Гриб на грибе
Аскомицет Neobaria agaricicola (жёлтые крупинки) на грибе из рода шампиньоны.
Фотографы Stephen Axford & Catherine Marciniak.
Аскомицет Neobaria agaricicola (жёлтые крупинки) на грибе из рода шампиньоны.
Фотографы Stephen Axford & Catherine Marciniak.
Обычное яйцо. Мы видим его каждый день — на столе, в холодильнике, на полочке супермаркета. Такое простое, привычное, что мы редко задумываемся, насколько оно совершенно. А ведь стоит добавить капельку тепла и заботы, как под скорлупой произойдёт самое удивительное чудо этого мира — родится новая жизнь. Каждый день внутри яйца идёт грандиозная работа, невидимая снаружи. Сегодня мы приоткроем завесу тайны и разберёмся, как всего за 21 день из куриного яйца появляется настоящий живой цыплёнок. Ну что, готовы?
Этап развития номер 0. Желток.
Поскольку развитие птенца идёт независимо от организма матери, природе пришлось хорошенько подумать, как обеспечить зародыш всем необходимым. Поэтому, в самом начале развития, в организме мамы-курицы несколько дней подряд формируется яйцеклетка с огромным запасом питательных веществ.
Из-за этого яйцеклетка птиц настолько большая, что её видно невооружённым глазом: у человека, например, её диаметр составляет около 0,1 миллиметра — разглядеть можно только в микроскоп. Диаметр же куриной яйцеклетки составляет около 4 сантиметров. Да, вы правильно поняли — это и есть желток!
Именно поэтому яйца так полезны: в желтке концентрируется огромное количество витаминов, микроэлементов и жиров. Но предположим, что эту яйцеклетку никто потом не съест, и она продолжит развиваться как положено.
Этап номер 1. Оплодотворение.
Оно длится всего несколько минут и происходит ещё в организме мамы-курицы после того, как она сходит на свидание с петухом. Если встречи не произошло — то и яйцо останется не оплодотворённым, то есть из него никогда не вылупится птенец. Все магазинные яйца именно такие, ведь на фермах кур-несушек держат отдельно от противоположного пола.
Сначала всё как обычно: сперматозоид встречает гигантскую яйцеклетку и происходит слияние ядер. Образуется зигота — самая первая клетка, из которой потом сформируется полноценный организм. Но пока зародыш внутри матери — его развитие останавливается. Он спускается по яйцеводу.
Сначала желток оказывается в отделе, где покрывается белком. Он формирует оболочку яйца, защищает зародыш от внешних потрясений и снабжает его водой. Ещё ниже зигота попадает в отдел, где расположены скорлуповые железы. Они выделяют концентрированный минеральный раствор, который оседает на оболочке яйца, твердеет и превращается в скорлупу. На это всё уходят почти сутки. И итогом всего процесса становится готовое яйцо.
Этап номер 2. Быстрый старт.
Оплодотворённое яйцо в прохладном месте может ждать своего часа около недели. Всё это время внутри него ничего не будет происходить. Но стоит его поместить в тёплое место — под крылышко наседки или в инкубатор, как буквально через 24 часа в нём начнёт биться сердце! Для сравнения, у человеческого зародыша сердечко начинает работать только через 3 недели.
Сразу после того, как яичко «почувствует» тепло, зигота начнёт быстро делиться. Из неё сформируются три зародышевых слоя-листка клеток. Самый наружный — эктодерма в будущем станет кожей птенца, его перьями, глазами и нервной системой. Внутренний — энтодерма сформирует различные органы. Ну а средний листок — мезодерма превратится в мышцы, кости и кровеносные сосуды. Один из сосудов сразу же начинает пульсировать — это и есть сердечко! Если разбить такое яйцо, то на поверхности желтка вы увидите тоненькую паутинку сосудов — ещё не птенец, но уже живое.
Чтобы понять, оплодотворено яйцо или нет, его просвечивают на овоскопе. Паутина сосудов говорит сама за себя.
Этап номер 3. Формирование формы.
Этот этап длится около 10 дней. Развитие идёт семимильными шагами: всё это время птенчик активно потребляет запасы питательных веществ из желтка и воду — из белка. Невнятная куча клеток и сетки кровеносных сосудов превращаются в малюсенький эмбриончик. К концу этого этапа он уже похож на цыплёнка: можно различить лапки с пальчиками, крылья, голову, глаза, клюв и туловище.
Но одного питания растущему организму недостаточно. Чтобы зародыш жил, ему необходим кислород. Но как дышать в полностью изолированном пространстве?
На самом деле яйцо не такое непроницаемое, каким кажется на первый взгляд. Если посмотреть на скорлупу под микроскопом, вы увидите, что его поверхность пронизана мелкими дырочками-порами. Через них в яйцо поступает кислород, а из яйца удаляется углекислый газ.
Если заглянуть внутрь, то мы увидим, что обратная сторона скорлупы выстлана сетью кровеносных сосудов. Это специальный слой — хориоаллантоис. Это то, чем зародыш дышит. Оболочка заменяет эмбриону лёгкие и становится основным органом газообмена.
Этап номер 4. Доработка.
Она длится тоже примерно 7-10 дней. За это время у эмбриона активно растут мышцы, связки, он покрывается перьями, и внутри тела формируются настоящие кости. Кальций на их формирование цыплёнок получает из скорлупы. К концу этого этапа птенчик занимает почти всё пространство внутри яйца. Уже почти готовый птенец, но если разбить яйцо сейчас, то он погибнет — жизнь должна постучаться изнутри.
На этом же этапе происходит первая вакцинация будущих цыплят. Да-да, их прививают ещё в яйце! Для этого используется специальный аппарат с длинными иглами. Он аккуратно прокалывает яйцо и вводит вакцину в полость рядом с зародышем. Это значительно повышает иммунитет и снижает стресс. Потому что готовый живой цыплёнок уже понимает, что его берут в руки и колют иглой, а вот такой эмбрион — нет, так что и стресса никакого от вакцинации нет.
Такая вакцинация называется in ovo. Она совершается с помощью специальных аппаратов, которые фиксируют яйцо, дезинфицируют поверхность и делают укол в нужное место, не нанося вреда эмбриону.
Этап номер 5. Выклев.
К 21 дню цыплёнок уже полностью сформирован и начинает дышать лёгкими внутри яйца. Места внутри скорлупы становится критически мало, желток уже полностью поглощён, питательные вещества почти кончились, кислорода не хватает, и цыплёнок отчаянно стремится наружу.
В поисках кислорода птенец прокалывает клювом воздушную камеру на тупом конце яйца. Небольшое полое пространство обеспечит малыша воздухом на пару часов, но очень скоро и этого становится недостаточно. Приходится пробиваться дальше!
То, что просвечивается в яйце — та самая воздушная камера. В зависимости от вида птицы количество воздуха для птенца может быть разным. На фото гусиное яйцо.
Расколоть твёрдую оболочку скорлупы птенцам помогает... зуб. У нас есть молочные зубы, а у всех птенцов мира в первые дни жизни есть «яичный зуб». Это роговой нарост на верхней части клюва. Ворочаясь внутри яйца, цыпленок пробивает яйцевым зубом отверстие и делает первый настоящий глубокий вдох. Это даёт малышу сил расклевать скорлупку полностью и выбраться наружу.
Этот маленький бугорок на клюве — и есть яйцевой зуб. Очень скоро он либо отвалится, либо рассосётся. Такой есть не только у птенцов, но и у детёнышей рептилий и амфибий.
Вот и всё. Ура, цыплёнок на свободе!
За лоскутами кожи и глубокими морщинами скрывается настоящее сельскохозяйственное чудо. Познакомьтесь, перед вами мейшан. Это не просто свинка — это живой конвейер по созданию мяса, созданный китайцами!
Китайцы занимаются разведением хрюшек с допотопных времен — более 5000 лет. Мейшан стал одним из первых произведений их селекционного искусства. Порода получилась настолько идеальной, что её обожают по всей Азии до сих пор.
Размеры у свинок небольшие — хряки в самом расцвете сил вырастают не выше полуметра в холке и весят не больше 200 кг. Скромные габариты с лихвой компенсируется количеством: одна свиноматка способна настругать целое стадо хрюшек всего за год!
Мейшан — самая плодовитая порода свиней в мире. Если обычная хрюшка рожает до 16 малышей, то мейшаны за один раз способны разродиться 20 поросятами. Но это далеко не рекорд: в США зарегистрировали мать-героиню — она родила 28 карапузов! Чтобы прокормить голодную ораву, количество сосков у мейшана почти вдвое больше, чем у других свиней — от 8 до 12 пар. У стандартных хрюшек их не больше 7.
Мейшаны рожают не только много, но и часто. Свиноматка без труда становится родительницей дважды в год. А детки готовы делать собственных деток уже с трёх месяцев! Другим свиньям на половое созревание требуется как минимум полгода. Это уже не бэби бум, а настоящий биореактор!
Сногсшибательная плодовитость так поразила фермеров мира, что американцы выкупили несколько десятков свиней для изучения в лаборатории.
Оказалось, что порода абсолютно неприхотлива к окружающим её условиям. Еда скудная и однообразная? Не беда. Мейшаны с удовольствием жуют грубые корма. При этом еды им требуется на 40% меньше, чем другим породам.
Мало места в загоне? Тоже не проблема. Представители породы страдают терминальной стадией лени поголовно. Большие просторы им не нужны, высокие заборы — тоже. Если мейшан не ест — он спит. Если не спит — он ест. Иногда свинки спят настолько крепко и сладко, что пропускают обед! Приходится будить!
Очередная болячка собирается убить весь мир? По боку! Мейшаны переворачивают представления о здоровом образе жизни. Несмотря на скудный корм и тотальную неподвижность, иммунитет у породы железобетонный — он защищает пяточков от всех самых распространённых болячек сельскохозяйственных животных!
Не свинья, а чудо чудное! Почему же мейшаны у нас не живут, раз они такие замечательные? Более того, порода это достаточно редкая: где попало её не встретишь. В непопулярности мейшанов виноваты различия между Востоком и Западом. Проще говоря, вкусы у нас разные!
Азиаты веками создавали породу под свои стандарты гастрономии. В мейшанах ценится мраморное мясо с толстыми прослойками жира, сало с тонким вкусом и субпродукты: уши, кожа, язык, печень. В европейской культуре в свиньях в первую очередь ценится мясо. А его мейшаны набирают долго: среднесуточный привес составляет всего 300 грамм. Привычные мясные породы набирают по 800-1000 грамм в сутки!
Испокон веков в суровых горах Кавказа, где ветер рвёт облака и точит вековые скалы, человек никогда не стоял один. Рядом с ним всегда шёл гампр. Он не просит ласки, не ищет зрителей или одобрения. Его задача — быть границей между безопасностью и хаосом. Он без раздумий бросится на волчью стаю и отдаст свою жизнь, защищая хозяина, но никогда не станет прислуживать и потакать глупым командам. Хочешь владеть такой собакой — сначала стань ей ровней.
Когда ты впервые видишь гампра, или армянского волкодава, первым бросается в глаза не просто размер, а то, как эта собака может себя подать. Он никогда не суетится, приветствуя незнакомца, не лезет к нему с лаской и не заходится истеричным лаем. Кажется, он вообще ничего не делает, а просто стоит и смотрит — но этот взгляд в упор не даёт даже пошевелиться. Оценивающий, изучающий. Стоит сделать хоть одно неверное движение — и собака в один прыжок окажется рядом. Несмотря на внушительные габариты под 75 килограмм веса и до 80 сантиметров в холке, гампр двигается легко и плавно, но в каждом шаге его читается мощь стальных мускулов.
Кавказ и армянское нагорье — не просто родина гампра, а кузница характера породы. Вот уже 4000 лет собаки существуют на границе цивилизации и дикой природы: бесконечные скалы, длинные морозные зимы и дикие хищники. В этих условиях выживали только самые выносливые, умные и здоровые звери. Человеку почти не приходилось вмешиваться — селекцию породы проводил естественный отбор, за что сейчас собак считают аборигенными.
Порой отбор был даже слишком естественный: на заре становления гампры скрещивались с волками, что ещё больше закаляло их дух и здоровье. Говорят, в отдалённых регионах такие скрещивания проходят и по сей день — чтобы получить лучшее поголовье для работы.
У волкодава есть две главных задачи: защита стада от волков и медведей и охрана двора от злоумышленников. Гампры-пастухи чуть легче и ниже ростом, чем гампры-охранники. Эти куда массивнее и более насторожены к чужим людям. Но жестких стандартов у аборигенов нет. Формально их приняли в 2011 году, но гампров узнают не по форме ушей или углу плеча, а по сочетанию выносливости, ума и уверенного спокойствия.
Обе разновидности объединяет одно: крайняя независимость и способность действовать без приказа. Гампры не ждут команды человека, не надеются на его помощь. Они оценивает ситуацию самостоятельно, замечая мельчайшие, недоступные нам детали: направление ветра, позу животного, тон голоса хозяина. Если есть хоть малейший риск, волкодав включится и будет защищать своё даже ценой жизни.
В охранном поведении гампра совершенно нет суеты. Он не бросается с грозным лаем в атаку, как сделала бы овчарка. Словно дикий зверь он изучает угрозу, следит и сравнивает силы. Очень часто даже до рыка не доходит, хватает простой демонстрации силы. И уж поверьте, вид разозлённого гампра сразу отбивает желание дальше его провоцировать. Но если волкодав решит применить силу, остановить его будет практически невозможно.
Именно поэтому гампра нельзя заводить просто так, как компаньона, игрушку или охранника во двор «на всякий случай». Это собака, которая требует огромного внимания и работы. Волкодаву нужен не владелец на другом конце поводка, а равный партнёр, которого зверь будет уважать и слушать. Ему нужна сильная и жёсткая, но не жестокая рука. Поэтому опытные кинологи называют их «породой не для всех» — в этих собаках слишком много разума, инстинкта и древней свободы, чтобы быть просто чьим-то питомцем. Да и в городе ему слишком тесно: даже самый любящий хозяин не заменит снежные вершины гор.
Сегодня гампры живут там, где их сила действительно нужна: на фермах, в охранных службах и на своей родине, где простор и отара овец наполняют их жизнь смыслом. Прекрасно для них подойдёт вольное содержание в поле. Даже без тёплой будки эти звери не замёрзнут в снег и не промокнут под дождём: густая двойная шерсть веками защищала их от любой непогоды.
В армянской культуре гампр давно вышел за пределы понятия «порода» — это образ, вплетённый в ткань народной памяти. О нём слагают пословицы и песни, где грозный волкодав символизирует преданность, силу и честь, стоящую выше страха. Для армян этот пёс не просто охранник, а истинный хранитель дома, воплощение мужества и несгибаемости, тех качеств, что помогали народу выжить среди гор и империй.
Эта порода кур наделала шуму по всему миру. В 2002 году израильские ученые представили птицу, абсолютно лишенную перьев — голую курицу! Ученые работали над ней полвека, но их труды освистали и назвали живодерством. Как так получилось?
Израильская лысая курочка — результат скрупулёзной селекционной работы. Она длилась в стенах израильского института агрономии 50 лет! Новой породой исследователи пытались сохранить и приумножить богатства местных фермеров. Дело в том, что Израиль — страна с не самым приятным на свете климатом. Средняя температура летом здесь не опускается ниже 30°C. Для куриц же комфортная температура на 10°C ниже. Вот ученые и решили облегчить страдания обитателей птицеферм, избавив их от лишней растительности на теле.
Полвека ученые скрещивали бройлеров, голошейных куриц и яичные породы между собой. От бройлеров плод научных экспериментов позаимствовал габариты. Израильская лысая курица — порода мясного направления. От голошейных куриц достался ген Na. Он снижает общее количество перьев на 20–40%.
Голошейные курицы появились в странах с жарким климатом. Им действительно намного легче переносить высокие температуры, чем другим породам.
Второй ген полной бесшерстности (sc/sc). Его обнаружили среди мелких куриц яичного направления. Он не просто уменьшает количество перьев, а полностью отключает их рост. Кроме того, у птиц исчезают чешуйки на лапах и шпоры.
Что из этого вышло?
Плюсы у ню-курочек, безусловно, были. Облысевшие квочки стоически переносили температуру 30-40°C. И в этом пекле они росли быстрее и крупнее других пород. Кроме того, на ощипывание тушки уходит ноль усилий. Перьев-то нет! Никакого лишнего мусора, экономия на работниках — красота!
Казалось бы, новая порода — идеальное решение для стран, где всегда Ташкент. Только вот израильская лысая курица даже на родине не прижилась.
Всем фотографиям, которые вы видите в статье, — больше 10 лет. После анонса породы никаких новостей о ней не было.
Породу раскритиковали сразу после её анонса. И не безосновательно. Перья птицы носят не для красоты. Это базовый элемент функционирования их организма.
Облысевшие курицы потеряли всякую защиту от внешних условий среды. Всё равно, что если бы человек вышел в лес голым. Пыль, паразиты-насекомые, перепады температур, открытые солнечные лучи, грибки, бактерии — перед всеми этими угрозами курицы оказались голыми буквально! Единственное место, где такие птицы смогли бы существовать — закрытые, стерильно чистые вольеры с постоянным контролем температуры.
Размножаться естественным путем такие мутанты тоже не смогут. Друг друга курицы любят с капелькой жести и БДСМ. Петух топчет курицу, схватив её за шкирку. Только вот в случае лысых кур хвататься бесперому Дон Жуану будет не за что. Балансировать тоже не выйдет — крыльев то у него нет! В попытке удержаться на объекте вожделения, петух обязательно исполосует когтями курочке спину в мясо. Для квочки это может грозить смертельной опасностью. Сами царапины, может быть, и заживут, только вот другие куры слабости не потерпят. Раненых сородичей они добивают.
Результат тяжелой многолетней работы израильских ученых — полный провал. Нудистские фермы с голыми курицами не появились даже в самых жарких странах. Собрав шквал разгневанной критики, разработки свернули — с момента последней новости о породе прошло больше 10 лет.
Как думаете, это справедливо?
Фото: Марина Фомина отсюда
Природный бонсай представляет собой уникальные деревья, которые можно увидеть в естественной среде обитания. Корни таких растений, стремясь найти влагу и питательные вещества, проникают глубоко в трещины и расселины скал.
Ольхон (остров озера Байкал). Иркутская область.
Степан последние три года жил так, будто его самого уже не было. После того как Нинка умерла — а умерла она тихо, во сне, даже не разбудив его, — он словно застрял где-то между явью и сном. Вставал, топил печь, варил кашу... А зачем? Непонятно.
Деревня их тоже умирала потихоньку. После пожара в прошлом году, когда полдеревни выгорело, народ разъехался кто куда. Остались только самые упрямые. Или те, кому некуда было ехать.
— Эй, хромуля! Опять ты.
Степан стоял у калитки и смотрел на собаку. Та появилась недели две назад. Кривоногая такая — задняя лапа под странным углом, видать, давно сломана и криво срослась. Шерсть свалявшаяся, рыжая с проседью. Морда, ну, морда как морда. Только глаза какие-то слишком человеческие.
Первый раз он её прогнал. Второй — бросил корку хлеба. А потом заметил странное.
Собака брала еду — аккуратно так, зубами, будто боялась уронить, — и уносила. Всегда в одну сторону. К развалинам дома Михалыча, что сгорел в том пожаре.
«Чудная какая-то», — думал Степан, наблюдая, как пёс прихрамывает через пустырь.
Сегодня утром он специально вынес полмиски вчерашней каши. Поставил у забора и спрятался за сараем. Собака пришла через минуту — будто ждала. Понюхала кашу, потом... Господи, она начала есть прямо из миски, но как-то странно — набирала в пасть и выплёвывала обратно. Размачивала, что ли?
А потом сделала то, от чего у Степана мурашки по спине побежали. Взяла миску в зубы — металлическую миску! — и потащила. Голову задрала, чтоб не расплескать, и пошла своей кривой походкой к развалинам.
— Да что ж ты там делаешь-то? — вслух спросил Степан.
И пошёл следом. Первый раз за три года ему стало по-настоящему любопытно. Не то чтобы интересно — просто захотелось узнать.
Собака свернула за обгоревшую стену, исчезла в зарослях крапивы. Степан остановился. Дальше были одни головешки да битый кирпич. Что там делать живому существу?
Но любопытство взяло верх.
Степан обошёл обгоревшую стену и замер. Собака исчезла. Будто сквозь землю провалилась.
— Ну куда ты подевалась, хромуля?
Он прошёл дальше, раздвигая палкой заросли крапивы. Ноги в старых кирзачах не боялись жгучих листьев, но руки он берёг — подставлял палку, отводил стебли.
Вот и фундамент бывшего дома Михалычей. Печная труба торчит, как памятник. А вокруг — обломки, головешки, куски шифера.
Степан уже хотел повернуть обратно, когда услышал. Тихий такой звук — не то скулёж, не то мяуканье?
«Да не может быть».
Он пошёл на звук, перешагивая через обгоревшие брёвна. За остатками сарая — а сарай-то не весь сгорел, одна стена осталась и часть крыши — увидел вход. Небольшой лаз под завалом досок и кирпичей. И оттуда точно доносилось мяуканье.
Степан опустился на корточки. Колени хрустнули — не мальчик уже. Заглянул в темноту лаза.
— Матерь божья.
Там, в полумраке, на каком-то тряпье лежала кошка. Тощая до невозможности — рёбра торчат, шерсть клоками. А вокруг неё котята. Три? Четыре? В темноте не разглядеть. Мелкие совсем, слепые ещё.
И рядом — та самая миска с кашей.
А собака лежала, прижавшись к кошке боком. Греет, что ли?
Степан сел прямо на землю. Ноги подкосились не от старости — от увиденного.
— Ты что ж это. Ты им, значит, — он не мог подобрать слов.
Собака подняла голову, посмотрела на него. В глазах — никакого страха.
Кошка даже не шевельнулась. Только дышала часто-часто, и котята елозили у её живота, тыкались мордочками.
— Так ты им носишь, — Степан прочистил горло. Что-то там застряло, мешало говорить. — Кормишь их, значит.
Дома он метался по кухне, как ошпаренный. Молоко! Где-то было молоко, сосед вчера приносил. Вот! Половина банки. Подогреть надо. Нет, не кипятить, чуть тёплое. Хлеб размочить. Мясо, было ли мясо? Кусок варёной курицы в холодильнике. Порвать мелко-мелко.
Собрал всё в старую кастрюлю, накрыл крышкой. Подумал и добавил туда же пачку дешёвых сосисок — авось пригодятся.
Когда вернулся, собака встретила его у входа в лаз. Хвостом вильнула — первый раз за всё время.
— На, — Степан поставил кастрюлю. — Это вам.
Но собака не ела. Взяла кусок курицы и понесла в нору. Потом вернулась за хлебом, размоченным в молоке. Потом ещё и ещё.
— Да ты сама-то ешь! — не выдержал Степан. — Тебе тоже надо!
Собака посмотрела на него и взяла сосиску. Но не проглотила — понесла туда же.
Степан сидел на корточках и ждал. Слушал, как там, в темноте, кошка ест.
— Не дотянет она, — сказал он собаке, когда та вышла снова. — Сил у неё нет. Молока ей надо нормального, тёплое место.
Собака села напротив и смотрела. Просто смотрела, не моргая.
— Что на меня уставилась? Я-то что могу?
Но даже когда он это говорил, уже знал — может.
Солнце уже клонилось к закату, когда Степан вернулся с лопатой, ломом и старым одеялом.
— Всё, — сказал он собаке. — Хватит им тут. Щас разберём завал.
Работал он медленно, осторожно. Доски в сторону, кирпичи — тоже. Собака сидела рядом, следила за каждым движением.
Наконец проход стал достаточно широким.
— Ну-ка.
Степан расстелил одеяло, полез в нору. Кошка даже не дёрнулась, когда он взял её на руки. Лёгкая, как пушинка. Одни кости.
— Тихо, тихо, милая. Сейчас всё будет хорошо.
Вынес её, положил на одеяло. Потом — котят. Четыре штуки. Крошечные, слепые, пищат тоненько.
Завернул всё семейство в одеяло, поднял.
— Пошли, — сказал собаке. — Вы теперь у меня жить будете.
И они пошли. Степан впереди, с драгоценной ношей. Собака сзади, прихрамывая на свою кривую лапу. Через пустырь, мимо обгоревших яблонь, к дому, где топилась печь и было тепло.
Ночью Степан проснулся от странного звука — будто кто-то скребётся в дверь. Нет, не в дверь. Где-то внутри дома.
Он включил свет в кухне. Кошка лежала в коробке у печки, где он её устроил. Но что-то было не так. Она дышала странно — рвано, с хрипом.
— Эй, ты чего?
Собака уже стояла рядом с коробкой. Скулила тихонько, тыкалась носом в кошку.
Степан подошёл ближе, присел на корточки. Кошка была горячая. Очень горячая.
— Температура. Чёрт!
Он потрогал её нос — сухой, обжигающий. Глаза мутные, полуприкрытые. Котята пищали, тыкались в неё, искали молоко, но она даже не реагировала.
- Так, спокойно. Спокойно!
Но спокойствия не было. Руки тряслись, когда он наливал воду в блюдце. Попытался напоить кошку — она не глотала. Вода стекала из пасти.
«Она же умирает. Прямо сейчас умирает».
Степан глянул в окно. Там была чернота. И дождь. Дождь начался — сильный, косой, с ветром.
У него же есть машина! Старая «копейка», стоит в сарае третий год без движения. После смерти Нинки он её не заводил ни разу.
— Чёрт!
Степан схватил фуфайку, сунул ноги в сапоги. Потом вернулся, завернул кошку в полотенце. Котят придётся оставить.
— Ты за ними присмотри, — сказал собаке.
Но та уже неслась к сараю.
Машина, конечно, не заводилась. Аккумулятор сдох. Степан крутил ключ, давил на газ — бесполезно.
— Ну давай же! Давай, зараза!
Дождь барабанил по крыше сарая.
— Толкнуть. Надо с толкача!
Он выскочил из машины, упёрся в багажник. Толкнул. «Копейка» нехотя покатилась.
Разогнал её по двору, на ходу запрыгнул, включил вторую передачу, отпустил сцепление.
Мотор чихнул, дёрнулся и завёлся!
— Есть!
Собака лаяла, бежала за машиной. Степан притормозил, открыл дверь:
— Залезай!
И они поехали. В кромешную тьму, под стеной дождя. Фары выхватывали только метров десять размытой грязной дороги. «Копейка» буксовала, виляла, но ехала.
— Держись, милая. Держись!
Он говорил то ли кошке, то ли себе.
На полпути машина встала. Просто заглохла посреди лужи и всё.
— Нет! Нет, нет, нет!
Степан выскочил под дождь, поднял капот. В темноте ничего не видно. Трамблёр? Свечи залило? Да что угодно могло быть в этой развалюхе!
Собака вылезла следом, подошла к нему. Мокрая насквозь, дрожит вся.
— Что делать-то? А?
И тут он увидел свет. Фары! Кто-то ехал сзади!
Степан выбежал на середину дороги, замахал руками:
— Стой! Помоги!
Машина затормозила. Из «Нивы» вылез мужик в камуфляже.
- Ты чего, дед, белены объелся? Под колёса лезешь!
— Помоги! У меня кошка умирает! К ветеринару надо!
— Кошка? — мужик присмотрелся. — Ты из-за кошки ночью в такую погоду?
— Помоги, Христом богом прошу!
Что-то в голосе Степана заставило мужика замолчать.
— Где она?
— В машине!
Мужик заглянул в «копейку», посветил фонариком.
— Садись ко мне, поехали!
— А собака?
— И собаку бери! Какая уж теперь разница!
Они перегрузились в «Ниву». Степан с кошкой сзади, собака у его ног.
— В районную больницу?
— Там ветклиника рядом. Может, кто дежурит.
Мужик гнал, как сумасшедший. «Нива» прыгала по колдобинам, но держалась дороги уверенно.
— Как тебя звать-то, дед?
— Степан.
— А я Михаил. Слушай, Степан, а чего ты с этой кошке так?
- Не знаю, — честно ответил Степан. — Просто... нельзя, чтобы она умерла. Нельзя! Котята у нее.
В ветклинике свет не горел. Михаил забарабанил в дверь:
— Есть кто живой?
Наконец дверь приоткрылась. Заспанный мужик в фуфайке:
— Вы чего? Ночь же!
— Животное погибает!
— Утром приходите. Никого нет.
— Да утра она не доживёт! — заорал Степан.
— Я те говорю — никого! Доктора по домам!
Михаил полез за телефоном:
— Где живёт ваш доктор?
— А я откуда знаю?
— Давай адрес, или я тебя самого лечить буду!
Сторож испугался — Михаил был здоровый мужик, и вид у него сейчас был решительный.
— Туманова, дом восемь. Это за площадью, третья улица.
Они снова неслись по ночному городу. Дождь усилился. Дворники едва справлялись.
Дом восемь оказался двухэтажным. Михаил посигналил, потом пошёл звонить.
Дверь открыла женщина в халате.
— Вы с ума сошли? Четвёртый час ночи!
— Вы ветеринар?
— Да, но...
— У нас кошка умирает. Прямо сейчас. Пожалуйста!
Женщина посмотрела на Михаила, потом увидела Степана — мокрого, дрожащего, с завёрнутой в полотенце кошкой.
— Несите сюда. Быстро!
Она провела их в комнату, включила яркий свет.
— На стол кладите.
Развернула полотенце, пощупала кошку.
— Истощение, обезвоживание, похоже на инфекцию. Когда ела последний раз?
— Пыталась вечером. Но не смогла.
— Котята есть?
— Четверо. Дома остались.
— Так. Мастит, возможно. Температура. Если не сбить сейчас...
Она уже готовила шприцы, доставала ампулы.
Степан держал кошку, пока ветеринар делала уколы. Руки у него тряслись.
— Не факт, что поможет, — честно сказала женщина. — Она очень слаба. Но шанс есть.
Собака всё это время сидела у ног Степана. Молча. Только смотрела.
— А это что за пёс?
— Это она её спасла. После пожара. Выкормила как-то. А теперь вот...
Женщина присмотрелась к собаке.
— Лапа сломана была. Давно. Неправильно срослась.
— Я знаю.
— Хотите, посмотрю? Может, что-то можно сделать.
— Потом. Сначала кошка.
Они сидели и ждали. Кошка лежала на столе под капельницей. Дождь за окном превратился в ливень.
Кошка открыла глаза, когда за окном уже посветлело. Слабо мяукнула.
— Жить будет, — выдохнула ветеринар. — Температура спала. Дышит ровнее.
Степан сидел на стуле, не чувствуя тела. Собака спала у его ног, положив морду на его ботинок.
— Спасибо вам. Я даже не знаю, как вас зовут.
— Ольга Павловна. А вы молодец, дедушка. Не каждый так за животное.
— Да какой я молодец, — Степан потёр глаза. — Три года как сам едва не помер.
Михаил, который дремал в кресле, встрепенулся:
- Поехали, Степан. Котят твоих кормить надо.
— А кошку?
— Оставьте пока здесь, — сказала Ольга Павловна. — Ещё капельницы нужны. Вечером заберёте.
Дома котята пищали так, что слышно было с улицы. Степан подогрел молочную смесь (Ольга Павловна снабдила), кормил из пипетки.
Собака помогала — согревала.
— Ты знаешь, — сказал Степан собаке, — я тебе имя так и не дал. Как тебя звать-то?
Собака подняла морду, вильнула хвостом.
— Верка будешь. Верная ты. Согласна?
Верка лизнула его руку.
К вечеру они втроём — Степан, Михаил и Верка — поехали за кошкой. Та уже сидела, ела из миски.
— Антибиотики проколете пять дней, — инструктировала Ольга Павловна. — И кормите понемногу, но часто. Выкарабкается.
— Сколько я вам должен?
— Ничего не должны. Идите домой.
— Но как же...
— Дедушка, вы мне веру в людей вернули. Этого достаточно.
Дома Степан устроил кошку в коробке. Котята сразу прильнули к ней, засопели, зачмокали.
— Всё, — сказал он. — Теперь всё хорошо.
Михаил, который помог донести кошку, хмыкнул:
— Слушай, Степан, а тебе помощь не нужна? Ну, с хозяйством там.
— Да какое хозяйство.
— Я вот что думаю. Крыша над сараем у тебя течёт — видел. Давай завтра приеду, починим?
Степан посмотрел на него с удивлением:
— Зачем тебе это?
— Не знаю. Просто правильно как-то.
Первый раз за три года Степан улыбнулся. По-настоящему.
Автор - Ирина Чижова. Источник.
