежанке и будь что будет. Как Бог даст. Но поворачивался на дочку, видел её бледное лицо и хрип, вырывавшийся из груди, и топились во мне все сомнения. Хозяин-батюшка точно поможет, он не оставит.

Чем ближе подходили к поляне, тем неспокойнее вела себя лошадь. Дыбилась, упрямилась, хрипела. А как стало видно поляну меж деревьев, встала и ни в какую не удалось её подвести поближе. Пришлось доставать Васену и нести на руках.

На кроличьей поляне было тихо. Если в лесу скакали белки, порой проносились зайцы и пели птицы, то здесь же ничего. Казалось, даже ветер не дул на этом пятачке земли. Постелил свой тулуп на землю, усадил в него дочку, дал ей в руки хлеб с грибами, завернул в пуховый платок потеплее и поцеловал в лоб. Кожа у нее была сухая, но очень горячая.

Встав во весь рост, громко сказал:

- Хозяин – батюшка, не оставь в горе. Одна она у меня родная душа, помоги. Вовек буду службу тебе нести, ежели дочка выздоровеет.

Ответом была тишина. Посмотрел на неё в последний раз, погладил по головке и, скорее отвернувшись, чтоб она не видела моих слёз, ушёл к телеге.

Как только я ступил с поляны в лес, налетел жуткий ветер. Он гнул деревья, выл и свистел.

Придерживая руками шапку, поторопился я к телеге. Ух и ветер, откуда он только мог взяться, на поляне ведь спокойно. И тут услышал то, отчего у меня похолодело внутри, а волосы зашевелились под шапкой. Я услышал вой. Первая мысль – волки. Я даже успел представить, как голодная стая хищно облизывается, окружает Васену и, единовременно набрасываясь, разрывает в клочья. Я не мог этого допустить, я им её не отдам. Но только попробовал развернуться и побежать к дочери, как резкий порыв ветра, бросившись в спину, сбил с ног. В ту же секунду вой сменился на дикий хохот, переходящим обратно во что-то среднее, между воем и детским плачем. Лошадь словно обезумела – вставала на дыбы, рвала узду, хрипела.

«Главное не оборачиваться», - вспомнил слова Авдотьи. Еле держась на ногах от страха и порывов ветра, я добрался до лошади и, развернув телегу и повел её в сторону деревни.

Ночь была тяжёлой. Сон так и не пришел, вместо него все время чудились какие-то тени, смотревшие в окно, слышался то вой, то хохот, пару раз показалось, что стучат в дверь. Я торопился открыть, читая. Отче Наш, моля, чтобы за дверью стояла живая и здоровая Васёна. Но за дверью никого не оказывалось. Думая, что почудилось, возвращался в дом, зажигал огарок свечи перед образами и продолжал молиться.

Как только забрезжил рассвет, снова услышал стук в дверь. На этот раз отчётливый, три громких стука. Перекрестившись, направился к двери. Но стоило открыть, обомлел – за дверью сидел волк. Огромный, с лоснящейся шерстью и необычайно яркими зелёными глазами. В пасти он держал мёртвую жабу. Хотел я дотянуться до ружья, висевшего в сенях, но не мог пошевелиться и оторвать взгляда от ярких зеленых огоньков его глаз. Но и волк стоял спокойно, словно не собирался нападать. Он просто стоял, держа огромную, мерзкую жабу в пасти. Сколько времени прошло - я даже не помню. И тут волк уверенным шагом приблизился к крыльцу и, не сводя с меня глаз, аккуратно положил жабу у ног. И только когда голова зверя была наклонена, заметил я в густой шерсти на его шее синюю ленточку. Точь-в-точь как у Васёны в косе. Волк медленно отошёл от крыльца, последний раз взглянул на меня и, развернувшись, направился к калитке, за которой вскоре скрылся.

Как только он пропал из виду, с меня словно спало оцепенение. наскоро обув валенки на босу ногу и схватив шапку, бросился к тропинке, ведущей в лес. Но не успел добежать до калитки, как замер, изумленный – по тропинке шла Васёна, живая и здоровая. Волосы ее были распущены, а на голове красовался венок из опавших листьев. Здоровый румянец и блестящие глаза говорили о том, что девочка полностью здорова, как будто и не болела вовсе. Увидев меня, она бросилась на шею. Обнимая её, я утирал ладонью слёзы, бежавшие из глаз, и мысленно благодарил Хозяина.

Васёна уперлась ладошками мне в грудь, вырывалась из объятий и заливисто смеясь.

- Тятя, пойдём в дом, ножки мёрзнут!

Перехватив ребёнка поудобнее, я занёс её в дом. Усадил на печь, укутал теплым платком, наказал никуда из дома не выходить, а сам бросился со всех ног к Авдотье.

- Милая, спасительница, - прямо с порога бросился в ноги – спаси тебя Бог за совет! Жива дочка, здорова!

Авдотья, мывшая посуду в тазу, от неожиданности выронила тарелку и та, упав на пол, со звоном разлетелась на мелкие осколки.

- Григорий Михайлович, встаньте! – бросилась она поднимать меня. Кое-как успокоив, выслушала рассказ чудесного спасения и, не сдержав радости, обняла.

- Я ведь говорила, Хозяин в беде не бросит. Будем жить, Григорий Михайлович, будем жить, - она утерла проступившие слёзы в уголках глаз, - идите к дочке, не оставляйте ее надолго одну. Мала она ещё. Только погодите, я хочу ей гостинец передать.

Авдотья скрылась за дверью кухни и через несколько минут вернулась, неся в руках что-то, завернутое в тряпку.

- Передайте ей, - сунула она свёрток в руки, - после болезни витамины нужны.

Развернув тряпку, я увидел несколько кедровых шишек, початок кукурузы и четыре картофелины.

- Спасибо, милая, - сунув гостинцы за пазуху, ещё раз поблагодарил Авдотью.

Дома, закинув картошку и кукурузу вариться, сгрёб остатки муки и вымешивал пресное тесто на пару лепешек. Васёна сидела за столом и болтала без умолку, отогревая отцовское сердце.

Закончив с приготовлением похлебки, разлил ароматную жидкость по плошкам и поставил на стол.

- Васён, чего не ешь?  Тебе нужно поправляться после болезни.

- Папа, а можно Макуша с нами поест?

- Кто?

К этому дню в деревне почти не осталось людей. Мужчины, что помоложе да посильнее, ушли в годы войны на фронт. Гриша не пошёл, не отпустили его бабы. Мол мал ещё совсем, да и хоть какой-то помощник в деревне останется. Ушедшие так и не вернулись. Ни один. С тех пор деревня и начала редеть и вымирать, приходить в упадок. Сейчас остались только старухи, к которым изредка приезжают дети и внуки на лето. Да и тех половину выкосил голод и болезни. Осталось в деревне двенадцать домов, но никого нет с таким именем. Может кошка какая приблудилась, да Васёна её и приютила?

- Макуша, - повторила дочка и выжидательно смотрела на меня.

— Это кто такая? Кошечка?

Васёна подняла худую ручку к лицу и захихикала, прикрыв рот.

-Ты такой смешной, тятя. Макуша не может быть кошечкой, вот же она – и дочка протянула мне куклу, до этого незаметно лежавшую рядом с ней на лавке. Взял я её в руки и поднёс ближе к глазам, пытаясь рассмотреть.

Сплетенная из веток кукла мало походила на человека. Раскинув руки-ветки, она больше походила на неаккуратный крест. Только к рукам её были привязаны разноцветные ленточки. Я понял. Я всё понял. Макушей она могла стать только в детском сознании. В руках он держал оберег, фигуру Макошь – богини судьбы и матери урожая.

- Дочка, а где ты её взяла? - сама сделать точно не могла. Ей никто не рассказывал про богиню.

-Мне её дедушка дал, который меня из леса домой проводил.

- Дедушка? – удивился я.

-Да, старый-престарый такой, смешной. Он ко мне на полянке подошёл, когда ты уехал. Спросил, что я тут делаю. Я и сказала-болею, тятя меня лечиться привёз. А он так посмотрел на меня, говорит: «Как это болеешь? Дай-ка я посмотрю» и наклонился ко мне. Одной рукой лоб мой трогал, а вторую руку на макушку положил. И так мне хорошо стало, тять!  

-Да не болеешь ты совсем, дитё, -сказал он, - ошибся твой папка, наверное, али выздоровела уже. Давай-ка я тебя домой провожу, нечего тебе здесь сидеть.

Взял он меня за руку, и мы пошли. Всю дорогу сказки рассказывал, истории разные про лесных зверят.

Устала я идти, проголодалась, но молчала. Ты же говорил, тять, что жаловаться некрасиво. Вот и шла тихо, а у самой уже ножки не поднимаются.

Посмотрел на меня дедушка и спрашивает:

- Ты, дитя, отдохнуть хочешь?

- Хочу, - остановилась я, - и кушать очень хочется, дедуль. Хоть бы пряничек маленький или яблочко.

Развел руками старик.

-  Не могу я тебя голодной оставить.

Достал он из кармана дудочку, чудную такую – резную, с завитушками, подмигнул мне и давай в нее дудеть. Что тут начало твориться! Сначала растаял снег на том месте, где мы стояли, да так быстро, как весной под солнышком не бывает! Пробилась травка зеленая, цветочки разные, повылезли жучки из-под коры деревьев, полетели бабочки. Так красиво стало и тепло. Упарившись в тулупе, я его прямо на землю и скинула. И тут повсюду появились ягодки – все крупные, как на подбор. Побежала я их скорее собирать, а дедушка сел на пенек, наблюдая за мной, да приговаривал:

- Кушай, деточка, не торопись.

Наевшись, повернулась я к дедушке, утирая рот рукавом и как испугалась. Рядом с пеньком, у ног дедушки, сидел огромный серый волк, как из сказки. Я встала на месте и боялась пошевелиться. Дедушка поманил меня пальцем, да говорит:

- Иди, не бойся, не обидит он тебя.

Я подошла к волку и погладила по голове. Он фыркнул. Я не испугалась, села рядом с ним на землю и гладила.

- Ну что, дите, готова идти дальше? – спросил дедушка, поднимаясь с пенька.

- У меня ножки устали, - захныкала я.

— Это мы поправим, - улыбнулся дедушка и посмотрел на волка. Тот поднялся. Подхватив меня под руки, дедушка посадил меня на спину волка.

- Держись покрепче за шерсть, - сказал он и накинул на меня тулуп.

Я обняла волка крепко за шею. Я ведь еще никогда не каталась на волке, мне было немного страшно. На бычке ты меня катал, на лошадке катал, даже на Гаврюше катал, только я тогда с него упала…

- Да, да, - нетерпеливо перебил я её, - что дальше то, с волком?

- Я рассказываю, а ты меня перебиваешь, - по-взрослому, с укором, посмотрела на меня Васёна, - застегнул он на мне тулуп, поднял повыше воротник и, отвернувшись ко мне спиной, снова загудел. Только в этот раз другую песенку он играл. Попрятались жучки и бабочки, закрылись цветочки и пропала травка. Не успела я моргнуть, а полянка оказалась покрыта снегом, словно и не было тут ничего. Двинулись мы дальше в путь. Ты рассказывал мне историю про серого волка, которому одна царевна, за свое спасение, жаловала красивые ленты.

- А меня волк тоже спас? – спросила я.

- Получается так, - усмехнулся странный дедушка.

- Я тоже могу пожаловать ему ленту? Как царевна?

- Можешь, - кивнул дедушка.

Я выплела ленту из своей косы и повязала волку на шею. Завязала красивый бант и обняла его крепко, на сколько хватило рук.

- Спасибо, что спас меня, - шепнула ему на ухо, а волк запрокинул голову и потерся об меня.

- Добрая ты душа, - сказал дедушка, - чистая.

Не знаю, сколько мы так шли, я уснула. Когда дедушка меня разбудил, мы уже стояли почти у нашего забора. Дедушка снял меня с волка и поставил на землю. Волк потёрся опять мордой о моё лицо и убежал.

- Пока, друг - помахала я ему вслед, - заходи в гости!

- Хорошее ты дитя, - сказал дедушка, - у меня для тебя есть подарок.

И он достал из кармана эту куколку. Дал мне и говорит:

— Это не просто кукла, это оберег. Зовут её Макошь. Береги её, и она будет беречь тебя.

- Спасибо, дедушка, - я взяла куклу в руки и принялась разглядывать.

- Беги домой, дитя, - сказал дедушка и пропал.

Я побежала вдоль забора и увидела тебя.

— Вот чудеса, - я тогда лишь удивленно почесал затылок.

Конечно, этим дедушкой мог оказаться какой-нибудь охотник с собакой, а остальное детская фантазия могла и выдумать. Но я же своими глазами видел волка. И ленту у него на шее повязанную, точь-в-точь как у Васёны. Уж её то он спутать не мог. А может и правда хозяин помог? Вылечил дитя и из лесу вывел? Нужно его благодарить. Как бы там ни было, ребёнок дома, живой и здоровый.

Егерь замолчал, всё ещё смотря в одну точку и рассеянно прокручивая рюмку.

- Дочка выросла, уехала учиться в город, вышла замуж, двоих внучат мне родила. Приезжают теперь иногда к деду, хоть какая-то отрада под старость лет. Не было бы этого, если б не Авдотья. Не могу я ее оставить, родная она мне.

Мужчины молчали, не зная, что сказать.

- Ладно, хлопцы, - хлопнул Михалыч несильно ладонью по столу, - пойду отдыхать, и вам тоже не помешает.

Он отодвинул от себя тарелку с остывшим картофелем, к которой так и не прикоснулся, и поднялся.

- Бать, - несмело обратился к нему Костя, - а что с врачом-то?

- Врач, - глухо повторил Михалыч, - врач приедет завтра утром. Там у селянки дочка на сносях, в ночь должна разродиться, не может он её оставить.

Михалыч бросил взгляд на Авдотью.

- Кто-то рождается, а кто-то умирает. На всё воля Божья, - тяжело выдохнув, Михалыч перекрестился, согнулся в поясном поклоне перед образами и, подбив одеяло Авдотье, аккуратно улегся на краю кровати рядом с ней.

Воронцов толкнул Костю локтем и жестом показал, мол пойдём покурим.

Прямо на крыльца стояла небольшая деревянная лавка, грубо сколоченная и, судя по затёртостям, много повидавшая на своём веку.

- Жуть какая, - подытожил впечатления за весь день Воронцов, - не знаю, как ты, а мне неприятно здесь находиться. Бабку жалко, конечно, но блин…

- Серёг, - перебил его Костя, - я здесь останусь ночевать.

- Зачем? – оторопел Воронцов.

- Я столько лет жил в страхе, был уверен, что она умерла, винил себя за прошлое. А сейчас я вижу её живой. Мне хочется, - Костя закусил губу, - мне хочется попросить прощения, понимаешь?

- Кость, тут такое дело, - растерянно почесав затылок, мужчина потянулся за очередной сигаретой, - я с местной женщиной познакомился, Маришкой. Знаешь такую?

Костя отрицательно помотал головой.

- Ну, не удивлён, она отшельница, в лесу живёт. В общем, сестра она Авдотье, родная. Сегодня вот полдня у неё был. Она говорит, что Дуся не была никогда ведьмой.

Воронцову очень хотелось добавить фразу «как я и говорил», но он прикусил язык. После увиденного сегодня в доме Маришки, знакомства с Вертяком, её историй это было как минимум неуместно.

Костя сидел сгорбившись, опустив голову.

- Я виноват перед ней, - голос его был тихий, едва различимый даже в этой непроглядной тишине, - я хочу попросить прощения, раз мне выдалась такая возможность.

Воронцов понимающе промолчал.

Докурив и не проронив больше ни слова, Костя затоптал окурок и пошёл в дом.

- Правильно. Это прощение нужно не ей, оно необходимо тебе. Всё правильно. Только мне-то теперь что делать?

Первый возможный вариант – плюнуть на всё, зайти в дом и лечь спать. День был длинным и тяжёлым. После такого голова походила на медный таз, по которому ударили ботинком – она ныла и гудела. Но тяжёлая атмосфера смерти угнетала и как он ни старался, не мог заставить себя подняться со скамейки и войти в сени.

Вариант второй – уйти в дом Авдотьи. Там не страшно, теперь это обычный дом. Если Вертяк, конечно, опять не затеет с ним какие-то игры. Кажется, Воронцов ему не очень понравился. Но это мелочи по сравнению с тем, что идти до дома нужно через лес в кромешной темноте. И дело не в страшных сказках Маришки. Воронцов банально плохо запомнил дорогу и мог заблудиться. И опасность там действительно была не иллюзорная – не русалки и лешие его пугали, а дикие звери, для которых ночь время охоты.

Итого, при наличии двух вариантов ни один ему не подходил.

Натянув поглубже тулуп, Воронцов глубоко зевнул, почесал начавшую пробиваться щетину, скрестил руки на груди и, привалившись спиной к стене дома, закрыл глаза.

Глава 9

Проснулся он от сильной боли в затёкшей спине.

- Ооой, - тяжело прокряхтев, Воронцов вытянул сначала ноги, потом руки и только потом выпрямил спину, которая тут же отозвалась глухой болью в пояснице.

Ранние утренние лучи медленно просачиваются сквозь ветви деревьев, рассеивая остатки тумана. Спокойные сосны слегка окутаны утренней прохладой, даря воздуху особый аромат.

Поднявшись, Воронцов сладко потянулся.

- Эх, хорошо.

Дверь дома распахнулась. Кому это не спится в такую рань?

Из дома никто не вышел.

- Доброе утро! – бодро поприветствовал мужчина.

Дверь тут же с силой захлопнулась обратно. Напугал, что-ли?

Дёрнув за ручку со своей стороны, Воронцов распахнул дверь, заглянул внутрь, и обомлел. Авдотья, всё также укутанная в пуховую шаль, медленно шла, придерживаясь за стену. Дойдя до конца небольшого коридорчика, на секунду остановилась перевести дыхание, перехватилась рукой за дверной косяк комнаты и направилась туда.

- Погодите, я вам помогу, - почти выкрикнул мужчина и поторопился за ней.

Не обратив на него никакого внимания, старуха прошла в комнату. Быстрым шагом он пересек коридор, оказавшись у небольшого проёма. Старуха уже успела дойти до кровати и лечь, накрывшись одеялом.

— Вот, шустрая, - удивился он, - может ей что-то нужно.

Осторожно ступая, чтобы скрип старых половиц не разбудил спящих, Воронцов приблизился к женщине. Лица её, по-прежнему завернутого в шаль почти полностью, он не видел.

- Авдотья, - шепотом позвал мужчина, - как вы себя чувствуете?

Она не отвечала.

- Может вам водички принести?

Тишина. Спящий рядом Михалыч открыл глаза.

- Ты чего? – взгляд его очень быстро сфокусировался и стал осмысленным.

- Извините, просто Авдотья вставала, но быстро вернулась в постель. Я думал может воды ей предложить или просто помощь.

- Как вставала? – побледнел Михалыч и подскочил на кровати, - не могла она встать, привиделось тебе, паря.

Удивлённый вид Михалыча немного смутил Воронцова. Да, женщина была глубоко больна и ожидаемо не могла самостоятельно подниматься, но он же своими глазами видел.

- Она на улицу хотела выйти, я там как раз был. Она дверь открыла и потом назад пошла, а я за ней. Только пока дошёл, она уже лечь успела.

- Воронёнок, - вкрадчивый голос Михалыча стал заметно ниже, - она ещё ночью Хозяину душу отдала. Я уж не стал никого будить, до утра терпит. Теперь-то уж некуда торопиться.

Колени подкосились и в голове мысли в секунду разбежались в разные стороны.

- Как… В смысле душу отдала?

Михалыч присел на край кровати и положил ладонь на тело Авдотьи, всё ещё лежащее на боку.

- Отмучалась, родная. Прибрал её Хозяин.

- Погоди, в смысле? – Воронцов упорно отказывался принимать смерть старухи. Склонный верить тому, что видит, он готов руку дать на отсечение, что видел её. Она ходила! Своими ногами! Дверь же она открывала точно? Ведь… да?

— Вот баранья шапка на бараньей голове! – не поворачивая головы, беззлобно сказал Михалыч, - померла Авдотьюшка, что тут непонятного?

Он нежно поглаживал одеяло, под которым лежала покойница и бормотал что-то тихо под нос.

Воронцов молча развернулся и вышел из комнаты. Его охватил горячий озноб. Он ушел на кухню и теперь мерил её быстрыми шагами из одного угла в другой, как загнанный зверь в клетке. В углу на табуретке стояло железное ведро с колодезной водой для питья. Набрав в кружку, Воронцов выпил её, но это не сбило нервный жар и даже дыхание не успокоилось. В его картине мира всё было логично – солнце встаёт на Востоке, это закон. Оно не может встать на западе или не встать вовсе. И это логично. Один плюс один всегда будет два и это закон. Мёртвые не ходят. Совсем. Никогда. И это тоже закон. Но, почему-то в этом чёртовом месте законы либо вверх тормашками, либо не работают вовсе.

Он так и ходил по кухне взад и вперёд, пока в дверях не появился заспанный Костя.

- Что за шум вы с утра пораньше устроили? - он сонно потирал глаза.

Взволнованный Воронцов кинулся было к нему, но вовремя себя остановил и заставил сказать спокойным тоном:

- Извини, что разбудил. Авдотья ночью умерла.

Сон в секунду исчез. Растерянный Костя неотрывно смотрел куда-то за плечо Воронцова, не проронив ни слова. Так продолжалось почти минуту, после чего, абсолютно отрешённым голосом сказал:

- Что ж, это было ожидаемо. Вчера я успел попросить у неё прощения, - Костя сглотнул, - не уверен, что она меня слышала, но я ей всё рассказал - что это мы тогда разгромили дом, как боялся её. И просил прощения. Как думаешь, Серёг, она не умирала, потому что ждала, пока я прощения попрошу?

Он уставился на Воронцова совершенно пустым взглядом.

Тот же, в свою очередь, совершенно не знал, что ему ответить. Он в принципе не знал, что положено говорить в таких случаях. Но очень хотелось поддержать друга.

Положив ему ладонь на плечо, Воронцов постарался придать своему голосу больше уверенности:

- Не знаю, Кость. Знаю только, что люди умирают, так случается. И главное, что ты успел попросить прощения. Ты снял груз с души и дальше можешь жить спокойно.

- Ты прав, - Костя, казалось, немного воспрял духом.

Умывшись и приведя себя в порядок, мужчины без слов, одними перемигиваниями решили не завтракать в этом доме. Обоим было не по себе от осознания, что прямо за стеной лежит труп женщины. Михалыч их не замечал, даже когда они обращались к нему напрямую. Продолжая говорить вполголоса что-то непонятное, он вязал пучки с травами и развешивал их по комнате в одному ему известном порядке, подкрепляя странными пасами руками, перемежая их с поясными поклонами иконам.

- Пойдём, - показал Воронцов головой на дверь.

- Погодьте, - окрикнул их старик из комнаты, - один пусть останется, мне помощь нужна будет.

Воронцов и Костя уставились друг на друга.

- Ты иди, а я останусь, - Костя уверенно взял Воронцова под локоть и легонько подтолкнул к двери, - всё равно я дороги не помню, шел вчера, как в тумане. Ты же помнишь дорогу?

- Да не маленький, найду, я ж первое место всегда занимал по спортивному ориентированию, - неуклюже попытался пошутить он, - заодно к Маришке схожу, сообщу ей. Сестра всё-таки.

- И еды принеси, - Костя оглянулся за плечо, - и водки, наверное.

Воронцов кивнул, попрощался с другом и вышел. Он был ему благодарен, что позволил уйти. Понимал, как другу тягостно в такой обстановке. И сам остался от чувства вины.

Дошёл до деревни достаточно быстро, даже быстрее, чем планировал. Первым делом решил зайти к Маришке, сообщить нерадостную весть. После первого стука, дверь открыли сразу, словно его ждали. Глаза её были красными, заплаканными.

- Привет, студент, - поприветствовала она его, - спасибо, что пришёл. Я уже всё знаю.

Она отошла в сторону, пропуская его в дом.

- Я уже собралась идти, но могу угостить тебя чаем, если хочешь.

- Нет, нет, не нужно. Вы знаете, куда идти?

- Конечно. Мне сейчас нужно несколько дел завершить, а после уж пойду к Дусечке.

- Мне тоже нужно туда вернуться, я обещал. Там Костя приехал, я еды обещал принести.

- Давай через два часа встретимся, - Маришка шмыгнула носом, - объясню, где, поймёшь?

Воронцов понял. Да и понимать там было нечего – от дома Авдотьи, через лес прямо, до раздвоенного дерева. Проще некуда.

- Вертяк, - позвала она зверька. Тот появился у неё над головой, на полке для шляп.

- Пойдёшь с Серёжей, поможешь ему и дорогу покажешь, понял?

- Не, а чего сразу я? Я вроде не рыжий? – Возмутился зверёк, - петуха отправь, всё равно толку от него нету.

- Будешь спорить, спрячу конфеты, - тон Маришки был спокойным, но настолько уверенным, что паршивец тут же спрыгнул на пол и с самым обиженным видом направился к двери.

- Верёвки вьёшь из меня, - ворчал он, - добротой моей пользуешься.

- Идите, - махнула старушка рукой, - с Богом. Через два часа буду ждать тебя там.