Серия «Темная сага»

На берегу несколько человек копошились возле деревянного сооружения, напоминающего небольшую казарму. Внутри помещения прямо по его центру стоял огромный деревянный стол, вдоль которого с обеих сторон тянулись длинные лавки. В углу располагался столик поменьше с водруженной на него газовой переносной плитой, алюминиевыми тарелками, полевыми кружками и другими кухонными принадлежностями, там же хранились пакетики с чаем и разнообразные специи. Эта постройка называлась кухней и предназначалась для прибывших на бухту добытчиков ламинарии, которая произрастала в здешних водах в изобилии. География лагеря представляла собой кухню, стоявшие напротив входа в нее два буксируемых прицепа для рабочих, в каждом из которых жили по четыре человека, и еще один прицеп с противоположной стороны для начальника лагеря, водителя КамАЗа, поварихи и руководителя промысловых работ. Возле времянки всегда горел костер, на котором готовилась пища. Раз в неделю часть работников уезжала в город на сутки для того, чтобы привести себя в порядок и завезти обратно в лагерь все необходимое. Питьевая вода бралась из близлежащего ручья.

Стоит отметить, что время года для промысла было выбрано неслучайно, так как сроки сбора этой водоросли выпадают в период со второй половины мая и заканчиваются в первой половине сентября.

Двое людей, работающих возле кухни, закончили менять пленку на окнах и присели у костра.

— Закуривай, Иван, — сказал старший, протягивая сигарету.

— Олег Сергеич, — Иван подкурил, — скажите, а вы уже давно здесь?

— В смысле? В лагере или вообще занимаюсь этой работой?

— В лагере.

— Да нет. Мы приехали сюда в середине мая, а до нас, если не ошибаюсь, лет двести промысел не велся. А ты приехал только вчера?

— Да, я же пишу диплом о добыче ламинарии. Вот к вам и прислали.

— Посмотришь, как добывают эту чертову водоросль. Знаешь, я занимаюсь этим всю жизнь, поэтому не особо жду завтрашней возни, а вот для тебя, студента, это будет интересно, — он затянулся и выдохнул дым на костер, лицо его было усталым и мрачным.

— Еще хотел спросить вас: а почему здесь добывают водоросль вручную, ведь это довольно трудно?

— Очень просто. Раньше мы использовали драгу, но потом она была запрещена, так как уничтожает микрофлору в месте промысла, вот и приходится канзой, тем более она позволяет вырывать не все водоросли подряд, а достигшие нужного возраста. Когда-то у нас даже был мотобот на базе краболовного с механизированной канзой, но потом он сломался. Денег, естественно, у конторы на ремонт нет, поэтому пользуемся обычными моторными лодками. Можешь называть их катерами.

— Но все же с чего мы завтра начнем? — осторожно спросил Иван. Ему казалось, что собеседник не особо расположен говорить о работе.

— Вообще, мы планировали испытать новый акваланг, я и… — он махнул головой в сторону одного из рабочих, — Михаил Александрович завтра поедем на катере на противоположную сторону бухты, тем более там есть участок, который я хотел бы изучить. Если хочешь, поехали с нами! Поработать еще успеешь.

— Здорово, я буду только рад…

Следующее утро выдалось еще более солнечным, чем предыдущее, но у всех трех рыбаков, готовивших лодку к отплытию, было странное и необъяснимое волнение, при этом ни один из них не хотел в этом признаваться, списывая переживания то на усталость, то на недосыпание.

Закончив погрузку снаряжения в катер, Иван спросил у Олега:

— Вы вчера говорили, что хотели изучить один участок?

— Да, позавчера на противоположном берегу, прямо в подножии скалы, я заметил вход в пещеру, тогда я не смог попасть туда — у меня кончалось горючее…

— А зачем это тебе? — перебил Михаил.

— Опробовали бы там акваланг, а заодно и посмотрели бы, что там внутри.

— Так может, направимся сразу туда? — предложил Иван.

— А что, идея! — подхватил Михаил.

— Хорошо, — сказал рыбак, заводя мотор. — Прыгайте в катер.

До пещеры было около двух километров, и по мере приближения к ней чувство тревоги у всех троих усилилось.

Катер приближался к берегу, на котором возвышалась скала приблизительно пятнадцать метров в высоту, ее подножье окутывала дымка, а на вершине виднелся густой лес. Это была даже не скала, а скорее сопка с каменистыми выступами. Сквозь пелену дымки Михаил разглядел темное углубление на склоне:

— Я ее вижу, поворачивай правее!

Лодка плавно причалила к песчаному берегу, и уже через несколько минут все трое стояли у входа в пещеру.

— Я не знаю… но мне кажется, мы не должны туда идти, не знаю почему, но… — заговорил Иван.

— Да ладно тебе, чего тут бояться? Или у тебя, что… коленки дрожат? — усмехнулся Михаил. Хотя на самом деле он нервничал не меньше, но разве мог он — человек, немало повидавший на своем веку, — при молодом студенте признаться, что ему тоже страшно и он бы с удовольствием убрался отсюда.

— Еще чего! — и Иван первым вошел в пещеру, осветив ее фонарем.

Их взору предстала куполообразная каменная комната примерно восемь на восемь метров, в центре которой находилось небольшое озеро с темной как ночь водой. Несколько минут они блуждали во тьме, пытаясь поймать светом фонариков что-либо интересное.

Осматривая свод пещеры, рыбаки наткнулись на сталактитовый известковый нарост, что свисал над озером и имел довольно причудливую форму человеческой фигуры ростом около двух метров со сросшимися вдоль туловища руками. Изваяние покоилось вниз головой, а с его заостренной макушки в озеро капала вода, причем с таким промежутком, что создавался эффект тикающих часов. Было и подобие лица: большое углубление там, где должен быть рот, вместо носа гладкая поверхность и пустые глазницы. Гримаса, запечатленная на его лике, была вызывающей, словно застывшее в вечном крике порождение больной фантазии. Эта сталактитовая скульптура излучала неприятную энергетику, которую ощущали на себе все трое, больше всего она действовала на Ивана: ему чудилось, что от нее исходит боль, словно это было живое существо, которое страдало и пыталось передать свои страдания другим через свою ауру, ауру боли.

— Надо же, чего только не сотворит природа! — сказал Олег. — У спелеологов принято давать имена подобным изваяниям. Это дух пещеры. Так, что давайте придумаем имя. Ведь мы как-никак первооткрыватели грота, так что имеем право.

— Я думаю, нам лучше убраться, мы ведь приехали сюда акваланг опробовать, а не изучать пещеры, — ответил Михаил, разглядывая озеро.

— А с чего вы взяли, что мы первооткрыватели? — оживился Иван. — Ведь наверняка до нас здесь велся промысел. Я вот, например, слышал, что лет двести назад в этой бухте добывали рыбу, сюда заходили корабли, был даже маяк, но почему-то потом деятельность прекратилась, и толком никто не может сказать почему.

— Я, — Олег достал сигарету и подкурил ее, не прекращая разговаривать, — будучи еще ребенком, прочел интересную книгу нашего местного фольклориста. Если не ошибаюсь, его фамилия Афанасьев. Слыхали о нем? — оба рыбака отрицательно покачали головой. — Так вот, этот Афанасьев был единственным, кто собирал сведения о живших здесь племенах еще до крещения Руси. Кстати, христианство изгнало племена с этих земель и полностью уничтожило их культуру; все, что дошло до наших времен, — это обрывки рукописей летописцев. Но речь не о них, а об истории, которая произошла здесь лет двести назад, и, похоже, кроме Афанасьева никто ее не задокументировал. Хотя, конечно, может это и вымысел.

— Не томи, Сергеич, рассказывай, — буркнул Михаил.

— Здесь, на вершине одной из скал, стоял маяк, и жил в нем только один смотритель, и все было хорошо: суда рыбачили, а маяк указывал им путь в непогоду, пока однажды один корабль в шторм не разбился о рифы, потому что не увидел спасательного света. А знаете почему? — Олег с прищуром глянул на слушателей. — Из-за того, что маяк пропал, исчез, как сквозь землю провалился, и никто не знает почему. Ну и, естественно, эти места стали считаться проклятыми и люди здесь не появляются.

— У меня аж мурашки по коже от твоих бредней, — сказал Михаил, подозрительно озираясь по сторонам.

— Но я это не придумал, прочел книгу еще в детстве, у меня бабушка была библиотекарем, брала меня на работу, вот там я и зачитывался, в основном фольклором. Кстати, про племена, которые изгнали, — они поклонялись каким-то человечкам…

— Вы лучше сюда поглядите! — Иван стоял у края озера, освещая тусклым светом воду.

Подошедшим рыбакам предстало странное зрелище: на расстоянии нескольких сантиметров от поверхности воды вглубь шла вырубленная из камня лестница. Выполнена она была довольно неумело: очень неровная поверхность ступенек, которые тянулись на всю ширину озера. Создавалось впечатление, что лестницу сотворила сама природа.

— Интересно, куда она ведет и кто тот мастер, что ее выточил?

— Предположим, — Михаил любил строить предположения, — это осталось после тех племен, о которых ты рассказывал. Вероятно, мы сейчас на вершине какой-нибудь башни, которая с течением веков заполнилась водой или… ну, не знаю, вход в жилище.

— Короче говоря, — сказал Иван, — остатки древней культуры.

Тем временем погода постепенно начала ухудшаться. С востока пришли дождевые тучи, которые своей мрачной синевой заполонили небо и напустили огромные тени, что медленно ложились на сопки и древние леса. Царившая до этой поры идиллия стала терять великолепие, казалось, природа начала выпускать своих хтонических демонов. Первый демон скрыл солнце и окутал приглушенными тонами море, поля и леса. И даже сам воздух будто потемнел. Другой демон, подняв сильный ветер, заставил деревья кланяться себе, и в шуме листвы послышались голоса древности. Демон воды всколыхнул воды бухты и моря, устроив шторм: огромные волны, словно адские создания, бегущие с глубины, забились о склоны утесов. С неба пошла мелкая морось, неспешно перерастающая в град. Овраги и ямы в лесах заполнялись дождевой водой, образуя новые болота.

На кухне сидели только два человека — руководитель промысла Котов Геннадий Сергеевич и водитель КамАЗа Алексеев Юрий Павлович. За окном бушевали проливной дождь с сильным ветром. Обычно в такую погоду, когда работа на бухте была невозможна, они играли в карты, потягивая пиво.

— Ты точно уверен, что с ними ничего не случится? — начал разговор Алексеев, сделав первый ход дамой пик.

— Ну сколько раз тебе повторять? Мы же договорились с Олегом: если начнется непогода, то они укроются в пещере, к которой отплыли утром, и переждут там. Кое-какая провизия у них есть, — Котов отхлебнул пиво, недовольно поглядев на оппонента.

— Слушай, а новенькая повариха все-таки ничего. Как думаешь, сколько ей лет? — Алексеев заулыбался, обнажив свои зубы, половину из них составляли металлические протезы, переднего верхнего вообще не было, все остальные пожелтели.

— Ты себя в зеркале-то давно видел, а… Юра? — грозно произнес Котов, отбив карту.

— Да ладно тебе, Сергеич, мне же просто интересно.

— Наверно, около двадцати пяти.

— Ух ты! Самое то!

— Чего «самое то»? Тебе-то сколько? — он еще более злобно глянул на шофера, который уже начинал хмелеть.

— Ровно сорок. Можно сказать, в самом расцвете сил, — и он гордо сдвинул свою кепку набок.

— Только попробуй мне тут учудить, вмиг вылетишь с работы. Понял?! — Котов крепко сжал руку в кулак, глядя прямо в глаза Алексееву.

— Пошутил я, успокойся, — шофер тут же сделал серьезный вид, пытаясь показаться трезвым, но получалось у него с трудом.

Недовольство начальника было вызвано неспроста — Алексеев отличался скверным характером, любил выпить, вечно ввязывался в неприятные истории, но при этом постоянно выходил сухим из воды. Коллеги старались с ним не связываться. Единственным, кто не опасался его, был Котов. Во-первых, потому что он руководил работами добытчиков, а во-вторых, если чье-то поведение становилось неприемлемым, то благодаря своей недюжинной силе он мог усмирить любого, как уже случалось неоднократно.

Михаил окунул руку в озеро, а затем обернулся к стоявшим за спиной рыбакам:

— Вода комнатной температуры. Странно.

— Ну и что ты предлагаешь? — спросил Олег.

— Неизвестно, сколько еще будет стоять такая погода, а делать все равно нечего. Я предлагаю опробовать акваланг прямо здесь.

— Вы что, хотите погрузиться в озеро? — встревожился студент.

— Да. Если это на самом деле остатки какой-то культуры, то там, на глубине, можно найти много чего интересного. Кроме того, это озеро может вести к другой пещере.

— В принципе, можно так сделать, но с условием, что ты не будешь заходить слишком глубоко: погрузись на пару метров, освети фонарем дно, и все.

— Хорошо.

— Плохое предчувствие у меня, — сказал Иван и повернулся к выходу из пещеры, за которым бушевали ветер с дождем.

Примерно через двадцать минут Михаил, одетый в водолазный костюм, стоял на первой ступеньке подводной лестницы. Что-то манило его туда, у него появилось ощущение, что он прожил всю свою жизнь только ради этого момента, ради погружения в воды таинственного озера, которое могло скрывать все что угодно. Его мысли оборвала очередная капля, упавшая в воду с головы страшной скульптуры.

— Итак, — сказал Олег, — помни: спустишься максимум метра на четыре, даже если увидишь что-то примечательное — долго не задерживайся, потом решим, как поступать.

— Я все понял, — закрепив на лице водолазную маску, Михаил стал медленно спускаться по скользким ступенькам.

Вода была прозрачной, и никакая, даже мелкая рыба в ней не водилась. Сойдя вниз примерно на полтора метра от поверхности, он направил фонарь перед собой, и луч света ушел далеко вперед. Осветив все пространство вокруг, он увидел лишь темную бездну и лестницу, чьи ступени тянулись вдоль по обе стороны, и сколько он ни всматривался вдаль, так и не разобрал, где же они заканчиваются. Продолжая осторожно спускаться, Михаил решил посмотреть наверх, дабы определить, как далеко он зашел. Каково же было его удивление, когда свет опять улетел в бездонное пространство. В этот миг он понял, что над ним нет никакого выхода. В подводной тишине было слышно, как быстро застучало сердце. Чтобы прийти в себя и не паниковать, он какое-то время пролежал на лестнице. Немного успокоившись, Михаил стал карабкаться вверх. Перед глазами мелькали отвратительные покрытые илом ступеньки, и больше ничего, кроме них. Когда прошел около десяти метров, его посетила мысль, что внутри скала залита водой и он пробирается к ее вершине и что при спуске он отклонился в сторону, а выход остался позади. Вглядевшись в нескончаемую мглу, он решил, что лестница уходит в никуда, а значит, нужно попытать счастья и вернутся обратно. Медленно скользя вниз, Михаил почувствовал приступ паники, он видел себя как бы со стороны — один в мрачной бездне, без надежды на спасение. Он жалел, что решил спуститься в озеро, оно заманило его и подарило вместо интересных тайн лишь ощущение скорой гибели, ведь кислород неумолимо заканчивался. Но вдруг его нога уперлась в илистое дно. Это было странно, ведь наверх пройдено около десяти метров, а при спуске около пяти, но теперь его ничего не удивляло.

Но оказавшись на дне, водолаз увидел перед собой другую лестницу, которая быстро двигалась прямо на него… секунда… и ступени сомкнулись…

ГЛАВА II

Они стояли на песчаном берегу возле пещеры.

Иван взглянул на часы:

— Ровно двадцать три ноль-ноль.

Олег после очередной неудачной попытки связаться с лагерем присел в катер и задымил последней сигаретой:

— Или он погиб, или нашел еще один грот и не может выбраться оттуда.

Приблизительно за час до их разговора сильный ветер и дождь закончились, но небо все еще было захвачено тучами. Олег обратил внимание на густой туман, который стал постепенно окутывать противоположный берег, где находился их лагерь. Бело-молочная дымка спускалась с туч и концентрировалась только на одном участке бухты, словно там родилась огромная воронка, затягивавшая в себя небо.

— Странно. Почему туман сгущается только там? — Иван пнул небольшой камень, который улетел в воду.

— Наверно, это… — Олег не успел закончить фразу, из пещеры раздался громкий протяжный крик.

— Это еще что?

— Может, Михаил?

— Но это, по-моему, не человеческий голос.

— Если честно, мне не хочется туда заходить, но вполне возможно, это все же Мишка, — Олег не спеша, крадущейся походкой приблизился к пещере и застыл у входа, вслушиваясь в пустоту. Со стороны озера доносился еле улавливаемый слухом звук, больше похожий на скрежет. Рыбак медленно вошел в каменную комнату и, включив фонарик, огляделся по сторонам. Вроде бы ничего не изменилось, но все же что-то было не так, не хватало одной важной детали. Звук стал немного громче, на этот раз он был сродни мычанию. Невольно в голове Олега возникла ассоциация: он представил морского котика, которого забивают насмерть, предварительно надев ему на голову целлофановый пакет. Однажды он видел документальные съемки норвежских рыбаков, где показывалось, как они расправляются с этими животными. Протяжный вой, отражаясь от стен пещеры, становился все громче и безумней. Рыбак решил, что если задержится здесь хотя бы на минуту, то наверняка сойдет с ума от ужаса. Олег понял, что источник звука находится над озером, и тут же сообразил, что именно привело его в замешательство: перестала капать вода с макушки пещерной скульптуры. В тусклом свете он разглядел, как голова этого изваяния медленно поворачивается из стороны в сторону, открывая при этом рот и как бы хватая воздух.

— Вот черт!!! — закричал Олег и, развернувшись, побежал прочь.

В это время основание скульптуры дало трещину, и, сорвавшись с каменного свода, она рухнула в озеро, окатив рыбака водой.

— Черт!!! Заводи катер!

Не задавая вопросов, Иван со всей силы дернул шнур мотора, раздался звук работающего двигателя, и лодка отчалила от берега. На мгновение рыбаки решили, что спасены, но отойдя от суши всего метра на три, катер на что-то напоролся дном, и от резкого скачка Олег выпал за борт, а Иван ударился головой о корпус лодки.

Над поверхностью озера уже показалась голова известкового чудовища, оно медленно выбиралось из воды по каменным ступенькам. Его голова при каждом движении запрокидывалась назад, оно так же продолжало хватать ртом воздух, издавая мычащие звуки. С его торса стекала отвратительная жижеобразная масса — известь вперемешку с водой и какой-то слизью. Когда оно вышло на сушу, все его тело ниже пояса превратилось в подобие юбки, которая образовалась благодаря стекающим потокам мерзкой жидкости.

Студент очнулся в катере с заглохшим мотором, а на песчаном берегу ожившая скульптура уже расправлялась с Олегом. Она схватила его своими подобиями рук и подняла так, чтобы их взгляды встретились. Затем создание рывком прижало рыбака к себе, от чего его лицо врезалось в лик скульптуры. Его голова полностью вошла в известковую голову существа, а после оно втянуло Олега в себя целиком. Было видно, как человек пытается выбраться из спины изваяния — оттуда вырвалась его рука с растопыренными пальцами, затем показалось и лицо. Создание развернулось спиной в сторону Ивана. От этого зрелища студент почувствовал, как подкашиваются его ноги.

— Помоги мне!!! Оно сильно обжигает!!! — кричал Олег, и на самом деле его лицо покрылось ожоговыми пузырями.

Спустя мучительное мгновение Олег и скульптура превратились в однородную массу, которая напоминала огромный мешок. Вид известкового монстра на фоне склонов скал и сумрачного неба, а также понимание того, что внутри твари находится еще живой Олег, свели Ивана с ума — в его мозгу сработал защитный механизм, и он стал мыслить как пятилетний ребенок. На берегу вместо отвратительной массы уже стоял камень. В центре этой структуры с трудом различались застывшие черты человеческого лица, на которых замер ужас. Теперь это изваяние будет вечно покоиться на песке и омываться морем.

Но и самому Ивану оставалось жить недолго: уже через несколько секунд что-то сильно толкнуло дно катера и студент, еле удержавшись, чуть не выпал за борт. Затем произошло еще несколько толчков, и со всех сторон внутрь лодки хлынула вода…

ГЛАВА III

Стрелки часов перевалили за полночь. Дождь и сильный ветер закончились, и работники, уставшие сидеть в своих тесных временных жилищах, решили провести время на свежем воздухе вокруг костра, попивая пиво и обсуждая насущные вопросы. Единственным, кто чувствовал себя беспокойно, оставался руководитель промысла Котов. Ему не давал покоя вопрос: почему отсутствовала связь с тремя работниками, отплывшими утром, их сотовые телефоны оставались недоступны, на вызовы по рации они не отвечали и сами связаться не пытались?

— …и когда КамАЗ заглох, я открыл задний борт и громко им крикнул: «Товарищи, мы никуда не едем, так что выходим естественным путем», — закончил свой рассказ Алексеев под громкий хохот рыбаков.

— Забавная история, — произнесла повариха. — Может быть, кто-нибудь расскажет что-то пострашнее?

— Ты хочешь немного побояться? — спросил один из рабочих, поднеся бутылку к губам.

— А что такого?! — весело засмеялась она. — Ночь, мы вдали от цивилизации, кругом дремучий лес, почему бы и не вспомнить всякие страшилки?!

— Я знаю одну историю, — вновь отозвался рабочий. — И это не страшилка, а правда.

— Так расскажи, Дима! — подхватил другой работник. — Ты, наверное, хочешь поведать о своем дяде?

— Хорошо, я попытаюсь рассказать вкратце, чтоб не слишком всех утомить, — он вновь отхлебнул пиво. — Мой дядя работал сторожем на дачных участках…

Дмитрий не был хорошим рассказчиком, он часто запинался, терял суть истории и постоянно связывал слова между собою отборной бранью. Суть байки была в том, что в районе дачных участков завелся медведь, который по ночам забирался на пчелиные пасеки и разрушал их, добывая тем самым мед. Разумеется, местным жителям пришлось принимать меры. Вначале ими был вызван отряд егерей, но все попытки охотников поймать зверя потерпели неудачу, они не смогли подкараулить его на пчелиных угодьях и не смогли отыскать медвежью лежку, да и вообще после прибытия ловцов медведь прекратил покушаться на улей и на какое-то время о нем было забыто.

Приблизительно через месяц, когда разговоры о звере улеглись, он появился вновь. Однажды ночью на проселочной дороге медведь напал на одну подвыпившую компанию и задрал двух человек. Девушка, которая была там и видела, как зверь загрыз людей, попала в психиатрическую больницу. И тут снова начались поиски. Бригады добровольцев совместно с отрядами егерей и милиции прочесывали леса вокруг, но тщетно. Через неделю дядя рассказчика, работавший сторожем на этих участках, решил в одиночку отправиться в лес и застрелить хищника, ведь он вырос в уссурийской тайге и когда-то промышлял охотничьим ремеслом. До сих пор никто не знает как, но все же в течение трех дней и ночей этот человек выследил и убил зверя и снял шкуру с него прямо в лесу.

— Да, в те дни мой дядя был настоящим героем, — хвастался Дмитрий, отхлебывая хмельной напиток. — После того как он уничтожил зверя, люди могли без опаски выходить из домов и гулять по лесу. О дядьке даже сделали телерепортаж, как сейчас помню, он назывался «Гроза людоедов».

Кто-то из слушателей хихикнул, на это Дмитрий скорчил гримасу и произнес:

— Но это еще не все. Потом начались странности в поведении дяди, ему постоянно снились кошмары, — теперь он начал рассказывать, не употребляя брани, и без запинок, — часто стала болеть голова, его сон сильно нарушился, он все время пребывал в нервном напряжении. Однажды, выпивая со своим приятелем, он рассказал ему о случае, произошедшем в лесу на третий день, точнее ночь, поисков зверя. И взял с друга клятву, что тот никому об этом не расскажет, а иначе его примут за сумасшедшего.

— Но он все же не сдержал клятвы! — с интересом произнесла повариха и тоже отхлебнула из бутылки.

— Да, но рассказал он это только одному человеку — мне. В общем, ночью, сидя у костра так же, как мы сейчас, мой дядя услышал мелодичный свист, который доносился из глубины леса. Он не мог понять, кто его насвистывает: то ли человек, то ли животное? Но эта мелодия была настолько завораживающей, что он, взяв фонарь, направился к источнику звука. И после недолгих ночных хождений вышел на не замеченную им ранее тропинку, хотя знал этот лес очень хорошо. Дорожка быстро привела его к опушке, где несколько деревьев росли по окружности, ну то есть как бы хороводом. Их кроны были переплетены между собой и составляли подобие купола. Именно оттуда, из центра этой беседки, и доносился свист. Но под светом фонаря он никак не мог разглядеть, кто же там прячется.

— И что, ему не было страшно? — спросил Алексеев.

— Я же сказал, свист заворожил его. Он протиснулся между деревьев и увидел… как бы это сказать… это было существо, но вот вместо ног у него росли корни дерева, что постоянно шевелились. Тело вроде как человеческое, только древесного цвета, а вот физиономия… что-то между оленьей мордой без носа и человеческим лицом. Из головы росли ветки, которые упирались в кроны деревьев.

— А откуда исходила мелодия? — спросил Котов, который уже отвлекся от своих мыслей и заинтересовался рассказом.

— Леший играл ее на флейте, сделанной из ветки.

— Почему ты назвал его лешим?

— Так его назвал дядя, и у них даже состоялся небольшой диалог. Он спросил создание, кто оно, на что то ответило, что оно дух леса и люди называют таких, как оно, лешими, а еще это существо сказало, что медведь является чем-то вроде домашнего животного для лешего, как для нас кошка или собака. И это он послал зверя убить тех двух людей, так как оба они были братьями, детьми одной женщины, которая очень давно заблудилась в этом лесу, а дух указал ей направление, чтобы она выбралась. Но за свою услугу потребовал от нее дар.

— Какой? — поинтересовалась повариха, крепко прижавшись к Алексееву: ей становилось страшно от такой сказки.

— Совершенно незначительный. Она должна была прийти через три дня ночью в лес, сплести ему венок из веток и оставить его где угодно: на земле, на дереве; он сказал ей, что найдет его. Но… то ли она боялась вернуться в лесную чащу, то ли не восприняла всерьез этот наказ, но обещания своего не выполнила. Хотя лесной дух предупреждал ее, что в случае невыполнения договора заберет двух ее сыновей. Которые, кстати, тогда еще не родились. Леший велел дяде утром убраться из леса и не трогать хищника. На что тот согласился. Как он дошел обратно к своему костру, дядя не помнил, но утром он потушил пламя, собрал рюкзак и направился по направлению к главной дороге. И вот тут-то и произошло самое ужасное. На своем пути он встретил медведя — столкнулся с ним нос к носу. Возможно, зверь и не хотел нападать на него и это банальная роковая случайность, но в тот миг охотник забыл о своем обещании и выстрелил зверю прямо в сердце, убив его. Что сделано, то сделано, и поэтому он снял шкуру с медведя, чтобы доказать людям смерть хищника. Поначалу он опасался, что леший начнет мстить всем живущим в этой местности, но потом понял, что тот хочет добраться только до него.

— И в чем это выражалось?

— После этого дядя стал постоянно слышать свист, мелодию, которая звала его в лес, она была настолько притягательной и манящей, что он еле сдерживался. Доходило до того, что по ночам он привязывал себя к кровати, чтобы не пойти на эти звуки во сне.

— Да, напоминает истории об Одиссее и сиренах, — сказал Котов.

— Но свист преследовал его и днем, и ночью. Так продолжалось около месяца, пока однажды люди не заметили, что он не выходит из своего домика; еще через некоторое время его приятель, которому тот и рассказал обо всем, пришел к нему и постучал…

— Дверь, естественно, оказалась не заперта.

— Да, и в доме тоже никого. Только записка на столе. В ней говорилось, что он больше не может сдерживаться и отправляется в лес на эти таинственные звуки. Он понимал, что живым из леса не выйдет, и попросил разыскать его тело, чтобы его похоронили по христианским обычаям.

— И что же было дальше?

— Ничего. Его искали очень долго, но так и не нашли, даже собаки не могли взять след. Было решено, что у дяди поехала крыша, на том следственно-розыскные мероприятия и закончились. Так никто и не узнал, что с ним произошло в лесу после исчезновения.

Подвыпивший Алексеев решил было обвинить рассказчика во лжи, но первым делом он оценил физические возможности оппонента и понял, что если доведет дело до драки, то не справится. Кроме того, у Дмитрия к шоферу имелись свои счеты, поэтому, чтобы не гневить судьбу, Алексеев принял оптимальное решение — отправиться спать.

— Всем спокойной ночи, — негромко произнес он и побрел к буксируемому прицепу.

Генератор, работающий на бензине и питавший лагерь светом, стоял рядом с его балком. Приближаясь, он слышал знакомый неприятный гул и уже собирался забраться в кунг, как ощутил позыв изнутри. Конечно, можно было сходить в туалет прямо здесь, но оглянувшись, он увидел, что находится всего метрах в десяти от костра, где сидела нравившаяся ему повариха. Поэтому, дабы не создавать о себе неприятного впечатления, он отправился в лес, к счастью до него было буквально метров пять. Забравшись подальше в кусты и сделав свое дело, он ощутил новый позыв, но теперь в желудке. С такими серьезными намерениями он решил пройти еще дальше в лесную чащу, чтоб его наверняка никто не увидел. Темные заросли встретили Алексеева неприятными прикосновениями мокрых веток. Тут он разглядел тропинку, которая вела вверх по склону, на удивление она была довольно широкой и относительно гладкой, ее покрывал слой мокрых осенних листьев. Поднимаясь все выше, он ощутил, как ноги его заскользили по листве, точно по отполированной дороге.

— Эй! Хватит смеяться, я бы посмотрела на тебя в такой ситуации, — захохотала она.

— Ладно, ладно, просто… видела бы ты себя со стороны…

Неожиданно на середине реки появился медведь. Он выскочил из лесной чащи и настиг девушку слишком быстро. Его морда была измазана красной глиной и напоминала маску убийцы, он был голоден и хладнокровен. Беспощадно он прижал Лиану к потоку воды и принялся отрывать от нее по кусочку. Дикость ситуации ударила Дмитрия в сердце, он уловил, как оно разрывается от ужаса. Самым страшным было осознавать свое бессилие. Что он мог сделать? Сначала он кричал на медведя, пытался отпугнуть его шумом, это не помогало. Тогда он нашел большую и тяжелую ветку, но, возможно, девушка уже была мертва. Наносимые им удары не тревожили зверя, он методично поедал свою добычу. Когда кровь перестала течь вместе с потоком, а из-под лап медведя плавно уплыла кисть ее руки, Шихов упал на колени. Это было ее последнее утро.

— Мама! Мама! Наконец-то, — ее сын подбежал и бросился к ней в объятья. — Мы с папой тебя заждались!

— Ты помнишь? — он стоял рядом, держа ее за руку, человек, которого она всегда любила.

— Да, — слезы нежно скатились к уголкам губ. — Я все вспомнила.

— Все в порядке, — ответил он. — Здесь забывается плохое, теперь мы можем начать нашу жизнь сначала.

За его спиной лежали земли, устланные фруктовыми садами, высокими пальмами, красивыми пляжами и манящими ароматами безмятежности. Это была та самая страна, где можно искупаться в потоках теплого ветерка, окунуться в прохладное и некогда забытое море, пройтись под летним дождем и сделать все то, чего так хотелось.

— Пойдем, мама! — сказал малыш, прижавшись к ней.

— Да, действительно, — подтвердил он, — нам пора.

Они направились по травяной дорожке в дивную страну, но вдруг Лиана остановилась и обернулась назад. Там, внизу, над ее телом рыдал Дмитрий, ужас потери опустошил его, заполнив сердце вакуумом.

— Не надо, не плачь. Только теперь я обрела покой. Все будет хорошо. Я всегда буду рядом, и… обещаю, мы обязательно встретимся с тобой.

Медведь не тронул Шихова; игнорируя человека, он неторопливо удалился в лес. Дмитрий поднял ее тело из бурлящих вод и направился вверх по склону; когда слезы исчерпали себя, настало время похорон. Не чувствуя усталости, он взобрался на вершину опушки и положил тело Лианы посередине небольшого островка, освобожденного от кустов и деревьев. И вновь траур опустился на землю, он оплакивал ее в тишине, среди безмолвия и равнодушия, здесь не было пламенных речей и скорбящего неба над головой, только лес и вечный листопад. Земля была твердой, точно бетон, но несмотря на это кинжал справился с ней; если на пути лезвия попадались камни, Шихов вырывал их пальцами; даже когда кровь струилась по его разбитым рукам, он все равно не останавливался. А когда он положил ее тело на дно и засыпал землей… пошел теплый дождь.

ГЛАВА VI

По пути к амфитеатру Штейгер встретил старого человека, что сидел на самом краю скалы, жадно всматриваясь в каждую деталь представшей перед ним картины. Леса, трава, облака — все вызывало в старике неподдельный интерес. Монах подошел к нему.

— Почему ты так смотришь на все это? — спросил Штейгер.

— Слуги Кракатау продержали меня прикованным к каменной стене, наверное, сотню, а то и две сотни лет. Я был абсолютно обездвижен и все это время видел только длинную трещину в противоположной стене. Я могу описать ее глубину, каждый штрих, каждую неровность этого рисунка. Они отпустили меня на один день, и завтра я опять вернусь в свою темницу, но до тех пор я наслажусь этими видами, все последующие годы я буду вспоминать этот день и жить им, — ответил старик.

— Зачем? Для того чтобы через сто лет прийти к такому же дню?

— Но это мое наказание, что я могу поделать? — он отвернулся от монаха, вновь обратившись к пейзажу.

— За что же они так наказали тебя? — спросил Штейгер.

— Вы знаете, с чем у меня ассоциируются красные розы? При виде них я вспоминаю войну. Не важно, где и когда она была, место и время не имеют значения. Имеет значение то, что враг пришел в наш город. В этом городе я работал врачом-акушером. Нетрудно догадаться, что было дальше: солдаты изголодались по женщинам… а через два-три месяца беременные стали приходить ко мне. И их было много. Они не хотели носить в себе эту дрянь, они так и говорили: «Если вы не поможете мне, то я помогу себе сама». И тогда заработал мой абортарий — галерея выскабливаний и кюреток. Они приходили каждый день. День за днем, их были десятки, сотни… Я, как мародер, вытаскивал их детей оттуда, а ведь у малышей, возможно, уже сформировано сознание, а может, и нет. И знаете что? Примерно после двухсотого плода я стал видеть, кем бы стали нерожденные, если бы родились. До сих пор чувствую эти внутренние запахи материнства, до сих пор вспоминаю о необычной акустике в больничном подвале.

— Ты исповедуешься, старик, или хвастаешь проделанной работой?

— Я беспристрастен, — ответил грешник. — Но было так странно наблюдать, как несостоявшегося учителя фехтования выкинули на корм собакам или как к ногам повитухи с морским хлюпаньем падает великая актриса. На такой стадии жизни между ними не было различий, преступники и ученые валялись в тазиках с водой на кафельном полу и валялись на заднем дворе больницы, их было так много, что даже мне становилось не по себе. Но местные псы растаскивали добрую часть этих великих умов, стоит признать, что порядочных ублюдков среди плодов тоже хватало. Хирургический аборт — это власть, которая перекраивает историю.

— И тогда ты посчитал себя…

— Да, да, — распалился старец. — Именно, когда-то я внес существенную лепту в жизнь общества, может, тем самым я предотвратил новые войны, следовательно я не акушер-убийца, а благочестивый святой.

— А как же учитель и актриса? — спросил Штейгер.

— Мне жаль их, но не забывайте: оскверненные матери сами не пожелали их рождения. Солдаты убили мужей этих женщин и надругались над ними. Кто разглядит в этом море дерьма десяток детишек, что могли бы привнести в мир что-то прекрасное?

— И ты считаешь себя великомучеником?

Старик не ответил.

ГЛАВА VII

— Я сдержал слово, — Владыка поднялся с трона. — Двенадцать душ Авелиона обрели покой. Вопрос в том, что же делать с тобой.

— Лиана… она… — Дмитрий опустил голову.

— Да, мои шпионы докладывали о том, что случилось. Ты, наверное, хочешь знать, не я ли инициатор ее гибели?

— Я хочу это знать, — он поднял тяжелый взгляд на повелителя, даже Кракатау увидел в этом взоре угрозу.

— Нет, произошедшее с ней — это стечение обстоятельств, никто не виноват в этом. Но сейчас вопрос о тебе, я не буду говорить лишние слова: сразись с человеком из своего мира, убей его в смертельном поединке, и я дарую тебе освобождение, ты вернешься в свой мир.

— А если я откажусь? Ты отправишь меня в Святые земли? — воскликнул Шихов.

— Я не могу этого сделать, — усмехнулся Владыка. — Ты попал сюда не за грехи. Не хочешь драться? Хорошо. Оставайся здесь до самой смерти, броди среди умирающих, слушай их стоны и жалобы ежечасно.

— Это глупая и банальная история. Ведь так? — безучастно произнес Дмитрий, апатия сковывала его все сильнее и сильнее.

— Они все банальны, друг мой, — ответил Кракатау.

Будущий бог вышел навстречу солнечному свету из-под тени врат, что служили главным входом на арену амфитеатра. Черный костюм, берет и новые два палаша — постоянные атрибуты Гильдина — не покидали его с первых и до последних дней, проведенных в аду. Он приветствовал уродливую публику лезвием, поднятым над головой. Толпа ликовала, ее зверское любопытство уже достаточно напиталось предыдущими боями, теперь она ожидала финального поединка, ведь это было начало церемонии посвящения человека в бога, далее она продолжится обильными возлияниями и оргиями. Приветствующие крики и торжественные возгласы тысяч существ слегка опьянили Виктора, он проникся волнами эйфории, которые подхватили его над адовым плато и вознесли над стадионом; его уже восхваляли как властелина мира. Зрители нравились ему; безусловно, они заслуживают награды. Но где же он? Нужно скорее победить недостойного противника, стереть с лица земли это ничтожество…

Шихов вышел на арену с японским мечом — катаной. Даже несмотря на измотанный вид, грязную одежду и предсказанное поражение этому игроку, зрители не решились высмеять его: от Дмитрия веяло странной апатией и злобой. Он твердо ступал по камню и дошел до середины арены, ни разу не взглянув на Кракатау, который сидел в величественной ложе, и не удостоив взглядом Гильдина, что задело подполковника.

Они встретились в центре площади для бойни. Толпа замерла в едином вздохе, она хотела слышать каждое слово соперников.

— Зря ты появился здесь, — сказал Виктор. — Надо было умереть в своем мире…

— Нашем мире, — Шихов не боялся смерти, гибель Лианы сделала его другим человеком, что-то изменилось… не только для него, для всех. — И… может, не только я, но и ты…

— Довольно! — закричал Гильдин. — Я хочу начать бой прямо сейчас!

Виктор обрушил на противника оба палаша, Шихов выставил перед лицом меч, задержал удар, отскочил в сторону и опустил оружие вниз. Гильдин, спотыкаясь, слегка пробежал вперед, тем временем Дмитрий уже оказался у него за спиной, он хотел вонзить катану в затылок бойца, но подполковник резко повернул торс назад и отбил удар защитной дужкой клинка. Публика взревела, нарушая тишину громким ором.

— Я недооценил тебя, — ехидно произнес Виктор.

Дмитрий вознес меч над головой и с размаху обрушил лезвие к ногам противника. Проворно Гильдин отскочил назад, увернувшись от холодной стали. Не мешкая, он вскинул руку вперед и прорезал острием палаша руку Дмитрия. Шихов успел отбить этот клинок, пока он не нанес ему более серьезных увечий, тогда последовал второй удар, но и он пришелся на лезвие катаны. Искры, рожденные от столкновения двух мечей, вызвали еще большее ликование монстров. Вопреки ожиданиям зрителей Дмитрий оказывал сопротивление, и это нравилось им.

Кровь потекла на камень, рисунок из красных капелек пополнялся новыми мазками с каждой секундой, его художники не собирались останавливаться.

— Это всего лишь рука, — оскалился Виктор. — А сейчас будет тело.

Подполковник бросился к Шихову. Комбинация из нескольких сложных приемов сперва обескуражила Дмитрия, он не успел вовремя противостоять нападению, но когда Гильдин сомкнул палаши в виде ножниц и лезвия почти что прикоснулись к его горлу, Шихов упал на спину и нанес удар по ногам подполковника. Теперь они оба лежали на земле.

— Черт! — Гильдин схватился за голень, кровь сочилась сквозь пальцы подобно мясу, что торопливо выходит из ручной мясорубки. Он посмотрел на Владыку, лицо повелителя не выражало никаких эмоций.

— Ну что, доволен? — крикнул Шихов.

— Конечно, взгляни на себя! — натянутый смех искажался болью.

Дмитрий притронулся к груди и посмотрел на ладонь: в теплую ложечку набралась красная жидкость. Серия ударов Гильдина не прошла даром, теперь Шихов был изрезан и истекал кровью, ему оставалось всего несколько минут, минут бесславия либо…

— Кусок дерьма! — хотя его нога и получила серьезную травму, но он нашел в себе силы подняться и ударить Дмитрия ботинком в лицо.

Монстры хором потребовали смерти оппонента: полумертвый человек вызывал в них неприязнь, они видели в нем слабость, а это удел жертвы, но не палача.

— Кто ты такой, ты всего лишь чертов директор библиотеки! — он пнул Шихова по ребрам. — Это же надо! Директор библиотеки чуть не отрезал мне ногу! За это ты поплатишься своими ногами, а потом руками! — Гильдин поднял с земли свое оружие и, замахнувшись, подбежал к лежащему противнику.

— Не бойся его, — произнес Авелион.

— Мы всегда будем с тобой, — сказала Лиана. — Тебе осталось сделать последний шаг на пути к победе, мы верим в тебя…

— Последний шаг, — повторил Авелион.

— Последний шаг, — сказал кто-то, кто был ему дорог, кто-то из далекого прошлого.

Шихов убрал руку, и в то же мгновенье палаш ударил в это место. На последнем издыхании Дмитрий поднялся с земли, ловко прислонил лезвие катаны к животу Гильдина и сделал шаг вперед. Подполковник упал на колени; последним, что он испытал, было глубокое разочарование; кровь, хлынувшая из его тела, смыла последние надежды на обретение божественности. Шихов развернулся и с размаху отрубил голову Гильдину. Бой был окончен. Разочарованный Кракатау покинул царственную нишу.

Под оглушительные овации Дмитрий опустился на землю. Несмотря на смертельные раны, он все равно был победителем. Зрители восхищались им, красочный дождь чудесных цветов обрушился на арену, грандиозное ликование пронеслось среди тысячной толпы. Испытывая дикие боли в груди и теряя сознание, он смотрел на густой листопад, что окружил его: надо же, а ведь Лиана умерла в подобном месте. Но боль прошла, солнечный свет стал более нежен, запах цветов стал более глубок, шум толпы постепенно стих, и осталась лишь узкая тропка, что вела куда-то, а затем… затем на землю опустились сумерки.

ГЛАВА VIII

Кракатау удалил слуг и остался один. Ликования толпы и бури эмоций гремели где-то за пределами его мыслей. Первые набеги разочарования снискали свой уютный уголок в ледяном спокойствии. Эта история ушла в небытие, но на ее место придут другие люди, чудовища, чувства, когда-нибудь будет и новый город с самопровозглашенными правителями и пророками, завоевателями и зодчими. И он вновь будет наблюдать за тем, как рушатся судьбы, а огненные небеса, подобно тихому морю, принимают в свои воды последние надежды тех, кто понял истинную ценность жизни, заключенной в мясе и крови.

— Ты не изменился, — раздался голос за его спиной. — Все так же любишь оставаться один и оправдывать себя.

Владыка обернулся. Штейгер стоял в нескольких шагах, на его голову был надвинут капюшон, а в руке он сжимал булатный меч.

— Что ты делаешь здесь, монах? Если пришел занять мое место, то ты опоздал на пару тысяч лет, — усмехнулся Кракатау.

— Наше время пришло, Бренер. Пора закончить это безумие, пора похоронить собственных демонов.

— Ты назвал меня настоящим именем, сколько лет я не слышал его, — тяжелый взгляд Владыки опустился к полу. — Что нужно тебе, монах?

— Мы уйдем вместе. Больше не будет страха и боли, грешники получат свободу, а мы — то, что заслужили.

— Что ты затеял, Штейгер? Какое право ты имеешь приходить в мои покои и говорить эти нечестивые слова? Я повелитель…

— Да, но только я могу убить тебя, наши преступления схожи, мы оба уничтожили свои миры.

— Ты ненормален, — вскрикнул Кракатау. — Только боги могут решать судьбы; идя против них, ты навлекаешь вселенский гнев.

— После встречи с Лианой я смог видеть то, что видит она и ее спутники. Человек, которого ты отправил к Люцию, открыл мне, где скрывается демон. Клинок, окропленный твоей кровью, сможет убить его и передать смерть богам. Вселенная приговорила их, они чудовищны, и я выполню волю мироздания.

— Но разве не вселенная создала их? Разве не она сделала их такими?

— Материя дала им жизнь, но не извращенное сознание.

Штейгер подошел к Владыке.

— Ты не посмеешь! — Кракатау отступил на один шаг. — Я остановлю твое сердце, монах…

— Оно остановилось, когда я возложил последний камень, — он приставил острие меча к груди Кракатау.

Сталь медленно вошла в тело Владыки, клинок наполнился теплотой и последним вздохом, и металл подарил свободу проклятой душе. Перед глазами повелителя появилась молодая девушка. Когда-то он знал ее, когда-то она являлась для него чем-то большим, нежели власть и холод, он любил ее, и только сейчас, за мгновение до смерти, он вновь испытал это чувство. Если бы она не погибла так рано, возможно, он не стал бы чудовищем, похоронившим свой мир в объятиях войны и занявшим пост владыки ада после смерти.

Они опустились на пол, Штейгер вытащил меч и положил его рядом. Источая кровь, губы повелителя прошептали последние слова:

— Сделай это.

Монах прикрыл его глаза.

— Мы прокляты, Бренер. Но я верю: мы сможем начать все заново, шанс дается всем. Если нет, то пускай все катится к черту, обреченных не обрекают дважды.

ГЛАВА IX

Статуя Холота пронесла его сквозь огненные небесные потоки. Оказавшись в покоях Люция, Штейгер предпочел оставить пламенные речи за пределами мрачного зала.

— Ты знаешь, зачем я здесь? — слова прозвучали как приговор.

— Я не буду препятствовать, но знай: это не снимет с тебя вину; когда ты убьешь меня, пространство разорвется и ты увидишь их. Твой народ ждет, сейчас они в мире мертвых, и они будут судить тебя. Страшный Суд для одного существа. Подумай, сотворенное деяние не будет очищением, оно — это путь к началу нового наказания.

— Пусть так, я больше не могу корить себя. Пускай мой народ решает, что нужно делать. Я приму любой приговор, это будет высшая справедливость.

Когда Люций умер, ад потерял последний фундамент. Грешники превратились в пыль, их ждало возвращение домой, долгожданный путь через звезды и сладостные грезы. Палачи вернулись в море Рёбер, и крестники Шедевра получили прощение. Леса обратились в пепел и покрыли собой бездушную землю. Пылающее небо наконец погасло, уступив правление прохладному бризу, и только Безумец, сидевший у кровавых вод, продолжал оплакивать несчастных, он не мог поверить, что все кончилось, до тех пор, пока ад не растворился в безграничном океане мироздания.

За миг до исчезновения царства боли Штейгер вступил на землю мертвых, и мертвые были готовы к его приходу. На них были светлые одежды и выражения безмятежности на лицах. Они восседали среди белоснежных колонн и густых облаков, плавно плывущих на полотне синего неба. Монах взошел на ветхую трибуну, что стояла в кругу многотысячной толпы, последний раз взглянул он на кусочек мира, который исчезал на глазах, и повернулся к судьям. Этот день он ожидал тысячелетиями, и теперь, когда настало время, он наконец-то обрел покой.

ЧАСТЬ XII. РАССВЕТ

ГЛАВА I

Гильдин очнулся, когда до земли оставалось несколько сантиметров; его тело упало на сухую почву почти беззвучно.

— Что за хрень?! — он поднялся и отряхнул пыль.

Он ведь умер. Шихов убил его на арене амфитеатра, и вот теперь он оказывается ночью в лесу. Виктор посмотрел наверх: прямо над ним возвышался скалистый склон сопки. Он смутно помнил ту ночь, но ведь именно с этой высоты, подчиненный чуждому разуму, он сбросился, чтобы попасть в иной мир, а сейчас… Виктор хорошо помнил, какой это был день, год, число. Не мешкая, он достал из кармана сотовый телефон и включил подсветку. Так оно и есть, то же время. Но как такое возможно? Выходит, что не было никакого ада, Лианы, Шихова… Что же это? Сон? Психическое расстройство? Он что, свихнулся?! Но ведь человек, упавший с такой высоты, не может выжить, а на нем ни царапины, если не считать запылившейся одежды. Говорят, мозг человека может сыграть с ним злую шутку, а в экстремальных ситуациях возможности организма переступают порог реальности. Да, вполне возможно, так сказывается переутомление. Решение всех проблем проще простого — надо взять отпуск. Отдохнуть, повидать сына, съездить в санаторий, правда, для начала надо выбраться из этой глуши.

Через несколько дней, вернувшись с полигона, Виктор направился в штаб. Сегодня выдавали зарплату, Павел Отморозов проставлялся за получение майора, а позавчера полковник Смолин разрешил взять отпуск. Довольно неплохое начало дня после учений и странных видений.

По дороге к кассе Гильдин встретил Смолина.

— О! Витя! Витюша! Витюшечка! — иногда полковник любил пошутить. — А ну-ка подойди-ка сюда-ка, негодяй!

— Здравия желаю, — на самом деле Гильдин очень хотел врезать отцу-командиру.

— Куда это мы путь держим?

— В штаб.

— А зачем?

— За зарплатой.

— А ты заработал?

— ?!

Дальнейшая судьба подполковника была довольно бурной: возвращение в семью, ссоры и предательство; руки, утонувшие по локоть в сокровищах и деньгах; поощрения и взыскания, взлеты и падения; строительство и разрушение; и как главная награда, в конце жизненных перипетий он наконец обрел долгожданные лавры — генеральскую должность и пост заместителя министра. Во всяком случае, странное приключение, произошедшее с ним в окрестностях бухты Полярной, до конца жизни осталось неразрешимой загадкой. Сон или явь? Однажды он даже предпринял попытку доказать самому себе, что все случившееся не плод фантазий уставшего ума: на несколько дней он обложился старинными и современными книгами по эзотерике, теософии, магии и прочими мистическими трудами. Но то ли он плохо искал, то ли на самом деле ничего не было — Гильдин так и не смог найти даже маленькой зацепки, которая вела бы к тайнам огненных змей. Всем, что хоть как-то приближало его к запредельному миру, была история о пропаже маяка на берегу бухты и двенадцати работниках, некогда добывавших в этих местах ламинарию. Одно время ему казалось, что в аду он что-то слышал о проклятых душах, но…

В итоге его благоразумие и трезвая оценка мира победили. Да, где-то в глубине души он, словно яростный религиозный фанатик, верил, что белые боги не просто плод воображения, но ясность выиграла дуэль с мечтой: переутомление, недосыпание, разлады с родственниками и куча других причин — все это привело к кошмарным снам и вспышке лунатизма. То, что он не разбился, падая с обрыва. Тело человека — это целая вселенная, до конца не изученная и способная еще и не на такие чудеса. Последние попытки внести ясность заключались в поиске информации о двух людях: Лиане и Шихове. Что касается девушки, даже если она и жила когда-то, то, возможно, имела другое имя, он не смог отыскать каких-либо сведений о ней. Быть может, некогда она проживала в другой стране. Человек с именем Дмитрий Шихов действительно существовал, и он действительно был директором библиотеки. Несколько раз Виктор порывался приехать к нему, но задавал себе одни и те же вопросы: «Что я скажу ему? „Привет! Мы дрались на смерть, в аду, помнишь? Или это был не ты?“»

Иногда его мучили кошмары: сонмы чудищ, окружающие его на поле боя, изуродованное лицо, склоняющееся над ним и сдирающее кожу с рук… Он просыпался в холодном поту, шел в ванную и принимал прохладный душ. Это успокаивало, давало иллюзию очищения. Правда это или нет, но путешествие в запретную страну изменило его, Гильдин взглянул на мир под другим углом. Демон, требующий от него разрушений, исчез, умер где-то в эфире прошлого. Оказывается, привычный восход солнца и звуки весны могут приносить гораздо большее наслаждение, нежели потаенные мысли о крови и боли.

ГЛАВА II

Темный пиджак был так же перекинут через деревянную скамейку. Солнечное утро владело окружающим миром, теплый ветер плавными волнами рассекал островок полыни, а в его руке тлела умиротворяющая сигарета. Ничего не изменилось, забытое спокойствие пребывало в нем, как если бы ад никогда не существовал. Не успев собраться с мыслями, Дмитрий увидел человека, сидящего рядом с ним, — Авелиона.

— Но… ты же… — сигарета выпала из его рук.

— Иногда даже мертвые могут возвращаться, — Авелион улыбнулся. — Хотя бы на несколько минут.

— Почему я жив?

— Ад уничтожен, все души свободны, мироздание разрушило Белую вселенную, и боги прекратили свое существование. Те, кто решают судьбы миров, решили вернуть тебя и Гильдина обратно, в тот же момент времени, когда вы исчезли из обыденной жизни. Можешь считать, что ничего и не было.

— А как же Лиана… она…

— Она счастлива в райских садах. Каждый вечер вместе со своей семьей она прогуливается по бескрайнему пляжу, прохладные пальмы нежно склоняются над ними, а теплый прилив мягко наплывает на берег.

— Но как получилось, что ад исчез?

— Штейгер. Безумный монах стал ключевым орудием, разрушившим проклятый мир.

— А ты? — Шихов закурил новую сигарету. — Что будет с тобой?

— Не переживай, — парень провел рукой по листьям полыни. — Теперь у всех все будет хорошо, поверь мне. Жизнь не может состоять только из разочарований, иногда все лучшее, что дарит мир, остается с тобой навсегда, и даже луна из темного покровителя ночи становится солнцем, прогоняющим темноту.

— Что же мне теперь делать? Забыть обо всем?

— Со временем эти события сами уйдут из памяти. Правда, скоро произойдет удивительное явление, оно послужит последним напоминанием о той стране, где мы были. Смерть богов должна ознаменоваться чудесным парадом небес. Через несколько дней звезды закружат в потрясающем хороводе и создадут красивые чертежи вселенских кораблей, что существовали в древнейшие времена. Никто и никогда не сможет дать объяснение этому явлению, — Авелион похлопал его по плечу. — Только ты знаешь правду.

Парень растворился в воздухе, словно пустынный мираж из далеких сновидений. Его путь только начинался.

В течение нескольких дней жизнь Дмитрия приобрела совершенно противоположный окрас. Серые будни исчезли, уступив место солнечным дням: городские власти решили построить новую библиотеку. Помимо всего, радость Шихова, связанная с переездом в уютное здание, преисполнилась более счастливой новостью — кандидатура Дмитрия оказалась одобрена на замещение должности руководителя департамента социального развития. В конце концов, должны же в жизни присутствовать чудеса.

Вечером вместе с женой они готовили ужин.

— Дай-ка мне огурчиков из холодильника, — сказала она.

— Конечно, — ответил Дмитрий.

— Посмотрите скорее в окно, сейчас по телевизору об этом рассказывают, — его дочка радостно вбежала на кухню.

Зрелище, в которое невозможно было бы поверить, если бы его не видел весь мир. В ночном небе тысячи звезд выстроились в виде огромных чертежей. Сияющие огоньки вселенной переливались невероятно яркими цветами, замысловатые узоры древних технологий являли миру схемы межзвездных кораблей, картины, которые невозможно описать на бумаге, пребывали в постоянном движении. Люди выходили на улицы, не веря своим глазам. Рисунки, что лежали в миллиардах километров от них, казались настолько близкими, что некоторые пытались прикоснуться к ним. Сказочное действие разворачивалось на небесной сцене, божественные актеры разыграли перед зрителем незабываемую пьесу. Сейчас границы, что некогда отделяли человека от вселенной, открылись звездным парадом и хлынули озаряющим потоком в затронутые сердца. На несколько минут земля наполнилась сказкой и новой верой в чудеса.

— Это невероятно!

— Да, — он обнял ее. — Даже представить себе не могу, как такое возможно.

На склоне своих лет, будучи мудрым старцем и пребывая в уютном загородном домике, Дмитрий предавался воспоминаниям о бурной жизни. Просматривая старые фотоальбомы, он заново открывал многие события, которые со временем ушли из памяти. Вот его дочка окончила университет, вот они с женой отдыхают где-то, где именно, он не помнил, а вот это он в командировке, надо же так набраться! А здесь они с домашним питомцем, к сожалению, имя собачки тоже забылось. Лица, события, города, довольно интересная была жизнь, но вот только странное чувство о пребывании в какой-то не очень доброжелательной стране иногда не давало покоя. И некий диалог, состоявшийся в саду полыни возле старой библиотеки, тоже не отпускал мысли Дмитрия. Как будто в этом разговоре он не уловил последних фраз. Теперь для него не имело особого значения, был ли он на самом деле в каком-то странном месте или нет, он просто хотел вспомнить эти слова, тогда его собственная мозаика будет завершена полностью. Однажды во сне маленький отрезок времени из далекого прошлого все-таки явился в его страну грез.

— Ну что ж, — сказал Авелион, — настало время прощаться. Последний совет: думай почаще о хорошем.

— Ладно, — улыбнулся Шихов. — Но все же что теперь будет со Штейгером?

— Он получил свое наказание. Ему предстоит разобрать храм, из-за которого погиб его народ. Каждый раз, когда он будет вынимать руками очередной камень и бросать его на землю, камень будет превращаться в живого человека, в одного из безвинно погибших, и так пока его мир вновь не станет таким же, как прежде.

— А что будет с ним, когда храм исчезнет?

— Тогда… — Авелион взглянул на небо, затем на Дмитрия. — Тогда он станет богом.

F I N

Голова слегка кружилась, но, несмотря на это, Виктор вышел на улицу. Город изменился до неузнаваемости: каждый булыжник, каждый кусочек стен источал жар, большая часть строений замкнулась в огненной хватке, лава жадно поедала скульптуры и тела, имеющие души. Едкий дым поселился на улицах и рьяно стремился проникнуть в легкие, несколько лишних вдохов могли оказаться смертельными. Гильдин подошел к высыхающему фонтану и намочил свою перчатку. Прижав мокрую кожу к лицу, он побрел в поисках выхода из расплавленного плена — город не оставил работы для палача.

Узкий переулок, что возник из дыма, был единственным местом, где еще не успели пройти огненные реки, а все пространство устилали чудовищные трупы: кто-то из них погиб в бою, кто-то задохнулся ядовитыми парами; причины их гибели не имели значения, своими телами они проложили последний путь, что мог вывести из адского кольца. Отбросив отвращение, подполковник двинулся по обезображенному месиву, ноги увядали в звериной каше; трупный запах, подогретый жаром, разъедал глаза, но он продолжал шествие. Впереди показалась полуразрушенная стена, утром через эту брешь прорвалась его армия. Это шанс на спасение, несколько десятков метров костей и горячего камня отделяли его от чистого воздуха и страшных воспоминаний.

Влага почти испарилась из мокрой перчатки — не страшно, до выхода осталось несколько шагов. Но что это? Какая-то сила удерживает его на месте. Виктор опустил глаза — клешня насекомого размером с дверь сомкнулась вокруг его ноги. В ней почти не было сил, она не могла нанести серьезное увечье, но желаний конечности вполне хватало на то, чтобы удержать победителя на месте.

— Твою мать! — закричал подполковник, у него не было оружия, оба палаша остались на ступенях пирамиды. — Проклятье! — каждое слово давалось с неимоверным трудом, запах смерти начинал оседать в горле.

— Ответь на один вопрос, — произнесли останки, что лежали у его ног, — ответь, и я отпущу тебя, — протяжный и мучительный голос задыхался в собственных словах.

— Тварь! Ты все равно сдохнешь! Разожми ее, или я вырву твои сраные глаза!

— Просто скажи, счастлив ли ты после всего, что сделал?

Странный вопрос умирающего монстра, но он ответил на него:

— Это лучше, чем жить, как многие — замкнувшись в собственном убожестве!

Клешня разжалась. Гильдин выбежал за пределы города. Как он и ожидал, воздух здесь был намного чище.

Он обернулся. Город Жизни плавал в раскаленной магме, жар становился невыносимым, огненные доспехи похоронили улицы и площади. Спасаясь от лавы, многие чудовища взобрались на крыши домов, стелы и обелиски, но все памятники и жилища ждала одинаковая судьба, пылающим водам было все равно, кто погружается в них — защитник города или солдат ада, огонь принимал жизни без лишних вопросов.

За одну ночь город Жизни ушел в раскаленные глубины, увлекая за собой всех союзников и врагов, и только подполковник Гильдин смог выбраться из ловушки. Да, его армия погибла, но условия сделки были выполнены, и, невзирая на все пережитое, он без труда отбросил сомнения и отправился к собору Кракатау по теплой земле скорби.

ЧАСТЬ XI. ПЕРЕКРЕСТОК СУДЕБ

ГЛАВА I

На самом деле это плато не было таким необитаемым, как считалось ранее. Песок этой пустыни отдавал слегка красноватым оттенком, теплый ветер безмятежно насвистывал красивые мелодии, чистое небо рождало редкие облака, земли Регалии хранили в себе покой тысячелетий.

Несмотря на яркое солнце, воздух и песок не нагревались до адских температур, это способствовало довольно протяженному переходу через песчаные дюны.

— Мы идем уже несколько часов, — сказал Шихов, — а я не вижу ничего, кроме этого чертового песка. Может, ты, наконец, поподробнее объяснишь, куда мы направляемся?

— Осталось совсем немного, — ответила Лиана, — уже сейчас, если ты приглядишься к горизонту, заметишь там вершину Траура.

— Что это значит? — спросил Авелион.

— Вершина Траура — единственное сооружение в землях Регалии. Я и сама не знаю историю этой башни, но если верить преданиям, на ее пике покоится скульптура некоего чудовища, оно может показать дорогу к Люцию. Кракатау хочет именно этого, когда один из вас окажется в покоях демона Осени, Владыка поймет это, а значит, вы выполнили его задание.

Бесформенный силуэт вдалеке постепенно приобретал отчетливые очертания, с каждым шагом мрачная гора все выше врезалась в небеса. От вершины веяло тяжелым зноем, словно земля и камни скалистых выступов стали последним пристанищем тысяч жизней; тягостная атмосфера, нависшая над горой, отталкивала от себя путников подобно деревням больных лепрой, которые здоровые люди обходят стороной.

Теперь можно было рассмотреть некоторые особенности сакральной скалы. Ее склоны были усыпаны полуразрушенными башнями, остатками замковых стен, рухнувшими колоннами, поросшими болотной травой. Одиноко стоящие каркасы кирпичных арок грозились обрушиться в любой момент; древние тропы, что вели к вершине горы, были изрезаны вдоль и поперек оголенными корнями столетних дубов; несколько черных птиц кружили над грудой скелетов, что лежала на каменном алтаре, обнесенном кованой оградой. Среди всех труднопроходимых путей к скульптуре чудовища один виделся самым приемлемым — широкая лестница, высеченная прямо в камне. Она бесконечно петляла среди руин и порой меняла свое направление таким образом, что пришлось бы проходить среди непрочно стоящих стен и арок, но именно этот путь был самым оптимальным. С обеих сторон вдоль лестницы, на расстоянии приблизительно трех метров друг от друга, стояли люди: мужчины и женщины, одетые в античные одежды. Они держались неподвижно, подобно статуям, их лица невозможно было разглядеть, так как люди обратились спинами к ступеням.

Путники подошли к подножию гротескной горы. Проколотые трещинами бронзовые колонны располагались над первыми ступенями и образовывали что-то вроде триумфальной арки перед входом в мертвое святилище.

— Ты видишь эти письмена на рукоятке кинжала? — обратилась Лиана к Шихову.

— Да.

— Они гласят примерно следующее: «Паломник, мы взойдем с тобой на вершину алтаря и оросим нашей кровью стопы Холота». Холот, как я полагаю, — скульптура существа на пике скалы.

— И что ты предлагаешь?

— Здесь только один вариант, — Лиана передала кинжал Дмитрию. — Только ты можешь подняться по ступеням и окропить своей кровью стопы монумента.

— Эй! — возмутился Шихов. — Мы так не договаривались.

— Но это единственный выход. Я понимаю тебя, но таковы правила.

Это было трудно, но Шихов и сам понимал, какую роль он играет в этом зловещем приключении. Слишком поздно отрекаться от неотвратимого предназначения.

Первый шаг, который он сделал на древних ступенях, ознаменовался воронкой огненной бездны, что разверзлась над пиком Траура, большая часть неба вспыхнула огненным жаром. Авелион и его спутница отпрянули назад, увидев демоническое зарево. Шихов обернулся и посмотрел на их испуганные лица. Поднявшийся ветер растрепал волосы девушки, только сейчас Дмитрий заметил глубокую трагедию, которая таилась в зеркалах ее души. На миг он почувствовал ее страдания и ужаснулся этому чувству. Кто-то запечатал ее страшные воспоминания о прошлом в недрах подсознания, именно это спасало ей жизнь. Ужас потери охватил его сердце, но когда Шихов отвернулся от девушки, тяжелое переживание исчезло, но теперь он понимал ее боль.

Каждый новый шаг, который он делал к вершине, способствовал тому, что люди, стоящие по обе стороны лестницы, медленно поворачивали к нему свои лица. Несколько сотен глаз сперва искоса поглядывали на него, их настороженное боковое зрение заставляло его кровь вязко стынуть в жилах. Их взгляды украдкой, подобно клевкам птиц, обрушились на Шихова мелкой дробью болезненных восприятий. Он старался не смотреть на них, это было бы роковой ошибкой. Дмитрий цеплялся взором за ступени проклятой лестницы, но все же один раз он искоса разглядел фрагмент головы одного из стражей: бледное человеческое лицо, чьи глаза были кем-то аккуратно вырезаны из глазниц, а из пустующих углублений осмотрительно выползали две особи какого-то крупного насекомого, за брюшком каждой из этих тварей тянулся насыщенный кровавый шлейф. Возможно, не люди, а именно эти странные создания, что жили в их глазницах, и смотрели на Дмитрия убивающим взором.

К тому времени, когда он прошел половину пути, люди-насекомые уже полностью развернулись к нему. Теперь их взгляды затянули Дмитрия в тонкую паутину боли, его сердце будто превратилось в один из тысячи камней, что неслись всепожирающим потоком со склонов запредельной скалы. Одновременно с этим звуки грома вырвались из небесной бездны и десятки молний сомкнулись над головой Шихова. Несмотря на это, он продолжил свое восхождение, упорно переступая страх и ужас, порог за порогом. Вскоре смертельные взоры, вспышки поднебесья, эхо хлопающих крыльев черных птиц, небесный жар, все это смешалось в одну жуткую какофонию хаоса, который готов был сорвать с него кожу, и когда к Дмитрию пришло понимание того, что его жизнь закончится на этих ступенях, он сделал последний шаг и увидел демона.

И тогда исчезло все то, что стояло у него на пути, остались лишь раскаленное небо и двое на вершине. Двухметровая статуя, вырезанная из белого камня, напоминала человеческую фигуру, из бесформенной головы которой выходили сотни толстых щупалец, которые полностью обвивали тело, кроме его ступней. Повинуясь мистическому призыву кинжала, Шихов опустился на колени перед священной скульптурой и, порезав внутреннюю сторону ладони, окропил своей кровью стопы чудовища.

Призрачный пейзаж морского прибоя предстал перед Дмитрием, темные волны набегали на пустынный берег подобно таинственным птицам, что стаями бросаются в кипящее жерло вулкана; шум бушующего моря прогнал колыбельную тишину, которая ненадолго задержалась на вершине; и в то же время сквозь ночное небо, сквозь бездушное сияние звезд Шихов разглядел скульптуру. Толстые щупальца покрылись мелкими трещинами, и тонкий слой камня плавно сполз с тела, обрушив на землю пыль и воплощенное чудо пробуждения. Ожившее чудовище аккуратно обвилось вокруг Дмитрия, он не мог шевелиться и не хотел этого делать, монстр показал ему удивительное событие, происходившее где-то в глубине вселенной: причудливые создания выходили на берег из волн морских. Похожие на гарпий и горгулий, они отрывались от земли и, взмыв высоко вверх, похищали звезды с небосвода. Когда последнее существо скрылось в темных водах, демон вознесся над землями Регалии вместе с человеком. Они ворвались в огненную бездну, парящую над головой. Бешено кружащие воронки лавы, туманные горизонты мертвых миров, подземные царства, пустынные переулки, пронизанные холодными дождями, — все эти образы кружили вокруг Шихова немым вихрем, несущимся над кипящими облаками. Демон забрал страх, поэтому Дмитрий не испытывал жутких ощущений, в какой-то момент он представил, что может вечно наслаждаться, глядя на потусторонние пейзажи, ведь это было чудесно — забыть все клятвы, отречься от обещаний, скинуть с себя оковы навязанных обязательств и свободно раствориться среди миров, что канули в небытие, и миров, которым еще предстояло рождение. Тем временем чудовище пролетело сквозь очередную пелену воздушного огня и непостижимо сплавилось с черной сырой землей, которая возникла на пути паломников. Безболезненно проходя сквозь недра, монстр добрался до широкого подземного туннеля. Освободив Шихова от пут, демон, слегка склонившись, превратился в камень, теперь он будет покорно стоять на этом месте и ждать возвращения человека.

Гипноз скульптуры оставил его. В конце темной штольни горел свет. Страх заново вернулся к своему хозяину, но… к чему напрасные переживания, ведь пока он не увидит посредника богов и Кракатау, обратный путь закрыт. Идя на свет сквозь черную мглу, он слышал странные шумы отовсюду, словно с потолков подземелья капала вязкая слизь, а после раздавался характерный звук, как если бы эту субстанцию слизывала собака.

Когда Шихов приблизился к источнику света, адская жара хлынула ему в лицо. Истекая потом, он зашел на железный пол круглой формы, на его поверхности были вырезаны иероглифические узоры. Присмотревшись, он разглядел под красивыми рисунками кипящее озеро лавы — прямо у него под ногами покоились воды огня. Осторожно ступая по изысканному орнаменту, он наконец-то увидел цель своих поисков — ржавую решетку, вбитую перед входом в нишу на противоположной стене. Существо, обитающее за стальными прутьями, имело овалообразную голову, покрытую короткой шерстью; два миндалевидных и абсолютно черных глаза были единственными частями лица, ни рта, ни ушей, ни носа — ничего не располагалось на гладком черепе. Его гладкие перепончатые лапы обхватили раскаленную клетку, а редкие языки пламени, вырывающиеся из-под напольного узора, лизали его глаза, не причиняя видимых ожогов.

— Подойди ко мне! — Шихов услышал его прямо в голове.

Протяжный, мерный и низкий голос Люция болезненно проникал в мозг. После первых шагов кровь пошла из носа Дмитрия. Он остановился.

— Подойди ко мне, — вновь раздались шипящие слова.

Дмитрий сделал еще несколько шагов, теперь кровь хлынула из его ушей и глаз, но, несмотря на это, он приблизился к решетке.

— Скажи мне, — взгляд демона Осени был невыносим, — что ты чувствуешь?

Ублюдок, похоже, это существо — очередная тварь, жаждущая причинять боль.

— Я чувствую свою кровь, чувствую, как она уходит от меня.

— Тебе ведь не нравится это?

— Нет.

— Так зачем ты здесь? Ради чего?

— Проклятые души, я…

— Я знаю о твоей сделке с Кракатау, — тьма в глазах Люция наполнилась красным дымом. — Я спрашиваю: ради чего? Ради чего ты согласился помочь тому, к кому не имеешь никакого отношения?

Дмитрий опустил голову. Этот монстр прав… Чем оправдать все это, все, что он делает? Авелион пообещал ему награду, когда все закончится, так что движет Шиховым, алчность? Быть может, жалость, сочувствие? Нет. На самом деле это совокупность многих причин, сюда можно включить глупость, любопытство, авантюризм, желание отойти от однообразной жизни, ведь наверняка человека толкает на то или иное действие не один, а множество факторов, но ведь, с другой стороны, все зависит от самого человека… Стоп! Данные рассуждения можно оставить на потом, а демон ждет ответа сейчас.

— Просто… обычное человеческое желание соваться туда, куда не следует, — что еще можно было ответить существу, которое видит тебя насквозь?

— Кровотечение сейчас пройдет, можешь возвращаться.

ГЛАВА II

Теперь все было кончено. Его чудовищно долгая жизнь подошла к концу. Он узнал то, что должен был узнать. Последний кусочек колоссальной мозаики возложен на свое место. Он сделает это, он закончит страшную главу, допишет историю так, как она должна завершиться. Перед наступлением рассвета он плакал и оплакивал…

С первыми лучами солнца Штейгер вытащил клинок, что хранился в углу его комнаты, — наточенный булатный меч. Он вышел за порог своего двора, последний раз взглянул на пристанище, где прожил много лет, закрыл калитку и отправился в путь. Птицы киви проводили его мимолетными взглядами. Больше они никогда не увидят того монаха, который каялся и проклинал себя тысячелетиями.

ГЛАВА III

Ступенчатые скамьи, что окружали огромную арену, были до отказа забиты ревущими существами. Амфитеатр буквально утопал в многотысячной толпе, сотни различных видов и рас жаждали поединка. Владыка ада собрал большую часть палачей, что обитали в его землях, и сделал их зрителями кровавых игр, так началось открытие великой церемонии.

— Все войско, Владыка, даже Кардинал — все они утонули в лаве.

— Как бы там ни было, ты выполнил свою миссию, — великодушно ответил Кракатау. — Невдалеке от моего собора расположена арена для боев, иногда я устраиваю состязания среди палачей и грешников…

Первые два участника игр принадлежали одной расе, они имели человеческий торс, но вместо ног толстые корни деревьев. Проворно передвигаясь на древесных конечностях, бойцы метали друг в друга свинцовые шары из кожаных пращей. Большая часть пущенных ими снарядов попадала в цель, уже на второй минуте поединка тела обоих пращников были изрешечены. Теряя сознание, один из них бросился на противника, вероятно, он хотел задушить его ремнем своего оружия, но последний шар, пущенный в голову, остановил победоносные попытки.

— У нас был договор, — прервал его Гильдин.

— Я не собираюсь нарушать его, мы проведем пышную церемонию, где я возложу на тебя лавры бога, но она откроется серией игр и бойцовских поединков на арене амфитеатра. И если ты не против, я бы хотел завершить этот праздник боем между тобой и другим представителем твоей расы.

— Кто он?

Дальнейшие поединки изобиловали разнообразием внешностей бойцов, изощренными орудиями, драматическими моментами и фантастическими трюками, но даже в секунды наивысшего ликования публика желала видеть только одного воина на этой сцене — будущего бога, человека, положившего конец существованию проклятого города. Ведь многие из палачей тайком сами мечтали попасть на этот островок спокойствия, а как известно, если запретный плод слишком долго удерживать взаперти, то он становится не только сладок, но и ненавистен.

ГЛАВА IV

— Ты как? — Лиана побежала навстречу к Шихову, который спускался с вершины траурной горы.

— Как видишь, — улыбнулся он, — руки, ноги на месте, значит, все прошло не так уж и скверно.

— Ты видел его? Видел Люция?

— Да, редкостный урод, если честно. Но не будем терять времени…

Авелион подошел к ним. Увидев его лицо, Лиана вскрикнула: кожа «созданного для покаяния» стала становиться прозрачной, словно стекло.

— Не бойся, — сказал парень, — они свободны, теперь они могут вернуться.

— Значит, это все, — расчувствовался Дмитрий. — Что же будет теперь, что будет с тобой?

— Не думай обо мне, я есть часть каждого из проклятых. Я и дух смотрителя маяка наконец-то обретем покой, но Кракатау хочет видеть тебя. Прости, я не знал, что так получится, и…

Авелион так и не закончил фразу: остатки кожи, которые еще были видны, небольшими пятнами стали плыть по его лицу, рукам. Непонятно как, но его тело разделилось на двенадцать маленьких облачков; взлетая ввысь, они осыпали Дмитрия и Лиану бесконечным потоком благодарностей, а затем и вовсе растворились в воздухе. Когда-то Шихов представлял, что это событие пройдет в более торжественной обстановке, но по крайней мере для кого-то ад был уже историей.

— Что мы будем делать теперь? — Шихов все еще продолжал смотреть на небо.

— Не знаю. Кракатау сдержал обещание…

— Но я все еще здесь, — он перевел взгляд на девушку. — Он что-то хочет от меня, боже, какой же я дурак.

— Почему?

— Кракатау все сделал правильно, мы договаривались с ним, что если я выполню миссию, он отпустит проклятых… но обо мне речь не шла… понимаешь? Он не говорил, что я смогу вернуться обратно. Похоже, мои испытания только начались.

— Мы пойдем к нему и…

— И что?

— Я думаю, мы что-нибудь придумаем, — Лиана пожала плечами.

— Отлично!

— Успокойся, мы быстро попадем к его собору, к востоку отсюда есть лес, через него мы доберемся до Владыки за несколько часов.

— Вот черт! — Шихов ударил кулаком воздух. — Больно нужны мне их благодарности! Лучше бы вытащили меня отсюда.

Высокие деревья и вечный листопад творили в этом лесу волшебные картины, широкие реки протекали в густых чащах и позволяли черпать из себя воду как простым животным, так и мифическим созданиям. Но эта местность была не такой безопасной, как могло сперва показаться.

— Скоро стемнеет, — Лиана нащупала в кармане два куска кремния. — Нужно остановиться на ночлег.

— Мы можем добраться и в темноте. Если тебе верить, то осталось немного, — отозвался Дмитрий.

— Да, но здесь полно хищников, лучше не рисковать. Давай соберем ветки для костра.

— Хорошо.

Они разделились. С вершины невысокой опушки Лиана заметила поваленное дерево и кучи сухих веток возле него. Ей хотелось позвать Шихова, но тот уже скрылся за оврагами. Спустившись по мокрой земле, девушка начала собирать ветки. На первый треск, что прозвучал невдалеке, она не обратила внимания; когда раздался последующий, Лиана решила, что это Шихов.

— Дмитрий?! — крикнула она.

Но в ответ прозвучал такой же треск. Она поднялась в полный рост и огляделась. Ничего, все тот же листопад и плотно сомкнутые между собой кроны деревьев. Когда она снова присела на корточки и потянулась к веткам, что-то пронеслось позади нее. Лиана обернулась и лишь успела заметить, как чья-то голая нога скрылась за стволом поваленного дерева. То была человеческая нога, сомнений быть не могло. В этом лесу жили только звери: обычные и имеющие причудливое строение. С человеческим же телом могло быть только безымянное создание, не что иное, как сын Фигуры Регалии; в свое время ходили слухи, что она родила мерзкого отпрыска где-то в этих местах. Считалось, что он живет одиноко в лесных дебрях и уродует животных. Лиана уловила знакомый страх, этот треск напомнил ей встречу с Охотником. Аккуратно, стараясь не делать резких движений, она стала отползать в противоположную сторону от места, где пряталось чудище. Пока он все еще оставался за деревом, возможно, он тоже опасается ее. Если получится безболезненно скрыться, она найдет Шихова и, несмотря на опасность диких зверей, они отправятся в путь незамедлительно. От выродка Регалии можно было ожидать чего угодно.

Затаив дыхание, она удалялась от угрозы все дальше и дальше, легкий оттенок падающих листьев удачно скрывал шум ее тихого бегства. И когда она решила, что находится в безопасности, и уверенность опять пришла на смену страху, показался он. Двухголовый парень поднялся из-за бревна; одетый в грязные лохмотья и испачканный кровью, он держался так, словно был властелином мира.

— Ты пойдешь со мной, мне нужно потомство, — сказала одна из уродливых голов, вторая безжизненно висела, упершись подбородком в грудь.

Она не ответила. Ловко взобравшись на одно из деревьев, девушка, пользуясь хорошо отработанными акробатическими приемами, юрко ускользнула от монстра. Но она не учла одного: отпрыск Фигуры знал этот лес и каждую тропку в нем лучше любого. Ориентируясь на ее запах и собственное проворство, в некоторой степени он мог контролировать ситуацию. Лиана сошла на землю, где-то в глубине чащи.

— Зачем ты убегаешь от меня? — он ждал ее, прячась за большим кустарником. — Я приготовил тебе подарок.

— Что за черт! — в ужасе она отпрянула от него.

— Он здесь, смотри.

Чудище вытащило из-за куста какой-то предмет и подняло его над головой. Сперва она не уловила, что это. Сейчас ей было явно не до подарков, но когда Лиана присмотрелась, она закрыла рот рукой, чтобы не закричать. Он держал в руках большой ком сшитых между собой нескольких волков, он пронзил толстой нитью их мускулы и кости, челюсти и позвонки, а затем стянул так, чтобы они имели форму сферы. При этом животные были еще живы, они скулили, тяжело дыша, у некоторых текли слезы. Разве волки могут плакать?

— Это наше с тобой ложе.

— Да пошел ты, урод! — не сдержалась девушка.

— Ну как знаешь, я все равно оставлю тебя в живых, даже если придется немного подпортить твою шкуру.

Он бросил страшный ком на нее, Лиана увернулась, истерзанные волки упали на землю, сокрушив тишину хрустом собственных костей. Чудище накинулось на девушку, разрываясь проклятьями, оно схватило ее за горло и пригвоздило к дереву.

— Извини, придется выбить тебе один позвонок, чтобы ты стала более послушной.

Его рука зашла за ее спину; охваченная ужасом, Лиана ударила чудище ногой в пах, на какое-то время это помогло. Он отпустил ее и отшатнулся.

— Ты что, стерва, не видишь, брат недавно умер от какой-то болезни, его трупный яд скоро убьет меня. Мне нужно оставить потомство, животные не могут иметь от меня детей, поэтому тут пригодится такое существо, как ты.

Сын Фигуры хотел выкрикнуть еще что-то, но тяжелый камень обрушился на его голову и он без сознания рухнул на кучу листьев. Позади него, испуганно дыша, стоял Шихов.

— В… в… вот проклятье! Все равно никогда не привыкну к этим… к этим…

— Спасибо, — вздохнула девушка, — я даже не заметила, как ты подкрался.

— Если честно, когда глядел на него даже со спины, мне было так страшно, что я, наверное, стал невидим и неслышен, — Дмитрий немного успокоился

Они оба рассмеялись и собирались обняться, но тут тварь вскочила на ноги и оттолкнула Лиану с такой силой, что та отлетела на край склона и покатилась вниз по наклонному пригорку. Переключившись на Дмитрия, чудовище ударило его головой в лицо, сломав ему нос. Затем оно схватило Шихова за воротник и попыталось поднять над собой, но в ответ директор библиотеки стукнул тварь коленом в пах. От второго болезненного удара та, пошатываясь, поспешила отойти от Дмитрия. Пытаясь ухватиться за ветки, чтобы не упасть, она почти вплотную приблизилась к «брачному ложу» из волков. Шихов видел глаза животных, они горели ненавистью, сейчас как никогда они хотели освободиться от пут. Враг слаб, надо воспользоваться этим моментом.

Он схватил камень, подбежал к корчащемуся монстру и со всей силы ударил его по лицу. Чудовище вновь упало на землю, надолго ли?

Из карманов брюк он достал кинжал Альянса и перерезал нить волков. Моментально страшный ком распался на пять или шесть животных; невзирая на смертельные раны в искалеченных телах, они окружили отпрыска Регалии. Тварь все еще лежала на земле. Пытаясь оттянуть экзекуцию, она подняла вверх руку, призывая отойти от нее. Один из волков вцепился в задранную кисть, двое других принялись делить шею, остальные уделили большее внимание ногам. Каждый получил свой фунт плоти — монстр в свое время, волки сейчас. Это было обычное дело для тех, кто принял условия такой жизни.

Лиана скатилась в реку, бурный поток пронес ее несколько десятков метров, пока она не ухватилась за торчащую корягу и не выбралась на берег. Переломов не было, к счастью, она отделалась лишь легкими синяками и ушибами. Девушка хотела вернуться туда, ей нужно было помочь Шихову, и даже ночь, опускающаяся на лес, не пугала ее, ведь она видела в темноте, но промокшая одежда и озноб заставили ее остаться на месте. Она развела костер и смотрела на горящее пламя, не прекращая думать о Дмитрии, что-то подсказывало ей, что с ним все в порядке.

Шихов не мог отправиться на ее поиски. Немного пройдясь вдоль реки, он почувствовал, что скоро упадет, обессиленный, к тому же, в отличие от Лианы, видеть в темноте он не мог. Как истинный курильщик, он всегда носил с собой зажигалку. Разжигая костер, он удивился: почему за все время пребывания в этих страшных местах ему ни разу не хотелось курить? Это была единственная отвлеченная мысль. Лиана не выходила у него из головы. Он думал о ней, пока не заснул под звездным небом, сокрытым величественными кронами. Так они провели ночь с мыслями друг о друге.

— Расскажи мне, — Изуродованное Лицо медленно приближался к трону.

— Там я видел их гибель, гибель богов.

— Замолчи!!! — закричал слуга ада. — Ты не смеешь произносить таких слов. Этого не может быть, боги бессмертны, они не могут умереть!

— Глупец! — усмехнулся повелитель города. — Вся вселенная построена на бесконечной смерти и рождении. И боги знают это, рано или поздно само Мироздание придет за ними. Я же не по своей воле увидел, как это случится. Они думают, что, узнав свою судьбу, они смогут сохранить себя! Но это не так.

— Это недомыслие, крестьянин!!! — Кардинал остановился и указал рукой на Стелло. — Ты сдохнешь за эту ересь!!! Пусть боги и не узнают, что ты на самом деле видел. Владыка велел убить тебя, если ты не пойдешь нам навстречу.

— Их смерть ознаменуется парадом звезд. Хорошо. Хочешь убить меня? — он обхватил топор обеими руками. — Так иди сюда, посмотрим, из чего ты сделан.

— Ты недостоин умереть от моей руки, лжец! Тобой займется мое детище, а после я лично вытяну твою тушу из моря Рёбер!

Врата за спиной Кардинала отворились, и в зал вошла Фигура Регалия.

— Она покажет тебе дорогу к новой жизни, Стелло, — с этими словами Изуродованное Лицо покинул царственные покои.

Повелитель города много раз слышал о ней, но и предположить не мог, что ему придется вступить в поединок с этим чудовищем. Ее ленты, обвивающие ноги; ее лоскуты, прикрепленные запекшейся кровью к телу, — все это стало сползать к полу. Косатка, привлеченная запахом лент, прильнула к ногам Фигуры: аромат, доводящий до экстаза, обещал утолить голод, но, к сожалению, вожделенное мясо находилось по ту сторону.

Регалия обнажила свою голову, лица трех шлюх были наложены друг на друга крестом, их сросшиеся рты создали дугообразную полосу на правой стороне лица, эта чудовищная пасть готова была в любую минуту удовлетворить плоть и принять в себя наслаждение. Разноцветные волосы обрамляли ее влажные щеки. Лоскуты ткани, упавшие с ее торса, открыли груди, соединенные между собой длинными млечными протоками, соски Регалии беспрерывно выделяли небольшое количество зловонного молочка. У нее имелись четыре руки, они были настолько высохшими, что каждая пара, связанная между собой пестрыми лентами, создавала иллюзию двух полноценных рук. В паховой области Фигуры располагались три детородных лона, вечно источающие любовный сок, они сокращались при каждом вдохе ее тела. Ее ноги, подобно рукам, составляли четыре тонких конечности.

— Давно я не видел такого уродства, — с отвращением произнес Стелло.

— Сейчас ты потеряешь способность видеть! — прошипел продолговатый рот тремя слитыми голосами.

Несколько неправильно посаженных глаз со скоростью метеора мчались на него. Стелло успел отскочить в сторону, прежде чем Фигура очутилась рядом с ним. Он попытался ударить ее топором, но она перехватила древко и нанесла ему удар головой в переносицу. Правитель упал, а его оружие перешло в руки Регалии. Стелло ощутил вкус собственной крови: избыток и горечь. Она замахнулась его же топором, но удар пришелся мимо, он перевернулся набок и встал на ноги. Фигура не успела занести орудие снова, правитель ударил ее ногой в лицо, выбив несколько зубов. Топор по-прежнему оставался в руках монстра, тягаться с ним силой, чтобы отнять его, было глупо.

Победить Фигуру Регалию в открытом бою практически невозможно, однако в эти минуты ужаса охваченный чувством запредельного смятения повелитель нашел выход. Косатка, плавающая по другую сторону пола, была обучена выполнять различные команды, подаваемые свистом, и реагировала она только на тембр голоса Стелло. Если бы помочь ей пробить пол…

Повелитель бросился к небольшой лебедке, мастерски спрятанной за портьерой. На барабан этого механизма была намотана цепь, удерживающая одну из тяжелых люстр, щедро увешанную рыцарскими щитами. Оставалось только нажать на щеколду…

Регалия не побежала за ним, она кинула топор вслед. Теплое лезвие, разгоряченное схваткой, задело голень повелителя. Но тем не менее до драгоценной щеколды оставался всего один шаг! Ноги Стелло подкосились, но, превозмогая боль, он сумел подняться и сорвать шелковую ткань с механизма.

— Что ты делаешь, смертник? — змеиный голос Фигуры был способен вселить ужас даже в самое храброе сердце.

Он присвистнул два раза, для косатки этот знак означал приготовиться к приему пищи. Впрочем, она и так беспрерывно следовала за чудовищем, аромат монстра возбуждал аппетит как никакая другая еда. Стелло нажал на щеколду, и бешено вращающийся барабан отпустил путы, что удерживали его шанс на спасение. Тяжелая люстра с грохотом обрушилась. В считаные мгновения весь прозрачный пол покрылся сетью трещин, звук трескающегося льда наполнил зал напряжением и угрозой.

Затем наступила тишина. Бесконечно долгие секунды ожидания сводили с ума и пожирали каждый нерв. Капли пота потекли по лицу Стелло, дыхание участилось, сердце заколотилось, как отбойный молоток. Фигура неподвижно стояла на одном месте, впервые за все время своей сознательной жизни монстр понял, что допустил ошибку. Ужас застыл в ее глазах, мгновения между ударами сердца показались ей вечностью, той самой вечностью, в которую ей предстояло отправиться. Она попыталась двинуться с места, но тут Стелло присвистнул два раза. Косатка пробила пол под ногами Фигуры, и монстр угодил в пасть хищника. Чудовище тоже может чувствовать боль, челюсти не прекращали смыкаться над изуродованным телом, даже когда они отправились на глубину. Предсмертный ужас прошил монстра насквозь и не отпускал, пока адское сердце не замерло. На этом Фигура Регалия прекратила свое существование.

Стелло оторвал кусок ткани от своей одежды и перевязал им рану. Ему необходимо было идти, его любовь Каролина ждала его…

ГЛАВА IV

Пробраться ко дворцу оказалось задачей не из легких. Гильдин был зажат в кольцо, путь вперед перегородили толпы монстров, охваченных духом схватки, а позади остались горящие дома, но, к счастью, ветер уносил пожар в противоположную сторону от резиденции Стелло.

Городская площадь предстала перед Виктором как поле битвы: сотни монстров дрались друг с другом, применяя не только холодное оружие, но и собственные клыки, рога, руки. Увлекаемые в адский водоворот, обезображенные существа и мутанты калечили тела себе подобных. Тяжеловесное создание, схожее с бескрылой летучей мышью, сквозь трупы пробралось в центр сражения. В мощных руках оно держало железное ядро. Заметив великана, воины города отступили, они покинули площадь, оставив на ней солдат Кракатау. Между тем демон взялся за массивную цепь, которая была припаяна к тяжелому оружию, и стал раскручивать ее подобно олимпийскому метателю молота. Воины ада пытались подойти к нему, но все попытки оказывались тщетны, тяжелое ядро превращало их тела в месиво. Смертельный круг вращался с такой скоростью, что даже стрелы и копья не могли прорваться сквозь стремительный барьер.

Гильдин приказал солдатам отступить. Ради чего понапрасну падать голым телом на ядовитые шипы? Армия ожидала действий от своего предводителя, сейчас только он мог проложить путь сквозь монстра. Он не стал стремглав бросаться на противника, он терпеливо ждал и велел ждать своим воинам. Великан, видя, что вращение ядра проходит впустую и его силы тратятся понапрасну, стал снижать скорость, он хотел подпустить к себе как можно больше врагов, а они, словно голодные псы, ждали команды подполковника, но он вновь велел им не двигаться. Наконец, когда скорость цепи достаточно замедлилась, Виктор кинулся на чудовище, прошел сквозь безопасный промежуток вращения и, приблизившись к великану, вонзил палаш в его спину.

Демон выпустил оружие из рук и упал на колени, склонив голову перед Гильдиным.

Ядро врезалось в стену дворца и цепью перерубило пополам нескольких защитников города, которые следили за противостоянием, — их философское наблюдение со стороны не прошло даром.

То был триумф Гильдина. Изувеченные чудовища собрались вокруг него, чтобы выразить почтение. Они были искренне удивлены храбростью своего командира, вряд ли бы простой человек решился окунуться в уличные баталии города, значит, Кракатау был прав: в этом смертном, бесспорно, сидит особая сила.

Огонь и монстры кружили вокруг Виктора, до победоносных лавров бога оставалось сделать несколько шагов. Направляемый вечной уверенностью, он вознес палаш над головой демона и, замедлив удар на долю секунды, обрушил лезвие на шею чудовища. Массивная плоть поддалась не сразу: чтобы отрубить голову, ему пришлось нанести несколько ударов.

Когда казнь закончилась, «окропленные кровью» ринулись к дворцу. Гильдин шел во главе войска. Ослепленный яростью и победой, Виктор бросился навстречу отряду защитников города, что перегородили улицу. Словно провожатый, прокладывающий путь сквозь густые джунгли при помощи мачете, Гильдин прорывался через страшные тела, плотно прилегающие друг к другу. Он рубил, резал, колол монстров, хлынувших на него смертельной волной. В какой-то момент подполковник поверил, что еще немного, и море мерзких созданий поглотит его. Голоса диких животных, извращенно смешанные с человеческой речью, звучали отовсюду, эти невыносимые звуки сводили с ума. До тошноты зловонное дыхание вырывалось из каждой пасти, что мелькали перед ним, словно маски на карнавале; увлеченные тяжелым натиском, они попытались сбить его с ног, растоптать, словно назойливое насекомое.

— БУДЬТЕ ВЫ ПРОКЛЯТЫ!!! БУДЬ ОНО ВСЕ ПРОКЛЯТО!!! — закричал человек, стоящий на грани перерождения.

Десятки рук, когтей, лап потянулись к нему со всех сторон, их мычание и рык переступили границы реальности, и Виктор потерял контроль над собой. Сейчас он стоял на пороге смерти, если позволить себе остановиться хотя бы на секунду, то уродливые конечности разорвут его на части. Взмах палаша, и уже три запястья отлетели от своих рук. Они немного отступили, это дало возможность увеличить размах клинка. Чудовища не могли близко подойти к Виктору, хотя его мышцы и были истощены, он продолжал рубить противника. Для него все создания сложились в одно целое — живые стены. Это невозможно! Силы покинули его. Стены смыкаются! Чья-то тяжелая рука ударила его в затылок, и он припал на одно колено. Странная тварь с головой быка, одетая в тяжелые латы, занесла топор над Виктором. Он видел, как палач стоял перед ним. Под общий животный гогот лезвие неслось к лицу. Наверное, это будет последнее, что сможет сделать Гильдин. Выставив перед собой клинок, подполковник отбил удар топора, а потом ловко поднялся на ноги, подскочил к монстру и раскроил его брюхо.

Когда теплый кишечник вывалился к ногам подполковника и цепкие руки охватили его со всех сторон, воины Кракатау наконец-то пробрались к нему, все это время они шли за своим командиром. В течение нескольких минут смерть, что окружала Гильдина, превратилась в мертвые останки. Теперь путь к дворцу был открыт.

ГЛАВА V

Все войско обступило гигантскую пирамиду, что стояла возле дворца. Облицованное золотом, усеянное множеством ступеней, винтовых лестниц, грузовых платформ, это сооружение олицетворяло собой символ города Жизни. Внутри здания принимались законы, решались споры, отсюда начиналась власть Стелло.

Повелитель и дева Облаков Каролина стояли на вершине храма, в то время как армия Кракатау окружила последнее прибежище. Невзирая на скорую гибель, их губы встретились в жарком поцелуе — здесь заканчивалась жизнь, но не истинная любовь.

«Прости, я больше не могу сдерживать лаву, — дух Нижнего вулкана мысленно обратился к Стелло. — Все кончено, повелитель».

«Да будет так, — ответил Стелло. — Ты поможешь мне?»

«Да, мы уйдем туда вместе».

«Нет, сделай так, чтобы моя и ее душа исчезли навечно, чтобы никто и никогда не смог найти нас».

«Ты уверен, что хочешь этого?» — спросил дух.

«Отправиться в небытие с любовью в сердце — это лучшее для того, кто жил в аду».

— Мне страшно, — затрепетала Каролина.

— Нам не будет больно, любовь моя, — он крепко прижал ее к себе. — Там все будет по-другому.

Гильдин обезумел от крови, в которой омылись его руки. Он взбирался вверх по драгоценным ступеням, словно голодный зверь, учуявший мясо, ведь на вершине пирамиды его ждала вожделенная цель — повелитель города. О, да! Он отрежет голову бунтарю и принесет ее Кракатау. Бог, теперь он бог!!!

Виктор не сразу заметил это пламя. Огонь возник над Стелло и Каролиной неожиданно, небольшое облако, пылающее жаром, рухнуло на влюбленных, захватив их в смертельные объятия. Теперь они горели заживо, слитые в последнем поцелуе, уходящие по бесконечно длинному пути.

Их смерть поразила Гильдина — он прорывался сюда через горы трупов, чтобы убить повелителя. В итоге, когда до цели оставались считаные шаги, он упустил ее. Ради чего же тогда были все эти жертвы? Для чего он погряз в реках крови? Чтобы на вершине лишиться главной награды? Они не захотели сдаваться, они предпочли сгореть заживо, значит любовь имеет большую силу, чем он думал. Значит, именно любовь победила его.

Он присел на ступенях, ступор сковал все тело. Темная пелена, словно занавес, опустилась перед глазами; пропасть, где покоилось сумасшествие, разверзлась перед ним. Один шаг, и все пережитое будет не больше чем сон, ночной кошмар фантасмагории. Но чья-то рука разорвала пелену, кто-то схватил его за плечи и вытянул из мрака — Кардинал Изуродованное Лицо.

— Пойдем, — сказал приятный голос. — Это не твоя вина, они ни за что бы не сдались живыми.

— Боже! Я вижу их! — Гильдин заглянул в изуродованное лицо. — Все те, кого я убил, они идут за мной, эти темные тени…

— Я знаю, это помутнение рассудка, ты переступил через себя. Порой мысли и действия настолько несовместимы, что свершив что-то, человек начинает поедать собственную душу, — Кардинал помог ему подняться. — Есть способ помочь тебе, после этого ты будешь готов принять сан бога.

— Мне не нужен… — стеклянный взгляд впился в Кардинала.

— Больше ничего не говори, экономь силы, — Изуродованное Лицо закинул руку Виктора на свою шею и повел его вниз, к подножию пирамиды.

Когда они спустились, Гильдин уже был без сознания. Воины Кракатау хотели подойти ближе, они желали помочь Виктору, но Кардинал приказал им не приближаться. Он завел подполковника в небольшую комнату, что располагалась в основании храма власти. Темнота и несколько тусклых лучей солнца, пробивающихся сквозь зарешеченное окно, составляли все убранство помещения.

— Это единственный способ сохранить тебе рассудок, ты будешь перерожден, — Изуродованное Лицо прислонил его спиной к стене.

— Что… что ты собираешься делать… — теплые лучи слепили глаза, еще никогда солнце не было так ненавистно для него.

— Я сниму с тебя кожу и надену ее обратно, — Кардинал заслонил яркий свет. — Ты не вкусишь боли, поверь мне, я мастер своего дела.

— Господи… — он не мог возразить, сознание снова покидало его; последним, что он увидел, были длинные волосы, испачканные кровью.

— Не бойся, — произнесли изувеченные губы.

— Не бойся, — сказали гноящиеся глаза.

— Не бойся, — выразило обезображенное лицо.

ГЛАВА VI

По сети подземных туннелей вода подавалась не только во дворцы и городские фонтаны, но и в саму цитадель. Это обстоятельство позволило путешественникам не появляться в городе, где царили ужас и вакханалия. Дьявоболикум провел их до самого колодца, что стоял во внутреннем дворе священной крепости.

— Невероятно, — сказала Лиана, осматривая древние стены.

— Что невероятно? — спросил Шихов.

— Даже жителям города запрещено входить в эту цитадель. Она стоит на пути к озеру душ.

— Дай-ка угадаю, здесь наверняка полно ловушек, солдат, зверей! — Дмитрий с тревогой озирался по сторонам.

— Нет, — последним из колодца выбрался Авелион. — Здесь живет всего один хранитель, и главное его оружие — кинжал Альянса.

— Послушайте! — болезненные крики и звон ударяющихся мечей, что доносились из города, вселяли страх в сердце Шихова. — Почему это мы решили, что хранитель так просто отдаст нам кинжал? Я больше чем уверен, что он выглядит не лучше этого… как его…

— Дьявоболикума.

— Вот именно, и наверняка он будет защищать реликвию до последнего. Поэтому я предлагаю найти какое-нибудь оружие…

— Ага, и ударить по голове демона, дождаться, пока он впадет в забытье, и забрать кинжал, — съехидничала Лиана. — Нет, это не выход.

— Что ты предлагаешь? — спросил Авелион.

— Город пал, видите?! — она указала в небо. — Жерло Верхнего вулкана дымится, скоро из него хлынет лава, уничтожит озеро невинных душ и сам город. Хранителю больше не за что бороться.

— Ладно, давайте уже войдем в крепость, — Авелион направился к порталу, — тем более я вижу здесь только один вход.

Вдоль черных стен широкого коридора висели догорающие факелы; тусклый свет и вода, что просачивалась сквозь потолок, наводили уныние, будили печаль. Все дышало скорбью в этих стенах, даже умирающий огонь проливал слезы из редких искр.

— Я не знаю почему, но что-то давит на меня, будто здесь произошла трагедия, — тревога и страх постоянно следовали за Дмитрием.

— Успокойся, — улыбнулась девушка и положила руку на его плечо. — Я думаю, все будет хорошо.

Наконец коридор привел их к полуразрушенной лестнице. Отколотые куски камня покрывали ступени, низкая трава и клевер пробивались через древние трещины, свежие следы крови говорили о недавнем присутствии кого-то на этом пути. С трудом они взобрались по лестнице, старая деревянная дверь ждала их на небольшой площадке.

— Хранитель там, за дверью, — сказала Лиана.

— Так откроем ее, — ответил Авелион, — откроем! — но почему-то сам он не решался взяться за ручку.

— Хорошо, я это сделаю, — не вытерпел Шихов и отворил преграду.

Глазам путников предстала обширная комната, лучи заходящего солнца освещали ее. Деревянные половицы, кирпичные стены и внушительных размеров окно напротив входной двери — пустота и стеклянное спокойствие нашли здесь пристанище. На полу лежало существо с прозрачной кожей, словно плоть медузы. Многочисленные жабры и плавники покрывали сухое тело. Голова, схожая с тушей ската, покоилась на коленях старца. Человек слегка касался пальцами лица покойного и плакал над ним, черный траур поселился в глазах старика.

— За что мне это? — горько вскрикнул хозяин комнаты. — Он убил моего сына!

— Мы можем вам помочь? — это были единственные слова, которые Шихов посчитал уместными.

— Что ты говоришь? — шепнул Авелион. — Теперь он точно выйдет из себя.

— Нет, — на удивление спокойно ответил старец. — Я знаю, зачем вы здесь, вам нужен кинжал Альянса. Я много лет хранил его. Все напрасно, все было напрасно, мой сын мертв, город разрушен… — он посмотрел на Лиану. — Я отдам его вам.

— Так просто? — удивился Шихов.

— Моего сына убил человек с изувеченным лицом. В бою. Ему тоже нужен кинжал, он придет за ним. Скоро.

— Вероятно, Владыка не посвятил Кардинала в свои планы, — прошептала Лиана.

— Или наоборот, — сказал «созданный для покаяния».

Пейзаж за высоким окном был торжественен: кратер, наполненный светло-зеленой субстанцией; второй вулкан, парящий в воздухе жерлом над священным озером; солнце, заходящее за далекие горы. Но все же угроза решила внести свои краски в шедевр — первые ручьи лавы вырвались из Верхнего вулкана в воды, налитые душами.

— Вот оно! — старик обернулся к окну. — Скоро мои муки закончатся. Надеюсь, человек, убивший его, успеет прийти ко мне.

— Пора, — Лиана подошла к хранителю.

— Возьми его, — он протянул ей небольшой кинжал с крученой рукояткой. — Уверен, у вас все получится, — улыбнулся старец.

Дьявоболикум ждал их в колодце, монстр не мог скрыться в своих лабиринтах до тех пор, пока Лиана не отпустит его.

— Что будем делать теперь? — спросил Шихов.

— Мы отправимся в земли Регалии, — Лиана спрятала кинжал во внутренний карман куртки.

— Зачем?

— Оттуда открывается дорога к Люцию.

— Но земли Регалии необитаемы, — Авелион прислонился к колодцу.

— Если так, то почему же никто не смог выбраться из этой страны? — спросила девушка.

— Я тоже задавался этим вопросом.

— Пойдемте, я все объясню по дороге, — Лиана забралась в каменное жерло.

ГЛАВА VII

Кардинал оставил Гильдина в темной комнате: вскоре избранник придет в себя, а сейчас необходимо взять кинжал. Изуродованное Лицо позволил воинам разграбить город, и пока они оскверняли камень и плоть, он подошел к вратам крепости. Засов не сдерживал оборонительные ставни, они распахнулись перед ним подобно книге, прочитанной сотни раз. Хранитель ожидал его, и Кардинал знал это, он ощущал присутствие старца, он чувствовал его гнев.

— Я знал, что ты придешь, — сказал старик, поднимаясь с пола.

— Так это был твой ребенок, — слуга ада прикрыл за собой дверь. — Теперь я понимаю, почему в тебе столько злобы, хранитель.

К этому моменту все было кончено, лава Верхнего вулкана полностью затопила священное озеро, дремлющие до этих пор души возрождались в море Рёбер. Солнце скрылось за грядой призрачных гор, и теперь раскаленный свет, что исходил от потоков кипящей магмы, озарял комнату скорби.

— Потрясающе! — Изуродованное Лицо подошел к окну. — Как она великолепна, бурлящая лава, она никогда не сомневается в своих решениях, — он обернулся. — А ты, хранитель? Ты можешь усомниться в себе, в силе, в боге?

— К чему ненужные слова? Ты пришел за кинжалом.

— А ты, я так полагаю, не намерен отдавать его, ты хочешь отомстить за сына.

Огненная жидкость хлынула из жерла бешеным потоком, прибывающий водопад пламени заставил лаву выйти из берегов озера. Теперь пылающая жаром масса неслась к цитадели, огонь и голод завладели этой ночью.

— Что ты можешь противопоставить мне, хранитель? — Кардинал достал из кармана плаща стальной стержень с тонким крючком на острие. — Этим предметом я могу заставить твои нервы кричать.

— Мне нечего терять, но и тебя я не выпущу живым.

— Думаешь, если ты демон, то сможешь умертвить меня? — расхохотался Изуродованное Лицо.

Жидкий огонь подступил к стенам крепости. Прямо под окном комнаты лава приступила к дикой трапезе, она пожирала камень, может и не сразу, но он поддастся, и тогда цитадель рухнет. Последнее препятствие утонет в магме, и путь к городу будет открыт великим триумфом.

— Цени эти секунды, — ответил старец.

— Ты умрешь, старик, — Изуродованное Лицо направился к нему.

— Убийца!!! — с этими словами хранитель бросился на Кардинала.

Они оба вылетели через окно. Звук бьющегося стекла пронзил слух своей резкостью и остротой осколков. Падение длилось недолго; не успев опомниться, Кардинал увидел, что погружается в расплавленную жидкость. Но ведь он не мог умереть, или… Страх перед неизвестностью обуял его в последние мгновения жизни. Лава действовала быстро и безболезненно, он был прав — она никогда не сомневается…

…Кардинал открыл глаза — как странно, они больше не гноились. Тогда он прикоснулся к лицу — оно больше не было изуродованным. Волосы — чистые, на них нет крови.

Он поднялся на ноги. Деревянная лодка, которая плавно несла его по течению, была довольно узка, но вполне годилась для одного человека. Весел не было, значит, она сама приведет туда, где его ждут. Густой туман гладко стелился вдоль реки, редкие деревья возвышались над тихой гладью, покой владел каждой частичкой этого мира, мира надежды.

Лодка причалила к берегу. Он сошел на влажную землю. Сквозь белую дымку впереди он разглядел вековой дуб и человека, стоящего на его корнях. Когда он приблизился, то рассмотрел юную девушку, они никогда не встречались раньше. Перед ней стоял маленький столик, и только два предмета лежали на нем — глиняные чаши, перевернутые вверх дном.

— Я умер? — спросил Кардинал.

— Да, ты сгорел в лаве. Навсегда, — ответила девушка.

— Где же я сейчас?

— Здесь решится твоя судьба. Ты помнишь свое прошлое?

— Раньше я думал, что нет. Но… сейчас я начинаю вспоминать, — он взялся пальцами за виски.

— Когда-то ты был искателем Правды, изучал потусторонние поля. Однажды ты открыл особый вид энергии, но мир не смог признать это достижение. Разрыв в пространстве поглотил тебя. Так начались твои странствия по мирам. Ты был нищим, королем, развратником, миротворцем, спасителем… блуждая в других реальностях, ты прожил сотни жизней. Да, сначала ты искал выход, хотел вернуться домой, но с каждой новой судьбой прошлое забывалось, и ты потерял смысл. В последнем рождении ты стал предводителем отряда повстанцев, кровопролитная бойня в лесах закончилась плачевно. Враги взяли тебя в оцепление, твои люди погибли, а ты, укрылся в ветхом доме, что стоял посреди глухого леса. Когда они окружили дом, ты решил, что не сдашься так просто, и тогда ты взял нож, и изрезал свое лицо до неузнаваемости. Ты хотел выйти к ним навстречу в облике чудовища, ты хотел, чтобы твоя смерть вселяла ужас в противника. Самое страшное случилось, когда один из твоих отрядов пришел на помощь. Они отбили дом, но было уже поздно, ты умер от потери крови, с осознанием бессмысленности своего поступка. Боги Белой Вселенной заметили тебя, и избрали посланником своего ада. Так ты стал Кардиналам Изуродованное Лицо – существом с потерянным прошлым.

— Кто ты?

— Одна из тех, кто решает судьбы миров. За твоей спиной бесчисленное множество загубленных жизней, но в то же время много спасенных. Мы не знаем, что делать: отправить тебя в вечное забвение или подарить счастливую жизнь в райских кущах?

— Что же вы предлагаете?

— Здесь, — девушка указала на стол, — две чаши. Под одной из них символ, который подарит тебе рай, под другой — пустота. Мы оставляем судьбу твою на волю случая.

Как же так, почему все обернулось этим выбором? Как просто плыть по течению, когда судьба предрешена заранее и не возникает дилеммы черного и белого, и как жаль, что в свое время он не ценил этого. Оглядываясь назад, понимаешь, что все чудовищное и прекрасное, сотворенное тобой, теперь не стоит ничего. И как же все-таки несправедливо, что все прожитые жизни привели к двум глиняным чашам!

Так, со смятением и горечью в сердце, Кардинал сделал свой выбор…

— Тебе лучше закрыть глаза.

— Это почему же?

— Диск… — Авелион пытался подобрать слова, — он как бы… не совсем искусственный.

— Что это значит? — Шихов отшатнулся от камня.

— Это организм. Встанем в центр круга, он поглотит нас и возродит у города.

— Что-то я не пойму, ты говоришь, что…

— Извини, Дмитрий, нет времени на болтовню! — Авелион ухватил Шихова за рукав и притянул к себе в центр круга.

Прямо под ногами раскрылась плоть, он не видел, как это действует, зато почувствовал влажное дыхание, идущее снизу. Когда Дмитрий сообразил, что его тело поглотило некое животное, он попытался ухватиться за скользкие стенки, но пальцы лишь увядали в зловонной слизи. С закрытыми глазами, завернутый в плащаницу страха, он проваливался вниз по теплому туннелю органики. Секунды спустя Шихов услышал причудливую музыку, что доносилась от источника, к которому он так стремительно падал. Затем мелодия превратилась в запах спелой вишни и стрекот роя стрекоз, и, наконец, он открыл глаза.

Все внешние шумы сменились на утробный гул, теперь он стоял на морском дне.

Удар сердца. Если он сделает один вдох, то бездна ворвется в его легкие.

Две отрубленные человеческие головы лежали на песчаном плато и нелепым взглядом изучали его. Свежая кровь от их ран поднималась ввысь, словно шелковый дым сигареты.

Удар сердца, и Шихов, подхваченный подводным течением, скоротечно пронесся между кровавыми столбами, затем он не выдержал и сделал вдох…

… — Ну что, ты в порядке? — Авелион помог ему подняться с каменного круга.

Чистый воздух заполнил его организм вместо ожидаемой соленой воды.

— Твою мать! — он никак не мог надышаться. — Лучше бы пешком пошли, дьявол!!!

— Возможно, это путешествие и происходит диким образом, но, поверь мне, с нами бы ничего не случилось, — проводник присел возле дерева.

— Еще б немного, и я бы сейчас кормил рыб рядом с головами покойников.

— Эти головы — два божества, поглощенные когда-то монстром Кардинала. Их сила настолько могущественна, что даже после смерти они превратили чудище в живой проводник по землям ада. Погребенные в погребенном.

— Очень интересно, — Дмитрий был голоден, а пережитое пребывание в чужеродном теле только подгоняло аппетит. — Знаешь, когда-то я читал новеллу «Вмурованные», и, похоже, сейчас понял, как себя чувствуют ее персонажи. А пока ты меня не втянул в какое-нибудь новое «приключение», может, перекусим?

В безмятежном лесу вблизи города Жизни, где очутились путники, сейчас повелевали ночь, луна и отчаянье. Лиана не знала что делать, ведь город отверг ее помощь, предпочтя остаться в объятиях девы Облаков; Гильдин предал свой мир, Кракатау не сдержал обещаний; смыслы жизни ускользали из рук, как талый снег в весеннем возрождении. Невнятные обрывки памяти подошли близко к запретной черте, порой Лиана понимала: если она вспомнит правду, то это убьет ее, возможно, мужчина с ребенком были для нее чем-то большим…

— Вы напугали меня, — в поисках веток для костра Шихов скорее ожидал наткнуться на какое-нибудь чудовище, чем на красивую девушку.

— Вы тоже не особо меня обрадовали, — бродя по лесной чаще, закованная в глубокие раздумья, она не сразу обратила внимание на фигуру человека, что шел ей навстречу. Возможно, подсознательно она видела его и вероятность угрозы, но когда вокруг рушатся последние надежды, не лучше бы предоставить все на волю случая?

— Гм…

Она вопросительно смотрела на Дмитрия, хотя казалось, что девушка вот-вот заговорит сама и избавит незнакомца от колебаний, но она решила выслушать его первым.

— Э… Ну прямо даже не знаю, что сказать, — первое впечатление неожиданного появления исчезло. — Если я расскажу, как и почему очутился здесь, то, скорее всего, вы мне поверите. Правда?

— Правда, — улыбнулась она. Похоже, этот человек не посланник Кракатау или Каролины. Тогда кто он? — Вы не похожи на грешника или прислужника ада. Что вы делаете здесь?

— Хороший вопрос, вот только с чего начать?

— Лиана? — Авелион появился вслед за Дмитрием.

— Ты знаком с ней? — спросил Шихов.

— Конечно, — «созданный для покаяния» с осторожностью подошел к девушке. — Это Лиана, шпионка Кракатау, она исполняет его мелкие поручения.

— Больше нет. Он предал меня.

— И что же ты делаешь здесь, рядом с городом?

— Владыка хочет разрушить его, завтра утром войско нападет на город. Я всего лишь хотела предупредить их; они выслушали меня, но не позволили остаться.

— Как мы можем верить тебе? — Авелион повернулся к Дмитрию. — Быть может, Кракатау прислал тебя шпионить за нами…

— Будь так, разве я выдала бы себя? Может, лучше поговорим о тебе?

— О чем ты? — Авелион вновь обратился к девушке.

— Я знаю о проклятых душах, заключенных в тебе, и о человеке, который может попросить за них, чтобы души нашли пристанище.

— К чему ты клонишь?

— Я так полагаю, что ты нашел его, — она перевела взгляд на Шихова. — Но зная Кракатау, я уверена: ему показалось мало того, что он пришел и попросил. Наверняка Владыка потребовал нечто большее. Если так, то я согласна помочь вам в ваших поисках.

— Допустим, но зачем?

— Кракатау клялся вернуть меня в мой мир, но не выполнил договор. Если он поступит так же с вами, то мы сможем призвать его к ответу перед огненными змеями.

— И как же?

— Демон Осени, Люций, — сказала девушка.

— Ты с ума сошла! — вспылил Авелион.

— О чем она? — спросил Шихов.

— Люций — это существо, обитающее в аду, но его никто не видел. Он частица белых богов, через него Кракатау разговаривает с ними. Прийти к демону Осени — это значит подписать себе смертный приговор.

— У нас все получится! — уверенно ответила Лиана. — Если Кракатау обманет вас, то нам будет что сказать Люцию.

— Но как ты собралась найти его? Ведь это может сделать только Владыка.

— Не я, а вы найдете его.

— Что?

— Иногда я подслушивала разговоры Кракатау… Он наверняка поручил вам отыскать кинжал Альянса. Ведь так?

— Да, ты права.

— Этот кинжал и есть дорога к Люцию.

— Продолжай, — Авелион заинтересовался рассказом девушки.

— Так я с вами? Я могу помочь вам, — теперь у Лианы была новая зацепка за жизнь, цель сменила отчаянье, жажда пришла на место пустоты, больше не придется стоять напротив закрытой двери прошлого, по крайней мере на какое-то время.

— Как ты думаешь, мы можем доверять ей? — он обратился к Дмитрию.

— Наш выбор невелик, но, думаю, можем, — Шихов улыбнулся девушке.

ГЛАВА X

Львиные шкуры, накиданные в беспорядке посреди до блеска отполированного пола, освещались лунным светом и желаниями Каролины. Она расположилась на шкурах в центре мраморного балкона, откуда открывался головокружительный вид на город. Царство лежало у ее ног. Диск луны, на четверть сокрытый Верхним вулканом, озарял сладострастие девушки и мир, что ей покорился. Стелло вошел на открытую террасу и, вдохнув прохладный воздух, приблизился к деве Облаков.

— Она ведь права. Ты и я знаем это, — он сел рядом с ней, обняв за талию.

— Зато у нас есть ночь, — Каролина провела ладонью по его груди. Даже сейчас ее прикосновения будили алое пламя.

— Неужели это конец царства? — он поцеловал ее руку.

— Главное — это часы до рассвета, которые остались нам. Твой народ знает, он будет сражаться до последней капли крови. Сегодня ночью мы все должны насладиться телом.

— Ты права. Возможно, уже завтра у нас не будет тел, наш мир превратится в воспоминание. Но я попытаюсь отстоять его, чего бы мне это ни стоило.

ЧАСТЬ X. БУРЯ И ПЛАМЯ

ГЛАВА I

Утром гигантское чудовище прорвалось в город, прокопав себе путь под оборонительной стеной. Сбивая базальтовые скульптуры с золотых пьедесталов, опрокидывая триумфальные стелы, монстр, напоминающий гусеницу, распался на две тысячи изувеченных воинов. Основная часть войска во главе с Кардиналом двинулась к дворцу повелителя города, Гильдин же с небольшим отрядом решил испробовать вкус крови в одном из первых домов, что попался ему на пути.

Первым в жилище вошел солдат, чья плоть бесконечно поедалась червями. Срывая когтистыми лапами шелковые занавеси, он наконец-то добрался до гостиничного зала, где, поедаемая страхом, ютилась загнанная семья. Из-за своих древнеримских одежд и красивых тел они виделись людьми, но причудливые лица с щупальцами вместо глаз уродовали внешности этих испуганных существ.

Гильдин проследовал в семейную обитель, сопровождаемый солдатами и твердой решимостью. Эти странные лица смотрели на него. Чего они ожидают? Пощады? Если смерть — это пощада, то они получат ее; он должен, бог должен.

Человек в черной одежде взял ее сына — грудного ребенка, невинное дитя, рожденное несколько дней назад.

— НЕТ!!! — закричала женщина.

— Заткни ей рот! — приказал человек в черном.

Последним, что она увидела, было чудовище с забинтованным ртом, оно занесло над ней булаву, а затем все вокруг превратилось в белый туман. И только размытый силуэт человека в черном с ее ребенком на руках стоял перед глазами. А затем пришла пустота, чистая, как голос ангела.

Какое-то время Гильдин держал младенца. Глядя на него, он сомневался. Он видел, как семья пала перед ним на колени, они умоляли, они готовы были отдать свои жизни за ребенка, но Виктор не слышал их, напряжение лишило его способности воспринимать звуки. Только он и существо в его руках, все остальное — бездушие и глухота. Если позволить частице жалости сломать себя, то все будет кончено… Главное, не пропустить это через душу, иначе рожденный бог будет нелеп и ему понадобится исповедник вместо целой вселенной.

Одной рукой Гильдин поднял малыша над головой, другой вспорол его тело от горла до паха. Он сам крестил себя кровью, как и подобает палачу.

Слух вернулся к нему спустя несколько секунд, вместе с криками странных существ. Они были безумны, ведь смерть младенца лишила их рассудка. Создания бросились к Гильдину, невзирая на алебарды своих мучителей. Один из пленников вырвал маленькое тельце из его рук и тут же был повержен сталью, убийцы не стали дожидаться приказа подполковника, они сбили с ног пленников и начали рубить тела.

Красная каша залила весь пол, он шел по ней к выходу. Виктор смотрел на свои руки как на нечто чужеродное: неужели он убил ребенка? Пусть даже не такого, как дети его мира, но то было еще дитя. Нет, это правда; первое дело свершилось, остальные пойдут легче. То, что он смог это сделать, доказывало его возможность перешагнуть через себя, тяжело только вначале. Страшное внутреннее смятение давило и тянуло вниз, но предвкушение награды одержало верх, он сохранил трезвость ума, битва с самим собой была выиграна. Вопрос был в том, кто выйдет победителем в войне: человек или Жажда.

Он вышел на пылающую огнем улицу и прислонился спиной к колонне. Когда его затылок почувствовал холодный камень, он полностью пришел в себя. Два палаша в руках предавали больше уверенности, чем армия за спиной. Невзирая на опасность, Гильдин бросился в самую гущу уличной баталии.

Бешеные волчьи морды, голоса насекомых, уродливые маски — все кружилось в диком водовороте битвы. Жители города оказали сопротивление: горящие стрелы, кипящая смола, свирепость в душе — они не собирались сдавать свою обитель так просто. Первой на него набросилась тучная женщина с десятком крысиных морд, что росли у нее из рук, оскаленные пасти попытались укусить Гильдина, но удар палаша в живот остановил ее. Затем со спины к нему попыталось подкрасться существо с крабьими конечностями, в одной клешне оно держало голову его солдата. Виктор с размаху отсек половину тонкого туловища неприятеля.

Сумев расправиться еще с несколькими противниками, он услышал дикий рев за спиной. На вершине стены двое великанов опрокинули на головы воинов громадный котел с кипящей смолой. Раскаленная жидкость обрушилась вниз, плавя булыжники под ногами и смывая черной волной жизни с кровавой площади. Отрубив руку человекообразному монстру, что стоял у него на пути, Виктор запрыгнул на позолоченные ступени, ведущие к одному из домов. Искалеченное чудовище унесла кипящая жидкость вместе со всеми участниками бойни. Только Гильдин успел встать над черной волной, которая отправила за угол вопли и обожженные тела.

Ему нужен был небольшой отдых. Задыхаясь от нервного напряжения и паров смолы, он вошел в дом, чьи ступени спасли его жизнь. Легкие бесконечно требовали воздуха, он цеплялся за каждый вздох, как утопленник хватается за веревку.

«Спокойно, — говорил он себе, — это только начало, не время раскисать».

Обстановка внутри располагала к покою, и даже более того: эротические фрески и картины, что занавешивали все стены, разнообразные ложа, щедро расставленные во внутренних покоях и осыпанные лепестками роз, говорили о принадлежности этого дворца к любовному заведению. Чье-то неровное тяжелое дыхание доносилось из приоткрытой двери возле широкого зеркала, обрамленного серебром. Стараясь ступать как можно тише, подполковник подкрался к двери и заглянул в узкое пространство.

Судя по роскошному одеянию и откровенным татуировкам, что покрывали его торс, этот человек был хозяином дома. Но почему же он лежит на животе с выставленными вперед руками и пытается ухватиться за ножку стола? Гильдин заметил что-то, что пряталось в темном углу и, похоже, держало за ногу незадачливого владельца храма. Исполненный ужасом взгляд блуждал по комнате в поисках какого-нибудь оружия, но кроме краешка ковра больше ничего не могло попасть в его руки.

Виктор пригляделся в темноту — бесформенный силуэт бурлил бесформенным желанием, существо, притаившееся в углу, не просто хотело убить хозяина дома, оно хотело наполнить им себя, забрать его лимфу, забрать его ногти, оно молчаливо тянуло тело в свое укрытие. За окном комнаты расправы пролетело какое-то горящее заживо животное, и в этой мимолетной вспышке Гильдин рассмотрел ее. Она сидела в ванной, по грудь погруженная в жидкость, взятую у мертвых, ее перекинутые через край руки крепко держались за стопы содомита. Несколько лент, которыми была обмотана ее голова, сползли с подбородка, обнажив уродливую челюсть искривленной формы, но с упругой молодой кожей на кости. Фигура Регалия видела Гильдина и желала, чтобы он наблюдал за дальнейшим…

Когда все закончилось, Гильдин закрыл дверь, оставив ужас по ту сторону. После того, что он увидел, его вряд ли можно будет чем-либо удивить, а может быть, понимание придет позже? Если так — пусть ад смилуется над ним.

Оставив храм любви, он отправился вдоль улицы по обожженному булыжнику. Из недр вулкана, что застыл над головой, донесся первый тяжелый гул. Похоже, легенда начинала претворяться в жизнь, город стоял на грани падения.

Стрела со свистом пронеслась над его головой, увлекая за собой черный берет. Гильдин обернулся. Прямо на него бежал монстр, похожий на кенгуру, из его развороченного чрева выступал человеческий торс без кожи, в руках окровавленный выродок держал лук. Он хотел натянуть очередную стрелу, но Виктор бросился навстречу чудовищу. Когда до столкновения оставались доли секунды, он пригнулся и подсек мощные ноги твари наточенными лезвиями палашей. Лязг металла о камень, рык создания и звук его ломающихся костей пронеслись по пустынной улице. Здесь это был последний бой, теперь главное действо разворачивалось вблизи дворца Стелло.

ГЛАВА II

Они наблюдали за городом с того самого холма, на котором несколько часов назад стоял Гильдин. Казалось, что пожары и крики битвы вырвали всю землю под ногами и вознесли ее к небесам. Безмерное облако дыма застыло над городом, скрыв в своем чреве Верхний вулкан.

— Вот это да! — воскликнул Шихов. — Как мы попадем в цитадель, здесь же идет война?

— Неподалеку от города есть колодец, — сказала Лиана. — Если Смотритель позволит нам, мы сможем пройти по подземному желобу, по нему пресная вода доставляется в город.

Лишь изредка он покидал подземелье; большую часть жизни это существо провело, блуждая по темным туннелям. Столетиями он прокладывал новые пути для жизненной субстанции; искал фонтаны, бьющие из стен, если уровень воды падал; уничтожал завистников, которые пытались ядом загрязнить колодец. Загробное дыхание темноты и поиск журчащих потоков составляли суть его жизни; многокилометровая сеть подземного водовода была его домом, и только вечная засуха могла умертвить Живущего в Попрании.

Жерло колодца выступало всего на метр от земли, тогда как его глубина составляла около двух сотен метров, он был выложен из каменных блоков песочного цвета и находился на небольшом участке пустынной земли к югу от города.

— И как же мы заберемся туда? — Авелион заглянул в бездну. — Нет, это невозможно! Мы либо переломаем себе шеи здесь, либо утонем в подземных туннелях.

— Они не настолько глубокие, — возразила девушка. — У нас нет выбора, мы не сможем пройти сквозь битву, а это единственный шанс; к тому же скоро цитадель будет разрушена, нужно поторапливаться.

— И где же смотритель колодца? — оживился Шихов. — Я так полагаю, без него мы не сможем залезть в эту хреновину.

— Он сам придет, — Лиана испытала легкий озноб, что прошел по коже, — он был рядом.

Дмитрий не сразу поверил своим глазам, но грязная жидкость, которая стала сочиться из трещин колодца, стремительно обретала форму. Мерзкая масса смешалась с песком, а затем рванула вверх, как нечто живое, накрытое покрывалом и восстающее из земли. Двухметровая бесформенная туша обрела окончательный вид за считаные секунды, и теперь грязь явила себя в виде высокого человека, скрепленного тысячами кожаных ремешков и застегнутого на все застежки. Его руки были закованы в металлические налокотники с длинными шипами, а голова обмотана широким ремнем, что скрывал лопнувшие глаза. Его рот заменяла страшная оскаленная пасть с четырьмя длинными клыками.

— Это оно следит за питьевой водой? — спросил Шихов, пятясь назад от Смотрителя. — Какая-то антисанитария получается.

Чудовище не двигалось с места, в нагнетающем молчании оно поочередно переводило незримый взгляд с одного человека на другого.

— Не шевелитесь… — Лиана шагнула к монстру.

— Я слышал о Смотрителе. Чтобы он не тронул нас, нужно назвать его имя, — тихо произнес Авелион.

Девушка стояла прямо перед ним, двое мужчин бездействовали за ее спиной.

Вначале он займется той, что способна дарить жизнь, с терпимостью и усердием он вырежет ее чрево и взрастит в нем новых Искателей воды, а мужчины пойдут на корм его детям. Он делал подобное не единожды. Остается только взять за горло эту троицу… Что это? Что она делает? Зачем она говорит это слово? От этого имени голову сдавливают железные тиски…

— Дьявоболикум, — произнесла Лиана. — Имя твое Дьявоболикум.

Монстр послушно подошел к колодцу и забрался в его жерло.

— Откуда ты знаешь это имя? — спросил Авелион. — Столько существ сгинуло в его катакомбах, если бы они знали…

— Все же некоторые выходили целыми. Это имя назвал мне хранитель книг в библиотеке Кракатау, ведь когда-то я была на другой стороне.

Держась за внутренние стенки колодца, чудище принялось за работу. Оно ломало собственные кости, выкручивало суставы, меняло местами ремешки на изувеченном теле, окропленные кровью, невыносимые крики боли неслись из храма чистой воды.

— Я не могу этого слышать! — Дмитрий подошел к Лиане. — Что оно делает?

— Дорогу.

Превозмогая жуткое отвращение, они зашли на кусок плоти, который перекрыл собой колодец: бесформенное тело, кишащее беспорядочно застегнутыми ремешками и исторгающее из себя жалобные мольбы.

— Оно плачет, — Шихов с ужасом смотрел вниз. — Это невыносимо, что за чертов мир!

— У нас нет выбора, — Авелион вынул из кармана плаща фосфоресцирующий кристалл.

Между тем боль под ступнями погрузила их в темень колодца. Уходящее вниз чудовище увлекло за собой путников; с каждым движением светлый обруч над головой сжимался, темнота кропотливо влилась в солнечный свет, и только кристалл Авелиона позволял видеть во мраке. Выяснилось, что стены, уходящие вверх, увековечили бесконечное число гравюр с подробным описанием жизни Дьявоболикума; дабы не смотреть на отвратительные сценки, путники предпочли опускаться на дно в полной темноте.

Теперь Фигура Регалия не являлась ни одной из трех грешниц, но в то же время слитые в единое целое души воплощали в себе новое сознание, фундаментом которого были извращенные желания трех существ, что, в свою очередь, способствовало формированию ума, придумывающего оригинальные издевательства.

— Значит, ты создал ее для грешника? Что же такого она сделала с ним, что не смогли бы сделать твои палачи? — совсем недавно войско закончило прокладывать путь через непроходимые лесные дебри, и теперь, когда шум шагающей армии стал значительно тише, Гильдин решил узнать у Кардинала о необычной провожатой.

— Она взяла и вывернула его наизнанку. Это трудно принять, такие вещи нужно видеть, но думаю, что Фигура продемонстрирует свои способности, когда мы ворвемся в город, — Кардинал слегка качнул головой, и его длинные волосы скрыли обезображенный лик.

— А ты сам? — Гильдин натянул поводья, чтобы замедлить лошадь.

— О чем ты? — удивился Кардинал.

— Ты сам помнишь, как появился здесь?

— Я… я всегда был помощником Владыки. Возможно, он создал меня так же, как я создал Регалию, — Изуродованное Лицо ехидно ухмыльнулся. — Я понимаю, о чем ты. Ты не исключаешь варианта, что можешь оказаться на моем месте — искалеченным и подвергнутым забвению. Но не думай так, если Кракатау пообещал сделать тебя богом, то он выполнит свое обещание, что касается меня, то знай: я доволен собой, я рад служить властелину ада и совершенно не желаю знать ничего о своем происхождении.

— Но… — Гильдин немного смутился. — Но как же твое лицо, оно же…

— Гнойный кусок мяса, ты хотел сказать?

— Ну…

— Меня не пугает мое лицо, сколько себя помню, я всегда был таким. Те, с кем ты живешь в своем мире, в душе выглядят гораздо хуже меня, хотя внешне считаются красивыми. Но кто из нас хуже? Я — мясник и палач, не скрывающий своего гнилого нутра, или твои соплеменники, погрязшие в полном дерьме, но пытающиеся замаскироваться под обольстительными внешностями, элегантными манерами и нарядами? Я — это правда, одна из реалий вашей жизни, часть духа твоего народа, только во плоти. Конечно, это не значит, что я выходец из твоей расы, но порядок твоего мира и я схожи, как слова, произнесенные вслух, и они же, записанные на бумаге. Ты слышал когда-нибудь о тех, кто живет рядом с людьми? Сомневаюсь. Их называют Дети Человечества. Их гогот сродни гортанному всхлипыванию, так могут смеяться лишь мертвые. Их радость — вожделение и плотоугодие. Эти исчадия окутаны в белые саваны, а на ноги их надернуты льняные сандалии. Не единожды Владыка дозволял мне увидеть Их, я наблюдал, как где-то озверевшие от голода мальцы вспороли брюхо беременной собаке и жарили на вертеле нерожденных щенков, а тем временем в утробе зверя возник один из Них. Я видел расстрел солдат в одной из ваших войн, и трупы были сброшены в яму, и на дне котлована взращивался еще один выродок. Тогда я сообразил: в тех местах, где набирается неимоверное количество мерзости, где-то в глубине этого ужаса иногда рождаются странные твари, они есть порождение людского насилия и злобы, они достопочтенные Дети Человечества — милостивые отцы скорби и траура, благодарные братья и сестры жестокости. Люди сами рождают их путем агрессии и ненависти. Благодаря многим «уважаемым господам» гнилая сила с творческим рвением взращивает и вскармливает отпрысков людского ублюдства в подвалах обитаемых домов, в самых темных и холодных уголках. Сырость убаюкивает их на закате и восхваляет их как достойных сынов и дочерей рода людского. Находясь только на начальной стадии развития, маленькие воспитанники сырых стен любят проникать по ночам в спальни и сосать грудное молочко у спящих женщин. Особенно Детям нравится вкушать свое питание в домах терпимости — у здешнего молока особенный, терпкий оттенок. Они быстро подрастают и набираются опыта, они включают в свой рацион дурманящие порошки. Мне пришлось наблюдать, как в одном из жилищ подлости и предательства тебе подобных возродили мрачный свет, в лучах которого купался и смывал с себя скверну общий ребенок. Голод познания жестокости подстегивал его пытливый ум и стимулировал принципы. А запах порока! Этот ни с чем не сравнимый запах, что исходил от человечьих постелей, одежды, кишечника, это зловоние нельзя было перебить никакими водами и духами, он был настолько гадок, что даже если бы эти люди и хотели смыть его с себя, то скорее захлебнулись бы от меры требуемой воды. Кормясь в подвальной утробе, Дитя, как хороший дегустатор, всегда отделяло зерна от плевел: если ему представлялось, что какой-либо поступок, порожденный одним из его родителей, недостаточно пригож для употребления в благую пищу, то поступок сей можно было использовать и в других целях, например питать им кожу или увлажнять глаза. И вот однажды Дитя вышло из темного угла и благодарно отплатило семье за появление на свет. В ту ночь оно посетило каждую комнату, и ни один человек не остался без внимания и сыновней опеки. Адскими манипуляциями оно сращивало людей между собой, и они становились как картинки на игральных картах, эти организмы не могли существовать долго — испражнения изливались во внутренние органы, отчего их убивали собственные фекалии. Кого-то ребенок впаивал в стены. Когда умер последний родитель, их чадо быстро иссохло и превратилось в испорченную мумию. Дитя понимало, что без достаточной подпитки оно не сможет долго продержаться, но ведь оно должно было как-то излить свою бесконечную благодарность и благодушие. И вот что интересно — даже несмотря на то, что оно было их незаконнорожденным сыном, оно все равно любило их. С его точки зрения, только страданиями можно отплатить им, ведь они породили его, причиняя боль окружающим, а значит, оно сделало все правильно. Оно отплатило им ценой своей жизни, но это не страшно. Ведь на его место придут другие. Последняя мысль живого паскудства была обращена к своим еще неродившимся собратьям, оно умоляло и призывало их, чтобы они стали такими же благородными, как и оно: «Уважайте тех, кто способствовал вашему появлению и вскармливанию, они дали вам жизнь путем своей жизни. Главный ваш долг — это выразить им почтение и наградить ровно настолько, насколько они этого достойны!» Несмотря на то что подвальный выродок умер, его великие слова дошли до всех представителей его священного рода, до тех, кто существовал, и до тех, кто вскоре должен был появиться, ведь каждое мгновение где-то на Земле рождается новое Дитя Человечества.

— И долго ли ты сможешь жить так… как живешь сейчас?

— Я не знаю. Но что, по-твоему, мешает мне жить? Совесть? Это нелепо, я никогда не испытывал угрызений совести. Изувеченное лицо? Оглянись вокруг — здесь все искалечены.

— Ты рассуждаешь как Владыка ада; если ваше мышление схоже, может объяснишь, почему он выбрал меня для уничтожения города?

— Оставь! — Кардинал рассмеялся. — К чему эти глупые вопросы? Пока что ты орудие в его руке, каратель, а палачу незачем спрашивать, для чего или зачем. Он просто делает свое дело.

— Божественное дело.

— Вот именно. Когда ты станешь богом, никто не сможет тебя в чем-либо упрекнуть. Упреки и решения останутся за тобой.

ГЛАВА IV

Чтобы в короткий срок прибыть в город Жизни, Лиана избрала путь через небольшой горный хребет. Этот переход экономил для нее полдня. Когда солнце было в зените, а каштановые деревья раскрыли секрет горной тропы, что вела непосредственно к городу, девушка обратила внимание на небольшой мраморный домик, еле заметный среди густой растительности. Хижина — точно увеличенная в несколько раз беседка-портик с округлыми стенами и сферическим сводом. И хотя сам домик оказался запутан во вьющихся лианах винограда, небольшой двор перед входом был усердно расчищен от зарослей, разместив на себе нескольких птиц киви, восседающих на шестах полуразрушенного забора, и медный котел с горящими углями, из которого торчал железный прут.

Она могла бы пройти мимо, тем более что ее дело не требовало отлагательств. Но запах миндаля, который источала хижина, упрямо предлагал заглянуть во двор и осмотреть дом хотя бы вскользь.

Недолго думая, Лиана отворила еле держащуюся на петлях калитку и зашла на высохшую, израненную трещинами почву. Терпкий жар, идущий от раскаленных углей, и небесное дыхание солнца, сливаясь друг с другом непостижимым образом, рисовали тот самый аромат миндаля, по которому эту хижину могли найти страждущие, искавшие здесь спасения. Лиана знала об этом месте, ей нечего было делать здесь, вотчина Штейгера должна оставаться за грешниками, что жаждут принять страшные условия «избавителя от мук».

— Интересно, что могло привести такое благолепное дитя в мое скромное жилище? — его голос доносился из приоткрытой двери дома и звучал настолько зловеще, что кровь застучала в висках девушки.

— Случайность, — произнесла она. Господи! Ведь это Штейгер — единственный в аду, кого не решается трогать сам Кракатау.

— Возможно, — задумчиво ответил голос, и его хозяин, стоящий в темноте, распахнул дверь.

Он вышел на свет, и Лиана увидела перед собой человека, одетого в длинную монашескую рясу, лицо его скрывал капюшон, а в правой руке как символ веры он держал старую молитвенную книгу. Хотя он и выглядел словно священник, но мысли его и поступки могли повергнуть в шок любое существо, проповедующее ту или иную религию.

— Ты не похожа на очередного страждущего. Но я верю, что ничего не происходит просто так. Куда ты спешишь, юное создание?

— Разве это имеет значение, особенно для того, кто тысячи лет калечит обреченных и утверждает, что это путь к спасению?! — еще день назад она вряд ли бы позволила себе такой тон, но с недавних пор страх исчез. Лиана отреклась от Кракатау, победила Охотника и собиралась помочь городу Жизни, это был бунт против уложившегося порядка адских вещей, а значит терять ей больше нечего. Если мир постоянно отрывает кусок от твоей души, то почему бы не попробовать ответить ему тем же?

Штейгер откинул капюшон назад, и его глаза, налитые кровью, вызвали боль в ее сердце.

— Да, ты права, — умиротворяющие интонации в голосе монаха слегка расслабили напряженную атмосферу беседы. — До того как попасть в ад, я совершил настолько страшный грех, что, вероятнее всего, я не смогу искупить его никакими муками или праведными делами. Но ты не можешь судить меня за мои методы. Если бы грешников не спасало то, что я лишаю их зрения, то они бы вряд ли приходили ко мне и вряд ли бы умоляли прикоснуться раскаленным железом к их глазам. Тысячи лет я размышляю о том, что на самом деле есть добро, а что зло; где таится истина, а где невежество. Но в итоге я постоянно прихожу к одним и тем же неутешительным выводам.

— Интересно.

— Я так и не могу осознать: зачем вообще мы все существуем, какая цель прихода живых и мертвых в ад, или в рай, или еще куда-то? Жизнь бессмысленна, но только… — монах приложил палец к губам, — не говори об этом никому и никогда.

— Ты чокнутый. Можешь убить меня за эти слова, но я никогда не поверю в бессмысленность своей жизни.

— Ты все делаешь правильно, юная дева. Но только через свои помыслы я смогу прийти к финалу. Да, возможно, те идеи и способы, которых я придерживаюсь, крамольны, но они открывают мои глаза, и я вижу путь к прощению. Все эти тысячелетия я хотел искупить свою вину, и теперь мне кажется, что я знаю, как это сделать. То, что мы встретились с тобой, это неслучайно, я вижу в тебе знак, сигнал к началу.

— Началу чего?

— Когда это случится, тебе будет уже все равно.

— О чем ты?

Штейгер не ответил на ее вопрос, он молча развернулся и прошел в дом. У каждого был свой путь, и каждый сам решал, как пройти его.

ГЛАВА V

Монах знал, куда спешила девушка, так же как знал и ее имя и судьбу. Но он не будет помогать ей отстаивать город; даже если бы Штейгер и хотел это сделать, никто не принял бы его помощь — в течение долгого времени он оправдывал репутацию сумасшедшего отшельника, основателя извращенной религии, полубога, уродующего и без того искалеченные тела жертв ада. Пусть так, но все это было для того, чтобы увидеть невидимое, прикоснуться к запредельной тайне, разрушить стену, за которой скрывалось вожделенное знание, которое поможет ему избавиться от чувства вины, искупить чудовищное преступление, приведшее его в ад. Ведь это так невыносимо — просыпаться каждый день и проклинать самого себя.

Отшельник прошел в дом и присел у окна. Только Кракатау и белые боги знали его историю. Память о прошлом в который раз нахлынула на монаха: раскаты грома, последний камень, водруженный на вершину дворца. Несколько тысячелетий назад Штейгер принадлежал царству живых, будучи гениальным архитектором, он подарил миру уникальные по красоте храмы и дворцы, величественные замки и грандиозные парки. Жители небольшой планеты, на которой он жил, признали строительный талант Штейгера воплощением искусства созидания, в те годы он являлся творцом и настоящим примером для подражания: милосерден, справедлив, гениален. В итоге все положительные качества Штейгера помогли прийти ему к безграничной власти и он был избран своей нацией повелителем планеты.

Первые годы его правления прошли в улаживании военных конфликтов, развитии промышленности и искусства, упрощении законов. Тем не менее власть смогла найти потаенные пути и взломать прочные двери, что вели к сердцу и помыслам архитектора. Власть побеждала раньше, победила она и сейчас. Понимание своего могущества, доступ ко всем богатствам мира, амбиции, которые увеличивались с каждым днем, — все это срослось в одно чудовище, которое пожрало душу зодчего. Обезумевший повелитель путем интриг, хитрых комбинаций и решительных действий в невероятно короткий срок сумел развить промышленность и заставить собственную нацию выкачивать природные ресурсы из недр земли и вод океанов. Его помешательство потребовало от своего хозяина величественный дворец, божественный храм размером с город, сооружение должно было прославить имя Штейгера в веках, вписать его в вечность не только как великого архитектора, а как правителя, сумевшего возвести непревзойденное, создать такой гротеск, который не смогли бы повторить будущие поколения.

Понимая, что такое строительство вызовет недовольство его подданных, великий зодчий развил институт тайных служб, хранителей порядка и карательных органов. Половина населения планеты превратилась в тюремщиков, а вторая половина фактически стала рабами. Каждое прошение о возврате права на нормальную жизнь игнорировалось, любое восстание вскорости подавлялось, никто не смел критиковать правителя, это каралось смертной казнью. Таким образом Штейгер искоренил любую оппозицию.

К тому моменту, когда строительство было закончено и на вершину колоссального храма требовалось поставить последний гранитный блок, население мира Штейгера прекратило свое существование. Глобальная добыча ресурсов земли привела к страшным землетрясениям; недостаточное развитие медицины сделало ее беспомощной против новых болезней, что взращивались в рабочих бараках; бесконечные бунты ежедневно уносили тысячи жизней с обеих сторон.

И храм был построен, он вознесся над пучиной хаоса и террора, дворец размером с мегаполис вырос на костях. Омытый кровью, напитанный искалеченными судьбами, Великий памятник Штейгеру навечно провозгласил себя единственным правителем планеты. Ради него десятилетиями погибали люди и в итоге пришли к полному вымиранию. Последней каплей в переполненном сосуде вырождения стал мор — мировая волна очередной болезни смыла с планеты последних несчастных, кроме одного. Этот безумец был единственным из живых — Штейгер. Но он не собирался сдаваться, он должен был доделать все до конца. Храм тоже требовал то, что по праву принадлежало ему, — последний гранитный блок.

В ту ночь разыгралась страшная гроза, и небо, разорванное молниями, выпустило из своих ран прохладный ливень. Последний блок был не особенно тяжелым и утопал в мокрой земле. Великий архитектор схватился за него и вырвал из объятий грязи. Ломая ногти на пальцах, он очистил прочный оковалок своей жизни и омыл его под дождем от присохших кусков земли. Сейчас этот камень был ему дороже всего на свете, в ужасах глупого строительства он потерял своих родителей и детей, но они были абсолютно ничем перед отполированной горной породой, что он прижимал к груди. Слезы текли из его глаз такими же обильными ручьями, как и слезы неба, может быть он и был безрассуден, но в одно неуловимое мгновение где-то в глубине души воскресло что-то старое, некогда жившее в нем, наверное, это был тот Штейгер, который умел создавать, а не правитель, похоронивший свой народ. Но для покаяния не было времени, зов храма возрастал с каждой вспышкой молнии, ведь создатель дворца мог упасть замертво в любую минуту, так и не завершив своего шедевра.

— Поторопись, отец, — шептал храм. — Мы не можем остановиться на полпути, а иначе все было зря.

Превозмогая дикую усталость, Штейгер взошел на позолоченную винтовую лестницу, что обвивала высокий обелиск. Там, на вершине, от обелиска шел золотой мост к одной из главных колонн дворца, где стоял пьедестал без одного гранитного блока. Ночь, гром, молнии, ветер и холод упорно останавливали правителя, сама природа была против завершения строительства. Несколько раз он падал от усталости и ломал ребра о бронзовые ступени.

— Если ты не успеешь, то все кончено, ты так и не оставишь памяти о себе.

Проклятый гранитный блок тяжелел с каждым шагом и тянул вниз, но финал был неминуем. Когда Штейгер добрался до золотого моста, жизнь в нем уже иссякла. Оставался лишь легкий отблеск сознания и колоссальная жажда добиться своего, которой было движимо мертвое тело. Наконец он дополз до пьедестала и водрузил сломанными руками драгоценный блок. Храм остался доволен, ведь впереди у него были бесчисленные столетия правления. Великий символ, каменный идол власти сменил кровь, плоть и глупость живых: король умер, да здравствует король!

Последняя искра жизни покинула Штейгера в тот же миг, когда гранит занял свое священное место. Его мечта сбылась, он оставил вечную память о себе небу, звездам, земле, потерянным надеждам и разбитым жизням. Планета осталась необитаемой, а душа великого зодчего отправилась в ад. Боги Белой вселенной посчитали одержимость Штейгера великой и предложили ему стать Владыкой преисподней, но чудовищное чувство вины и желание искупить свое преступление заставило принять строителя другое решение. Он попросил разрешения стать затворником, и боги, несмотря на свою суровость, уступили ему. Теперь, после тысячелетних выискиваний правды внутри себя, Штейгер нашел способ искупления, и не только для собственной души.

ГЛАВА VI

Тронный зал оказался бесподобен: потолки с головокружительной высоты демонстрировали гостям многотонные люстры, облицованные огненным золотом и рыцарскими щитами; пол был полностью прозрачен, позволяя наблюдать за циклопической косаткой, плавающей прямо под ногами в фосфоресцирующих водах; внутреннее убранство палаты восхищало своей искусительностью и роскошью, даже свет дня, пронзающий разноцветные витражи, выглядел как запредельное сияние, явленное миру из недр драгоценных камней.

Лиана шла между рядов бесчисленных скамей, накрытых львиными шкурами, дорога через весь зал к трону Стелло показалась ей невероятно долгой; многочисленные подданные освободителя душ смотрели на девушку как на личного врага, весь город знал Лиану — служительницу Кракатау, исполняющую его мелкие поручения.

— Что нужно тебе здесь? — пальцы Стелло с силой сжали подлокотники трона.

— Приветствую тебя…

— Я спрашиваю, что нужно тебе здесь?! — его испещренное шрамами лицо исказила маска ярости.

— Кракатау, он намерен напасть на вас, он хочет разрушить город!

— И, что с того? Ты, слуга моего врага, думала, что придешь сюда, предашь своего прежнего господина, и что дальше? Я должен отблагодарить тебя? Должен предложить тебе остаться в городе? Чего ты хочешь, Лиана? Мы не потерпим присутствия здесь прислужников короля ада. К тому же ты предала его, где доказательство, что ты не поступишь так же с нами?

— Да, ты прав, но знай: я хотела помочь вам, предупредить об опасности. Мне не нужно твоего расположения или жизни в этом городе.

Дальнейший разговор с повелителем города был бесполезен. Лиана собиралась покинуть зал, что отверг ее, но чьи-то нежные руки обхватили ее талию, а влажный язык прикоснулся к шее, заставляя трепетать и сочиться желанием каждый рецептор. В недоумении она отступила перед любовным натиском и увидела перед собой юную девушку с обольстительным лицом и чувством приятного голода, застывшего во взоре.

— О господи! — Стелло обратился к незнакомке. — Прошу тебя, Каролина, что ты делаешь?

— Я хочу ее, — голос девы Облаков будил огонь тела с таким же успехом, как и ее прикосновения.

— Не обращай внимания, — Стелло виновато взглянул на Лиану. — Ей постоянно необходимо быть с кем-то, больше половины города прошли через ее объятья.

— Значит, даже город Жизни — это прибежище…

— Подумай как следует, прежде чем с твоего воспаленного желанием языка слетит фраза, стоящая тебе жизни, — Каролина выхватила небольшой хлыст из-за пояса одного из стражников и замахнулась на девушку.

Лиана сделала шаг вперед навстречу королеве города и перехватила ее руку так, что их губы оказались на опасном расстоянии друг от друга.

— Советую тебе поучиться манерам, дева Облаков, — Лиана укусила ее за нижнюю губу.

Каролина отпрянула назад, глотая собственную кровь. Ощущение терпкого вкуса, текущего по языку, возбуждало с каждым мгновением все больше и больше, теперь она как никогда хотела испробовать жаркое дыхание нахальной девушки на своей искушенной коже.

— Надеюсь, мы еще встретимся, милая, — прошептала дева, прикасаясь пальцами к своим пылающим губам.

Лиана покинула дворец Стелло. Кто знает, если бы она узнала раньше о том, что происходит в закрытом городе, направилась бы она сюда, чтобы предупредить их о наступлении Гильдина? Был ли город Жизни вторым Содомом или нет — теперь уже не имело значения; необходимо бороться, если этого потребовали обстоятельства, нужно найти другой способ противостоять Кракатау.

ГЛАВА VII

От него исходило нечто такое, что испытывает человек, когда просыпается посреди ночи от кошмарного сна, будто стена между страхом, блуждающим в сонном бреду, и нормальной реальностью приобрела плоть и теперь восстала из безымянного мира, чтобы пригласить в свой дом незадачливого путешественника. На этот раз Кракатау погасил в себе бьющие из сердца волны ужаса, он хотел выслушать Шихова: человек, решившийся войти в эти покои, имеет право изложить свою просьбу. Хотя Владыка все же позволил себе небольшой акт устрашения, оставляющий нервы смертного в натянутом состоянии. Описывая бесконечные круги, вокруг трона повелителя блуждал трехметровый великан, половину его безволосой головы занимало скользкое существо, чьи тонкие осьминожьи щупальца разорвали плоть вокруг одного глаза, не позволяя ему моргать. Великан не сводил взгляда с гостей. Иногда он что-то болезненно нашептывал, иногда слезы мутным ручейком вытекали из обезображенного ока. Несколько ястребов, наполовину вмурованных в восточную стену, напрасным трепыханием крыльев производили жуткий звук, томно давящий на психику.

Первым заговорил Авелион:

— Владыка, я привел вам человека, готового просить за проклятые души, что живут во мне. Он готов просить за них, чтобы они обрели покой и были отпущены на свободу.

— Да, я обладаю такой властью, я могу подарить им освобождение, — Кракатау повернул голову к Шихову. — Я не буду долго мучить тебя расспросами, только скажи: ты и впрямь готов вступиться за некогда твоих соплеменников и некогда жрецов древней нации? Помимо этого, в твоем мире остается неприкаянный дух смотрителя маяка; спасая души внутри Авелиона, ты спасаешь и его.

Будь прокляты все сомнения, рассудительность, предостережения, назад пути нет. Однажды он уже согласился.

Победа не терпит нерешительности.

— Да! — так просто. Что было до этого слова? Общепринятое забвение, а что после слова? Смерть? Жизнь? Подвиг? Возможно, это лучше, чем прозябание. Встречи с Образом и детьми инцеста изменили его видение мира, хотя бы раз в жизни, но человек должен за что-то вступить в битву, и если не с реальным врагом, то с самим собой — порой это необходимо. Война Дмитрия с собственным внутренним миром уже началась.

— Что ж, тогда ты должен отправиться в город Жизни, зайти в цитадель, которая стоит на пути к озеру мертвых, и попросить у хранителя, живущего там, кинжал Альянса демонов. Что дальше делать с кинжалом, ты должен выяснить сам. И больше не спрашивай ни о чем, я узнаю, когда миссия будет выполнена. Если сделаешь это — души получат свободу, если нет… — Владыка улыбнулся. — Добро пожаловать в море Рёбер!

— Я не отступлю! — от услышанных слов в глазах Дмитрия потемнело, но он ничем не выдал своего страха; из всех чувств страх был необходим меньше всего.

Беседа с Кракатау прошла относительно просто, в действительности Шихов ожидал долгих тягостных разговоров.

ГЛАВА VIII

Войско Гильдина расположилось за высоким холмом, по другую сторону которого стоял вожделенный город. Теперь друг от друга их отделяло расстояние не больше километра. Стоя на вершине холма, он наблюдал за оборонительными стенами и размышлял о способе их разрушения.

— Завтра утром, подполковник, — Кардинал Изуродованное Лицо бесшумно остановился рядом с ним. Стоя спиной к городу, он обратил свой лик к солнцу. — Завтра мы войдем туда, и твой народ получит нового бога.

— Нового? — Виктор заглянул в изуродованное лицо. — Кто же тогда старый бог?

— Ну как же: любовь, зависть, мечты… богов в твоем мире предостаточно, но с приходом твоей власти некоторые из них канут в небытие.

Теплый ветер поднял призрачные клубы песка, отчего дорожная пыль прилипла к окровавленному лицу Кардинала. Заметив неприятный осадок, Гильдин отвернулся.

— Прошу тебя, подполковник, тебе бы пора привыкнуть к открытому мясу! — воскликнул Изуродованное Лицо и схватил Виктора за руку. — Пойдем!

— Куда?

— Посмотрим, чем занимается наша армия, ты же должен быть вместе с не чуждым тебе войском!

— Я и так все время был с ними, сколько можно пялиться на этот зверосовхоз?

— Пойдем, — не унимался Кардинал. — Здесь есть выступ, откуда отлично просматривается лагерь.

С этого выступа открывался широкий обзор. Гильдина поразило зрелище, как двухтысячное войско перемешалось в массовой оргии: уродливые тела соединились друг с другом, у многих была вскрыта кожа, их мышцы с костями были выставлены напоказ, как дорогой товар в богемной витрине. Все воины срослись так, что их кровеносная система стала одной на всю армию, грязная жидкость текла по жилам и сосудам, высвобождаясь в некоторых местах направленными фонтанами: ручьи крови омывали существо, которое стояло посреди груды красных костей и хриплых всхлипываний, — Фигуру Регалию. Она вознесла руки к небу, словно ждала божественных даров, ее разноцветные ленты готовы были сорваться с тела под порывами ветра.

— Боже, что они делают? — Гильдин отвернулся от своей армии.

— Не то, что ты подумал, — Изуродованное Лицо сорвал несколько ягод с куста жимолости и раздавил их между пальцами. — Ведь ты размышлял о том, как разрушить оборонительные стены города?

— И что с того?

— К утру это месиво, — Кардинал кинул вниз остатки ягод, — станет землеройной гусеницей с Фигурой во чреве, она пробурит вход под стенами.

— Никогда не думал, что стану палачом.

— Тебе понравится, поверь мне!

С наступлением темноты Гильдин прилег неподалеку от лагеря, одиночество и покой помогали ему собраться с мыслями. Ночи стояли жаркие, именно в эти драгоценные часы перед неминуемым рассветом земля дышала утробной теплотой; умиротворение, погребенное в воздухе, помогло Виктору успокоить нервы и утонуть во сне. Та стремительность, с которой развивались события после низвержения в ад, затрудняла поиск ответов. Но теперь он не думал об этом, в эту ночь Гильдин запечатал свои переживания за порогом каменного сердца; для мук совести время пока не пришло, для отступления назад мешала пропасть за спиной, вырытая им самим и божественной амбицией. Ведь, в конце концов, многие правители начинали свой путь по кровавым ступеням, а если это позволено человеку, то значит, это дозволено и будущему богу, которого нашло собственное отражение с Изуродованным Лицом…

— Даже не верится, что в аду может быть так красиво! — восхищался Дмитрий.

— Это очень опасные земли, — ответил Авелион. — За внешней красотой скрыто слишком много ловушек, в этих местах легко войти в дурманящий транс и угодить в лапы прислужников Кракатау. Мы еще не добрались туда, а ты уже подвергся влиянию гипнотических ароматов.

— Хорошо. Что ты предлагаешь? — приятное оцепенение стало покидать Шихова.

— Мы пройдем по этой горной тропе, — спутник указал на едва различимую среди густых зарослей тропинку. — Она ведет к побережью, омываемому морем Рёбер, даже небо там окрашено в цвет крови.

— А других путей нет?

— Море Рёбер — страшная местность, но это самый безопасный путь из всех.

— Ладно.

Тропа привела их в старый безжизненный лес: тонкие деревья покрывала почерневшая от времени кора, а сухие ветки были лишены листьев. Небо здесь было пасмурным и напомнило Шихову его родной город: затянутое пеленой солнце и ощущение невыносимой тоски, скрывающейся в каждом дуновении ветерка, в каждом шорохе голых веток, отчаянье, попадающее в сердце с каждым вздохом.

— Что-то не похоже на побережье.

— Мы скоро придем туда. Эта небольшая роща связывает море Рёбер с плоскогорьем, откуда мы вышли, — Авелион внимательно взглянул на мертвые стволы деревьев. — Здесь обитает Образ — существо, на которое нельзя смотреть, иначе можно остаться в этом лесу навечно.

Ускорив шаг, рассекая густые клубы тумана, они двинулись в глубь леса. Как ни странно, но именно сейчас, во время путешествия в этом королевстве поздней осени, тоска и смятение, что сперва нахлынули на Дмитрия, сменились ощущением покоя. Быть может, так сказываются чары некоего Образа, а может быть, Дмитрий стал воспринимать этот мир как нечто само собой разумеющееся? Когда он разглядывал отталкивающе искривленные стволы черных деревьев, память Шихова невольно вернулась к картинам ужаса, что он узрел в Святых землях. Ему виделись расплывчатые силуэты изувеченных палачей и терзаемых ими жертв, но затем перед мысленным взором отчетливо воскрес тот несчастный, что вымаливал у него благословения и почему-то называл другим именем. Кажется, Штейгер. Да, он назвал его именно так. Дмитрий заговорил первым:

— Послушай, Авелион, когда ты нашел меня… один из мучеников принял меня за Штейгера и просил благословения.

— Осужденный сошел с ума от пыток и перепутал тебя с монахом, — Авелион внимательно посмотрел в лицо Дмитрию. — Ведь вы же сами говорите, что все люди ошибаются. Проклятые тоже могут ошибиться.

— Монах? Кто он?

— Он выглядит так же, как человек, но он не из вашего мира. О монахе я знаю лишь то, что он появился в аду еще до того, как трон Владыки занял Кракатау. В те далекие времена огненные змеи заточили его в преисподнюю за грехи, сравнимые лишь с грехами Владыки. И даже более того, — Авелион неожиданно оживился, его речь стала вдохновенной, — белые боги желали, чтобы именно Штейгер стал королем ада, представляешь!

— И что же?

— Он отказался и предпочел уединиться в горах, стать затворником. Штейгер — монах, ищущий в собственном сознании пути к прощению за свои страшные грехи, он решил стать философом. Правда, учение монаха намного извращеннее, чем он пытается его преподнести. На самом деле, как мне кажется, он такой же тиран, как и Кракатау, но выбрал для себя более тяжелую участь, возможно, он на самом деле раскаивается, но стержень чудовища, что живет внутри, все равно дает о себе знать. Многие мученики приходят к Штейгеру за благословением, и он дает его им. Он прижигает расплавленным металлом их глаза, чтобы ослепить грешников и чтобы они не видели ужаса вокруг себя, он уродует их органы слуха, чтобы они не слышали криков ада. Монах считает, что этим он ограждает затравленных от мира боли.

— Но как он может считать себя монахом после этого? По-моему, он обычный садист.

— Такие, как Штейгер, вполне вписываются в здешний контраст.

Неожиданно Авелион остановился. Откуда-то издалека слабый ветер принес отчаянный крик младенца и аромат слез. Раскачивающиеся в такт крику деревья безмолвно возвестили о приближении Образа. Странное ощущение скорой гибели зависло под пасмурным небом и придавило Шихова к земле, словно страх усилил гравитацию и вынуждал его упасть на пропитанную туманом сырость.

— Что это? Почему мое тело налито свинцом? — Дмитрий пытался держать себя в руках, но безотчетный страх сковывал его с каждым сказанным словом все сильнее и сильнее.

— Сейчас здесь пройдет Образ, — Авелион пытался казаться спокойным, но дрожь в голосе предательски выдавала его испуг. — Самое главное, не смотри на него и не поддавайся страху…

«Созданный для покаяния» не успел закончить фразу, его слова утонули в мрачном протяжном звуке, напоминающем гудение заводских труб. Тяжелый гул исходил от неба, как если бы оно обладало губами. Как знать, ведь вполне вероятно, что в этом проклятом мире небеса на самом деле дышат жизнью и более того, имеют плоть и кровь! Если это так, то как бы сейчас хотелось вонзить остро отточенный клинок в ненавистные облака, чтобы они навсегда замолкли, а их кровь, проливаемая дождем, оросила землю и принесла новые восходы!

Вместе с гулом поднялся и ветер, развевая тусклую дымку под ногами. Только теперь путешественники заметили, что из темной почвы произрастают странные растения, имеющие форму скорпионьего жала, более того, эти отростки двигались и тянулись к их стопам.

Гудение стало невыносимым, оно наполнило Дмитрия изнутри и готово было разорвать его.

— Боже, что это?! — закричал Шихов и схватился за голову.

Всей своей кожей он почувствовал, как что-то вторглось в окружающее его пространство. Он не видел Образа. Дмитрий закрыл глаза и упал на землю. Оказавшись поблизости с неизвестной сущностью, самосознание Шихова изменилось. Как это ни странно, но теперь он воспринимал самого себя не как человека, живущего здесь и сейчас, а как воспоминание, то же самое, когда мы вспоминаем себя лет десять или двадцать назад. Еще немного, и он готов был потеряться, уйти на дно океана, который раскинулся от берегов забытых сцен из жизни до скалистых пляжей той страны, что ожидает нас после смерти. И тут Дмитрий увидел себя в ином месте. Теперь он не испытывал тревоги, здесь сияло солнце и кругом шумел привычный ему земной лес. Он стоял перед слегка покосившейся старой деревянной лачугой. Ветхие доски заброшенного жилища давно не знали малярной кисти и ножа, который бы мог соскрести со стен древесный грибок и мох. Потрескавшиеся оконные рамы и запачканные грязью стекла указывали на то, что хозяин дома либо смотрит в окна не слишком часто, либо предпочитает видеть свой двор в пасмурных красках. Было бы нелепо считать, что здесь вообще кто-то живет, но присутствие неведомого обитателя выдавалось большим холстом, что был прислонен к лесенкам веранды. Картина оказалась незаконченной: акварель изображала натюрморт из нескольких пустых бутылок вина, чьи горлышки занимали свечные огарки, и лежащую у их подножия тушку голубя, все остальное — разбросанные штрихи эскиза. К своему неприятному удивлению Дмитрий увидел рядом с холстом небольшую горку мертвых натурщиков: около десятка голубей со свернутыми шеями, оторванными крыльями и лапками. Похоже, рисовальщик пытался поймать в смерти нужный взгляд птицы, нужную позу, нужное дыхание. Остальной двор заселяли бесчисленные бутылки-канделябры, разбитая фарфоровая посуда и несколько рядов натянутых на тонкие шесты бельевых веревок, на которых сушилось множество белых мокрых простыней. Отчего-то он подумал о том, что влажное белье на улице может притягивать к себе такие вещи, о которых мало кто думает и почти никто о них ничего не знает. Шихов решил, что за заветной дверью кроется выход из лап Образа, но чтобы открыть ее, он должен был пройти между рядов сохнущей ткани. Откатив ногой одну из бутылок, он побрел к дому, до него было секунд пять ходьбы, не больше. Если бы во время своего короткого путешествия Дмитрий присмотрелся к этикеткам винных подсвечников, то заметил бы, как пестрые картинки белых полусухих равнин и красных сладких виноградных гроздьев шевелятся, нарисованный ветер треплет сухие волосы нарисованным людям, а красиво выведенные буквы разбегаются по двору и его ботинкам. Не решился он взглянуть и на холст мертвого голубя, а ведь его тихая акварельная песня взбудоражила муравейник тушек и несколько крыльев пришли в конвульсивное движение, а несколько бездушных глаз заморгали, словно в них вновь заиграла кровь.

Шихов прошел половину пути, но проснувшийся ветер заволновался в пустых бутылках и перегородил ему путь баррикадами из мокрых наволочек. Холодное белье несколько раз прикоснулось к его лицу и рукам; наткнувшись на неприятные объятия, он машинально отступил назад, и тут он услышал голос Авелиона, что был подобен руке, протягиваемой утопающему, и хотя его было невозможно различить из-за стены шума и пелены ощущения воспоминаний, Шихов уловил призыв и как будто вынырнул из холодного течения.

— Дмитрий! — взывал Авелион. — Не поддавайся ему, будь в сознании!

Жалоподобные отростки плавно скользили вдоль его тела, наверняка они были в сговоре с Образом, эти растения медленно обвивали крепкими стеблями ноги и руки, и чем сильнее они обхватывали конечности, тем напористее были волны ужаса, омывающие разум Дмитрия. Тогда Авелион начал отрывать скорпионьи жала от его одежды. К счастью, они не успели проникнуть под нее, Шихов немного пришел в себя и смог открыть глаза. Его взор упал на крону одного из безжизненных деревьев, где среди веток причудливым образом оказался вплетен странный предмет. Головокружение не позволяло ему сразу сфокусироваться на этом объекте, но он успел разглядеть его общие черты: по своей форме оно было схоже со свертком, внутри которого бесконечно что-то шевелилось. Шихов не хотел верить в это, но все же стоило признать сходство предмета с увесистым куском ткани, в который завернут младенец, к тому же от свертка исходил протяжный младенческий плач.

Авелион освободил Дмитрия от ненавистных растений и тем самым прояснил его сознание, теперь пелена почти полностью спала с глаз и он мог рассмотреть существо на дереве во всех деталях. Но его спутник закрыл глаза Шихова руками и закричал так громко, что на мгновение перекрыл небесный вой:

— НЕ СМОТРИ НА НЕГО!!!

Дмитрий отвел руки Авелиона и поднялся с сомкнутыми веками, теперь ему не было страшно. Он понимал: здесь его страх порождает благоприятную почву, на которой Образ взращивает ловушки, чтобы затянуть путников в миры сумасшествия.

Но затем ветер стих, а вместе с ним пропало и ощущение присутствия. Мерзкий гул вобрало в себя небо, и белая дымка лениво затянула неприятные растения под ногами.

Наконец Дмитрий смог открыть глаза.

— Господи, кто он? Мне привиделся какой-то дом! — сказал Шихов, стряхивая с себя комья сырой земли.

— Не знаю, — ответил Авелион. — Может быть, демон, может быть, что-то еще… Вариантов множество, но по крайней мере пройти через него — это самый безопасный путь к морю Рёбер. Существ, подобных Образу, в основном создает Кардинал Изуродованное Лицо — главный помощник Кракатау.

— Довольно странное имя.

— Его лицо подлинно изувечено до неузнаваемости. Большая часть палачей, что ты видел в Святых землях, — это дело его рук. Он словно скульптор — ваяет чудовищ из останков жертв и вдыхает в них жизнь, а затем выставляет свои работы в адской галерее. Дело в том, что души грешников, попавших сюда, обретают здесь же плоть для получения страданий. Когда их кожа и мясо изнашиваются или нервы оказываются притуплены настолько, что уже не чувствуют боли, их души отправляют в глубины моря Рёбер. Там обитает великий демон по имени Шедевр, он наделяет обреченных плотью, и они снова восполнены для страданий. После демон выбрасывает их на берег, где приговоренных забирают слуги Кракатау. В основном поверхность моря Рёбер усеяна останками, из них Шедевр и создает облики грешников; иногда к морю приходит Кардинал, чтобы отобрать понравившиеся ему куски мяса и костей для создания очередного палача.

— Значит, палачи бездушны?

— Конечно… Кроме одного. Около тысячи лет назад сюда попал грешник, он был настолько отвратен в своих пороках, он настолько погряз в грязи и извращениях, что даже Кракатау не знал, какое наказание можно придумать для этого существа. Вся его мерзость и похоть превысили мыслимые пределы. Когда он был жив, то сознательно перешагнул все возможные грани. И тогда Кракатау велел Изуродованному Лицу придумать для него пытку, самую страшную из всех, что когда-либо создавались для подобных грешников.

Много дней Кардинал размышлял над этим, ведь никогда ранее он не встречал существа, которое бы совершило при жизни такое множество преступлений. Но в итоге он придумал наказание. Кардинал отыскал в аду трех самых низших и падших шлюх, он привел их в безымянные земли и приступил к работе. Изуродованное Лицо разорвал их на куски и собрал из разрозненных тел монстра, некое женское начало, имеющее внутри страшного тела три слитые души. Это чудовище и стало палачом для грешника, а место, где создали эту тварь, с тех пор называют землями Регалии, в честь нее — ненасытного извращенного создания.

— Да, да, я слышал об этой земле, одно из чудовищ говорило, что видит ее, и намазывало свое тело вырванным сердцем.

— Да, некоторые палачи мечтают попасть в ее руки и подвергнуться извращениям. Фигура Регалия. Запомни ее имя, и если повстречаешь ее на пути, немедленно беги куда угодно. Уж лучше оказаться в ловушке Образа, чем в объятиях Фигуры.

ГЛАВА II

Спустя несколько минут путники вышли из мертвого леса, оставив за спиной тяжелый туманный занавес. Теперь они вступили на красный песок побережья, омываемого великим морем. Небо здесь было подобно шелковой ткани алого цвета; на поверхности воды, раскачиваясь в такт волнам, покоились останки живых существ. Все здесь было цвета крови, и даже воздух слегка отдавал бурым оттенком. В нескольких метрах от берега стояла заостренная скала, об ее крутые склоны со всех сторон беспрерывно ударяли волны, оставляя на отполированных камнях размазанные пятна крови и осколки костей. Наверное, даже сам дьявол отвернулся бы, увидев этот сюрреалистический пейзаж, порожденный священной работой Шедевра.

Здесь, как ни в каком другом месте, запах персиков был необходим, иначе просто невозможно было бы вынести сладковатые пары гниения, которые исходили от моря Рёбер.

— Подумать только! — удивился Шихов. — Это уже четвертое небо, которое я вижу здесь.

— Мы должны как можно быстрее миновать побережье, — ответил Авелион. — Мне тяжело находиться рядом со своими родителями.

— О ком ты?

— Я был рожден в глубинах этих вод: Шедевр — мой отец, море — моя мать.

— Прости, я не подумал.

Они побрели вдоль красного побережья, ступая по тленному песку и созерцая хищную сцену, как несколько отрядов звероподобных слуг Владыки вытаскивали длинными баграми свежесобранные тела грешников из кровавых вод; теперь перерожденным предстояло долгое существование в Святых землях.

— Эти звери не тронут нас?

— Нет, можешь не опасаться их. Они всего лишь собиратели даров моря.

На берегу плакал Безумец, одетый в лохмотья, красные воды омывали его стопы и принимали его слезы. Когда Шихов и Авелион прошли мимо него, тот отвернулся.

— Кто этот несчастный? — спросил Дмитрий.

— Он — это Безумец, душа Шедевра во плоти. Его дух сидит здесь с начала времен и оплакивает тех, кто рождается на глубине.

Шум волн плавно поглотил тихий стон отчаянной души, и где-то вдалеке, на линии горизонта Шихов увидел, как из густой пучины вырвалось страшное создание с невероятно длинным и массивным телом. Оно взмыло ввысь над кровавой гладью, и на фоне красного неба Дмитрий разглядел его исполинскую медвежью голову с двумя пастями на одной морде.

— Господи! — у Шихова перехватило дыхание. — Это тот, кто дает новую жизнь?

— Да. Шедевр, — Авелион поспешил припасть лицом ниц. — Немедленно пригнись: если мой отец увидит, что ты не выказал ему почтение, он поглотит нас обоих.

Дмитрию пришлось подчиниться.

Змееподобное тело повелителя моря с грохотом погрузилось в жуткую бездну, волны разошлись от него во все стороны, скрывая в своем шуме хвалы Шедевру и предостережения незваным гостям. Наверное, только Безумец слышал в приходящих волнах послание от морского демона, ибо когда колыхания дошли до него, он бросился навстречу прибывающей воде и стал разговаривать с останками, прижимая их к груди и вознося молитвы алому небу.

Путники поднялись с земли и отправились дальше, оставив позади душу чудовища, что омывала себя кровью и оплакивала невинных.

Их путь продолжался около полутора часов, за это время Дмитрий увидел сцены, которые вызвали в нем смешанные чувства жалости, гнева, страха и омерзения. Одно он знал точно: если ему удастся выбраться из этого мира живым, он никогда не забудет лик безглазого Скульптора, собравшего из костей уродливые монументы; он всегда будет помнить о Ловце жемчуга, который предлагал путникам обменять добытый им перламутр на их же собственные головы, а его искренность и наивность удивляли не меньше, чем внешний вид сросшихся воедино дельфинов, трансформированных в дрейфующий островок вблизи побережья. Они встретили всадника-глашатая, сплетенного из красного хвороста, он пытался заманить их в храм, где вместо алтаря стоят плаха и кресло и где вечно идет сумеречная литургия. «В том храме, — скандировал всадник, — висят триптихи, разрисованные сценами трапез и видами обожженных земель. В том храме проливают вино и надламливают хлеб над бронзовыми гнездами, там можно вдохнуть запах корицы и испробовать амброзию из уст волков, а над храмом тем кружат скалы, что несутся в небе быстрее ветра, и над башнями молелен вьется ангел, точно знамя». Позже им навстречу выбежала толпа детей с птичьими головами, они обступили путешественников, называя себя потомками страшного инцеста, и, подобно детворе восточных городов, что выпрашивают деньги у туристов, просили умертвить их любыми способами, ведь лучше погибнуть от рук чужаков, чем терпеть в течение тысячелетий невыносимую боль в кровоточащем клюве. Когда дети заметили выползающую из песка двухметровую черепаху, они оставили путников в покое и набросились на вальяжное животное. За несколько минут толпа разорвала рептилию на части, затем дети расположились вкруг и принялись поедать свою добычу. Что может быть лучше, чем восполнить свои силы для получения новой порции боли? Случайно Дмитрий наступил на слегка присыпанную песком картину, он осторожно поднял холст и отряхнул его. Глубинные мазки кисти излагали изощренную динамику valeur, это была концептуальная декоративность огромного сгустка всевозможных лестниц и ступеней, это сплетение форм висело в куске анаморфоза разорванного пространства грозового неба над несколькими деревенскими домиками, стоящими среди рощ в оцеплении талых снегов весны, чей распускающийся образ был набросан безвкусными штрихами. Вся конкретизация сюжета сводилась к кубически выхваченному генезису пластичности сплетения каменных ступеней с плетеными веревочными лестницами. Две структуры как будто боролись друг с другом: холодные прямоугольные цвета и поверхности пытались сомкнуть свои зубцы над изворотливостью извивающихся канатов. Вся иерархия ступеней крутилась и бурлила вокруг самой себя: веревка пряталась в тени камня, а твердость жаждала распутать гибкость, и вся эта система создавала один огромный шумящий шар, врезанный в обычное небо, но принесший на своем чужом фоне легкий отголосок какой-то иной страны, которая скрывалась за сгустком и являла только отдаленные горные вершины с едва улавливаемыми контурами крепости на склонах. Внизу, в обычном мире, возле деревенских домиков бегало несколько фигур, каждое их движение было пропитано замешательством и страхом: кто-то держал вилы, направляя их в небо; кто-то спешил забежать в дом; кто-то укрывал детей в молитве и материнских объятиях. Единственное, что оставалось безразличным, — это мокрое белье, висевшее на уличных веревках. Влажная ткань трепыхалась от настойчивости ветра и знала только то, что рано или поздно она должна высохнуть, ведь так устроен мир.

Наконец, после неприятной прогулки по тленному пляжу, Шихов и Авелион подошли к границам темного леса.

— Теперь недолго осталось, — Авелион вздохнул с облегчением. — Ночь скоротаем в лесу, нам нужно подкрепиться и отдохнуть до того, как мы предстанем перед Владыкой.

— Отлично, еще немного, и я упаду от голода.