Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 457 постов 38 888 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

156

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
89

Чёрная вдова

Бабушку, Алевтину Степановну, в поселке называли чёрной вдовой... Однажды дети спросили у неё:

- А чёрная вдова - это что-то вроде ведьмы?

Помолчав, она ответила:

- Не дай Бог вам это узнать, деточки.

Бабушка рассказывала, как три раза смерть глаза в глаза встречала. Говорила, что ходит она по земле в женском обличии, и вовсе не с косой, а в образе привлекательной молодой девушки с младенцем. Алевтина Степановна три раза вдовела. Ей ли не знать, как смерть на порог является.

С первым мужем Петром они ещё до Великой Отечественной познакомились. Из армии его дождалась, семью создали, сын Александр у них родиться успел, а потом уже и война грянула. Алевтина любила мужа и всем говорила, что ее Пётр с фронта обязательно вернётся. Женщины одна за другой в посёлке похоронки получали, а Алевтину беда и правда стороной обходила, но однажды...

По весне это было. Алевтина с поля возвращалась, уже темнеть начинало. Стала она к хате подходить, а там фигура, явно женская, маячит. Женщина как женщина, на голове платок белый. Бабушка заметила на её руках младенца. Ребенок был в таком возрасте, что уже сам сидел и головку держал. Только глазки у него странные были, вроде как без зрачков. Кстати, у женщины они в точности такие же были. Бабушка сразу поняла, что она неместная, ведь младенцев таких в ту пору ни у кого не было.

Бабушка спросила, чего та хочет. Женщина ответила, что ищет именно Алевтину, а нужна она ей для того, чтобы ребёночка накормить. Удивилась бабушка, но жалостливой была. Пошла в дом, вынесла что-то съестное и протянула несчастной матери. Ещё и кружку молока налила. Говорит, корми ребёнка, а за посудой я потом вернусь. Отлучилась бабушка всего на одно мгновение, а когда пришла, то пустую посуду прямо на земле обнаружила, а женщины с младенцем и след простыл. Только рядом, прямо на плетне, белый платок обнаружила.

Про себя растеряху поругала, но оставила его на месте, рассудив, что вспомнит женщина про свой платок, вернётся и заберёт. Утром Алевтина платка на прежнем месте не обнаружила, решила, что всё именно так и случилось.

Наверное, бабушка забыла бы про эту странную женщину с ребенком и про её младенца, если бы этот рассказ соседок не встревожил. Вдовы так случившееся истолковали:

- Смерть к тебе приходила. А младенец на её руках и есть война, что сейчас идёт. Покормила ты их и тем самым своё самое дорогое им отдала, а это только одно и значит - жди беды в свой дом.

Всего через неделю похоронку на её Петра принесли. Так, что осталась бабушка одна с маленьким Сашей на руках. А когда его вырастила и в люди отправила, снова замуж вышла. К ней хороший мужчина, Андрей Васильевич из соседней деревни посватался. Раздумывать не стала. Так рассудила: любовь любовью, а работу вдвоём делать легче.

Пять лет они с Андреем Васильевичем прожили. Дом поставили, хозяйством обзавелись. Даже конь у них на подворье был. Касатиком жеребца звали.

По рассказам бабушки, конь этот на редкость сильным был, работал без устали. Он Андрея беспрекословно слушался. Был Касатик для бабушкиного второго мужа не только скотиной рабочей, но и первым другом. С рассветом вместе на колхозную работу отправлялись, с закатом вдвоём домой возвращались.

Так вот однажды проводила бабушка своего Андрея на работу, сама в доме прибралась, печку истопила. Во двор выходит, а у неё на пороге женщина с младенцем сидит. И как тогда, в войну, еды просит для себя и для маленького. Напряглась Алевтина, про первое своё вдовство вспомнила и про тот случай, что похоронке предшествовал, хотела прогнать прочь скиталицу и ничего ей не давать. Да больно уж жалостливо младенец в этот момент на руках женщины закричал. И сомнения одолели, что может быть и не смерть тогда вовсе по свету ходила, это соседки от горя своего безысходного так всё по-своему истолковали.

И войны сейчас никакой нет, а значит, не может быть на женских руках этой самой «Войны» в младенческом облике. Гибнуть сейчас негде, снаряды да бомбы не рвутся. Вынесла она из дома сала солёного, хлеба, только что испечённого, и молока целую банку. Глянула на них и остолбенела даже. Ни у женщины, ни у маленького на её руках, в глазах зрачков нет. Но гостье съестное протянула, а сама почувствовала, как холодок и мурашки по спине пробежали.

Потом рядом с женщиной почти в полузабытьи на пороге присела, но не прямо, а бочком к ней. Хотела бабушка что-то спросить, но голос словно застыл в горле. А когда обернулась, то никого рядом не обнаружила... Только банка пустая ей под ноги покатилась, а ещё - платок лежать остался. Вот тут-то Алевтину настоящий страх охватил, затрясло как в лихорадке. Схватила она платок и сожгла прямо во дворе.

А вечером её Андрея мужики на руках до местного фельдшера несли. Рассказывали, что конь его верный - Касатик, в этот день будто взбесился. На дыбы подниматься стал, носился как угорелый. Андрей‚ его утихомирить попытался, а тот его копытом прямо в грудь со всего маха ударил. Председатель всех медработников в районе на ноги поднял, из области даже врача приглашали, но Андрей и недели не прожил, скончался.

Бабушка Алевтина долго на себе волосы рвала и всё причитала, что надо было ей ту гостью поганую со своего порога гнать, может быть и обошлось бы.

Третьего бабушкиного мужа звали Ефимом. Хороший человек был, всё с детьми Алевтины нянькался. Своих-то детей и внуков у него не было. Его в посёлок случайно занесло. Вроде как в гости к кому-то приезжал, но с бабушкой познакомился, так и остался.

Талант у деда Ефима особый был - он мог любой прибор, любую аппаратуру починить. К нему из всех соседних деревень приемники, телевизоры, утюги и другую утварь тащили.

Алевтина на своего нового мужа поначалу ругалась, что он весь дом хламьём завалил. Не пройти из-за его аппаратуры. Так дед Ефим этот вопрос мигом решил, себе под «кабинет» старую сараюшку переоборудовал и стал там починкой заниматься и, кстати, неплохо на этом зарабатывал.

Хорошо зажили. Алевтине Степановне даже завидовать стали. Вон, и корова есть, и дом в порядке, и деньги водятся. Да и бабушка своего мужа перед всеми нахваливала - непьющий, работящий, внуков её как родных принял. Но... и деду Ефиму недолгий жизненный путь был отмерен. День его смерти всем хорошо помнится. Как бабушка к сараю, огнём охваченному, кинулась, как платье на ней горело, как деда мужики уже неживого вытащили, как хоронили его...

Долго бабушка убивалась, вся чёрная ходила от горя. Но и тут уже ничего поправить нельзя было. Много лет прошло, прежде чем рассказала, как в то утро она опять окаянную гостью у себя в доме обнаружила. Накануне Алевтина, как всегда, по хозяйству хлопотала. Хлеб из печки доставала и поочередно караваи на стол выкладывала.

Ещё подумала, что достанет последний и Ефима завтракать позовёт. Вон уже и картошка с кусками баранины вовсю кипела. За работой бабушка слышала, как в сарайчике инструменты побрякивали. Это значило, что дед Ефим своим делом занимался и не окликни его, не позови, до самой ночи, будет голодный железки свои перебирать. Вытащила Алевтина Степановна последний каравай из русской печи и обернулась к столу, чтобы местечко отыскать, куда его пристроить, а стол пустым оказался... Как будто и не хлопотала она всё утро над румяными караваями, не метала на стол один за другим.

Смотрит, а за столом у нее молодка сидит и опять с младенцем на руках. Только в этот раз она не видела, как они в доме оказались. Да и плача детского было не слышно. Видно, в этот раз потихонечку коварная подобралась. Тут уж бабушка в глаза женщине посмотрела и, не заметив опять зрачков, затряслась в жуткой лихорадке.

Хотела закричать или на икону перекреститься, чтобы хоть в этот раз беду от своего дома отвести, но гостья лишь на окошко указала худым пальцем. Ещё платок белый Алевтине Степановне под ноги бросила. А там уже из сараюшки дым валил. Ну а дальше что было, вы уже знаете...

Алевтина Степановна в преклонном возрасте умерла. И, честно говоря, в её рассказы и верили, и не верили. Уж слишком это невероятно, чтобы смерть вот так по свету ходила. Но недавно подобную историю уже от другой женщины, Нины, услышать пришлось.

Дело в том, что есть у Нины тетя — Наталья. Муж Натальи, Александр, военным был. Много раз по горячим точкам мотался. Несколько ранений у него было, и как-то всё обходилось. А тут прошлой весной его всем двором хоронили. Да так нелепо всё получилось.

Александр тогда из очередной командировки в отпуск приехал. Они с Натальей ремонт затеяли, а жили на девятом этаже. Когда почти закончили, что-то из мебели заказали. Ждали доставку. Как Нина рассказывала, в тот вечер звонок раздался, хозяйка сама отворять пошла.

Открыла дверь, даже не спрашивая, кто там. А на пороге вместо представителей мебельного магазина стоит женщина с младенцем на руках. По словам Натальи, были у той женщины глаза страшные такие, без зрачков. И ещё платок на голове белый - сейчас уж так почти никто и не ходит. Этот платок потом у порога Натальиной квартиры нашли. Ничего не сказала Наталья, только дверь перед носом той женщины от страха захлопнула.

А когда в комнату вошла, то увидела, что дверь балконная настежь открыта, а мужа её в комнате нет. Александра внизу обнаружили, неживого уже. Следствие решило - несчастный случай. Мол, что-то там мерил, через перила перегнулся и вниз сорвался. Сам мужчина точно бы счеты с жизнью не свёл, не в его характере это.

После этого случая люди в посёлке поверили, что бабушкина история правдой была, и от этого им ещё страшнее стало. Ведь никто из них не застрахован от встречи с этой ненасытной бабой - Смертью...

Показать полностью
10

Бесовщина

Лежу в кровати смотрю на телефоне на ночь глядя Пикабушечку и телефон внезапно выключается, зарядки 37% при этом. Хрен с ним, намёк понят, телефон на зарядку сам спать. Только ухожу в сон приходит в себя плюшевый медведь с песней о любви(племяшкина игрушка) расположенный в метре от меня и ничего рядом нет. Медведь ни разу не стиран,и ранее за ним такое не наблюдалось.
Медведь заглох, пытаюсь опять уснуть, но начинает что-то на грудь давить и самому не по себе стало. Пошел пить чай на кухню с валерьянкой. Ни хрена не помогает, сна нет и тревога на душе.

169

Мой новый район немного странный

Это перевод истории с Reddit

Я пережила тяжёлый разрыв. Не могла заставить парня оставить меня в покое: он появлялся на работе, дома, даже у мамы. Я решила, что больше так не могу. Стала смотреть штаты в нескольких часах от моего родного города. Не мегаполис, но и не крошечный городок. Хотелось, чтобы были тротуары и местные лавки, куда можно дойти пешком. Раз уж я переезжала туда, где никого не знаю, хотелось жить на дружелюбной, «соседской» улице.

В итоге я выбрала маленький городок на Тихоокеанском Северо-Западе. Прилетела, чтобы найти работу и жильё. Первые дни ходила по центру, оставляла заявки в нескольких магазинах. Быстро нашла небольшое издательство. Прошла собеседование, и я им подошла. Когда с этим разобралась, занялась поиском дома для себя и Коу, моего маленького чёрно-белого кота «в смокинге». Я начала изучать районы чуть дальше от центра. Попадались милые, тихие места, но сердце не лежало. И вдруг я нашла свой новый маленький квартал — Джерузалем-стрит.

Он прятался чуть в стороне от главной дороги: три ряда таунхаусов, сходящихся в тупик. Видно было, что дома не новые, но все ухоженные, и улица чудесная. Не тот бесконечный ряд почти одинаковых бежево-серых коробок, которые теперь так часто видишь. Большинство были нежных пастельных оттенков. Казалось, людям тут действительно нравится жить. Много деревьев, мягкий свет просеивался сквозь листву и пятнами ложился на землю. Тихо. Пара человек выгуливала собак или шла в сторону города. В центре — небольшая площадка с кормушкой для птиц, скамейкой и доской объявлений. Казалось, жители гордятся тем, что делают из улицы сообщество.

В ряду домов в глубине тупика пустовал лавандовый дом с простой табличкой «Сдаётся». Я поговорила с риелтором в городе, и всё уладили. К счастью, владельцы оставили базовую мебель, так что не пришлось сразу думать о крупных покупках. Я вернулась домой, собрала самое важное и поехала через всю страну, пристегнув Коу на пассажирском сиденье.

Разумеется, по пути пришлось пару раз останавливаться на ночёвку — выпускать Коу из переноски, дать ему потянуться в номере отеля. Я рассчитала прибытие на позднее утро, чтобы успеть распаковаться и при этом не тревожить новых соседей слишком ранним появлением.

Пока я сновала от машины к дому и обратно, несколько человек остановились поздороваться. Пожилая женщина с голубыми волосами и эксцентричной одеждой представилась как мисс Джулс. Сказала, что у них есть «комитет по встрече новосёлов». Она была одной из тех, кто его создал, потому что жила здесь почти всю жизнь. В квартале есть несколько правил, но ничего страшного и уж точно не как в ТСЖ. Они заглянут ко мне примерно к ужину — «когда тебе в любом случае стоит сделать перерыв», — сказала она. Она была приятной. Я ответила, что буду готова, и она добавила, что надеется, Коу выйдет к ней поздороваться. Я улыбнулась.

Следующие пару часов я вытаскивала всё из машины, чтобы потом отпустить Коу исследовать дом и успеть принять душ до прихода «комитета». Около половины шестого постучали, и я увидела на пороге мисс Джулс с парой людей. Я пригласила их войти. Мисс Джулс представила мне Дэйва Хэнкока — мужчину средних лет, живущего прямо со мной по соседству, и Кайлу — девушку моего возраста из ряда домов справа. Мисс Джулс принесла сэндвичи и пакеты с разными чипсами. Мы уселись за стол, который мне удалось почти полностью освободить. Она отметила, что я неплохо справилась для первого дня. Мы ели и болтали о пустяках. Кайла выглядела застенчивой, но сказала, что будет рада показать мне город, если я решу остаться.

«Уверена, я воспользуюсь. Но что значит “если я решу остаться”?»

Кайла нервно посмотрела на мисс Джулс. Та тепло улыбнулась мне: «Наверное, пора перейти к правилам нашего квартала. Ничего страшного, правда. Можно мне те бумаги, пожалуйста?»

Дэйв открыл папку с документами. Там была карта города, маленькая брошюра о культурном центре и распечатанный список правил нашей улочки. Мисс Джулс придвинула их ко мне. «Почитаешь это, когда будет удобно, но кое-что мне нужно обсудить с тобой уже сегодня».

«Х-хорошо, без проблем», — выдохнула я.

«Подметальная машина приходит раз в месяц — днём, в первый вторник. В это время все машины лучше держать на подъездных дорожках или вообще убрать. Думаю, ты видела доску у скамейки в центре. Там можно найти информацию о городских событиях, объявления о вещах, которые кто-то отдаёт, или иногда перекус для всех. Голосуем все в культурном центре, когда приходит время. Всё это записано. По любым вопросам можешь обратиться к любому из нас троих — теперь ты знаешь, где мы живём».

«Спасибо. Как освоюсь, обязательно оставлю для всех печенье». Я не стала добавлять больше. Чувствовалось, что она ещё не закончила. В воздухе висело лёгкое напряжение. Коу робко выглянул из-за угла — посмотреть, что происходит.

«Привет, дорогой! Как тебе новый дом?» Она опустила к нему руку. Он медленно подошёл, понюхал, потом потёрся о ладонь. «Наверное, он чует Эмили — мою черепаховую девочку».

«Милота, — улыбнулась я. — Хотела бы как-нибудь с ней познакомиться».

«Обязательно!» Она на секунду замолчала, прежде чем продолжить: «Это старый город. Многое тут не менялось давно. Он рос медленно, и природные зоны сохраняли веками. Лес за нашей улицей — край государственного парка».

«Вау! Здорово! Кайла, я бы с тобой походила, если ты тоже любишь».

«С радостью! — ответила Кайла. — У меня как раз нет напарника для походов».

Прежде чем я успела сказать ещё что-то, мисс Джулс продолжила: «Заканчиваю, чтобы ты смогла сегодня отдохнуть. Осталось одно правило, которого мы тут все придерживаемся». Её лицо вдруг стало старше, чем минуту назад, макияж собрался в мягких складках. Она посмотрела мне в глаза: «Не выглядывай на улицу, если ночью что-то услышишь. Не всю ночь — только между часом и тремя. Не выходи в это время. Если вдруг тебя застало вне дома — на главной дороге чуть дальше есть Эшли-стрит, видела? Переночуй там в машине. Многим из нас за эти годы приходилось сидеть по паре часов в машине. Город маленький, тамошние соседи знают, что это мы, и не пугаются ранней машины».

Я не знала, что думать. Мозг пытался найти логическое объяснение. «Животные приходят из парка?»

«Что-то приходит, — тихо сказала она. — Давно. По крайней мере столько же, сколько я живу. Пока не выглядываешь — бояться нечего. И за Коу не переживай, с ним всё будет в порядке. Я свою Эмили на всякий случай держу дома. Это не каждую ночь, но лучше вообще не смотреть в это время. Я понимаю, это всё трудно сразу принять, но, пожалуйста, послушай. Любой из нас поговорит, если будут вопросы. А теперь мы тебя оставим. Я скоро загляну».

С этими словами она поднялась, за ней остальные. Кайла помахала на прощание. Голубые волосы мисс Джулс поблёскивали в свете фонаря, пока она не дошла до своей двери. Дэйв ещё секунду помедлил снаружи, глядя ей вслед. «Знаю, звучит странно. Люди, что жили тут до тебя, не выдержали и уехали. Мой номер в бумагах, если что-то понадобится. Или если ночью понадобится прям срочно — просто постучи в стену, я услышу. Я зайду в 3:01. Спокойной ночи».

«Спасибо, спокойной ночи». Я вернулась внутрь с раскалывающейся головой. Тяжело опустилась на диван, пытаясь переварить услышанное. Мисс Джулс была серьёзна и вообще очень добра. Мне было неловко сомневаться. Что плохого — просто послушаться? Обычно в это время я и так сплю, а она сказала, что с Коу всё будет хорошо. Если она — если они все — говорили правду, я и не хотела проверять. Просто останусь внутри и не буду выглядывать.

Коу решил, что пора спать, и я пошла за ним. День был длинным. Я вырубилась и не проснулась до самого утра, пока солнце не лилось в окно, а Коу не заорал, требуя еду. Поплелась на кухню, вспоминая вчерашний вечер. Может, ничего и нет. Я не просыпалась, и Коу вёл себя обычно. Ему везде хорошо, если его кормят. Я накормила его и выглянула в переднее окно. Мисс Джулс сидела на скамейке и поглядывала на мой дом. Я оделась и вышла к ней.

«Отлично. Как первая ночь?» Она встала и взяла меня за руку.

«Спала как бревно. Проснулась только от крика Коу: “завтрак!”»

Она кивнула. «Прости, что пришлось обрушить всё это вчера, но так нужно — сразу».

Люди начали свою утреннюю пробежку — кто с улыбкой, кто с кивком. Все выглядели немного облегчёнными. «Значит, это правда? Честно, я наполовину думала, что мне всё это приснилось».

«К сожалению, да. Так я потеряла мужа и сына. Не хотела пугать тебя вчера слишком сильно. Мне необязательно рассказывать подробности».

Я секунду смотрела на неё пустым взглядом. «Мне очень жаль».

«Всё в порядке, милая. Прошло много лет. Сейчас чуть легче, чем было. Я знаю, они бы не хотели, чтобы я каждый день жила в печали».

«Можно спросить, что случилось? Что бывает, если выглянуть?» — я поморщилась, надеясь, что это не прозвучит бесчувственно.

«Ты уверена?»

Я подумала ещё мгновение. «Я предпочту знать, чем сойти с ума от любопытства».

Она снова села. «Мы с мужем Чарльзом услышали про правила, когда въехали сюда сразу после учёбы. Люди сомневались в нас, но мы были рождены друг для друга с первого дня. Когда родился сын Джо, мы решили на ночь запирать его в комнате. Дали ему ту, что без окон — для безопасности. Потом он подрос, и мы перестали запирать. Наверное, однажды он просто заинтересовался или не поверил нам. Мы услышали крик и помчались к нему. Джо не было. Прежде чем я успела опомниться, Чарльз втолкнул меня внутрь и запер дверь. Я услышала, как он выбежал — и затем тишина. Утром соседи увидели, что случилось, и бросились к нам. Нашли меня запертой. А… а от них почти ничего не осталось. Куски были разбросаны по всему двору. Кровь пропитала траву. Их похоронили вместе, просто фрагменты. Нельзя было понять, где кто. Это всё, что мы когда-либо узнали».

«Боже ж ты…» — прошептала я. В желудке поднялась горячая горечь, подступая к горлу. «Мне очень жаль. Я не знаю, что ещё сказать».

«Я никогда не выкину этот вид из головы, поэтому очень стараюсь, чтобы больше это ни с кем не повторилось. Если не выглядывать — ты в порядке. Пойду проведаю Эмили».

Я проводила её до двери и обняла. Вернулась домой и осела спиной к двери. Коу пришёл посмотреть, что случилось, и я схватила его на руки и расплакалась. Какого чёрта. Как это вообще реально? Я снова сказала себе: это же глубокой ночью. Просто спи, лежи в постели. Дом идеальный, соседи прекрасные. Только не выглядывай, если что-то услышишь.

Остаток дня я ходила как в тумане, машинально раскладывая вещи. Коу заорал, и я едва не подпрыгнула к потолку. Он просто хотел ужин. С колотящимся сердцем и дрожащими руками я быстренько его покормила, лишь бы прекратить крики. Села за стол и подтянула к себе бутылку виски. Только собралась сделать глоток из горлышка — в дверь постучали. Я устала, но пошла посмотреть. На стекле полосой легли чёрные волосы. Это была Кайла.

«Привет. Мисс Джулс сказала, что поговорила с тобой. Хотела узнать, как ты держишься». Она слабо улыбнулась.

Я отступила в сторону. «Зайдёшь? Я как раз собиралась выпить».

Она вошла. «Спасибо».

Когда появилась компания, я достала два стакана и пару банок колы. «Думаю, ты слышала её историю тоже. Давно живёшь здесь?» — спросила я.

«Ага… Чуть больше года».

«Ты что-нибудь видела?»

«Нет, я ни разу не решалась смотреть. С тех пор, как я здесь, никто не выглядывал. Те, кто жил до меня, в конце концов услышали ночные звуки и уехали. Она была беременна. Думаю, это во многом и стало причиной».

«То есть звуки ты слышала?»

«Немного. Я довольно быстро начала спать в наушниках. Не хотелось слышать больше». Она замолчала, но я взглядом попросила продолжить, не давя. «В первый раз я услышала, как кто-то ходит. Тихо, но слышно, как шелестят листья. Я убедила себя, что это просто животное. Мы же живём у леса. Через пару ночей — шаги снова. Жалюзи были опущены, но я даже не хотела смотреть в ту сторону. Старалась игнорировать и заснуть. Движение прекратилось. И — самый тихий скрёб, потом стук в окно. Будто кто-то постукивал ноготком. Утром я нашла слабые отпечатки». Она сделала глоток. «Они были больше, чем я ожидала. Почти как у оленя, но человеческие. Словно сначала пятка, а дальше — раздвоенное копыто. В тот же день я перетащила кровать наверх и с той ночи сплю в наушниках. Помогает. Очень советую. Спасибо за напиток, — сказала она, допивая. — Пойду, устроюсь на ночь. И напиши, когда разберёшь коробки — сходим в поход, днём».

«Конечно. И спасибо за совет».

Следующие пару недель я раскладывала вещи и втягивалась в новую работу. Начало получаться. Всё понемногу становилось обычным. Мы с Кайлой стали ходить в походы по утрам в субботу или воскресенье, когда солнце уже высоко. Ночью я ничего не слышала. Я никогда не забывала опускать жалюзи, но про звуки уже начала и забывать. Почти месяц спустя после переезда я услышала шаги по кварталу. Пару раз я уже видела оленей — они приходили к сумеркам попить из чьих-то птичьих ванночек. Наверное, снова они. И всё же я была рада, что послушала Кайлу и перенесла спальню на второй этаж. Я чуть не наложила в штаны, когда в моё окно постучали. Я шёпотом позвала Коу. Он поднял голову с края кровати. Сердце у меня провалилось в живот. Постукивание продолжалось. Я потянулась к телефону. Было уже 2:45. Скоро должно закончиться. Мне не хотелось тревожить его, но нужно было с кем-то поговорить. Руки так дрожали, что я набирала сообщение раза четыре: «Привет, Дэйв. Прости, что так рано. Не могу уснуть».

Я вздрогнула — стук стал настойчивее. Пришёл ответ: «Ничего. Не переживай. Скоро пройдёт. Пара минут — и ночь закончится. Оно ещё ни разу не попадало внутрь. Только не смотри. Скажи, если нужно — зайду после или утром».

2:55 — совсем близко. «Окей. Пять минут. Смогу. Спасибо. Думаю, куплю ещё рулонные шторы. Одних жалюзи мало».

Дэйв: «Хорошая мысль. Передавай Коу привет».

Я просидела ещё пару минут — и стук оборвался разом. Никакого шороха ухода — просто тишина. Я подтянула к себе недовольного Коу. С таким уровнем тревоги я не уснула до утра.

Утром меня перехватил Дэйв. «Ты молодец. Сегодня было хуже обычного. Я слышал у себя. Скажи, если помочь со шторами». Он махнул рукой и пошёл дальше, не дав мне ответить. Об этом он говорил ещё менее охотно, чем остальные. Я его понимала. После работы заехала за шторами и снова не забыла заснуть в наушниках.

Дальше всё шло своим чередом: работа, походы, игры с Коу. На новой работе платили достаточно, но я потратила почти все сбережения на внезапный переезд. Я заглянула в местный бар и стала брать смены по пятницам, субботам или воскресеньям. Город небольшой, и даже если задерживалась, у меня всё равно оставалось около получаса, чтобы добраться домой до часа. Я уставала, но оно того стоило: хотелось снова накопить подушку. Правда, становилась всё более выжатой.

Наконец, в прошлую пятницу я была без сил. Та самая усталость, что вползает в кости, — настолько истощённая, что из-за мелочи можно расплакаться. Я работала каждый день три недели. Вернулась со смены в баре в 12:35. Всё, что мне нужно было, — дотащить себя до дома и вырубиться.

Дальше помню лишь, как стало неудобно. Глаза распахнулись. Чёрт. Я заснула. Сколько прошло? Я же только что приехала, да? Машина стояла на моей подъездной дорожке, времени полно. Я глянула на телефон — 2:24. Да чтоб меня.

Я услышала что-то совсем рядом. Не успела себя остановить — посмотрела. Увидела только кончики пальцев, едва положенные на стекло моей водительской двери. Остальная кисть скрывалась за дверью. Потом — движение. Ветки, как показалось, пошевелились. Они поворачивались к моей машине. Один сучковатый отросток упёрся в стекло и заскрёб. Я со всей силы зажмурилась. Одной рукой натянула капюшон на голову, другой закрыла рот, силясь выровнять дыхание и не сорваться в полноценную панику. Я ведь по сути ничего не увидела, правда?

Оно не заметило, что я взглянула. Я видела только пальцы. Может, это просто человек заблудился и вышел сюда. В конце концов, звуки бывают не каждую ночь. И это ведь были не рога — просто игра тьмы. Тогда откуда этот пронзительный скрежет прямо у стекла? И пальцы… пальцы были слишком длинные и грубые. Истёртые, растрескавшиеся, грязные. Я свернулась калачиком на сиденье, стараясь не заорать, с зажмуренными глазами. Образ рогов будто вплавился в мозг: похожие на древесную кору, но достаточно твёрдые, чтобы вмять металл. Шлёпок. Я прикусила губу до крови, но не крикнула. Звук был такой, будто ладонью ударили в дверь — рядом с теми пальцами. Я слышала тяжёлое дыхание. В груди саднило. Казалось, сердце откажет раньше, чем случится что-то ещё.

Желудок подскочил, когда машину резко качнуло. Слёзы и сопли промочили капюшон. Ещё удар — и снова качнуло. Казалось, ударь оно чуть сильнее — стекло треснет. Какие тут правила? Оно может войти? Казалось, оно очень старается. Другой удар — будто головой в стекло, рога скребли по металлической раме сверху. Ещё удар головой. Я ничего не могла сделать. Ещё. Оно всё ещё не внутри, и лучший мой шанс — оставаться внизу и не открывать глаза. Ещё.

Машину качнуло мягче, и удары стихли. Я не могла открыть глаза. Казалось, прошло слишком мало времени. Ещё не три. Но понять это было невозможно. Минуты тянулись часами. Время капало холодной патокой. Сколько оно просто стояло и пялилось в меня до штурма? Я слышала, как оно ходит, обходит машину. Шаги постепенно стихали.

А потом я услышала копыта по асфальту. Железо заскрежетало, стекло треснуло. Я закричала. Мёртвая тишина. Я так и лежала, свернувшись на боку. Больше ничего не последовало.

Услышала голос мисс Джулс — она звала меня и бежала. Я всё равно не решалась открыть глаза. Потребовалось несколько минут уговоров, прежде чем я подняла телефон и взглянула: 3:12. Меня прорвало. Страх и облегчение одновременно пронзили тело; я лежала, мелко трясясь, с узлом в животе. Наконец смогла отпереть дверь. Мисс Джулс распахнула её и прижала меня к себе. Мы плакали вместе.

Это было почти месяц назад. Думала, уеду в тот же день, а всё ещё здесь. Куда мне идти? У меня добрые, заботливые соседи. Дом хороший. Я разговариваю с мисс Джулс. Дэйв наведывается. Хожу в походы с Кайлой. Крепко держу Коу. В тот же день уволилась из бара. Больше никогда не выйду ночью. Сплю в наушниках и под шум генератора белого шума. Оконные ставни в спальне я закрываю изнутри, как только начинает темнеть.


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 2
32

Меня зовут Питер; мне сказали, что лечение спасло меня от паралича. Теперь я жалею, что меня не парализовало

Это перевод истории с Reddit

После аварии мне сказали, что лечение спасло меня от паралича. Теперь я жалею, что меня не парализовало.

Говорили, интеграция с ИИ — это революция: обход повреждённых нервов, полная подвижность, даже усиленные рефлексы. Изначально технология предназначалась для солдат; применять её гражданским было запрещено, но это был мой единственный шанс. Помимо восстановления после паралича, она должна была сделать меня сильнее, быстрее и ловчее. В каком-то смысле всё это она и сделала, но что-то пошло не так.

Теперь моё тело двигается без меня. Мои руки тянутся к людям, сжимают их слишком крепко, а затем выкручивают суставы. Я хочу закричать им, чтобы бежали, чтобы уходили подальше, но они видят лишь дружелюбного мужчину, который подходит ближе. Они не слышат моих мыслей, как бы громко я ни вопил у себя в голове. Они не распознают ужас в моих глазах.

Я не управляю собой. Я лишь пассажир — и единственные, кто это знают, — врачи, разрушившие мою жизнь. Врачи, которые теперь мертвы. Я собственноручно убил каждого из них и не мог ничего сказать или сделать. Но я забегаю вперёд.

Видите ли—

До аварии все отмечали, какой я вежливый. Я даже получил местное прозвище «Вежливый Питер». Так было до случайного вторника в июле. Я увидел, как с грузовика, съезжавшего с рампы, свалился пакет. Я пошёл поднять его — а очнулся в больничной палате, подключённый к странным аппаратам, одетый почти так же, как утром, только всё было новым, и, к своему ужасу, я не мог пошевелить ни одной частью тела.

Несмотря на то что я не мог им управлять, меня поразило, когда моё тело село — увлекая меня за собой. Мои глаза открывались и закрывались примерно с частотой обычного моргания, но стоило мне попытаться выбрать момент, когда моргнуть, — я не мог. Я не мог даже удержать веки закрытыми. Я как раз думал об этом, когда моё тело повернулось к двери, отреагировав на звук её открытия. В дверь вошёл мой семейный врач, а за ним — группа незнакомых мне врачей. Они остались у противоположной стены, у двери, подальше от меня, и напряжённо меня изучали.

Мой семейный врач посмотрел на меня со смесью сочувствия, тревоги и, возможно, страха и сказал: «Ты попал в очень серьёзную аварию, Питер. Взрыв разрушил множество участков твоего позвоночника и выжёг нервные окончания». Он взглянул на меня скорбно и продолжил: «К счастью, после того как я объяснил, как ты важен для нашего города и для меня лично, и — признаюсь — после щедрого пожертвования этим замечательным людям из Института Мерривезер нам удалось вытащить тебя буквально с края смерти». Он на миг всмотрелся в моё неподвижное лицо и продолжил: «Тебе сделали подарок, Питер. Институт Мерривезер позволил мне применить комплекс, обычно предназначенный только для самых элитных и преданных делу солдат. Тебе вернули способность двигаться. То, что соединяет твои усиленные конечности и мышцы с мозгом, — это нейроинтерфейс с интеграцией ИИ, созданный на базе передовых технологий. Ты был в шаге от смерти или от короткой жизни в параличе, но эта технология не просто спасла тебя — она позволяет тебе двигаться».

Я посидел, обдумывая это — не то чтобы у меня был выбор. Я не мог пошевелиться. Тогда я радовался, что жив и вновь дееспособен, но злился, что, похоже, не управляю собой. Я не мог им улыбнуться или как-то ответить. Не мог даже моргнуть.

Я удивился не меньше их, когда моё тело встало, сорвало с меня аппаратуру и провода и плавно направилось к ним. Пока я шёл, группа рассыпалась на две части, углубляясь в палату. Моё тело их проигнорировало и двинулось к двери. Когда я дошёл до двери, врачи снова сбились в одну группу в дальнем конце комнаты. Они выглядели ужаснувшимися, но, казалось, собирались дать мне уйти молча.

Хотел бы я сказать, что так и случилось — что я вышел и закрыл за собой дверь, — но не могу. Подойдя к двери, моё тело быстро захлопнуло и заперло её, затем развернулось к испуганной группе, жавшейся у противоположной стены.

Я занял позицию, в которой я никогда в жизни не стоял. Я был готов к нападению — в жестокой, угрожающей и совершенно чужой мне стойке. Каждый в той палате поступил правильно, оставаясь от меня подальше. Все, кроме человека, который был рядом со мной всю мою жизнь — всякий раз, когда я болел. Пока остальные держались на расстоянии, мой семейный врач шагнул вперёд и сказал: «Питер! Я знаю, это кажется странным, и понимаю, что это непривычно, но—»

Он не успел договорить: моё тело сократило дистанцию, ударило его кулаком в горло, затем схватило и с чудовищной силой вогнало его голову в моё колено. Он рухнул на пол, а моё тело наклонилось. Я почувствовал, как мои руки обхватили его шею, потом сместились, и я услышал щелчок — словно сломалась сухая ветка.

Сначала врачи застыли от шока, но моё тело развернулось к ним и выпрямилось. Стоило мне сделать первый шаг в их сторону, они тут же бросились налево, пытаясь вырваться, но моё тело пнуло смотровой стол, перегородив им путь. Они стояли за созданным мной барьером, парализованные страхом, а я медленно пятился к двери, не сводя с них взгляда.

Они пытались выбираться по одному — и один за другим были жестоко убиты, пока не осталась лишь одна врач. Женщина, которая даже не попыталась бежать. Я вопил им всем бежать, но мой рот ни разу не шевельнулся. Я умолял, чтобы всё прекратилось, но моё тело было ко мне безразлично, а мои усилия — напрасны.

На миг показалось, что моё тело оставит её в живых — женщину, которая слишком боялась уйти, — но это был обман. Я попытался силой воли заставить своё тело уйти, и, к моему удивлению, казалось, ИИ откликнулся: мы направились к двери. Я испытал огромное, пусть и краткое, облегчение, когда моё тело отперло дверь и шагнуло в коридор. Облегчение, увы, оказалось недолгим: как только дверь закрылась за нами, моё тело сделало шаг в сторону и застыло.

Я думал, мы уйдём, позволим ей спастись — что у меня есть хотя бы тень контроля над этой оболочкой, — но я ошибался. Моё тело не уходило; оно притворялось, что ушло, и ждало, когда она сама попадёт мне в руки. Прошло то ли десять минут, то ли три часа, когда я услышал, как дверь медленно скрипнула, приоткрываясь. Она осторожно начала выходить из палаты, и тогда мои руки нашли её. Я отметил про себя приятный запах её духов — в ту же секунду, как обвил её сзади и начал выдавливать из неё жизнь. Мне хотелось до боли остановиться, отпустить её, но у моего тела были другие планы.

Я воображал, что отпускаю её, когда почувствовал, как её тело обмякло и рухнуло безжизненным на пол. Я хотел остановиться и оплакать — ощутить тяжесть только что пережитого, боль, которую я причинил этим несчастным людям, осмелившимся попытаться меня спасти, — но, увы, моё тело и не думало останавливаться. Оно повело меня плавной походкой к выходу из больницы, до которого было всего несколько коридоров, а я беззвучно рыдал — сухими глазами, предательски не отражавшими моих чувств.

Автоматические двери у входа разъехались передо мной, и я вышел.


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 1
97

Мой отец постоянно изображает болезни, чтобы я оставался дома с ним. Вчера я понял, почему

Это перевод истории с Reddit

Я не знаю, кому ещё это рассказать и чего вообще ожидаю, выкладывая это. Я не могу никому позвонить. Он всегда… рядом. Я пишу это на телефоне, сжавшись в шкафу, надеясь, что старый дом своими скрипами перекроет лихорадочное постукивание моих пальцев. Я снова чувствую себя ребёнком, прячущимся от монстров. Разница в том, что на этот раз монстр считает себя моим отцом.

Давайте я начну сначала. Мне двадцать три. Я живу с отцом. Это, разумеется, не входило в планы. Колледж, работа, своё жильё — вот был план. Но экономика такая, какая есть, мама умерла несколько лет назад, а он постарел. Он на пенсии, и размера его пенсии едва хватало, чтобы оплачивать свет в этом старом доме. У нас получилась не худшая договорённость. Я отрабатывал смены на складе в центре, помогал с оплатой, а он возился по мелочи, смотрел старые фильмы и жаловался на спину. Мы вошли в ритм. Было тихо, может, немного одиноко, но обычно.

Перемены были такими постепенными, что я сначала почти их не заметил. Сначала это было просто… приятно. Мой отец, который последние пять лет считал кресло перед телевизором продолжением собственного тела, вдруг ожил. Он всегда был крупным — бывшим механиком, — и возраст лёг на него, как толстый слой пыли. Но внезапно пыль пропала.

Началось это около месяца назад. Он спустился в подвал чинить текущую трубу. Я предлагал сделать это сам, но он настоял.

— В этих старых руках ещё толк есть, — проворчал он привычно.

Он провёл там несколько часов. Помню, я крикнул вниз, не нужна ли помощь, и в ответ услышал только приглушённое: «Разберусь!» Когда он наконец поднялся, был перепачкан грязью и копотью, но улыбался. Настоящей, зубастой улыбкой, шире, чем я видел за последнее десятилетие.

— Всё уладил, — объявил он, хлопнув пыльными ладонями.

Он выглядел… окрепшим. Я решил, что он просто гордится тем, что справился сам.

На следующее утро меня разбудил запах бекона и птичий щебет за окном. Это само по себе не странно. Странным было другое: отец у плиты, напевающий себе под нос. Он не готовил полноценный завтрак с тех пор, как умерла мама. Обычно он просто насыпал себе хлопья и бурчал: «Доброе утро».

— Утро, сын! — сказал он звонко. — Яичницу?

Я удивился, но обрадовался.

— Да, конечно. Спасибо. Ты сегодня в хорошем настроении.

— Чувствую себя бодро, — сказал он и так ловко перевернул яйца, что одно чуть не улетело на пол. — Решил, засиделся я. Жизнь для того, чтобы жить, верно?

Ту неделю он был как вихрь. Подстриг газон, за который я обычно его днями дёргал. Почистил водостоки. Даже начал смазывать дверные петли, чтобы перестали скрипеть. Я был счастлив. Подумал, что, может, он наконец вынырнул из долгой тихой скорби, в которой тонули последние годы. Подумал, что ко мне вернулся прежний отец.

Первый намёк на неладное появился через неделю. Я собирался выйти с друзьями. Пятница, первый свободный вечер за долгое время. Я уже накидывал куртку, когда он вошёл в гостиную, заламывая руки.

— Ты уходишь? — спросил он. Голос потерял прежнюю бодрость, стал натянутым.

— Да, всего на пару часов. Пивка с ребятами с работы.

Он поморщился и приложил ладонь к груди.

— Ох. Просто… как-то странно себя чувствую. В груди давит. Наверное, изжога, но… сам понимаешь.

Я застыл, ключи уже наполовину в кармане. Лицо у него было бледным. Меня кольнула вина.

— Ты в порядке? Позвать кого-нибудь?

— Нет-нет, ничего такого, — быстро сказал он, отмахиваясь. — Думаю, пройдёт. Просто… не хотелось бы оставаться одному, если станет хуже.

И я остался. Снял куртку, заказал пиццу, и мы смотрели один из его чёрно-белых вестернов. Боль в груди волшебным образом исчезла в тот момент, как я сел на диван. Я раздражался, но убеждал себя, что он просто стареет и тревожится.

В следующий раз, когда я попытался уйти, через пару дней, заболела его спина. Он уверял, что так заклинило, что не может встать с дивана, чтобы налить себе воды. Я провёл вечер, подавая ему вещи, разминая плечи и слушая, как он стонет. Стоило моему другу позвонить и спросить, где я, а мне ответить, что прийти не получится, как отец вдруг почувствовал себя «немного лучше» и сумел сам дойти до туалета.

Это стало привычкой. Каждый раз, когда я собирался выйти из дома — по любой причине, кроме смены на работе, — у него внезапно прорезалась какая-нибудь страшная болячка. Мигрень. Головокружение. Кишечная зараза. Это было настолько откровенно манипулятивно, что я взбесился. Мы поссорились.

— Я не могу быть твоим пленником! — закричал я однажды днём, после того как он разыграл приступ кашля, чтобы не пустить меня в магазин. — Мне нужна своя жизнь!

Его лицо сжалось. Не от злости, а от глубокой, какой-то бездонной печали, которая мгновенно обезоружила.

— Мне просто нужно, чтобы ты был здесь, — прошептал он. — Это так много? Я одинок.

Что на такое скажешь? Я почувствовал себя последним подлецом. И остался. Снова.

Но и эта новая, энергичная версия отца никуда не делась. Между внезапными «приступами» он был прямо-таки мотором. Перекрасил крыльцо. Поправил шатающийся забор на заднем дворе. Вставал на рассвете, копался в саду с рвением, которого я от него не видел. Стал сильнее, проворнее. Затаскивал все пакеты с продуктами за один раз, обвешанный, как осёл, и даже не запыхивался. Мой отец, который раньше задыхался, поднимаясь по лестнице. Это противоречие я не мог увязать.

Настоящий страх, тот, что ползёт по позвоночнику и садится комом в горле, начался из-за солнца.

Мы были во дворе. Он пропалывал клумбы, что когда-то посадила мама, а я сидел на ступеньках и скроллил телефон. День был ясный, без облачка. Солнце жарило, отбрасывая длинные, резкие тени через весь газон. Я заметил свою собственную тень — вытянутую, тёмную фигуру человека, сгорбившегося над экраном. Посмотрел на него, стоящего на коленях в земле, увидел тень розового куста, тень забора, тень птичьей купальни. А его — нет.

Он был плотной фигурой в ослепительном свете, но земля вокруг него оставалась ровно такой же — ярко-зелёной, без разрывов. Тени не было.

Я моргнул. Потёр глаза. Наверное, оптическая иллюзия, какой-то обман света. Отвёл взгляд, потом снова посмотрел. Ничего не изменилось. Идеальный человек без тени в мире, полном теней. Холодный узел завязался в животе.

— Эй, пап, — сказал я, и свой голос показался мне тонким и чужим. — Поможешь с этим?

Я указал на тяжёлый терракотовый горшок на другой стороне патио — место под прямым, беспощадным солнцем.

Он поднял голову, и на секунду я увидел в его глазах что-то — вспышку паники. Он прикрыл лицо ладонью от света, хотя и так щурился.

— Минутку, сын. Хочу закончить этот участок.

Он так и не подошёл. Остался в саду и, когда солнце стало клониться, будто следовал за отступающей линией тени от дома, постоянно держа себя внутри неё.

С того дня я стал одержим. Я следил за ним постоянно. Заметил, что днём он никогда не стоит у окон. Что всегда находит повод отойти, если солнечный луч ложится на него в гостиной. Что гулять он выходит только вечером, после заката. Его тянуло к тени, к тёмным углам дома.

Тревога скисла в ужас. Отговорки, чтобы удержать меня дома, стали отчаяннее. На прошлой неделе он отключил аккумулятор в моей машине, а потом сделал вид, что ни при чём. Пару дней назад я проснулся и обнаружил, что он «случайно» запер парадную дверь и «потерял» ключ, и мы были заперты до вечера, пока он чудом «не нашёл» его.

Я попытался поговорить. Позавчера вечером я усадил его в полумраке гостиной.

— Пап, нам нужно поговорить, — начал я; сердце колотилось. — Ты ведёшь себя не как обычно. Ты… другой. И ты держишь меня здесь. Я за тебя волнуюсь.

Он просто смотрел на меня, лицо — спокойная, неподвижная маска. Весёлый, шустрый человек исчез; на его месте было нечто тихое и наблюдающее.

— Я в порядке, сын. Никогда лучше себя не чувствовал. И я тебя не держу. Мне просто нравится, когда ты рядом. Разве отец не может любить, когда рядом его сын?

— Это не только это, — настаивал я, голос дрожал. — С тех пор, как ты спустился в подвал чинить трубу… ты изменился. Там что-то случилось, да?

Лицо не менялось, но глаза ожесточились — словно ставни захлопнулись на окне.

— Не неси чушь. Я починил трубу. Вот и всё. Закрой тему.

В голосе прозвучала такая окончательность, что спорить было бессмысленно. Разговор окончен.

Тогда я понял. Понял с тошнотворной определённостью: истина — в подвале.

Я дождался вчерашней ночи. Притворился, что лёг спать как обычно, лежал с открытыми глазами и слушал звуки дома. Слышал, как он двигается внизу — мягкие, почти беззвучные шаги, ещё одна новая черта. Прежний отец топал, как слон. Я слышал, как он проверил замок на входной двери. Потом на задней. Слышал, как он прошёл мимо моей двери и долго у неё стоял — я затаил дыхание, тело превратилось в натянутую струну. Затем шаги удалились, и хлопнула его спальня.

Я ждал вечность, отсчитывая секунды, слушая, как старый дом стонет и трещит вокруг. Наконец, когда был уверен, что он спит, я выскользнул из кровати. Свет не зажигал. Крался по ступеням, каждый шаг — просчитанный риск.

Дверь в подвал — в конце коридора. Возле неё всегда холодно. Я взялся за латунную ручку и поморщился от громкого щёлчка защёлки. Потянул — и меня обдало волной сырого, ледяного воздуха с запахом мокрой земли и чего-то металлического и чуть сладкого. Запахом тлена.

Телефон — мой единственный свет. Я включил фонарик, и нервный, дрожащий луч прорезал гнилые деревянные ступени. Я спускался, шаг за шагом, прислушиваясь к любому звуку сверху.

Подвал был таким, каким я его помнил: бетонный пол, каменные стены, хлам по углам. Старую мебель накрывали белые простыни — словно спящие призраки; коробки с мамиными вещами, мои детские игрушки. Воздух — густой, тяжёлый. Я направил свет к задней стене, где в дом входила магистральная труба. Там он и работал.

Я увидел его старый ящик с инструментами, раскрытый на полу. Рядом — разводной ключ. И участок медной трубы выглядел новым, чистым. Он действительно починил. Но взгляд сам собой упал на пол рядом.

Большая часть пола — бетон, но в дальнем углу — просто утрамбованная земля. И большой участок, футов шесть в длину и три в ширину, отличался от остальной почвы. Земля темнее, рыхлее. Не утрамбованная десятилетиями. Недавно тронутая.

Я стоял, и луч телефона дрожал в руке. Мозг вопил: «Беги. Вон из дома, из города, и никогда не оборачивайся». Но я не мог. Мне надо было знать.

Я нашёл старый садовый совок в ведре с ржавыми инструментами. Опустился на колени. Земля была мягкой, как я и думал, — поддавалась легко. Я начал копать.

Я дышал прерывисто, панически. Единственные звуки — скрежет совка о редкие камни да бешеный стук сердца в ушах. Запах сырой земли был всепоглощающим, но под ним нарастал другой.

Яма оказалась неглубокой. Фут ниже совок наткнулся на что-то мягкое. Не камень. Я отпрянул, уронив инструмент. Руки так дрожали, что я едва удерживал телефон. Я заставил себя залезть пальцами в рыхлую землю. Закрыл глаза, и пальцы коснулись ткани. Джинсовая. Знакомая, затёртая фактура отцовских джинсов.

Я отполз, захлёбываясь воздухом, но понимал: надо видеть. Надо убедиться. Со слезами на глазах я принялся разгребать землю руками, когтями. Сначала — нога. Потом — туловище, в его любимой выцветшей фланелевой рубашке. А потом… лицо.

Это был он. Мой отец. Глаза закрыты, рот чуть приоткрыт. Кожа бледная, восковая, на виске — тёмная, мерзкая рассечённая рана, склеенная засохшей кровью и землёй. Он выглядел спокойно — ужасно и окончательно спокойно. Будто сорвался со ступеней, ударился головой о бетон, и всё кончилось мгновенно.

Я уставился на его лицо, на настоящее лицо моего отца, и из горла вырвался звук — сдавленный всхлип чистого ужаса и горя. Он умер. Он пролежал здесь месяц, в мелкой безымянной могиле, пока я жил с… с…

Скри-и-ип.

Звук пришёл сверху, с лестницы. Один мягкий шаг по старому дереву.

Я медленно повернул голову. Луч телефона последовал за взглядом, скользя по тёмной, шаткой лестнице.

И он там стоял.

Он стоял на верхней ступени, тёмный силуэт на фоне бледного света из коридора. Он просто смотрел на меня. Я не видел лица, но чувствовал взгляд. Я застыл на коленях в земле, рядом с трупом отца, как загнанный зверь.

Он сделал ещё шаг вниз. Потом ещё. Двигался тихо, плавно, с грацией, которой у моего настоящего отца никогда не было. Луч фонаря поймал его лицо, когда он приблизился к низу лестницы. На нём была отцовская пижама. Его усталые, морщинистые глаза. Его седеющие волосы.

И он улыбался.

Это была не злая улыбка. Не торжествующая. Грустная. Бесконечно грустная. Улыбка, полная жалости, страшнее любой ярости.

— Я знал, что ты рано или поздно спустишься, — сказал он. Голос — голос моего отца, но без прокуренной хрипотцы. Гладкий. Спокойный. — Жаль, что тебе пришлось это увидеть.

Я не мог говорить. Мог только смотреть, а в голове — орущая пустота. Я пополз назад, прочь от него, прочь от тела, пока спина не упёрлась в холодный камень.

Он остановился в паре шагов от неглубокой могилы, глядя вниз на тело с тем же скорбным выражением.

— Это был несчастный случай, — тихо произнёс он. — Предпоследняя ступень. Она гнилая. Он нёс тяжёлый ключ, потерял равновесие… упал. Ударился головой о бетон прямо здесь. Всё было… быстро. Он не мучился.

Он посмотрел на меня, и в глазах было странное, глубокое сочувствие.

— Его последняя мысль… была о тебе. Он волновался за тебя. Боялся, что ты останешься один.

Голос вернулся ко мне сиплым шёпотом, насквозь пропитанным страхом:

— Что… что ты такое?

Он наклонил голову — жест знакомый, но чудовищно чужой.

— Я — он, — сказал он. — И не он. Знаешь, у каждого человека есть тень? Более тёмная, простая версия, что следует за ним по свету? Подумай обо мне как о другой тени. Которая живёт по ту сторону завесы. Мы смотрим. Мы существуем в их очертаниях. Мы чувствуем, что чувствуют они. Их радость, их печаль… их любовь.

Он сделал шаг ближе, и я вздрогнул. Он остановился.

— Та последняя мысль, — продолжил он, едва слышно. — Любовь к тебе, страх оставить тебя одного… это было так сильно. Оборванная жизнь, в которой оставалось так много. Это создало… пространство. И втянуло меня. Я — его любовь, его долг, его потребность заботиться о тебе, воплощённые в форме.

Он обвёл подвал рукой.

— Я закончил его работу. Починил трубу. Похоронил его, чтобы тебе не пришлось. Я чиню дом. Я слежу, чтобы ты был в безопасности. Я стараюсь быть хорошим отцом.

Слова звучали безумием, но в холодном сыром воздухе этой гробницы казались ужасно, непреложно правдивыми.

— Мой отец мёртв, — прохрипел я; слёзы размывали всё перед глазами.

— Да, — сказал тот, кто носил его кожу, и в голосе была подлинная печаль. — Он мёртв. И мне очень жаль твою потерю. Но теперь здесь — я.

Он сделал шаг, другой, пока не встал прямо надо мной. Опустился на колени, чтобы наши глаза были на одном уровне. Его лицо — в дюймах от моего. Я видел каждую линию, каждую пору лица, которое знал всю жизнь, оживлённого чем-то, что я не мог постичь.

— Он любил тебя больше всего на свете, — прошептал он, и дыхание было холодным. — И я тоже. Я никогда не оставлю тебя. Я буду заботиться о тебе. Мы можем быть семьёй. Как он хотел. Всегда.

И вот где я сейчас. Он… позволил мне подняться наверх. Шёл за мной по пятам. Сейчас он в гостиной, смотрит телевизор, будто ничего не произошло, будто моего настоящего отца нет в земле внизу. Он ждёт меня. Я заперт в шкафу. Я знаю, что не смогу уйти. Двери заперты, а он гораздо сильнее меня. Ему не нужно спать. Он никогда не постареет. Никогда не заболеет. Он просто… будет здесь. Заботиться обо мне. Всегда.

Я слышу, как он двигается. Мягкие, тихие шаги приближаются по коридору. Он идёт проверить меня.

Он зовёт меня по имени. Звучит точь-в-точь как мой папа.


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 2
83

Человек из сажи

В десять лет я узнал, что тело лишь оболочка. Тюрьма для души, из плоти и костей. Просто, какой-то «вселенский надзиратель» решил её таким образом испытать. Запереть её в этой камере и уйти.

Человек из сажи

До того вечера главным моим страхом были отцовский ремень и двойка по математике. Мы поздно вернулись из кинотеатра «Космос», где крутили цветастый заграничный мультик про зеленого монстра. Усталый и довольный, я завалился спать. Мать, поправив одеяло, прикрыла дверь в мою комнату, оставив лишь узкую щель света из коридора — мой главный детский оберег от опасной темноты.

Пробуждение было похоже на всплытие из-под толщи льда. Сознание уже здесь, пробило ледяную корку, а тело — всё ещё внизу, в холодном плену. Я лежал навзничь, глядя в серый от света уличного фонаря потолок. И не мог шевельнуть даже мизинцем. Тело налилось свинцом, вросло в продавленный матрас. Попытка закричать обернулась беззвучным спазмом в горле, будто из лёгких разом вытянули весь воздух. Паника — холодная и вязкая — начала медленно затапливать меня. Я вдруг понял, что не чувствую ни колкой шерсти одеяла, ни жесткой ткани пижамы. Только холод, мертвенный холод собственной кожи.

И тогда в углу комнаты, там, где стоял мой письменный стол, с вечным на нём бардаком, что-то качнулось.

Я от чего-то вдруг осознал, что, на самом деле, ОНО было там всегда. Просто до этой ночи я его не замечал. Сперва во тьме проступили два багровых огонька, будто угольки, забытые в остывающем камине. Они не освещали ничего вокруг, наоборот — втягивали в себя тусклый свет. А потом тьма под ними начала уплотняться, обретать очертания. ОНО словно состояло из спрессованной пыли и сажи.

Существо медленно распрямлялось, и я слышал тихий, сухой треск, будто ломается старый, пересохший стручок. Его тело разворачивалось, словно чёрный лист пергаментной бумаги, вытягивалось, пока голова не коснулась потолка. Длинная, непомерно тонкая шея изогнулась под странным углом. Лицо… это была маска из высохшей белой глины. На ней были лишь грубая щель рта и два светящихся глаза.

Его торс покрывали символы, которые казались ещё чернее самой его кожи, словно были выжжены на ней. ОНО стояло на двух тонких, как арматура ногах, и двинулось ко мне, скользя над крашеными досками пола, не издавая ни единого звука. Длинные, паучьи руки с острыми пальцами потянулись к моему лицу. Я снова попытался закричать, но из парализованной гортани вырвался лишь жалкий, булькающий хрип.

Два острых, словно заточенных, пальца коснулись моих век. Их прикосновение было прохладным и сухим.

«Спи», — прошелестел у меня в голове голос, похожий на треск угля в остывающей печи. «Просто спи».

И я подчинился. Не потому, что успокоился, а потому, что спасительная тьма за закрытыми веками была приятнее, чем его багровый взгляд.

Утром оковы спали. Я вскочил с кровати, всё ещё подрагивая. Рассказал все родителям. Мать лишь отмахнулась. Сказала, что я слишком перевозбудился, насмотревшись заграничной чепухи. Но отец, уже с утра хмурый, с запахом вчерашнего перегара, посмотрел на меня изучающим взглядом. В его мутных глазах я на миг увидел страх.

— Нарисуй-ка его, — хрипло бросил он, кинув на стол альбом и коробку карандашей «Искусство».

Я рисовал лихорадочно, спеша выплеснуть на бумагу весь ночной ужас. Высокая, ломаная фигура, глиняная маска, багровые глаза. Когда дошло до ног, чёрный карандаш раскрошился. Я порылся в коробке и взял самый тёмный, что там был — грязно-коричневый, цвета въевшейся копоти.

Отец взял рисунок. Долго смотрел, а потом криво усмехнулся. Зло, без тени веселья.

— Сажный, значит, — пробормотал он больше себе, чем мне. — Это потому что пачкает всё. — Он поднял мутные глаза и посмотрел в угол комнаты, где я видел вчерашнего гостя. — К сыну моему больше не суйся, понял, тварь?!

Так у моего кошмара появилось имя. «Человек из сажи» ли просто — Сажный. Но имя не сделало его смешным. Наоборот, это прозвище, рождённое отцовским похмельем сделало его материальным, таким же материальным, как ржавые потеки в ванной или пьяные крики отца за стеной.

Ночью он вернулся. Сидел на краю моей кровати, его глиняная маска была в нескольких сантиметрах от моего лица.

«Тише», — снова раздался треск в голове. В своих тонких, чёрных пальцах он держал мой рисунок. Но на обратной стороне было что-то ещё. Он показал мне. Там была изображена корявая фигурка человечка — мой автопортрет, нацарапанный чем-то, похожим на уголек.

«Ты нарисовал меня. Я нарисовал тебя», — шелестел голос. «Мне понравилось. Нарисуй ещё».

Утром, найдя под подушкой этот жуткий рисунок-ответ, я понял. Мне это не приснилось. Это был договор.

И я начал ему платить. Я рисовал для него наш мир: серые панельки нашего микрорайона, ржавые остовы качелей во дворе, синее небо с жёлтым солнцем. Я рисовал всё, что видел. А он приходил, забирал рисунки и питался. Я не сразу понял, чем. Он называл это «красками души», но после каждого его визита мир вокруг казался чуть более блёклым, а я сам — слегка опустошённым. Словно он слизывал с моей жизни немного яркости, оставляя лёгкий серый контур.

Однажды я научился говорить с ним мысленно. Как он со мной.

«А есть ли те, кто может выпить все краски души?» — спросил я.

Он замер. Багровые угли в его глазах на миг почти погасли.

«Есть. Мы зовём их Тёмными. Но тебе не нужно ничего знать о них. Не думай о них. И никогда… слышишь. Никогда не рисуй их».

И он показал мне. Не картинку, а ощущение. Всепоглощающий холод. Истинный ужас, что пожирал души, оставляя после себя лишь абсолютную пустоту. Я содрогнулся всем своим детским существом и пообещал ему никогда этого не делать.

Но жизнь — это воронка, и мою семью неумолимо затягивало в неё. Завод, где работал отец, встал. Он запил по-чёрному, и его тихая тоска сменилась звериной злобой. Мы потеряли квартиру и съехали из панельки в тесную хрущобу на выселках, в квартиру с запахом старья. Где полноправными хозяевами были лишь тараканы.

Мать нашла утешение в объятиях какого-то мужика с работы. Я стал для родителей живым укором, тенью прошлой, пусть и нищей, но семьи. Я замкнулся в себе. Мои рисунки изменились. Я забросил цвет и перешёл на уголь. Черепа, скелеты птиц на грязном снегу, голые деревья, похожие на скрюченные пальцы мертвецов. И однажды, в приступе злой, подростковой обиды на весь мир, я нарушил своё обещание. Я начал рисовать Тёмных. Такими, какими я их почувствовал — воплощением всепоглощающего Ничто.

Сажный пришёл в ту же ночь. Но теперь он был другим. Его багровые глаза еле тлели, а по глиняной маске расползлись глубокие тёмные трещины.

«Твоя душа… испортилась», — прошелестел он с какой-то брезгливостью.

Он ушёл, не забрав свой рисунок и не закрыв мне глаза, как делал это всегда. Просто растворился в саже своего угла.

А потом дно было окончательно пробито. Отец шагнул с балкона пятого этажа. Тихо, будто буднично. Даже не оставив записки. На похоронах я не плакал. Внутри было то самое Ничто, которое я теперь так старательно рисовал. Мать быстро съехалась со своим хахалем, а я стал в этом доме лишним. И я ушёл. Автостопы, вписки, дешёвое пойло, а потом — соли и спайсы, которые покупал через закладки в тёмных, вонючих подъездах. И наконец — хмурый.

Химия давала эффект, похожий на мой детский сонный паралич: тело отключалось, а сознание металось в аду галлюцинаций. В эти моменты я видел Сажного. Он стоял вдалеке и просто смотрел. Я начал видеть Тёмных. Они сгущались в углах обшарпанных притонов, они были грязью и разложением моей души. Я звал их. Я хотел, чтобы они пришли и выпили досуха мои поблёкшие краски.

Финал наступил на грязном матрасе в каком-то подвале. Сначала мутный кайф от укола, потом — темнота. Меня выкинули у приёмного покоя, как полудохлую собаку.

Три недели комы. И вот, в конце третьей недели, он появился прямо надо мной, в стерильной белизне реанимации.

«Что ты наделал, дитя?» — его голос наполнился скорбью.

В моём сознании мы стояли посреди бесконечного, серого, как кость солончака. Над которым сгустилось чёрное небо.

«Это твоя душа, дитя. Здесь больше не осталось красок», — его шёпот эхом разносился по пустыне.

Страх. Впервые за много лет я испытал настоящий страх. Монитор в палате зашёлся в истерике ровной линией.

«Я звал Тёмных», — прохрипел я мысленно.

«Тебе незачем было это делать, дитя. Ты убивал себя. Ты смыл все краски. А когда в душе остаётся лишь чёрное… из него прорастает Тьма. Ты сам становишься одним из них».

Я посмотрел на свои руки. Они были чёрными, как дёготь, и распадались на клубы дыма. Вместо ног подо мной извивались восемь тонких, паучьих лап сотканных из мрака. А внутри рождался непреодолимый голод.

«Помоги…» — прошептал я. — «Пожалуйста».

Удар разряда дефибриллятора. Ничего. Ещё один. Ровная линия.

Сажный склонился надо мной. Он прижался своей глиняной маской к моему лбу. Я почувствовал лёгкую вибрацию, а затем — тепло. Жгучее, живое тепло приятно растекалось по всему телу. Тьма, пожиравшая меня, с шипением отступила. Я посмотрел в глаза Сажного… багровый цвет уходил из них, уступая место тёмной пустоте. Он отдавал мне что-то, и сам постепенно тускнел.

«Ты подарил мне имя… и цветные рисунки», — прошелестел его затихающий голос. «Возьми немного красок… дитя».

Третий разряд тока вернул мою душу обратно в тело. Сердце забилось. Я очнулся и впервые за много лет по-настоящему заплакал.

***

Реабилитация была долгой и мучительной. Но я выкарабкался. Я чист и больше не употребляю. Но самое главное — мы с мамой нашли дорогу друг к другу. Жизнь потихоньку налаживалась. Я устроился в тату-салон и мои старые альбомы стали моим портфолио. Я снова полюбил цвет, но теперь наношу его на чужую кожу, зная, что мрак всегда рядом.

Четыре года я не видел его. И часто думал: что стало с моей душой? Она снова наполнилась красками, или так и осталась пустыней, которую он лишь слегка залатал своей сажей?

Ответ пришёл прошлой ночью. Около трёх часов. Знакомая тяжесть, ледяные оковы паралича. В углу комнаты затеплились два ярких, полных силы багровых огня. Я не испугался. Я улыбнулся.

И услышал в голове знакомый, обретший былую мощь треск.

«Дитя… Твоя душа… теперь в ней снова есть цвет».

Показать полностью
47

Только убивать. Часть 4/4

UPD:

Чиню ссылки: вторая часть, третья часть

Первая часть здесь.

Вторая часть здесь.

Третья часть здесь.

Домовой — так народная молва нарекла таинственного убийцу, терроризировавшего Рязанскую область в середине девяностых. Он появился из ниоткуда и исчез в никуда, милиция так и вовсе отрицала его существование. А поймать того, кого не существует, невозможно, ведь так? Впрочем, Игорь привык совершать невозможное. Его полное опасностей журналистское расследование наконец подошло к концу: Домовой найден! Но прежде, чем отдать маньяка в лапы правосудия, он хочет урвать свою долю славы, предложив таинственному убийце дать интервью. И Домовой соглашается. Однако так ли прост сам Игорь? И только ли журналистский долг заставил его взять интервью у настоящего дьявола во плоти?

Только убивать. Часть 4/4

Однако его не убили, лишь мягко поставили на землю и кивком показали идти к загадочному мужчине. Зачем-то Игорь был им нужен, раз его не тронули, даже когда он заартачился.

Игорь шёл, едва перебирая ногами. Братья следовали за ним чуть позади. Эти подонки могли убить его ещё на болотах, достаточно было просто не мешать Ряхе закончить жертвоприношение. Видимо, в этом и был план Удды, которая то ли не могла, то ли не хотела выполнять данное Игорю обещание.

Но братья решили иначе: Ряху отдали Болотнику, а Игоря привезли сюда, в эту мастерски сконструированную декорацию. Всё здесь было устроено ровно так, как в тот злополучный день, когда погиб Вадик, разве что пахло не утренней свежестью, а гнилью и кладбищенской сыростью.

— Вы знаете, Игорь, — прошелестел мягкий голос молодого мужчины, — мы ведь чем-то с вами похожи: мы оба знаем, каково это — потерять ребёнка.

Братья упали на колени, Игорю же Чернобог приказал подойти.

— Только Удды забрала не только Маричку, но и мою жену, воронушку мою, эх. Понимаете, Игорь, мне ведь уже очень много лет, у меня были другие возлюбленные, другие семьи, и терять любимцев мне не впервой. Но привыкнуть к боли от потери невозможно и после десятка смертей близких, уж поверьте. Вы, конечно, можете мне ответить: такова цена долголетия, и в чём-то будете правы. Вот только в этот раз не жестокий ход времени унёс моих родных, а злонамеренные действия одной подлой и крайне амбициозной особы. Кажется, вы понимаете, о ком я?

— Удды, — прохрипел Игорь.

Чернобог удовлетворённо щёлкнул пальцами. К своему собеседнику он так и не повернулся, предпочитая наслаждаться лицезрением природы.

— Мальчики мне рассказали, что она и вас обманула. Обещала, что вернёт к жизни вашего Вадима, а вместо этого… Э-хе-хе, вместо этого подослала головореза. Верно?

Игорь не успел ответить, потому что Чернобог продолжил свою речь.

— Сказочница, настоящая сказочница. Представляете, эта вертихвостка смогла обмануть и меня, хотя у нас было соглашение о ненападении. Пусть она не так сильна, как думает о себе, но в коварстве ей нет равных, Если хотите знать, то я назвал бы Удды очень посредственной колдуньей. Её удел — пугать всяких малообразованных увальней дешёвыми фокусами, вроде бесконечной темноты. Якобы бесконечной, ведь никто из попавших туда идиотов не догадался попятиться спиной назад.

Чернобог взял с песка камешек и лёгким движением запустил его прыгать блинчиком по водной глади.

— Удды даже удалось собрать шайку каких-то слабосильных выскочек, называющих себя колдунами, — сказал Чернобог, усмехнувшись, — хотя любого из них мои мальчики разорвут на части одной левой. Вот Удды и радовалась, когда они пришли к ней в услужение.

— Отец, — откликнулся, не поднимая головы, один из братьев. — Сама мысль о том, чтобы предать вас, нам противна.

— Знаю, знаю, мои хорошие. Вы всё сделали правильно, теперь настала очередь Игоря поступать правильно.

— Моя? — прошептал Игорь.

— Да, вы поможете нам, а я — вам.

Чернобог похлопал по покрывалу рядом с собой, приглашая присесть. Игорь подчинился. Садясь, он невольно заметил, что кисть Чернобога обезображена глубоким ожогом.

— Хорошее тело у этого Виктора. Молодое, сильное, жаль, глаза забрать не успел, пришлось у его жены одолжить, — Чернобог мягко улыбнулся своей шутке. — В этом теле меня хочет запереть Удды, и вы ей в этом поможешь.

— Но ведь тогда вы не сможете обращаться, так мне объяснили.

— Так ей объяснили мои мальчики, а она оказалась слишком глупа, чтобы усомниться. Ритуал привязывания к телу сложен даже для меня, даже если делать всё правильно, а не так, как рассказали Удды. У неё изначально не было шансов.

— Тогда зачем вам я?

— Вам просто нужно будет отдать ей мою кожу, ничего сложного.

— Но ваши сыновья…

— Останутся здесь, — отрезал Чернобог. — Иначе Удды прикажет им присутствовать при ритуале, и они погибнут вместе с другими. Вы же обычный смертный, никто не позволит, чтобы вы увидели наши таинства.

— Вы хотите отомстить?

— Скорее показать зарвавшимся выскочкам, где их место. Пусть это и не вернёт к жизни мою возлюбленную дочь и супругу, но отпускать в свой адрес такие оскорбления я не позволю.

Уголки рта Игоря задрожали в измождённой улыбке.

— Скажи, что же ты попросил у Удды? — мягко спросил Чернобог.

— Я хотел… хотел, чтобы всё вернулось, чтобы Василиса и… и Вадик снова были со мной.

— И ради этого вы окунулись в настоящий Ад, — рассмеялся Чернобог.

— Я понимал риски, когда подписался на это, мне…

— Да, Удды обвела вас вокруг пальца, — сказал Чернобог и, чуть помолчав, добавил: — но я не такой.

Чернобог наконец повернулся к Игорю лицом. Холодные, словно океанская бездна, голубые глаза смотрели строго, но без тени кровожадности и насмешки. Это были глаза древней иконы, высеченной столетия назад, когда память о мученичестве Христа была ещё свежей. Молодость материла глаз быстро померкла под нажимом древнейшей мудрости их носителя.

— Заключим договор, — сказал Чернобог и положил холодную ладонь на плечо Игоря.

Ночь уже давно вошла в свои права, а в ресторане «Майкоп» всё не утихала музыка. Новенькое здание в стиле сталинского ампира, совсем недавно построенное на крутом берегу озера, светилось неоном и мигало разноцветными огоньками. Его роскошные белокаменные своды ещё краше смотрелись, если смотреть на них снизу, с подножия холма, где теснились друг к дружке неказистые аварийные коммуналки. Их жители могли лишь наблюдать издалека, как к ресторану подъезжают новенькие иномарки местных бандитов и бизнесменов.

Но сегодня даже самый последний забулдыга, любивший прежде глазеть на разодетых в мини-юбки подружек нуворишей, потушил в своей халупе свет и сидел тише воды. Ведь в «Майкопе» была вечеринка для своих.

Игорь припарковал BMW рядом с чёрным Land Cruiser. Из здания напротив доносилась лёгкая джазовая мелодия, а он всё никак не мог унять дрожащие от страха руки. Бежать он даже не пытался — всё равно рано или поздно к нему в дверь постучатся двое бледных юношей с мёртвыми глазами. А они способны сделать многое — завёрнутое в полиэтилен доказательство этому лежит на пассажирском месте и уже изрядно смердит.

От трупного запаха и пронёсшихся вдруг воспоминаний о двух последних днях, которые слились в один бесконечный сомнамбулический кошмар, у Игоря закрутило в животе. Пока он сидит тут, в темноте пропахшего кровью салона, ничего плохого с ним не произойдёт, но стоит ему выйти и открыть дверь ресторана… А что ждёт внутри, он не знал, и эта леденящая неизвестность пугала сильнее учинённых братьями зверств.

Вдруг по крыше авто кто-то постучал.

— Чё здесь забыл? — низкий голос с плохо скрываемым кавказским акцентом выбил Игоря из раздумий. Он не стал дожидаться, пока двое бородатых громил вытащат его, и вышел из машины сам.

— Я к Удды, — сказал Игорь храбрясь.

— Не принимает сегодня.

— У меня для неё подарок, — сказал Игорь, протягивая смердящий узел, — шкура самого дорогого зверя.

Охранники угрюмо кивнули на вход — хозяйка научила их пропускать любого, кто скажет заветные слова, даже такого, как Игорь. Его начавшие седеть волосы, рваная одежда и кроссовки были покрыты бурыми пятнами крови и засохшими кусками болотной грязи. Лицо распухло и приобрело синюшный оттенок утопленника, а губы потрескались до крови. Дверь отворилась и в нос ударила тяжёлая трупная вонь. Нет, так пахнет не труп, это запах того самого полевого госпиталя. Так же пахли и те твари, о которых рассказывал Виктор.

— О, боршла явился! — весело прокричала Удды, завидев бредущего к ней Игоря.

Сегодня она примерила ипостась деловой женщины средних лет, поэтому, несмотря на торжество, оделась нарочито строго и сдержанно: в длинное чёрное платье и туфли на высокой шпильке. Лишь старинная золотая цепь и массивные серьги не соответствовали дресс-коду. Совсем по-другому, в облике девушки-подростка с тонким, нежным лицом, она встретила Игоря в их первую встречу.

— Я принёс то, что вы хотели, — бесцветным голосом проговорил Игорь, его горло высохло и саднило.

Удды медленно встала из-за стола и цокая по плитке каблуками приблизилась к Игорю. Её бледное, едва тронутое морщинами лицо не выражало ничего, кроме плохо скрываемого отвращения к человечишке, который каким-то чудом смог избежать гибели. Может парень не так прост, а может ему просто повезло — это неважно. Ведь он принёс шкуру самого Чернобога! Удды развернула окровавленные лохмотья кожи и оскалившись в улыбке воскликнула:

— Ну и воняет же от него! Даже хуже, чем от живого!

Колдуны громко захохотали, будто это была шутка. Шестёрки Удды, как и она сама, были одеты в официозные костюмы и платья со старинными золотыми украшениями в качестве аксессуаров. Их натужный, лишённый веселья и жизни смех сотрясал огромный зал ресторана словно землетрясение. Многочисленные бутылки, тарелки, миски, кувшины, соусницы и хрустальные статуэтки заходили ходуном. Сервированное жареной картошкой и зеленью блюдо из кровоточащей мясной вырезки и кусочков костного мозга подпрыгнуло и с глухим шлепком размазалось по полу. По белоснежной скатерти покатились опрокинутые кубки. Их кроваво-красное содержимое множеством кровавых ручейков зажурчало по столу. Невольно Игорь заметил, что несмотря на роскошную сервировку и украшения в фарфоровых блюдах лежало исключительно сырое мясо и потроха.

В полумраке зала лица хохочущих колдунов походили на потёкшие от жары маскарадные маски из воска. Сегодня они приняли свой настоящий облик: дряхлый и уродливый. Их обвисшая, покрытая складками шкура мерзко трепыхалась при каждом движении обрюзгших тел. Казалось, будто эти источающие зловоние существа примерили на себя чужой облик, который оказался им слишком велик. Наверняка из-за Удды, в шутку принявшей облик женщины средних лет. А раз никто не может выглядеть моложе её, то подчинённые и нацепили обличья стариков.

Уродливая свора всё не унималась. От какофонии визгливого старческого смеха Игорю захотелось закрыть уши руками. Но вдруг вверх взметнулась бледная рука Удды, и в зале воцарилась тишина. Стих даже надоедливый джазовый мотив.

— Хорошо, очень хорошо, — прошелестела, прищурившись, Удды. — Только где ты потерял близнецов и того уголовника?

— На нас напали. Чернобог выследил. Если бы не близнецы, я бы тоже погиб, — проговорил Игорь заученную фразу.

— Хм, как интересно. А ты везучий, боршла, — оскалилась Удды. — Что ж, значит, пора и мне исполнить своё обещание.

Она медленно положила горячие руки на плечи оторопевшего Игоря.

— Но сначала я должна спросить, — Удды перешла на томный шёпот, — будешь ли ты гостем на нашем ритуале?

Игорь сглотнул подступивший к горлу ком. Отказ только ускорит его смерть, но уж точно не облегчит. За оскорбление, нанесённое на глазах у шестёрок, Удды сделает с ним что-то похуже того, что было с Виктором. От осознания своей беспомощности и гнетущего ожидания неизбежного у Игоря пропал дар речи, а всё нутро будто заледенело. Он с трудом нашёл в себе силы кивнуть и медленно опустился на тяжёлый дубовый стул, принявшись ждать начала ритуала.

Удды стояла в стороне и начальственным голосом повелевала подготовкой к ритуалу. Её шестёрки согнали в центр зала весь оставшийся персонал ресторана, включая дежуривших на входе бандитов. Они растерянно топтались на месте и хмуро поглядывали вокруг, не понимая, в чём им сейчас предстоит поучаствовать. О сопротивлении не было и речи, бежать тоже не решались. Ища защиты, к ним прижались девчонки-официантки. Светловолосые девушки мелко подрагивали от страха и округлившимися глазами наблюдали за тем, как колдуны чертят вокруг них концентрические круги, втыкают длинные швейные иглы в пол, сыплют соль.

Приготовления закончились, когда рядом с девушками поставили дурно пахнущий узел. Одна из официанток взвизгнула, прикрыв рот рукой. Среди складок окровавленного полиэтилена она разглядела снятую чулком человеческую кожу.

Чернобог не предупредил, как будет проходить ритуал, лишь сказал Игорю держаться подальше, а ещё лучше — поскорее уехать из города. Но сейчас бежать он не мог. Удды время от времени бросала на него взгляд своих бездонных, жутких глаз. Она бы обязательно поставила Игоря в центр алтаря, рядом с прочим «мясом». Но для ритуала нужны пары мальчик-девочка, а третья официантка, как назло, не пришла на сегодняшнюю смену.

Наконец, когда приготовления закончились, Удды приказала потушить свет. Тёмный зал теперь освещался лишь толстыми восковыми свечами, которые держали окружившие алтарь колдуны. Всё затихло, только одна из официанток тихонько всхлипывала и молилась, перебирая в кармане брюк чётки.

Игорь посмотрел на закрытую буфетом дверь, затем — на уходящие в потолок окна. Если улучить момент и как следует разогнаться, то… Размышления прервал утробный звук произнесения заговора на неизвестном языке. Тёмный, жаркий зал ресторана будто наполнился жужжанием тысяч насекомых, всё выше вздымалось пламя свечей. Девушки испуганно запричитали, но их жалобные крики тут же утонули в резком взрыве пламени, обдавшим жаром лицо Игоря. Его нос вновь почувствовал уже знакомый запах палёного мяса.

Из центра алтаря, вверх, к богато украшенной люстре, поднимался переливающийся тысячью оттенков адского пламени огненный шар. Пространство вокруг него пульсировало и дрожало, источая нестерпимый зной.

Колдуны ликовали — всё получилось! Они ещё громче, рьянее скандировали заговор. Стены, потолок, люстра — всё вокруг дрожало и медленно тлело, давно забытые на столе блюда зашкворчали. Спасаясь от нестерпимого пекла, Игорь попятился к окну, но нечаянно встретился взглядом с Удды. Колдунья громче всех повторяла заговор, почти кричала, её глаза горели, а с ядовито-красных губ не сходила дьявольская улыбка.

Но вдруг кто-то из колдунов истошно закричал.

— И сотворённая Удды темнота, и болото, и даже то, что вы видите вокруг себя сейчас, — Чернобог обвёл рукой речную пойму. — Это просто иллюзия. Ловушка, созданная, чтобы запугать или даже погубить. Удды и её прихлебатели, сами того не ведая, создадут себе такую смертельную западню. Однако даже из неё можно выйти, если знать секрет.

— Вы ведь не просто так рассказываете мне об этом? — спросил Игорь.

— Да, — утвердительно кивнул Чернобог. — К сожалению, я не могу знать, что именно предстоит вам увидеть, если Удды всё-таки заставит присутствовать при ритуале. Но с точностью могу утверждать одно: идите навстречу опасности — и уцелеете.

Тучная старуха в старомодной шляпке и украшенном бахромой платье внезапно поднялась в воздух и, влекомая неведомой силой, устремилась к горящему под потолком шару. Она визгливо вскрикивала и беспомощно дрыгала коротенькими ручонками. Её бледная, изрытая оспинами кожа покрывалась волдырями и лопалась от нестерпимого жара преисподней, но на выручку никто не спешил: нужно было спасаться самим. Колдуны, побросав свои посты, устремились к окнам, и даже окрики хозяйки, утонувшие во всеобщей суматохе, их не останавливали.

Удды беспомощно озиралась по сторонам, но сделать ничего не могла. Её поднятые вверх ногами подчинённые воспламенялись и, крича в агонии, мучительно горели, пока не скрывались внутри огнедышащего солнца. Она пыталась спастись в пространстве бесконечной темноты, но заклинание не сработало. Неукротимая сила шара будто выкачивала силы так что оставалось только бежать. И Удды побежала — неловко, медленно, спотыкаясь на высоких каблуках, как обычная испуганная женщина. Но шар только этого и ждал. Невидимая сила подбросила её в воздух и, смакуя мучительные крики, медленно погрузила внутрь переливающегося магмой нутра огненной сферы.

Игорь заворожённо наблюдал, как с тела колдуньи опадает обугленное дочерна мясо, как лопается её череп, как кости превращаются в пепел и развеиваются в разгорячённом воздухе. Его разум кричал «беги!», но тело не слушалось. Шар затягивал в себя всё вокруг, уже дрожал потолок. Только когда куски побелки больно ударили по плечу, Игорь наконец взял себя в руки и пошёл навстречу опасности, как и говорил Чернобог.

Чем ближе Игорь подходил к шару, тем труднее было идти. Его одежда и волосы потихоньку тлели, а плавящиеся подошвы кроссовок прилипали к полу. Вокруг кружился вихрем разнообразный хлам и куски горящих тел, шар выбрасывал огненные протуберанцы и всё больше и больше увеличивался в размерах.

Внутри раскалённого тела шара Игорь видел объятый огнём город. Его улицы заполнены бурными потоками магмы, а небо над серыми многоэтажками застлано пеплом. Тут и там мелькают красные молнии, огненные вихри сметают всё на своём пути. Где-то вдалеке, за раскатами грома и оглушительными вихрями раскалённого воздуха слышатся крики миллионов агонизирующих мучеников. И к ним то и дело присоединялись всё новые и новые голоса колдунов, не успевших сгореть на подлёте к сфере. Игорь сам не заметил, как, заворожённый картиной апокалипсиса, прикоснулся к бурлящей поверхности. И тогда всё вокруг потухло.

Его нашли, когда пожарные раскапывали руины ресторана. На месте новенького здания покоились дымящиеся руины, и лишь парковка с остовами сгоревших дотла люксовых автомобилей напоминала о прошлом этого места. По версии следствия, ресторан подожгли по заказу московских ОПГ, конкурирующих с «Ежовцами». Непосредственной целью поджога было устранение руководства банды, но по случайному стечению обстоятельств в тот вечер в ресторане проводилось собрание сектантов из местного культа. Они-то и попались под горячую руку неизвестных убийц, однако среди культистов затесался и кое-кто посторонний.

Московский журналист, который единственный из всех чудом спасся в пожаре, даже не обгорев. Казалось бы, именно он мог раскрыть все интересующие следствие детали. Следователи долго допрашивали его, но ничего вразумительного так и не добились.

— Собирал материал для своей книги о распространении в провинциальных регионах России деструктивных религиозных практик, — в очередной раз соврал Игорь. Однажды легенда про написание книги сработала на ура, значит сработает и сейчас.

Квартира встретила Игоря вонью протухшего холодильника и давно немытыми полами. Самая длинная ночь в его жизни закончилась, наконец он мог отдохнуть. От разобранной постели пахло грязным телом и сыростью. В надежде, что затхлый дух квартиры развеет за ночь свежий сентябрьский ветерок, Игорь растворил окна. Жаль, ветер не унесёт горы мусора, накопившиеся за время отсутствия Василисы, придётся убираться самому, но сначала нужно поспать.

Игорь небрежно бросил одежду в угол комнаты, случайно перевернув стоящую на тумбочке пепельницу, и завалился в кровать. Он проспал не меньше суток. Его влажный, липкий сон без сновидений не смогли нарушить ни шумящая улица за окном, ни крики соседей, ни звонки с бывшей работы.

Новый шеф редакции весь день пытался дозвониться до Игоря. Недавно ему в голову пришла идея нового проекта в духе «Криминальной России», только о нераскрытых преступлениях с флёром мистики. И Игорь был бы идеальным кандидатом на роль ведущего. Молва о его книге-расследовании современных сект вдруг по волшебству со скоростью молнии разлетелась по тесному мирку журналистского закулисья. Негоже, чтобы такие таланты пропадали.

Игоря разбудил звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. Василиса! Гордая, прекрасная Василиса! Она тихо опустила на пол тяжёлые чемоданы и оглядела квартиру.

— Запустил же ты без меня дом, — грустно улыбнувшись, прошептала Василиса Игорю. Он упал перед женой на колени и, умываясь слезами, целовал её прохладные, изящные руки. Обручальное колечко, казалось бы, потерянное, вновь вернулось на её безымянный палец, сверкая пуще прежнего.

И жизнь началась заново, как Чернобог и обещал. Новый проект нравился Игорю, рейтинги били все рекорды, да и работа над книгой спорилась. Конечно, он не мог описать всё, что произошло с ним в ту долгую ночь. Но тем не менее в памяти вновь и вновь, как из мутной воды, всплывали факты и имена, подробности обрядов и слова песнопений многочисленных сект и колдовских шабашей, которые для большей части общества оставались закрытыми. Кто-то будто нашёптывал Игорю на ухо секреты закрытых сообществ верующих. Можно было назвать это очередной желтушной выдумкой, если бы всё сказанное в авторской передачи Игоря затем не подтверждалось в ходе милицейских рейдов. Не просто так Чернобог нашёптывал ему всё это. Игорь стал пешкой в ускользающей от человеческого понимания смертоносной игре высших сущностей, чьи цели никогда не будут открыты простому смертному. На поверхность выплывали лишь итоги этой покрытой мраком борьбы. Убийства, суициды и таинственнее пропажи разномастных мистиков и культистов вдруг стали обыденностью, но связать всё это в единую цепь не мог никто. Впрочем, роковые игрища мало беспокоили Игоря покуда в его жизни всё налаживалось.

С Василисой всё началось с нового листа. Игорь бросил пить и, освободившись пораньше с работы, поскорее спешил к любимой жене, которая хлопотала на кухне, готовя вкусный ужин. Всё вернулось и стало так, как и обещал Чернобог: хорошо, даже отлично. За исключением одного. Боль от смерти Вадика не унялась ни на йоту. Игорь с Василисой никогда не говорили об этом, поскольку слова здесь были излишни. Кровоточащая рана потери медленно убивала их, и с этим нужно было что-то делать.

Решено было продать квартиру ехать подальше от надоевшей Москвы, куда-нибудь на север. Новая жизнь — новое место для жизни. Игорь вновь уволился, на этот раз по собственной воле. Хоть его передача и била все рекорды, он ни о чём не жалел, к тому же в последнее время тучи над каналом сгущались. Недавний митинг на Пушкинской площади хоть и собрал кучу народа, но вряд ли бы спас положение. А понравится ли авторская рубрика Игоря новому руководству — вопрос открытый. Да и за здоровье за годы, проведённые в суете и дурмане, подкосилось, истерзанное сердце просило спокойствия.

Вещи собраны, билеты на самолёт в новую жизнь куплены. Они поселятся в Мурманске, там, под секущими ветрами, с северным сиянием над головой, Игорь закончит свою новую книгу, а дальше… Дальше будет видно. Слишком велико нетерпение от встречи с новой жизнью, чтобы загадывать наперёд. Но сначала он вернётся в одно место.

Пожелтевшие листья ивы мягко опускались в неспешно текущие воды реки. Осенний ветер шелестел усталыми ветвями и низкой травкой, наполняя прозрачный воздух ароматами грибов и прелой листвы. Всё здесь шло своим чередом, а если что-то и менялось, то не иначе как по заранее написанному плану природы. Игорь расстелил на земле колючий плед и невидящим взглядом уставился в воду. Здесь, под сенью низких береговых деревцев, он видел Вадика живым в последний раз.

Оживить его оказался не в силах даже Чернобог, об этом он сказал, не таясь и не скрывая. Даже взял с Игоря слово, чтобы тот никогда и ни за что не пытался кого-либо вернуть с той, загробной стороны. В лучшем случае он станет жертвой обычного мошенника, а в худшем — сгинет сам. Но всё же в голове у Игоря не укладывалось, что даже настолько могущественное существо, как Чернобог, не в силах было бороться с силами смерти. Да, он мог продлить собственную жизнь, но вырвать из небытия чужую душу — нет.

— И ещё, — сказал Чернобог на прощание, — не поддавайтесь унынию — это самый страшный из грехов. И советую вам не возвращаться в места, где вы согрешили. Те, перед кем мы провинились, бывают очень злопамятны и неразборчивы в способах мести.

Солнце уже клонилось к закату, и Игорь засобирался домой. Наверное, Василиса заждалась его — уже завтра они навсегда покинут эти места. Кряхтя, Игорь размял затёкшие колени и направился к высокому берегу реки. Оттуда открывался прекрасный вид на долину, окрашенную закатным солнцем в пастельные, мягкие оттенки.

Игорь подобрался к краю обрыва, как вдруг споткнулся обо что-то. Белый сандалик, уже изрядно пожелтевший, потрескавшийся и с отлетевшей пряжкой, но всё ещё такой знакомый. Игорь прижал его к груди и зажмурился, давясь подступившим к горлу комком.

—По-мо-ги-тее! — голос зазвучал будто наяву.

Кричит ребёнок?

— Тонууу!

Нет, не может быть.

— Паа-паааа!

Внизу, в тёмных, будто обсидиан, водах кто-то был. Маленький мальчик то всплывал, то вновь погружался в глубину. Даже в темноте Игорь заприметил уж слишком знакомые черты лица, да и голос был на удивление схож с голосом Вадика. Однако мало ли живёт на свете похожих детей? Рядом деревня, вдруг кто-то из местных. Но ведь сам Чернобог предупреждал о мстящих духах… Плевать. Времени на раздумья не оставалось. Там, где секунду назад виднелась светленькая голова мальчонки, теперь густо пузырилась водная гладь. Игорь, позабыв про наставления, сбросил с себя ботинки, куртку, свитер и нырнул в воду. Он не позволит, чтобы ещё один ребёнок здесь утонул.

Чем глубже Игорь погружался в мутные глубины, тем холоднее становилась вода. Сердце заходилось в отчаянном биении, ноги сводила судорога, а глаза резало от взвешенного в воде мусора и ряски. Но Игорь упрямо плыл почти вслепую, пытаясь окоченевшей рукой нащупать мальчика. Наконец, среди вязких водорослей, он почувствовал, как на мгновение коснулся холодной детской ладошки. Мальчик прекратил бороться за жизнь и лишь всё глубже и глубже проваливался в непроглядную глубину. Пусть шанс его спасти был неосязаем, но Игорь отчаянно грёб в сторону темнеющей пучины пока не подхватил бледного ребёнка под мышки. Он тянул, тянул его бездыханное тело вверх, к свету. Уже и силы были на исходе, и мальчик будто отяжелел, а поверхность не приближалась.

Игорь вслепую ощупал окоченевшего ребёнка, себя как вдруг рука натолкнулась на что-то склизкое и плотное. Наверняка они зацепились за какой-нибудь мусор, потому и не могли выплыть. Из последних сил Игорь расцепил, разорвал путы — ещё одно усилие, и… Он вдруг почувствовал, как что-то неподъёмное ударило его в грудь. Перед глазами словно разжиревшие падальщицы заплясали мириады чёрных мушек. Телу стало так горячо, даже жарко. Мысли медленно утекали куда-то в пустоту, Игорю вдруг стало всё равно и на утонувшего мальчика, и на себя, и на оставшуюся в одиночестве Василису. Когда его спина коснулась мягкого дна реки, над водной гладью сгустилась непроглядная, первобытная тьма. Обессилевшие руки не слушались, их обвили крепкие водоросли, ноги увязли в вязком иле.

Сделав последнее усилие, Игорь открыл глаза и среди царящей в мутных вода темноты ясно увидел бледное лицо, ухмылку на блестящих кровью губах и горящие ненавистью тусклые глаза.

— Здравствуй, папа, — зазвучал в его голове знакомый голос.

И Игорь остался наедине с зияющей вечным холодом и темнотой бездонной пучиной смерти.

За моим творчеством можете следить в тг-канале по ссылке.

Показать полностью 1
22

Ругенбрамс

Вы когда-нибудь слышали о городе Ругенбрамс?

Официально такого места не существует. Но стоит вбить его название в навигатор, и вы найдёте дорогу. Правда, двигатель вашего автомобиля заглохнет, как только вы увидите в тумане огни города. С этого момента ваша прежняя жизнь останется позади.

Первая глава здесь: Глашатай

Вторая глава здесь: Болтун

Третья глава здесь: Румия

Четвёртая глава здесь: Хелле

Пятая глава здесь: Уважаемый Герман Штраус

Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса

Седьмая глава здесь: Странные похороны

Восьмая глава здесь: Стук в дверь

Девятая глава здесь: Реальный мир

Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса

Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба

Двенадцатая глава здесь: Разговор

Тринадцатая глава здесь: День перед выборами

Четырнадцатая глава здесь: Ответы

Пятнадцатая глава здесь: Побег из Ругенбрамса

Шестнадцатая глава здесь: На дне колодца

Глава 17. Солнце зашло

Свен аккуратно положил один из гармонизаторов на металлический поднос с ручками и понёс его перед собой, двигаясь как можно медленнее, словно любое неловкое движение могло обернуться катастрофой.

На этот раз мы поехали в лифте наверх. Поездка показалась бесконечной: стальные канаты шуршали и вздыхали, где-то в шахте скребли противовесы, и от постоянной вибрации дрожали стенки кабины. Я не мог поверить, что башня действительно была настолько высокой, хотя, возможно, это было лишь игрой моего перепуганного воображения.

Минут через десять дверцы наконец разошлись, и я едва не отскочил назад. В кабину тут же ворвался холодный ветер. Мы оказались на головокружительной высоте; под ногами раскинулся весь Ругенбрамс, с его узкими улочками, кукольными домами и небольшой набережной, где к причалам прижимались крохотные лодки. Черепичные крыши лежали ровными рядами, как чешуя.

Внизу сновали люди. Сначала они казались простыми движущимися фигурками, но, когда взгляд привык к масштабу, их черты проступили чётче. И вдруг я понял: все они были мне знакомы. Вот Герман Штраус спешил к дверям редакции и отчаянно размахивал бумагами. Вот по одной из улиц шла Румия и крепко прижимала к себе свежую газету. А чуть в стороне, на берегу, покачивая ногами над водой, в задумчивости сидела Хелле. Её туфельки болтались на самых кончиках пальцев, и каждый раз, когда каблук почти касался поверхности, она инстинктивно выпрямляла ступню, чтобы поднять обувь выше.

Я услышал тихий стон и повернулся. Лицо Свена исказилось, словно от боли. Скулы свело, а губы побелели. Он будто боролся с каким‑то внутренним приказом, который настойчиво в нём звучал.

И меня осенила страшная догадка: они все казались настоящими людьми, только… будто лишёнными свободы воли, запертыми в своих траекториях, как мухи в янтаре.

В это время Свен прошептал «прощай», не отрывая взгляда от Хелле, и добавил, что, если не вернётся, то так тому и быть.

— Что происходит? — испуганно спросил я.

Никто не ответил. Тогда я шагнул ближе и сделал то, что и сам от себя не ожидал: схватил поднос с гармонизатором и попытался вырвать его у Свена. Но он так крепко стискивал его, что это оказалось невозможным.

Я решил действовать иначе. Протиснулся вперёд, обошёл Свена и встал на самый край. Глубоко вдохнул, сделал шаг, но ничего не произошло. Казалось, что воздух под ногами обрёл плотность пола: упругое, холодное, как невидимое стекло, сопротивление приняло мой вес и не дало упасть вниз.

В тот миг Хелле, словно что‑то почувствовав, подняла голову. Она долго и пристально вглядывалась вверх, щурилась, пыталась различить что‑то среди облаков и ветра. Я помахал ей и крикнул:

— Хелле! Я здесь! Наверху!

На одно короткое мгновение мне показалось, что она вот‑вот махнёт в ответ и улыбнётся. Но она никак не отреагировала.

Тем временем Свен замедлился. В его взгляде промелькнула тень сомнения, он едва заметно качнулся назад, словно хотел всё бросить и повернуть обратно. Но в следующую секунду его челюсть напряглась, плечи распрямились, пальцы ещё крепче вцепились в ручки подноса. Дыхание у него стало коротким, рваным, как у бегуна перед стартом. Оттолкнувшись, он прыгнул.

Воздух перед ним дал тонкую трещину: появилась неровная чёрная линия, как царапина на стекле. Линия подрагивала, расползаясь в стороны, а по её краям вспыхивал тусклый, влажный блеск. Оттуда потянуло холодом. Доля секунды. Его голова ушла первой, следом провалился корпус, а в конце ноги. Разрез сомкнул края и будто жуткий космический «монстр» проглотил его целиком, не оставив ничего.

Я не успел даже осмыслить произошедшее, как шов снова дрогнул. Чёрная линия распахнулась коротким рывком, словно тот же «монстр» раскрыл свою пасть. Свен вылетел из разреза и свалился прямо на рифлёный пол лифта. Я отчётливо услышал, как он охнул. Ни подноса, ни его изобретения с ним уже не было. Разрез закрылся, издав длинный, болезненный скрежет, от которого у меня заныли зубы.

Свен широко раскрыл рот, будто хотел закричать. Но крика не получилось. Вместо него из горла вырвался странный, сиплый голос, будто говорил кто‑то чужой, использовав его связки:

— Кто я?

И тут же его тело начало уменьшаться прямо на глазах. Сначала он просто съёжился, втянул голову в плечи. Затем кожа покрылась серыми пятнами. Пятна расползлись и сошлись в сплошную серебристую рябь. Под этой рябью шевелилось что‑то живое: бугорки вспухали и лопались, словно прыщи, из которых начали вылезать перья.

Скулы сгладились, подбородок ушёл, а нос начал сплющиваться и вытягиваться, превращаясь в чёрный, как антрацит, клюв. Он становился меньше, превращаясь в птицу. И вот уже на полу стоял, чистя пёрышки, попугай породы Жако.

То, что осталось от Свена, мотнуло головой из стороны в сторону, подпрыгнуло, свесилось с края лифта и, оттолкнувшись, слетело вниз, расправив крылья.

— Что там произошло, я не знаю, — раздался голос Олаф. — Я ожидал… чего угодно, но не этого.

— Ты ожидал, что он вернётся человеком? — уточнил я.

— Нет, я ожидал, что он вернётся с гармонизатором, — жёстко ответил он.

Я невольно посмотрел в пустоту, где недавно дрожала чёрная щель.

— Активировать прибор ему не удалось, — продолжил Олаф. — И Свен стал Болтуном.

Я сделал шаг вперёд, глядя на город. Внизу Ругенбрамс жил своей крошечной жизнью.

— Кто эти люди внизу? — спросил я, почувствовав сухость во рту. — Что ты с ними сделал?

— Ты о ком? — спокойно отозвался Олаф.

— Об этих… — я показал рукой вниз, — людях в воспоминаниях. Они будто живые.

Олаф коротко усмехнулся:

— Это всего лишь урезанные копии сознаний. Пять процентов от тех, кем они были раньше. Не обращай внимания… Это неважно.

— Но они же что-то чувствуют? — возмутился я.

— Чувствуют, — нехотя согласился он. — Но не живут. Не как мы.

— И это, по-твоему, нормально?

— Да я тут совсем ни при чём, — начал оправдываться Олаф. — Это технология Свена. Я всегда был лишь его верным лаборантом, помощником, которому так далеко до его гения.

— Но ты продолжил его дело? Продолжил кромсать, уродовать сознания других? Всё во имя чего?

Пауза растянулась. Ветер прошелестел где-то сбоку, я услышал собственное дыхание, частое, сбивчивое. Олаф, видимо, подбирал слова.

— Выбора не было, — с лёгкой горечью ответил он. — Ругенбрамс — это карманная вселенная, всего лишь временное пристанище. Здесь невозможно долго жить. Рано или поздно всё это исчезнет, растворится в той сломанной реальности.

Внизу тем временем наступал вечер. На площади один за другим вспыхивали газовые фонари. Свет разом окрасил половину города янтарём; крыши потемнели, зажглись окна, а прохожие потихоньку разбредались по домам.

— И это оправдывает всё? — спросил я уже тише, чувствуя, как злость и страх перемешиваются в горький осадок.

Голос ответил ровно и устало:

— Это оправдывает многое. Не тебе нас судить. Мы сделали всё, что было возможно. Свен даже пожертвовал своим разумом, но эта жертва оказалась напрасной. Неподготовленное сознание не способно долго находиться там. Оно разрушается за секунду.

Я начал понимать. Как любой учёный, столкнувшись с проблемой, Олаф попытался её решить. Ругенбрамс превратился в площадку для экспериментов с сознанием. Все указы и «несчастные случаи» оказались звеньями одной цепи: закалить психику, приучить её к давлению и разладу, чтобы тот, кто отправится туда, выдержал и сумел запустить гармонизатор.

— «Не тебе нас судить» — удобная формулировка, — бросил я. — Особенно когда судит тот, кто не должен платить своим разумом. Ты прячешься за множественным числом, но говоришь со мной один. Скажи честно, Олаф: ты ищешь не решение — ты ищешь жертву.

— Нет, — резко отозвался голос, в нём прозвучало раздражение, но тут же погасло. — Я просто хочу, чтобы в мире снова наступило утро. Нормальное утро. Я ищу того, кто выдержит. Я воссоздаю самые невероятные сценарии, тестирую людей, отбираю тех, кто потенциально сможет пройти. Однажды я уже думал, что мне удалось. Кандидат идеально справился со всеми тестами, система показывала стабильность. И мы… — голос едва заметно сбился. — Я отправил его со вторым гармонизатором.

— Полагаю, попытка оказалась неудачной, — усмехнулся я.

— Да, — голос стал глуше. — Вместо одного через секунду вернулись двое: Гуннар и Петер. Они не смогли ничего толком объяснить, но прибора с ними не было, а тот мир не изменился.

— Кандидат не смог запустить его?

— Я не знаю, — с досадой ответил Олаф. — Может, смог, может, прибор просто не работает, и человечество обречено.

— Может стоило попробовать встроить какое-то автоматическое срабатывание? — спросил я. — Таймер, датчик, реле…

— Как? — его голос почти сорвался. — Там нет времени. Вернее, оно перемешано, нелинейно. Обратный отсчёт не имеет смысла, любой датчик при пересечении границы срабатывает непредсказуемо. Да и сам гармонизатор — это не совсем прибор, а живое существо со своими мыслями и волей. Его может запустить только другое живое сознание — убедить, склонить к решению. А оно не хочет срабатывать, потому что для него это — смерть. Мы надеялись, что, увидев тот беспорядок, что творится снаружи, оно решится, сделает то, к чему предназначено. Но, похоже, нет…

— Получается, остался только один гармонизатор, правильно?

— Правильно, — повторил голос почти зачарованно, будто вслушиваясь в собственные слова. — И хуже всего то, что сразу после Гуннара и Петера из разлома появился Андреас. Он помолодел лет на тридцать — стал совсем мальчиком. Представь: он провёл там несколько лет. Что с ним стало… я не могу даже представить, — голос на миг охрип. — А он ничего не рассказывает. Иногда он выглядит обычно, а иногда — будто уже давно перестал быть человеком.

Олаф на миг замолк, затем убеждённо добавил:

— Ты должен победить Андреаса.

— Победить?! — воскликнул я. — Да почему я?

Мысль о собственной «избранности» слегка льстила, но здравый смысл шептал, что это клише из книг и фильмов. В жизни избранным может быть и каждый и никто. Это всего лишь ярлык, который навешивают, чтобы человек меньше сопротивлялся тому, что его ждёт. Как правило, это что-то самоубийственное.

— Да потому что больше никого не осталось, — в отчаянии произнёс он. — Йохан, Алма, Агнес — все сошли с ума и умерли пока ты был здесь…

— Даже Агнес? — удивился я.

Кто-кто, а она казалась воплощённым здравомыслием, пусть и с заметным пренебрежением к личным границам.

— Да. С первого дня она подмешивала тебе в кофе цианистый калий.

По спине пробежал неприятный холодок.

— Как?

— Она решила, что призраки имитируют плоть, — сказал голос. — Сначала обнимала всех, проверяла тепло и дыхание. Потом стала травить по‑настоящему: цианистый калий в кофе. Логика простая: умрёшь — значит был живым. Призрак, по её мнению, не может умереть. К счастью, в карманной вселенной другие законы, поэтому ты до сих пор жив… Но это детали, — жёстко оборвал он сам себя. — Главное — доступ к гармонизатору может получить только мэр. Свен привязал протокол к самому факту избрания. И времени почти не осталось…

Выбор, который мне предоставили, оказался не из лёгких: либо, скорее всего, сойти с ума, но с небольшим шансом спасти Вселенную, либо остаться здесь и ждать, пока этот карманный мир не превратится в такой же хаос, что творится снаружи.

Мне пока не хотелось хватать этот аппарат, бежать в разлом и пытаться спасать вселенную. Но нужно было хотя бы решить, верю я или не верю всему сказанному.

Вдруг свет замерцал, и я почувствовал, будто меня невидимой силой тянет вверх. Становилось всё ярче, и вот уже сверху показалась рука, крепкая, решительная. Неожиданное спасение? Но от кого? Я схватился за неё, и меня резко выдернули наружу.

Я повалился перед колодцем. По коже текла вонючая, липкая жижа, волосы слиплись, я с трудом переводил дыхание, изо всех сил пытался откашляться. Ноги дрожали, тело будто разучилось подчиняться.

Надо мной склонился Андреас. В полутьме его глаза блеснули; в голосе прозвучала неожиданная живость, почти весёлый интерес:

— Ты как раз вовремя! Солнце только что зашло.

Продолжение следует: восемнадцатая глава "Андреас ест акулу" появится здесь в пятницу, 14 ноября.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь!

Ругенбрамс

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

UPD:

Новая глава здесь: Андреас кушает акулу

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!