Серия «Вадим Валихматов»

28 декабря 1925 года — дата кончины поэта Сергея Есенина. Он прожил всего 30 лет. Более половины из них на — на родине в Рязанском крае. Здесь глубинные корни народности и реализма поэзии Есенина. И остаётся почти необъяснимым тот факт, что почти три десятилетия после смерти поэта он оставался совершенно неосвещённым и неизученным. И только уже в период оттепели вновь появляются публикации о творчестве поэта, его стихи и проза.

В октябре 1965 года состоялось открытие Есенинского музея в селе Константиново. Позже музей поэта был открыт в г. Спас-Клепики, где Серёжа учился с 1909 по 1912 годы. С тех времён праздник поэзии Есенина зашагал по всей России, что вполне заслуженно.

Разве не заветом всем честным людям России звучат его строки?

Но и тогда,
Когда во всей планете
Пройдёт вражда племён,
Исчезнет ложь и грусть,—
Я буду воспевать
Всем существом в поэте
Шестую часть земли
С названьем кратким «Русь».

Тысячи статей посвящены дате рождения поэта, а дате смерти на порядок меньше. И в основном они освещаются в двух позициях: это был добровольный уход из жизни или насильственное убийство?

Первоначально и я однозначно верил только в решение Сергея Есенина покончить свою жизнь сложившимися обстоятельствами. Перед поездкой в Ленинград в двадцатых числах декабря 1925 года он побывал на Сивцевом Вражке у Изрядновой (Анна Романовна Изряднова — первая жена поэта, поженились в 1914 году, сын Юра), простился с ней, сжёг свой архив.

Зашёл и в дом на Новинском бульваре, где жили его дети. Простился с ними. 23 декабря в Госиздате получил гонорар и в тот же день вылетел в Ленинград.

В Ленинграде поэт поселился в гостинице «Англетер». В числе его ближайшего окружения был и его один из лучших друзей Вольф Эрлих.

26 декабря Есенин передал ему свои последние строки, написанные собственной кровью:

До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

И, казалось бы, какие ещё могут быть сомнения в том, что поэт покончил с собой?

И версия была официальной более 60 лет.

Но в восьмидесятые годы труд по восстановлению истины взяли на себя энтузиасты, подвижники. В 1989 году журналист Дружинина встретилась с доктором медицинских наук, профессором Мороховым. Он, в частности, утверждал, что Есенин был избит, серьёзно ранен, а затем задушен. А самоубийство — только инсценировка.

Первой обнаружила смерть поэта Е. Устинова. Она с мужем были друзьями Сергея Есенина.

Устинов тоже был найден в петле — на следующий день после того, как в частной беседе пообещал рассказать об обстоятельствах смерти Есенина.

Ценнейшее открытие сделала в своё время программа «Пятое колесо». Она озвучила доказательства того, что тихий и скромный поэт Эрлих, которому Есенин очень доверял, был капитаном НКВД.

Есть статья Станислава Куняева о смерти поэта. Он обращает внимание на то, что не был произведён следственный эксперимент. Рост Есенина 168 см. При поднятых руках он не мог превысить двух метров. Встав на тумбу высотой 1,5 метра, он мог подняться на высоту 3,5 метра. Однако труп висел под потолком, высота которого в «Англетере» составляла пять метров. Как такое возможно?

Петербургский писатель В. Кузнецов в 2000 году издал книгу «Тайна гибели Есенина», в которой воссоздаёт реальные события 75-летней давности. Его расследование длилось почти десять лет. В своё время Кузнецов прочёл в московском журнале «Чудеса и приключения» статью, в которой майор запаса В. Титаренко писал, что более 20 лет назад в посёлке Ургау Хабаровского края слышал исповедь одного «выпускника» ГУЛАГа Николая Леонтьева.

Тот, будучи уже старым и больным, неожиданно разоткровенничался и сказал: «Витёк, а ведь вот этой самой рукой я застрелил Сергея Есенина».

Это, конечно, было похоже на бред сумасшедшего, но всё же, придя домой, он записал признание бывшего заключённого, а впоследствии и опубликовал его.

Анализ биографии Леонтьева полностью совпадает с фактами, о которых идёт речь в публикации Виктора Кузнецова. В публичной библиотеке Петербурга хранится оригинал фотографии Есенина, на которой видно пулевое отверстие над правым глазом и след от удара, очевидно рукояткой револьвера в лоб. По мнению Кузнецова, причиной поездки в Ленинград было желание поэта сбежать за границу и, вероятнее всего, в Великобританию.

Но вначале под давлением родственников он лёг в психушку. 26 ноября 1925 года Есенин писал своему другу Петру Чагину: «Отделаюсь от кое-каких скандалов и махну за границу». Тем более Есенина там печатали.

Смерть Есенина, по утверждению Кузнецова, прежде всего была выгодна Льву Троцкому. У них сложились очень сложные отношения. Как-то в хмельной компании поэт сказал: «Не поеду в Москву, пока там правит Лейба Бронштейн. Он не должен править».

Эти слова были переданы Троцкому. Именно Троцкий отверг ходатайство Луначарского о том, чтобы не было суда над Есениным. Суть вот в чём: когда поэт возвращался из Баку поездом вместе с четвёртой женой Софьей Толстой, они решили пообедать в ресторане. Но чекист не пустил его туда. Они повздорили. Эту ссору слышал Альфред Рога — дипкурьер из Таллина. В этом же поезде ехал друг Каменева, врач по профессии Левит. И Рога попросил его обследовать Есенина на предмет его психического здоровья.

Врач вошёл в купе Есенина и предложил ему обследоваться на предмет его психического здоровья. И тут же этот Левит улетел до последнего вагона. Об этом нигде в России не писали, но публикации в американских изданиях были.

На Есенина подали в суд. Поэт дал подписку о невыезде и по совету родственников и друзей лёг в психиатрическую больницу.

Вот, собственно, такова определённая часть публикаций, касающаяся насильственной смерти поэта.

Где же истинная правда? Не исключено, что когда-нибудь она окончательно выяснится.

Остаётся непреложным лишь тот факт, что Есенин повесился или был убит, а затем повешен, в ночь на 28 декабря 1925 года в Ленинградской гостинице «Англетер» (ныне гостиница «Астория»).

Похоронен великий поэт на Ваганьковском кладбище.

В заключение хочется остановиться ещё на одном факте. Недалеко от могилы Сергея Есенина установлен памятник Галине Артуровне Бениславской. Так кто же она такая и что о ней известно? Это — молодая особа франко-грузинского происхождения.

Когда её родители расстались, она оказалась в Париже. Там её удочерил Артур Бениславский. Потом они попали в Москву и жили в Брюсовском переулке. Девушка отличалась своеобразной красотой, привлекательностью.

В присутствии Сергея, которого очень любила, Галя прямо расцвела. А ведь она ещё была членом РКП(б), училась в Харьковском университете. Эта 23-летняя девушка за свою короткую жизнь перенесла столько, сколько другая женщина не переживёт за весь свой век.

Она в полном смысле этого слова любила Есенина больше своей жизни, восторгалась его стихами, но, когда считала нужным, искренне их критиковала.

Когда Есенин расстался с Айседорой Дункан (третья жена поэта) осенью 1923 года в чёрные для Есенина дни, он с вещами поселился в Богославском переулке. Галя стала его возлюбленной.

Поэт писал ей: «…Вы мне в жизни настолько близки, что и выразить нельзя». И Галя делала всё для Сергея: предлагала его новые стихи журналам, по его указаниям составляла очередные сборники, получала по его доверенности деньги…

Так случилось, что в день кончины Есенина Галина была далеко от Москвы и Ленинграда и узнала о смерти только через 8 дней. Сразу же попав на могилу Есенина, хотела покончить с собой, но нашла мужество устоять. А позже организовала издание трёх томов произведений Есенина.

Но спустя год, в день своего рождения 3 декабря 1926 года покончила с собой на могиле Есенина, выстрелив в себя из старого пистолета системы «Бульдог».

Под утро её полуживую (пуля прошла возле сердца) обнаружил кладбищенский сторож. По пути в больницу Галина скончалась. При ней обнаружили две записки. Первая: «В этой могиле лежит всё самое дорогое, что у меня есть».

Смысл второй записки в том, что она хотела бы навсегда остаться лежать рядом с Есениным.

Это пожелание было выполнено. Прах Бениславской лежит между прахом Есенина и его матери, хотя могильная плита помещена в некотором удалении.

Ну скажите, пожалуйста, ради какого ещё писателя или поэта мог быть совершён такой отчаянный поступок?

Автор: Вадим Валихматов, Тайшет

ВСЕ детские, подростковые и юношеские фотографии Вадим Валихматов собрал в один альбом, под каждой сделал лаконичную подпись: когда, где, с кем. На первой странице – крохотный, размером 2х2,5, поблекший, выцветший снимок с едва заметными очертаниями лица молодого мужчины: большеголовый, аккуратные усики, спокойный, чуть задумчивый взгляд. Единственная фотография его отца, Нурьяхмата Галямовича Валихматова, сделанная, по всей вероятности, до войны.

ПО ВОСПОМИНАНИЯМ старших детей, он был добрым, трудолюбивым, заботливым. Работал на лесозаводе, где готовили шпалу для транссибирской магистрали. Как одному из лучших работников, ему выделили хороший дом с участком земли на улице Кирова. В то время широко развивалось стахановское движение, и Нурьяхмат стал одним из первых стахановцев на своём предприятии. В конце тридцатых его даже премировали коровой как отца многодетного семейства. Время шло, и в молодой татарской семье уже подрастало четверо детей. Не бедствовали, в доме всегда был достаток. Картофель и овощи со своего огорода, корова хорошо доилась, да и другая живность была.
Жить бы да жить. А тут война – «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой». В первый год его не призвали: хороший работник и в тылу был нужен, да и скидку, видимо, сделали на многодетность. Но на фронтах шли большие человеческие потери, и в 42-м Нурьяхмат Галямович получил повестку из военкомата. В области формировался лыжный дивизион, Тайшетский участок был одним из его подразделений. Молодых мужчин и постарше обучали военному искусству на пригородных снежных просторах.
Конечно, у него постоянно болела душа, как там жена с малыми детьми. При всяком удобном случае отлучался из учебки. В один из таких краткосрочных «визитов» узнал, что в семье ожидается пополнение. Весной Нурьяхмата откомандировали в Иркутск в распоряжение облвоенкомата, по истечению четырёх-пяти недель был сформирован военный эшелон и направлен на фронт.
По ходу продвижения на запад на узловых станциях были длительные остановки. По прибытию в Тайшет, едва поезд затормозил, Нурьяхмат помчался домой. Опять же, по воспоминаниям старших детей, встреча была короткой. Прижимались к отцу, ласкались, сидели на коленях. Поспешный ужин, наказ беречь друг друга, помогать матери. Обещал, что вернётся, обязательно вернётся. На свой поезд отец всё-таки опоздал – пришлось ему догонять свой состав на попутных.
– В декабре, неимоверно трудного для страны 1942 года, на свет появился я, – рассказывает Вадим Нурьяхматович, и тут же не без иронии замечает. – Восполнил собой хотя бы мизерную частичку тех миллионных потерь, которые несла наша страна в борьбе с фашизмом.
Вначале 1943-го пришёл треугольник с фронта: отец пропал без вести. В то время таких извещений почтальоны приносили не на много меньше, чем похоронок. Остался сибиряк навечно лежать на Ржевских полях, где погибли сотни тысяч советских воинов.
Однако фраза «без вести пропал» – это не обязательно убит, погиб, она давала надежду, пусть и самую маленькую.
В 45-м, когда с войной были покончены счёты, матери, жёны, дети продолжали надеяться и ждать. В дни, когда с фронта возвращались воинские эшелоны, а это на протяжении ряда лет, на перроне вокзала Тайшет собирались сотни людей: музыка, песни, плач, смех. Постоянно была среди них и многодетная Анна Валихматова.
– Отец не вернулся, неизвестно, где лежат его косточки, возможно, и не преданы достойно земле, – грусть сквозит в глазах Вадима Нурьяхматовича.
Утверждает, что отец и два его брата – Шияхмат и Фазыттын были единственными из Тайшета, у матери которой (бабушки Вадима) мобилизовали на фронт сразу трёх сыновей. Правда, младший, Фазыттын, ушёл на фронт добровольцем в семнадцать лет. Никто из них не вернулся.
О ТРУДНОМ послевоенном детстве он рассказывает без особого энтузиазма. По истечении нескольких десятилетий ему по-прежнему больно и горько вспоминать о том времени, болезненно бередящее его душу.
Дом, который выделили отцу на улице Кирова, у них забрали ещё во время войны, пала корова – их главная кормилица. На какое-то время семейство переселили во флигель, а потом и вовсе запихали в барак. Летом, в тёплую погоду, все его обитатели укладывались спать на улицу, под окнами, спасаясь от клопов, вшей, ну, и жары. Зимой здесь было неимоверно холодно, в сильные морозы стены промерзали почти насквозь. Как-то перед призывом в армию средний брат на тракторе притащил огромное бревно, длиной не менее пятнадцати метров. Прежде чем затопить печь, Вадим со старшей сестрой двуручной пилой отпиливали его какую-то часть, вырубали отпилок топором. И так каждый день. За зиму они догрызли бревно, которое в комле было около метра в диаметре.
Анна Гарифульевна осталась вдовой в тридцать один год с пятью детьми на руках, старшему – десять лет. Замуж она так больше не вышла. Работала уборщицей, нянечкой в детском саду по улице Интернациональной. Кстати, здание это стоит до сих пор.
– В школе мы были одними из самых бедных. – Вадим Нурьяхматович на несколько секунд замолкает, отворачивается, чтобы скрыть увлажняющие глаза.
Носить было нечего, спасибо, школа помогала одеждой, обувью. Однажды сразу после войны мать принесла домой почти полный мешок хорошей одежды, полученной в собесе по ленд-линзу от наших союзников. Как-то соседка отдала Вадиму зимнее пальто с прожжённой дырой на спине. Ничего, мать залатала, так и ходил с заплаткой.
Постоянно хотелось есть. Каждый вечер с нетерпением ждали маму. Взрослые, поседевшие, постаревшие, а до сих пор у всех у них перед глазами чёрная, дерматиновая, изрядно потёртая сумка, с которой Анна Гарифульевна ходила на работу. Все остатки пищи, несъеденные детьми, в течение дня женщина аккуратно туда складывала. Вадим Нурьяхматович хорошо помнит: холодно, сидят на печке, смеркается, вот-вот придёт мама. Съедали практически всё содержимое сумки. Счастье, если попадалась корочка хлеба, смазанная каким-нибудь жиром или вареньем. Из этой сумки доставалось и другим детям барака.
За бывшей четвёртой школой, недалеко от их дома, простирались колхозные поля. Весной, едва сползал снег, бегали туда, копались в сырой холодной земле, выискивая гнилую картошку. Он помнит жареный её вкус.
Когда в 1947 году отменили карточки на продовольствие, появилась возможность покупать продукты в достатке. Вадиму сестра рассказывала, как привязали ему на шею булку хлеба, чтобы не растерял. Четырёхлетний мальчишка спрятался под кровать, чтобы никто не отобрал, и долго там сидел, жадно жуя.
Однако память цепко хранит и тёплые воспоминания о том времени. Зимой для ребятишек любимое развлечение – лыжи и коньки. Какое удовольствие – прыжки с горы Крутинка! Иногда выпадало так много снега, что они прыгали с крыши своего барака прямо в сугробы. Каждую зиму на стадионе непременно заливался каток. Коньки – обыкновенные дутыши на валенках. С каким восторгом катались по дорогам, цеплялись крюками за машины. Конечно, нередко им за такую браваду доставалось от взрослых. Иногда удавалось запрячь собаку и с шиком проехать по своей улице.
Недалеко от их барака, по улице Пушкина, находился подземный склад продовольствия охраны МВД, сверху которого выступала двухскатная крыша. Зимой здесь образовывалась снежная гора. Ватага ребятишек разбивалась на две команды, и начинался штурм высоты.
Летом – свои прелести: футбол, лапта, городки, чика, куча мала, катание обруча, запуск бумажных змеев, прятки. Все игры были совершенно не затратными. Обязательные походы в лес за ягодами и грибами. Приходилось бывать в пионерских лагерях. Нередко хотелось сходить в кино, однако денег на билет не было.
– Мы нашли выход, – продолжает разговор Вадим Нурьяхматович, – расклеивали по городу киноафиши, за что нас пропускали бесплатно.
В хорошую погоду, собравшись гурьбой, за пять километров ходили на речку Тайшетка. Ну, речка – громко сказано, её в любом месте можно было перейти вброд, однако там были сооружены шлюзы для урегулирования уровня воды, поэтому летом образовывалось целое озеро – раздолье для купанья. Нырять с трёх-пятиметровой высоты шлюзов – полный восторг.
Что касается школы, учился неважно. Нередко его оставляли на осень, получал задание на лето. Постоянно прикрепляли к сильным ученикам. До сих пор помнит Галю Поздееву. Жила она с родителями в офицерском доме, разница по уровню благосостояния была несоизмерима. Ходил к ней для приготовления домашних заданий. На одной парте сидел с Людой Кузнецовой, и пятьдесят с лишним лет спустя помнит её чёрные глаза с длинными ресницами, на которые она иногда помещала спички и удерживала их. Это была его, пожалуй, первая безответная любовь.
– В восьмом классе мы перешли в другую школу – среднюю, номер один. Впервые в жизни старшая сестра, будучи уже замужем, купила мне новый костюм, – продолжает делиться воспоминаниями Вадим Нурьяхматович.
Одной из причин его плохой учёбы была близорукость. Очков тогда у него не было, видел он слабо, на передние парты не садился. Поэтому после девятого класса не смог поступить в училище, где хотел обучиться на тракториста – не приняли по зрению. Пошёл работать на Тайшетский авторемонтный завод. Потом армия, вечерняя школа. После службы устроился в Заготзерно, куда вскоре пришла разнарядка отправить на учёбу в Москву в двухгодичную школу мастеров-крупчатников с одновременным поступлением во Всесоюзный заочный институт пищевой промышленности. После окончания учёбы многие десятилетия работал на мукомольно-крупяных и комбикормовых предприятиях.
АННА Гарифульевна прожила долгую, непростую жизнь. Умерла она в почтенном возрасте, в 1994-м. Уже после её смерти в семейных бумагах сын отыскал групповую фотографию, где бабушка Нюра – в кругу своих взрослых детей и внучки, и заказал с неё портрет. В перестроечные годы, когда расширились возможности компьютерной графики, мастера-специалисты из маленького, почти блеклого снимка, изрядно подретушировав, создав соответствующий задний фон, напечатали красочный портрет погибшего отца.
Теперь они вместе – Нюра и Нурьяхмат. Портреты родителей в квартире Вадима Валихматова висят рядышком, на одной стене.

Автор: Валентина КАЙНОВА